То было в сербском монастыре «Петковица». («Петки» по-сербски — «пятница», а «пятница» по-гречески — «параскеви», подготовительный день к субботе, и есть мученица и преподобная Параскева: частица мощей ее была в этом сербском монастыре «Свята Петка»).

Этот монастырь был в тридцати километрах от г. Шабец. Этот монастырь был в распоряжении русских монахов, двадцать — двадцать пять человек нас собралось здесь в 1923, кажется, году.

Службы мы там совершали «по уставу», довольно полно. На праздник Св. Пятидесятницы после литургии, как известно, отправляется вечерня с тремя большими коленопреклонными молитвами Св. Василия Великого.

По уставу положено пред нею прочитать (как и во всякий день) 9-й час. В мирских храмах (тоже всякий день) его обычно опускают. У нас же всегда читали. Начали читать и на этот раз.

Я — в облачении, конечно, и с букетом цветов в руках — почему-то вышел из алтаря и стал на клиросе, как помню…

Чтец спокойно, речитативом читает час. Я же — и тоже спокойно — под это спокойное чтение думаю совсем об ином. Смотрю на цветы и, по обычаю, дивлюсь: вот живое чудо! Говорят, чудес нет! А в моих руках чудо Божие — цветы. Как и отчего эти цветы? Совершенно не понимаю… В ботанике говорят — известно, цветы своим цветом привлекают насекомых и тем оплодотворяются растения. Не спорю. Хотя для меня это кажется крайне односторонним, неполным. А красота? Неужели она не имеет другого назначения?

Но и не в этом дело, не в вопросе — «Для чего?», а в ином вопросе: «Отчего? Как?» это произошло и происходит. Совершенно непостижимо мне…

И не мне одному. Вот в 1954 году, в Ростове, обратился ко мне профессор университета по кафедре именно ботаники. В первую войну с немцами Варшавский университет был переведен в Ростов-на-Дону. И с ним эвакуировался и этот профессор.

Всего он прослужил сорок лет. Организовал здесь Ботанический сад (кажется, на 172 гектара). И вышел недавно на пенсию. После этого (а, вероятно, в душе и раньше) он стал заниматься религиозными вопросами. И обратился ко мне с письмом, чтобы я порекомендовал кого-нибудь для руководства в религии. Я тогда не смог указать авторитетного и способного помощника ему и поехал сам.

В разговоре я, между прочим, спросил его, понимает ли он, почему у розы цветы бывают и красные, и желтые, и белые.

Он спокойно помотал головой и говорит:

— Нет!

— А почему на цветах «Анютины глазки», на лепестках бывают еще маленькие кружочки, то — фиолетовые, то — с желтыми оболочками, то — с белыми?

— Нет.

И потом добавил:

— И не понимаю, почему и корни есть! И почему они — такие!

Вот вижу, и он — тоже не понимает…

Так и я смотрел на цветы в праздник Св. Троицы, как и всегда, так и теперь, как на непостижимое уму явление. Факт вижу, а понимать — ничуть не понимаю…

Так я спокойно размышлял, по обычаю. Девятый час спокойно читался… Ни в каком экстазе я, как видно и сейчас, — не был.

И вдруг случилось нечто непостижимое.

В цветах, но не в самих цветах, а лучше сказать — через цветы, как-то постепенно, незаметно, как бы легко явился Бог, причем цветы нисколько не помешали: материя ничуть не задержала духовного мира, духа. Как это? Не могу объяснить, но явившееся нимало не зависело от цветов, а было из «особого мира». Кроме этого, явного для меня факта, добавить ничего не могу.

Я повторяю: ни в каком экстазе или истерии я решительно не был ни прежде, ни в этот момент, ни даже после. Не человекообразно, а именно невидимый, но истинно существующий, одушевленный Дух явился… Сравню — если бы ожил окружающий нас воздух… Потом одно мгновение я ощутил — то Бог Троица, и один!

Не спрашивай, читатель, — как, что такое? Я объяснить никак не могу… Но это факт. Так было минуты две.