Глава 37

Добравшись до больших железных ворот, Хэл вся промокла и дрожала. Она была глубоко благодарна Абелю за то, что он дал ей свою куртку, но капюшон был слишком велик и все время спадал. Как она ни стягивала тесемки, ветер пробивался и дождь стекал по шее, так что намокла футболка. С милю она старалась держать его одной рукой, но хоть и пыталась прикрывать пальцы манжетами пальто, руки все равно заледенели и посинели, и в конце концов она оставила в покое капюшон и засунула руки глубоко в карманы.

Когда Хэл толкнула ворота, петли заскрипели, низкий загробный звук прорезал шепот дождя, и она содрогнулась – не только от холода. От долгого, низкого стона по спине побежали мурашки. Как будто поместье умирало в страшных корчах.

Под ногами расползался мокрый снег, малюсенькие льдинки кололи щеки, слезились глаза, и, несмотря на снедавшую ее тревогу, Хэл обрадовалась, когда добралась до крыши над портиком, где не было ветра и она могла отряхнуться. Зайдя в прихожую, она сняла куртку Абеля, и на кафельном полу тут же образовалась лужа. В пальцы с болью вернулась чувствительность, кровь, кусаясь, снова побежала по жилам. Из гостиной доносились мужские голоса, и, сделав глубокий вдох, Хэл повесила пальто на крючок, пересекла прихожую и подошла к полуоткрытой двери.

– Хэл? – обернулся Абель, когда она робко зашла в гостиную. – Черт возьми, у вас вид, как у утопшей крысы. Почему вы не позвонили?

– Я с удовольствием прошлась.

Хэл придвинулась поближе к огню, пытаясь не показать, что у нее стучат зубы. И она даже не врала. Конечно, прогулка доставила ей не самое большое удовольствие, но она не хотела, чтобы за ней кто-то приезжал. Ей нужно было время, чтобы разобраться в своих мыслях, продумать, что сказать.

В другом конце комнаты Эзра, растянувшись на диване, что-то вбивал в телефон, но, когда мимо проходила Хэл, поднял глаза и хохотнул.

– Никогда еще не имел счастья наблюдать такой степени замызганности. Боюсь, вы пропустили обед, но если вам нужно согреться, пожалуй, мы рискнем совершить налет на берлогу миссис Уоррен, чтобы раздобыть вам чашку чая. Если хотите принять ванну, вода в бойлере должна быть горячей.

– Охотно, – ответила Хэл, обрадовавшись отсрочке. Одной частью своего существа она хотела поскорей с этим разделаться, но другая, более трусливая, цеплялась за любую соломинку, чтобы отложить катастрофу, которая, конечно же, грянет. – А где Хардинг?

– У себя, наверно. Полагаю, прилег соснуть. А почему вы спрашиваете?

– О… просто так.

Ванная находилась на втором этаже – в доме была всего одна. Огромная ванна с зеленовато-ржавыми подтеками покоилась на когтистых львиных лапах, в углу белела раковина, а цепочка, когда Хэл потянула ее, лязгнула и заскрежетала, напоминая железный стон ворот.

Но когда она повернула латунный кран, из него сильной струей побежала действительно горячая вода. Наконец Хэл погрузилась в обжигающую ванну, и ее немного отпустило напряжение, которого она, оказывается, и не замечала.

Нет. Нелепая театральность. Но как сказать? Как это сформулировать?

А потом история про дневник, как будто до нее только сейчас дошло.

Только это неправда.

Так как же?

Может быть, слова придут, когда она увидит перед собой братьев Вестуэй. Закрыв глаза, Хэл опустилась так глубоко под воду, что слышала только собственный пульс и капанье воды из крана, вытеснившие все мысли.

– Хэрриет? – Хардинг высунул голову из приоткрытой двери одной из комнат.

Она подскочила и обернулась, затянув потуже полотенце. Увидев ее, мокрую, порозовевшую после ванны, с голыми плечами, дядя испугался не меньше племянницы.

– О, дорогая, простите.

– Я приняла ванну, – без всякой на то необходимости объяснила Хэл. Она почувствовала, как выскользнул кончик полотенца, и подхватила его, держа мокрую одежду перед собой. – И иду наверх одеться.

