Глава 43

Эзра вел машину молча. Они взяли курс на север, снег все усиливался. Скоро сельские дороги с единственной глубокой колеей побелели, и на крутых поворотах Эзра снижал скорость до предела, чуть набирая на шоссе, где грузовики уже промяли темный путь.

У Бодминских болот снег повалил еще сильнее, и, несмотря на печку, лобовое стекло запотело изнутри. Движение замедлилось, водители снижали скорость, так как ухудшилась видимость; на обочинах росли горы слякоти. Эзра начал постукивать пальцами по рулю, и Хэл скосилась на него. Он сильно нахмурился, темные брови сошлись на переносице; поблескивающие глаза, в которых отражалось пятнистое от падающего снега лобовое стекло, смотрели то на спидометр – стрелка колебалась вокруг отметки тридцать, – то на часы, то на дорогу. Наконец, не сказав ни слова, он включил поворот и съехал с трассы.

– Мы останавливаемся? – удивленно спросила Хэл.

Было уже шесть. Они ехали почти три часа. Эзра кивнул.

– Думаю, да. Глаза устали. Лучше остановиться и выпить кофе. Может, чего-нибудь съесть. Вдруг хоть чуть-чуть уляжется. По крайней мере, надеюсь, посыплют дороги солью.

Побелевшая скользкая дорога была исчиркана следами колес машин, водители которых пришли к такому же выводу. Поэтому Эзра ехал очень медленно и наконец припарковался на свободном месте у заправочной станции. Хэл вышла, размяла ноги и с интересом посмотрела в темное небо, откуда сыпались снежные хлопья. В Брайтоне снег выпадал редко, и она уже не помнила, когда в последний раз видела такой снегопад.

– Пойдемте. – Эзра, согнувшись, натянул куртку. – Не стойте, замерзнете. Пойдемте внутрь.

На заправке стояла тишина, народу было немного, большинство столиков оказались завалены скопившимся за день мусором, касса свободна. Хэл сделала попытку заплатить за кофе, но Эзра покачал головой и протянул через прилавок кредитную карту.

– Не глупите. Вам не нужно становиться… – Он смущенно осекся.

– Кем? – вдруг внутренне ощетинилась Хэл.

Прежде чем ответить, Эзра поставил кофе на свободный столик.

– Вы молоды, – сказал он наконец. – И без денег. А молодым людям нельзя разрешать платить за напитки. Это мое твердое убеждение.

Хэл рассмеялась, но взяла протянутый им бумажный стаканчик.

– Вы не обиделись? – спросил Эзра, потягивая черный кофе.

Хэл покачала головой:

– Нет. Я действительно молодая, и у меня действительно нет денег. Чего обижаться на правду?

– Благодарение богу за нормальный кофе после бурды миссис Уоррен. – Эзра сухо усмехнулся. Какое-то время они молча пили каждый свой кофе, а потом Эзра сказал: – Я просто хотел… Я вас не виню. Даже если бы вы знали.

Сердце у Хэл замерло, она поставила капучино на стол.

– Что… что вы имеете в виду?

– Бог с ним. – Эзра сделал глоток, под щетиной у него заходили мышцы шеи. – Это не мое дело. Я просто хотел сказать… – Он осекся и сделал еще один глоток. – Если бы вы и знали… что вы не дочь Мод… Я бы не стал вас винить… за то, что вы не сказали этого сразу.

– Не понимаю, о чем вы, – проговорила Хэл, но кровь от груди, через горло прилила к щекам, и ее обдало чувством вины, накатила волна стыда.

– Тогда все в порядке, – пожал плечами Эзра. Он посмотрел в окно на падающий снег, стараясь не встречаться с Хэл глазами, давая ей возможность прийти в себя. – Значит, вы дочь Мэгги… – продолжил он через пару минут, обращаясь как будто к ночному небу за окном. – Мне нужно к этому привыкнуть. А вы… вы знали, что она какое-то время жила здесь? С нами, я имею в виду.

У Хэл пресеклось дыхание.

– До того как приехала сюда – нет, не знала. Но Абель рассказал мне о кузине Мэгги. И потом мне оставалось только сложить два и два. Так жаль, что она ничего не говорила мне о Трепассене.

Эзра повернул голову и темным, понимающим взглядом посмотрел на Хэл. Глаза их встретились.

– Это было не лучшее время для всех нас. Могу понять, почему ей хотелось его забыть.

– Эзра… – У Хэл ком встал в горле, и она перевела дух. – Я могу кое о чем спросить?

Он кивнул с заинтригованным видом. Хэл достала из кармана коробочку с картами. Там была сложенная вдвое фотография, подаренная ей Абелем. Хэл осторожно развернула ее. Эзра расплылся в улыбке узнавания, хотя глаза подернулись печалью, протянул руку и очень нежно, как будто она могла почувствовать это прикосновение через бумагу, коснулся лица сестры.

– Эзра, вы не знаете… вы знаете, кто сделал этот снимок?

Он посмотрел на нее, слегка нахмурился, как будто вернулся откуда-то издалека, как будто ему нелегко было перенестись мыслями обратно в настоящее.

– Простите, что вы сказали?

– Кто сделал этот снимок?

– Не уверен, что помню, – медленно проговорил Эзра. – А почему вы спрашиваете?

– Потому что… – Хэл сделала глубокий вдох. – Потому что я думаю… думаю, что этот человек может быть моим отцом.

Прозвучало как на исповеди, и у Хэл гора с плеч свалилась. Однако ее слова не произвели на Эзру никакого впечатления, он озадаченно посмотрел на нее.

– Почему вы так решили?

– Я говорила, что нашла мамин дневник. Там она описывает день, когда был сделан этот снимок, пишет о человеке, который сделал фотографию. Это все, что мне о нем известно. Это и еще, что у него голубые глаза.

– Голубые глаза? – Эзра опять нахмурился, не улавливая ее логику. – Но у вас глаза темные. И как же вы пришли к такому выводу?

– Это тоже в дневнике. – Было так здорово поговорить с кем-нибудь о своем, что в стремлении все объяснить Хэл уже не подбирала слов. – Там есть место, где мама пишет, что его голубые глаза встретились с ее темными. И еще там упоминается человек по имени Эд, он был с ними в тот день, когда сделали фотографию. Я спрашивала Абеля, однако он больше никого не назвал, кроме тех, кто изображен на фото. Но…

Она осеклась. Выражение лица Эзры изменилось. Теперь все его внимание было сосредоточено на разговоре. И было еще что-то, что Хэл не смогла точно определить. Страх, что ли?

– Это не так, – очень медленно сказал он.

Хэл кивнула, замерев в ожидании.

– О Господи. – Эзра закрыл лицо руками. – Абель. Что ты наделал?

– Так он… солгал?

– Да. Но я не понимаю, зачем ему его защищать.

– Кого? – Хэл была почти уверена, что знает ответ, но хотела услышать это имя из уст человека, который был там, который знает точно.

– Эдварда.

У Хэл дух захватило, как будто она стояла на краю пирса и ее по большой дуге швырнуло над морем.

Так и есть. Как странно. Все указывало на него – имя в дневнике, голубые глаза, и все-таки… и все-таки Хэл не ощущала с Эдвардом никакой связи, а теперь, когда Эзра подтвердил ее подозрения, не почувствовала ничего кроме тошноты.

Почему он сам ничего не сказал? В конце концов, Абель тоже должен знать правду или хотя бы догадываться о ней. Иначе зачем ему лгать, защищая своего любовника?

Но зачем вообще врать? Зачем самому Эдварду скрывать от собственной дочери, кто он такой?

Если только… если только он не скрывает что-то еще.

– Эдвард, – проговорила Хэл, с усилием произнеся это имя пересохшими губами. – Он точно там был? И он сделал этот снимок?

Эзра кивнул.

– Значит, он мой… – Но закончить фразу она не смогла.

Хэл закрыла глаза и сдавила виски пальцами, пытаясь увидеть Эдварда. Никакого сходства с ней, но, может, не следует удивляться. Она открыла глаза и, всмотревшись в лежавший на столе снимок, в лице мамы вдруг увидела свое собственное. Она дочь своей матери, до мозга костей. Мама будто стерла всю ДНК ее отца одной силой своей воли.

– Хэл, не надо… – смущенно сказал Эзра. Было видно, что разговор дается ему нелегко и он к нему не готов. Хэл могла бы поклясться, что больше всего ему сейчас хочется встать и уйти в ночь, но он собрал всю выдержку, чтобы досидеть до конца. – Не делайте поспешных выводов. Это всего-навсего фотография…

Однако Хэл много думала над тем, что прочла в дневнике, и слова Эзры ее не убедили. Только одно расставляло все по своим местам. Эдвард, человек, сделавший этот снимок, – ее отец. А Абель по какой-то причине всеми силами пытался скрыть эту правду. Настолько, что предпочел сказать неправду, которая – он не мог не понимать этого – рано или поздно выйдет наружу.

– Не понимаю. – Опустив голову, Хэл мяла в руках бумажный стаканчик из-под кофе и с трудом заставила себя остановиться. – Зачем ему было лгать?