– Конечно, конечно. – Хардинг замахал рукой, давая понять, чтобы она шла дальше, но когда Хэл сделала шаг к лестнице, заговорил снова, вынудив ее развернуться. Она задрожала на внезапном сквозняке. – О, Хэрриет, простите еще раз, я только хотел сказать, пока мы вдвоем. Не хочу вас задерживать, но я хотел… Ну, в общем, ваше предложение заключить договор об изменении условий весьма щедрое, мы с Абелем и Эзрой обсудили его, и – мне грустно говорить – Эзра несколько заупрямился. Понимаете, он душеприказчик и в таковом своем качестве обязан принимать любые подобные предложения, но он твердо убежден, что необходимо исполнить пожелания нашей матери, сколь угодно капризные и пагубные. Должен признаться, мне такая позиция представляется из ряда вон, особенно если учесть, что при жизни матери он никогда не выказывал ни малейшего интереса к ее желаниям, но… короче, сейчас вот так. В любом случае мы обсудим это завтра с мистером Тресвиком.

Хэл продолжало колотить, она ничего не могла с собой поделать, и Хардинг с опозданием, похоже, все-таки заметил, что в коридоре холодно.

– О, дорогая, простите, вы только что из ванной, а я держу вас тут. Не сердитесь. Может, спуститесь вниз, выпьем по глотку джина с тоником?

Хэл кивнула, оцепенев под тяжестью правды, которую пока так и не сказала, а потом, не зная, что ответить, дабы не умножать ложь, которую уже тут нагородила, повернулась и пошла к лестнице на чердак.

Спустя примерно полчаса, открыв дверь в гостиную, Хэл обнаружила там всех троих братьев. Они сидели вокруг кофейного столика у тлеющих углей. На столе стояла бутылка виски и четыре стакана – один пустой.

– Хэрриет! – тепло воскликнул Хардинг. Лицо у него раскраснелось – от огня и от виски. – Заходите, выпейте с нами. Боюсь, мое предложение джина с тоником оказалось слишком поспешным – у нас не оказалось тоника. Но у меня хватило предусмотрительности заранее купить в Пензансе бутылку виски, так что по крайней мере этот напиток в нашем распоряжении.

– Спасибо, – начала Хэл. – Но я, право… – И осеклась. Она не прикасалась к спиртному. Уже давно. После смерти мамы в ее жизни было слишком много дающих забвение ночей, слишком часто один стаканчик превращался во множество. Однако сейчас Хэл вдруг испытала сильнейшую потребность хоть в капельке, которая придала бы ей сил для того, что она собиралась сделать. – А вообще да, спасибо, – закончила она, и Хардинг налил ей щедрую, слишком щедрую порцию виски и толкнул стакан по столу. Заодно он снова наполнил стаканы братьям, а затем поднял свой.

– Тост, – сказал он, перехватив взгляд Хэл. – Предлагаю выпить за… – Он помолчал и усмехнулся. – За семью.

Хэл похолодела, но ее спас Эзра, который фыркнул и покачал головой:

– Черта с два. Я пью за свободу.

Абель усмехнулся и поднял свой стакан.

– Свобода – это, судя по всему, довольно хлопотно. Я выпью за… – Он задумался. – За завершение дела. За то, что завтра мы повидаемся с мистером Тресвиком и я незамедлительно отправлюсь домой. Хэл?

Она поболтала стакан, и едкий запах виски ударил ей в ноздри.

– Я хочу выпить за… – Слова метались в голове – слова, которые невозможно произнести. Правда. Ложь. Тайны. У нее перехватило горло. Только один тост Хэл смогла выудить из всей растревоженной мучительной правды, что просилась наружу. – За маму, – торопливо договорила она.

Наступила долгая пауза. Когда Хэл подняла голову и посмотрела на братьев, стакан дрожал в ее руке.

У Хардинга дернулась бровь.

– За Мод, – сказал он охрипшим от волнения голосом.

Виски, торжественно мерцая, впитывал свет.

– За Мод, – так тихо повторил Абель, что Хэл скорее догадалась, чем услышала его слова.

Эзра не сказал ничего, но поднял стакан. Его темные глаза заблестели скорбью, смотреть на которую Хэл было почти непереносимо.