– Не знаю.

Повисла долгая пауза, а потом Эзра, преодолевая себя, положил руку на плечо Хэл:

– Хэл, вы… вы в порядке?

– Не уверена, – прошептала она.

Эзра не убирал руку с ее плеча. Хэл чувствовала тепло его пальцев, проникающее сквозь пальто. У нее возникло сильное желание прижаться к нему и разрыдаться в плечо.

Они молчали, Хэл пыталась взять себя в руки. Потом Эзра отпустил ее плечо, и минутная близость ушла. Подняв свой стаканчик, Эзра отпил большой глоток кофе, и лицо у него искривилось.

– Господи, как хочется по-настоящему чего-нибудь выпить. Убил бы сейчас за бокал красного вина.

– Тут с другой стороны ресторан.

Эзра покачал головой.

– Не стоит. Я и так сильно устал. Хотя, конечно, это не препятствие для вас, если вы хотите выпить.

– Не хочу, – отрезала Хэл. – Выпить, я имею в виду.

Эзра отпил кофе, глядя на нее из-за стаканчика темными глазами. Они были почти угольно-черными, а темно-коричневая радужка практически сливалась со зрачками.

– И какая за этим история?

– Никакой истории, – рефлекторно заняв оборонительную позицию, ответила Хэл и почувствовала себя премерзко. Ведь уже не надо скрывать правду, не надо следить за каждым своим словом. А этот человек добр к ней, сказал правду, в то время как остальные врали, и, чтобы помочь ей добраться до дома, сделал больше, чем предписывала простая вежливость. Она обязана отплатить ему правдой. – Ну, если честно, маленькая история есть. Я не анонимный алкоголик, ничего такого, просто как-то поняла… Это было после смерти мамы. Алкоголь перестал веселить. Превратился… стал способом справиться, что ли, на тот момент. А я не люблю костыли.

– Могу вас понять, – тихо ответил Эзра. Он заглянул в бумажный стаканчик, как будто исследовал кофейную гущу. – Мэгги всегда была очень независимой. Поэтому ей вряд ли было у нас хорошо. Как будто… ну, что-то вроде милостыни, полагаю, и наша мать не давала ей забыть об этом ни на секунду. В воздухе всегда висело невысказанное требование, что она должна быть благодарна, должна заслужить право здесь жить… В общем, что-то в этом мерзком роде.

– А какой… – Дыхание у Хэл пресеклось. – Какой она была, Эзра? Ведь вы ее знали.

Эзра улыбнулся, но не поднял глаза, а продолжал смотреть в стаканчик с кофе, задумчиво побалтывая остатки. В лице появилась печаль.

– Она… она была замечательная. Добрая. Я ее очень любил.

– Эзра, как вы… – Хэл сглотнула. Вдруг ей в самом деле ужасно захотелось бокал вина. Наверно, не меньше, чем Эзре. – Как вы думаете, мне нужно что-нибудь… ему сказать? Эдварду?

– Не знаю. – Эзра стал необыкновенно серьезным.

– Почему он сам ничего не сказал?

– Может быть, не знает.

– Но она знала. Моя мама, я имею в виду. Она-то почему ничего не сказала?

– Хэл, я понятия не имею. – Лицо Эзры вдруг исказилось от чувства, с которым он попытался совладать, и, похоже, не смог. – Знаете, я бы ни за что не полез в это дело, но невозможно быть рядом с вами и… Я хочу сказать… – Он провел рукой по волосам. – Хэрриет… – То, что Эзра назвал ее полным именем, мгновенно отрезвило Хэл. – Пожалуйста, прошу вас, отступитесь.

– Отступиться? Что вы имеете в виду?

– Оставьте это все. В прошлом, где ему и место. Ваша мать, несомненно, имела основания ничего вам не рассказывать. Не знаю, почему она решила сохранить эту тайну, но у нее должны были быть на то причины, и, возможно, весьма веские.

– Но… – Хэл навалилась на стол. – Неужели вам непонятно? Мне нужно это выяснить. Мы ведь говорим о моем отце. Вы не считаете, что я имею некоторое право знать? – Эзра молчал. – Дело не только в маме. Тут… все. Что случилось с Мод? Почему они вместе бежали с моей мамой и почему Мод исчезла?

– Хэл, еще раз: я не имею представления, – чуть громче сказал Эзра и, встав из-за стола, прошел к высокой застекленной стене, выходившей на стоянку. Его фигура вычертилась на фоне падающего снега и фонарей. В самой закусочной уже пригасили свет – кажется, собрались закрываться.

– Мод жива? – не унималась Хэл. – Она прячется?

– Да не знаю я! – Эзра сорвался на крик, на этот раз крик бешенства.

Юноша в форме сотрудника заведения перестал протирать стол и посмотрел на пару с недоумением и беспокойством. На секунду Хэл испугалась, но тут Эзра плавным движением прислонился лбом к стеклу, плечи обвисли, словно он сдался, и Хэл поняла.

Конечно. Она настолько сосредоточилась на собственной потребности получить ответы, что забыла – это ведь и прошлое Эзры тоже. Мод – его близняшка, человек, который был ему ближе всех на свете, и, исчезнув, его она тоже отшвырнула безо всяких объяснений. И Эзра, в отличие от нее, долго жил в состоянии неизвестности.

– О Боже, Эзра! – Она тоже встала, подошла к нему и протянула руку. Но рука упала, не дотронувшись до его плеча. – Простите, я не подумала… Это ведь ваша сестра. Вам, должно быть…

– Мне так ее не хватает. – В голосе Эзры была тоска, какой Хэл еще не слышала, глубина чувства, какую она не могла представить в таком сухом, неизменно саркастичном человеке. – Господи, во мне как будто проделали дырку. И меня это просто бесит. Бесит все это время.

И вдруг Хэл увидела источник его легкости, вечной ироничности, сдержанной улыбки, которая, казалось, постоянно играла на губах. Эзра смеялся, потому что иначе не мог бы в течение двадцати лет сдерживать бешенство от исчезновения сестры.

– Ради бога, простите. – У Хэл ком встал в горле.

Она вспомнила маму, свою собственную ярость от того, как она ее потеряла – внезапно, нелепо. Но Хэл, по крайней мере, не пребывала в неизвестности. Смогла погладить мамины волосы, попрощаться с ней, похоронить ее.

– Когда Тресвик сказал, что нашел Мод, но она погибла в автокатастрофе, я подумал… – Эзра осекся и глубоко, судорожно задышал. Затем заставил себя продолжить: – Я подумал, вот оно. Теперь я знаю, что случилось. И хотя это было очень больно и мы никогда ее не увидим, я подумал, если бы мы… если бы хотя бы знали…

Он замолчал, и Хэл еще раз убедилась в том, какую боль принес этой семье ее маленький обман, как все наросло подобно снежному кому и она уже перестала владеть ситуацией. Какое страдание она причинила именно Эзре, человеку, который сейчас стоит перед ней, испытывая такую муку и стараясь сдерживаться.

– Простите, – опять прошептала Хэл, опустилась на жесткий пластмассовый стул у столика и обхватила голову руками, лихорадочно соображая, как поточнее объяснить, что она всеми фибрами своей души просит у него прощения. – Эзра, я… простите.

– Что меня бесит, так это расточительность. Мэгги. Мод. Косит перед собственным домом. Треклятая расточительность по отношению к жизни.

– Эзра…

– Все в порядке, – сказал он наконец, хотя голос, жест – Эзра рукавом вытер глаза – говорили о том, что все далеко не в порядке.

Эзра глубоко вздохнул и обернулся к Хэл, даже выдавив кривую улыбку.

Юноша в жилете уже опять протирал столы, а продавцы за прилавком с хот-догами выключали свет.

Хэл вдруг стало трудно говорить, но она кивнула. Эзра на мгновение закрыл глаза, и у нее возникло сильнейшее желание обнять его, сказать, что все будет хорошо, что они узнают всю правду о его сестре, но она знала, что этого не сделает. Это обещание она не сможет выполнить.

Тишину нарушило объявление. В голосе, отдающемся эхом под высокими балками, было что-то металлическое:

– За окном непогода, дорога перекрыта. В целях безопасности и из соображений сохранности наша автозаправка через тридцать минут будет закрыта. Всех посетителей просим закончить трапезу и вернуться к своим машинам в течение ближайших тридцати минут. Приносим извинения за доставленное неудобство.

– Ну вот… – Эзра прокашлялся и подхватил куртку с пластмассового стула. – Похоже, нам в любом случае надо двигаться. Уже поздно, а ехать далеко. Хотите что-нибудь? – Хэл покачала головой, и Эзра сказал: – Я возьму пару сандвичей, времени остановиться еще раз у нас не будет.

Снегопад не прекратился, он даже усилился, хотя это трудно было себе представить. Открыв машину, Эзра только покачал головой и, пригнувшись, сел за руль.

Минут двадцать они ехали молча. Дорога была свободна, но, поскольку видимость ухудшилась, Эзра не мог прибавить скорости. Через несколько миль Хэл дотронулась до его локтя, и Эзра кивнул:

– Вижу.