С минуту все четверо задумчиво сидели, не выпуская стаканов из рук, и вдруг Хэл поняла, что больше не может терпеть. Она резко запрокинула голову и в три глотка выпила весь виски.

Еще какое-то время стояла тишина, потом Хардинг с облегчением рассмеялся кудахтающим смехом, а Эзра медленно похлопал в ладоши.

– Браво, Хэрриет, – сухо сказал Абель. – Никогда бы не подумал, что наш мышонок на такое способен.

Вот опять. Мышонок Хэрриет. Но ведь это неправда. И никогда не было правдой. После смерти мамы она старалась производить впечатление мелкой посредственности, но то была обманчивая видимость. Ей была присуща стальная сила, такая же, как понимала Хэл, благодаря которой мама вырвалась из Трепассена и начала все заново. В незнакомом городе, беременная, одинокая, она выстроила жизнь для себя и своей маленькой дочери. И Хэл, внешне непритязательная, неброско одетая, обладала неискоренимой живучестью. Она будет бороться до конца. Мыши бегут и прячутся. Замирают перед лицом опасности. Позволяют смотреть на себя как на добычу. Что угодно, но Хэл – не мышонок. И ничьей добычей не станет.

Хэл поставила стакан – тот звякнул на подносе – и прочистила горло. От осознания того, что она собиралась сделать, у нее запылали щеки.

– Значит… – начал Хардинг, но Хэл перебила его, понимая, что если не сделает этого сейчас, то не сделает уже никогда.

– Подождите, мне… мне нужно кое-что сказать.

Хардинг растерянно моргнул, а у Эзры изогнулся уголок рта, как будто он забавлялся, наблюдая смущение брата.

– О, конечно, пожалуйста. – Хардинг махнул рукой. – Как вам будет угодно.

– Я… – Хэл закусила губу. После разговора с Лиззи она все время представляла себе эту минуту, но нужные слова не приходили, и Хэл поняла, что их просто нету, она не может сказать ничего, что могло бы исправить положение дел. – Мне нужно кое-что сказать вам, – повторила она и невольно встала, чувствуя, что не может расслабленно и уютно сидеть в углу дивана. У нее было такое ощущение, будто ей предстоит сражение, будто нужно отражать атаку. Мышцы шеи и плеч заболели от напряжения. – В Брайтоне я кое-что нашла. Разобрав бумаги мамы, я поняла…

Она сглотнула, так как во рту у нее вдруг пересохло, и пожалела, что так быстро выпила весь виски, не оставив ни глоточка.

Хардинг нахмурился. Абель вдруг напрягся и наклонился вперед с нетерпеливым выражением на лице. Только Эзре, казалось, все нипочем. Он скрестил на груди руки и с интересом смотрел на Хэл как человек, наблюдающий за экспериментом.

– Что же? – не скрывая любопытства, спросил Хардинг. – Что вы поняли? Выкладывайте, Хэрриет.

– Маргарида Вестуэй, ваша сестра, она мне не мама.

Хэл почувствовала, будто с нее скатился огромный камень, но это принесло не облегчение, а, напротив, сильную боль, так как она была уверена, что, когда камень грохнется оземь, наступит крах.

Наступило же долгое молчание.

– Что?! – наконец воскликнул Хардинг и уставился на Хэл. Его полное румяное лицо побагровело от жара камина или от полученного удара, она точно не поняла. – Простите?

– Я вам не племянница, – сказала Хэл и снова сглотнула.

Подступили слезы, и было так легко выпустить их наружу, сыграть на сочувствии, но ясное понимание того, что происходит, заставило ее подавить это желание. Она не будет разыгрывать здесь жертву. С притворством покончено.

– Я должна была сообразить раньше. Уже были… нестыковки. Вернувшись домой, я покопалась в маминых бумагах, пытаясь разобраться, и нашла… Я нашла дневник, письма… Из них мне стало ясно, что произошла страшная путаница. Я не дочь вашей сестры. Я дочь Мэгги.

– О Боже. – Голос потрясенного Абеля прозвучал тускло и невыразительно. Он закрыл лицо руками, словно пытаясь удержать в голове мысли, которые просились наружу. – О Боже. Хэрриет, но это… это же… – Он замолчал и принялся качать головой, как будто получил оглушительный удар и теперь пытается прийти в себя. – Но почему же мы не поняли?