В отдалении виднелся длинный ряд оранжевых сигнальных огней, слабо различимых в снежных хлопьях. Когда они подъехали к пробке, Эзра еще снизил скорость, а потом и вовсе остановился. Вокруг мигали желтые фары; сзади тоже скопились машины, включив сигнал о препятствии на дороге.

Эзра поставил машину на ручной тормоз и откинулся на сиденье, глядя вдаль. Хэл тоже погрузилась в свои мысли, прокручивая разговор на заправочной станции. Они сидели так довольно долго, хотя могло пройти пять минут, а могло двадцать пять. Наконец машина спереди издала длинный, будто траурный гудок, наподобие туманного горна, его подхватила другая, потом еще, еще.

Эзра посмотрел на часы, затем опять на вереницу машин и, похоже, принял решение.

– Разворачиваемся, – сказал он. – Не иначе как они перекрыли дорогу через болота. Попробуем проехать через Сент-Неот. Снега там, может, и больше, но тут мы просто стоим. Думаю, так будет быстрее.

– Ладно, – кивнула Хэл.

Когда Эзра с трудом разворачивался, неодобрительно загудели машины, после чего они медленно поехали обратно от Бодмина той же дорогой, какой приехали.

Хэл зевнула. В машине работала печка, тепло убаюкивало, и она, сняв пальто, подоткнула его под голову, закрыла глаза и незаметно для себя уснула.

Сон был беспокойный, мутный. Вот она бежит по длинным коридорам Трепассена, а за ней раздается зловещий стук палки миссис Уоррен. Она бежит все быстрее, но оторваться не удается. Потом почему-то опять оказывается на верхних ступенях лестницы, и хотя знает, что там натянута веревка, спотыкается и падает, а обернувшись, видит Эдварда. Он стоит наверху и, запрокинув голову, смеется над ней. Она еще успевает подумать: Я сейчас умру, – и падает. Но, вопреки ее страхам, не слышно хруста костей от удара. Вместо этого раздается плеск холодной, очень холодной воды, на которую нападали листья и мертвые насекомые. Когда она выныривает, в нос бьет запах лодочного сарая, застоявшейся воды, гниющего дерева. Она бьется в стылой воде, а под ней и вокруг склизкие листья. Помогите! – пытается крикнуть она, но ее заливает ледяной водой, и она захлебывается.

Хэл проснулась в ужасе, сердце колотилось, кругом было беспросветно темно, и с минуту она не могла вспомнить, где находится. Потом поняла – в машине Эзры. Они на стоянке у низинной дороги, снег все падает, Эзра отключил мотор.

– Мы все-таки остановились? – Во рту было сухо, язык ворочался с трудом.

– Боюсь, что да, – мрачно ответил Эзра. Он потер глаза – похоже, тоже очень устал. – Треклятый снег. Простите, но нам не пробраться. Уже восемь, а мы даже не доехали до Плимута.

– О Господи. Простите. А как же ваша переправа?

Эзра покачал головой.

– Мне уже не успеть. Я звонил туда, мне сказали, что за дополнительную плату можно обменять билет на завтра.

– Так… что же нам делать?

Эзра ответил не сразу, лишь кивком указал на дорогу позади. Хэл закусила губу. Снег по-прежнему с легким шорохом падал на лобовое стекло.

– Простите, – сказал Эзра, заметив выражение ее лица. – Я думал проехать еще хотя бы до Брайтона, но слишком устал, да и очень опасно – ни на одной из наших дорог не устранены последствия гололеда.

– Так… мы возвращаемся?.. – Хэл сглотнула. – В Трепассен?

– Полагаю, у нас нет другого выхода. Думаю, на обратный путь нам потребуется не так много времени, южнее дороги в порядке. А завтра попробуем еще раз.

– Ладно. – При мысли о возвращении в холодный дом, о миссис Уоррен, раскачивающейся в своем кресле-качалке у камина и снова чувствующей себя хозяйкой всего, за чем она присматривала, у Хэл засосало под ложечкой. Не самая радужная перспектива. Но какая альтернатива? Гостиница? У нее нет денег на ночлег, а просить Эзру совсем не хочется. – Ладно, – повторила она, попытавшись, чтобы это прозвучало оптимистично, и сама стараясь настроиться на оптимистичную волну. – Значит, возвращаемся в Трепассен.

– Судя по всему, мы встретим не очень теплый прием, – сказал Эзра, заведя мотор, который тихо заурчал. – Но по крайней мере не околеем.