– Подождите… Да подождите же! Это же значит, что завещание недействительно! – воскликнул Хардинг.

– Ради бога! – Эзра язвительно усмехнулся. – Деньги! Больше тебе ничего в голову не приходит? Завещание тут далеко не самое важное.

– Однако именно завещание привело сюда Хэрриет, так что, я бы сказал, это довольно важно, – парировал Хардинг. – И деньги тут ни при чем. Мне очень обидно слышать твои намеки, Эзра. Дело… Дело в том… Боже милостивый, мы только начали разгребать всю эту кромешную кучу… О чем, черт подери, думала мать?

– Хороший вопрос, – тихо сказал Абель. Он резко обмяк на стуле, не отнимая рук от лица.

– Но ваше имя указано в завещании, – медленно произнес Хардинг. У него был вид человека, который пришел в себя после потрясения и пытается найти почву под ногами и получить какие-то объяснения. – Нет, погодите, вы же говорили нам… Вы вообще не Хэрриет Вестуэй? Кто же вы на самом деле?

– Да нет! – быстро ответила Хэл. – Нет-нет, я Хэрриет. Честное слово. А моя мама в самом деле Маргарида Вестуэй. Я полагаю, ваша мать просила мистера Тресвика найти свою дочь. – У Хэл стянуло лицо, а пальцы, несмотря на огонь в камине, окоченели. – Потом проводки как-то перепутались, и он вместо этого нашел мою маму, не поняв, что произошла ошибка. Я думаю, он сообщил вашей матери, что нашел ее дочь. Она погибла, но у нее, в свою очередь, осталась дочь. Так мое имя попало в завещание. Никто не понял, что я не ее внучка.

– А вы-то как же не поняли? – спросил Абель, но в голосе не было негодования, только изумление. Он озадаченно посмотрел на Хэл. – Ведь были же, вы сами говорите, нестыковки, которые должны были навести вас на мысль…

Он умолк. Хэл замерла и напряглась. Вот оно. Вот опасное место. Потому что он прав.

Она заставила себя сесть, и в голове послышался мамин голос. Когда чувствуешь искушение дать поспешный ответ, притормози. Пусть подождут. Дай себе время подумать. Спотыкаемся мы чаще всего, когда торопимся.

– Да, – медленно начала она и уселась поудобнее, отчего скрипнули диванные пружины. В камине загудел ветер. – Да, кое-что было. Правда, не сразу… Но вы должны понять… Мое имя, оно же указано в завещании. А мама никогда не рассказывала о своем детстве. Никогда не упоминала никаких братьев, дома в Корнуолле, да вообще много чего не рассказывала. Ни о своих родителях, ни о моем отце. Я просто приняла как должное, что о части ее жизни мне ничего не известно. А мне так хотелось… – Голос изменил Хэл, и в этом не было никакого притворства. Она попыталась унять дрожь, так как сейчас не врала. – Мне так хотелось, чтобы это стало правдой. Я хотела этого… всего этого… – Она обвела рукой гостиную, камин, дом, мужчин, сидевших вокруг стола и смотревших на нее с изумлением, волнением и озадаченностью разной степени. – Семьи. Надежности. Чувства дома. Я так этого хотела, что письмо мистера Тресвика показалось мне… ну, как бы ответом на мои молитвы. Я думаю… Думаю, я просто отбросила все сомнения.

– Могу это понять, – тяжело сказал Абель. Он встал, потер руками лицо, вдруг резко постарев и показавшись намного старше своих сорока с лишним лет. – Господи Боже, как все запуталось. Но по крайней мере вы сказали нам сейчас.

– Ну, знаете, у меня завтра будет очень серьезный разговор с Тресвиком, – возмущенно проговорил Хардинг. Лицо у него по-прежнему было пунцовым, что вселяло некоторое беспокойство. – Это чертовски близко к… профессиональной халатности с его стороны! Как нам теперь распутать этот юридический клубок? Слава богу, все вышло наружу, до того как мы стали душеприказчиками!

– Дьявол, – тихонько ругнулся Эзра. – Может, хватит наконец об этом драном завещании? Скорее всего, сейчас вам достанутся эти долбаные деньги, довольны?

– Мне очень обидно, – раздраженно начал Хардинг, но его прервал ужасный грохот посуды, отчего все рефлекторно подскочили, и Хардинг, когда шум утих, с силой поставил на стол стакан с виски. – Ради бога, миссис Уоррен! – зарычал он, встал с дивана и открыл дверь. – Мы все здесь. Непременно нужно так шуметь?

Экономка вошла в комнату, уперев руки в боки.

– Ужин готов.

– Спасибо, – не очень вежливо ответил Хардинг.

Он скрестил руки на груди, потом посмотрел на Абеля, словно хотел его о чем-то спросить, но передумал. Хэл не могла видеть лица Хардинга, но Абель, очевидно, понял, так как пожал плечами и кивнул, правда, довольно неохотно.

– Миссис Уоррен, – многозначительно сказал Хардинг, – прежде чем мы переместимся в столовую, нам кое-что нужно объяснить, так как вас это тоже касается. Стало известно… – Хардинг метнул взгляд на Хэл, – что, составляя завещание нашей матери, мистер Тресвик совершил довольно печальную ошибку. Хэрриет не является дочерью Мод, она дочь Мэгги, что сама Хэрриет выяснила, лишь разобрав бумаги своей матери. Одному Богу известно, как мистер Тресвик умудрился поддаться столь прискорбному заблуждению, но очевидно, что с учетом новых обстоятельств завещание недействительно. Я не знаю, как все будет. Вероятно, вступят в силу правила, действующие, когда завещания не существует. Ну, вот и все.

– Я ни одной секунды не думала, что она дочь Мод, – отрезала миссис Уоррен, скрестив руки и повесив палку на локоть.

Хардинг моргнул.

– Простите?

– Конечно, она дочка Мэгги. Кому в здравом уме придет в голову что-то другое?

– Что?! Но почему вы ничего не сказали?

Миссис Уоррен улыбнулась, и Хэл показалось, что ее глаза в тусклом свете камина заблестели, как камешки.

– Ну же! – не унимался Хардинг. – Вы утверждаете, что знали это, и ничего не сказали?

– Не знала. Просто здравый смысл. И потом, не мое это дело.

– Уму непостижимо! – взорвался Хардинг, но миссис Уоррен уже повернулась и захромала по длинному, выложенному плиткой коридору, постукивая палкой.

– Нет, вы слышали? – обратился Хардинг к остальным, однако ему никто не ответил.

Наконец Эзра молча встал и, упрямо выгнув спину, вышел. Абель покачал головой и вышел следом. За ним потянулся Хардинг.

Хэл осталась одна. Руки у нее все еще дрожали, и она с минуту постояла, грея их у огня, пытаясь вернуть чувствительность онемевшим кончикам пальцев.

Она как раз собиралась уходить, как вдруг один уголек ярко вспыхнул и вылетел на ковер. Хэл хотела затоптать его, и тут заметила, что она в одних носках, поскольку промокшие ботинки оставила у порога. Тогда она взяла кочергу и отфутболила уголек обратно в выложенный каменными плитами камин, растерев последние искры кончиком кочерги.

В ковре осталась дымящаяся дырка, а пол под ней почернел, но больше ничего не произошло, и, всмотревшись, Хэл заметила, что это далеко не первая дырка. Было еще три-четыре, даже крупнее, а в одном месте огонь выжег и дерево. Вздохнув, Хэл положила кочергу на место и собралась уходить, но на пороге, преграждая ей путь, стояла миссис Уоррен.

– Простите, – сказала Хэл, но миссис Уоррен не двинулась, и на секунду Хэл пришла в голову безумная мысль, что придется звать на помощь или опять бежать через окно. Но когда она сделала шаг к дверям, экономка прижалась к косяку и дала Хэл пройти, хотя двигаться пришлось боком, чтобы не зацепить палку.

Только когда она вышла из гостиной и двинулась по коридору, чувствуя под ногами холодные плитки, экономка заговорила, но так тихо, что Хэл пришлось обернуться.

– Вы что-то сказали? – спросила она, но миссис Уоррен зашла в гостиную и отсекла конец вопроса Хэл, с грохотом захлопнув тяжелую дверь.

Но та была уверена – почти уверена, – что разобрала слова, которые экономка произнесла очень тихо, тише ветра, гудевшего в камине: