Глава 20

Когда Хэл спустилась наконец в коридор, миссис Уоррен там уже не было, и с минуту она постояла, поправляя коробочку с картами в кармане и вспоминая, где гостиная. Она проходила мимо, когда шла на завтрак, но тогда дверь стояла открытой. Теперь все комнаты были закрыты, и длинный унылый коридор сбивал с толку.

Хэл наугад ткнулась в одну дверь, но та вела в мрачную, обшитую деревянными панелями большую столовую, в самом деле намного больше, чем малая, где они сегодня завтракали. Ставни на высоких окнах были закрыты, тонкие серые полосы света прорезали тени, а огромный стол, покрытый пыльной хлопчатобумажной скатертью, еще более удлинял помещение. На потолке висело что-то огромное, закутанное в серое, и Хэл сначала решила, что это два гигантских осиных гнезда. Она рефлекторно пригнулась, но потом глаза, привыкнув к полумраку, узнали люстры, завернутые в защитную ткань. Над оставленными ею следами повисли облачка пыли. Медленно пятясь, Хэл тихонько вышла и двинулась дальше.

Она уже поднесла руку к следующей двери, но не успела постучать, как услышала за дверью голос и замерла, не зная, стоит ли прерывать чужой разговор.

– …потакать маленькой золотоискательнице.

Голос мужской, одного из братьев. Хардинг?

– О, ты в самом деле невыносим. – Женский голос – Митци – сорвался от раздражения. – Она сирота, ваша мать просто пожалела ее.

– Во-первых, у нас нет никаких доказательств. Мы ничего не знаем об этой девчонке, представления не имеем, кто был или есть ее отец и присутствует ли он еще в ее жизни. Судя по тому, что нам известно, он мог подбить мать на такой шаг. А во-вторых… – Точно Хардинг, поняла Хэл, когда оратор повысил голос, стараясь перекрыть горячие возражения Митци. – Во-вторых, Мит, если бы ты хоть немного знала мою мать, ты бы поняла, насколько невероятно, чтобы она руководствовалась такими соображениями, как милосердие и жалость к сиротам.

– О, Хардинг, какая глупость! Твоя мать была одинокой старой женщиной, и, может быть, если бы ты в свое время решил оставить прошлое в прошлом, дети и я смогли бы узнать получше и ее, и всю эту…

– Моя мать была злобной, бессердечной фурией! – прокричал Хардинг. – И мое нежелание травить тебя и детей ее ядом было продиктовано исключительно заботой о вас. Так что даже не смей, слышишь, Митци, даже думать не смей, что я тут в чем-то виноват.

– Я не думала так ни одной секунды, – ответила Митци, и за раздражением в ее голосе пробивалась нотка мольбы. – Я понимаю, дорогой, ты хотел как лучше. Но я просто думаю, может быть, не так уж удивительно, что твоя мать решила отодвинуть двух сыновей, которые полностью отдалились от нее, и третьего, который почти двадцать лет не подпускал к ней свою жену и детей. Трудно ее осуждать, если она приняла это близко к сердцу. Я бы обиделась. Когда мы были здесь последний раз? Ричарду точно было не больше семи.

– Именно семь, и когда он обжег палец о решетку, она назвала его маленьким трусом и нытиком, помнишь?

– Я не говорю, что она все делала правильно…

– Митци, ты меня не слышишь. Моя мать была ядовитой женщиной, и ее единственной целью в жизни было разливать свой яд, где только можно. Как это на нее похоже – продолжать ссорить людей из могилы. Единственное, что меня удивляет, так это то, что она не оставила имение Эзре в надежде, что он, Абель и я в конечном счете окончательно рассоримся и все наследство уйдет на судебные издержки.

– О, Хардинг, это просто абсурдно…

– Я должен был догадаться, что так и будет, – продолжал Хардинг, и Хэл решила, что на самом деле это он не слышит своей жены. – Она мне написала, тебе об этом известно? С месяц назад. Разумеется, ни слова о своей болезни, это было бы слишком просто, слишком прямодушно. О нет. Обычное ее письмо, полное жалоб, но подпись другая. Это-то и должно было меня насторожить.

– В каком смысле другая?

– Она всегда подписывалась твоя мать. Всегда. Даже когда я жил в пансионе, ночи напролет выплакивая себе глаза. Всем остальным мальчикам мамы писали люблю, целую, всегда любящая тебя мамочка, тысячу раз обнимаю и всякое такое. Но моя – нет. Твоя мать. Никакой любви. Никаких поцелуев. Просто ледяная констатация факта. Право, прекрасный образ ее жизни в целом.

– А то, последнее письмо? Она что-то добавила?

– Да. – И Хардинг замолчал.

Воцарилась такая гнетущая тишина, что Хэл затаила дыхание, стараясь представить, что сейчас будет. Ведь вряд ли Хардинг дождался любви матери, которой ждал всю жизнь? Молчание длилось так долго, что Хэл уже решила, будто чего-то не расслышала или Хардинг передумал отвечать, и уже занесла руку, чтобы постучать, но тут опять послышался его голос:

– В конце я прочел: aprés moi, le déluge. Ни имени, ни подписи. Только эти четыре слова.

– Aprés чего? – Митци совершенно растерялась. – После… дождя? Что, черт побери, это значит?

Хэл замерла, но тут позади раздался голос:

– Подслушиваешь?

Сердце подскочило, и она резко обернулась.

Дочь Хардинга. Как ее звали? Китти. Она стояла, накручивая на палец длинные светлые волосы, и что-то жевала. Поскольку Хэл молчала, Китти протянула ей какой-то пакет.

– Хочешь?

– Я… – Хэл сглотнула. Она говорила тихо, так как не хотела, чтобы ее услышали Хардинг с Митци. – Я не… Знаешь, это не… Я собиралась зайти, но они, кажется…

– Э-э, меня можешь не бояться. – Китти вскинула свободную руку, и на запястье звякнул браслет с амулетом. – Это единственная возможность что-нибудь здесь разузнать. – Она достала из пакета жевательную конфету, строго на нее посмотрела и сунула в рот. – Слушай, все хочу тебя спросить, а ты кто?

– Я? – Хэл опять сглотнула. Во рту у нее пересохло, и она сжала холодные пальцы в кармане, впившись ногтями в ладонь, пытаясь за что-нибудь зацепиться. Ей неприятно было сознавать, что браслет от «Пандоры» на левом запястье Китти скорее всего дороже, чем все, что на ней надето, а может, и всего ее гардероба. – Кто я? Не совсем тебя понимаю…

– Ну как? Ты какая-то там родственница, но папа толком не объяснил какая. Ты пропавшая тетушка? Нет, подожди, для нее ты слишком молодая, правильно?

– В общем, да… – Хэл моргнула, соображая, а что, собственно, она здесь делает по легенде. Вспомнилась фотография сидящей на газоне мамы – и она на секунду крепко зажмурилась, пытаясь отогнать видение, и потерла лоб, словно чтобы отвернуться от маминого лица. Нельзя думать про маму. Нужно помнить, за кого она себя выдает, а не кем является на самом деле. Мод была сестрой Хардинга, значит… – По-видимому, я… твоя кузина?

– Ну да, конечно. Так это твоя мама сбежала?

– Ну… наверно. Она… вообще-то она мне об этом не рассказывала.

– Как круто, – с тоской сказала Китти, сунула еще одну конфету в рот и продолжила говорить с набитым ртом: – Знаешь, я иногда серьезно об этом думаю, но, наверно, должно исполниться хотя бы восемнадцать. Иначе стопудово окажешься на улице, а потом еще попадешь в лапы какому-нибудь педо-сутенеру.

– Хм… – Хэл не знала, что ответить. Девочка держалась с такой уверенностью, какой у нее самой никогда не было. – А сколько тебе лет?

– Четырнадцать. Ричу скоро шестнадцать. Фредди двенадцать. Он полный дебил, с ним и говорить-то бесполезно. Рич нормальный, если уговорить его снять наушники. А кроме того, я же учусь в школе для девочек, мне нельзя с ним ссориться, верно? Ведь через него можно кадрить мальчишек постарше.

– Никогда об этом не думала, – слабо проговорила Хэл.

– У тебя есть парень? – спросила Китти.

Хэл покачала головой:

– Нет, последние годы мне было не до того, чтобы устраивать личную жизнь.

– Поня-ятно, – с мудрым видом протянула Китти и, покивав, бросила в рот еще одну конфету. – Тебе надо попробовать сайт знакомств. Там могут подобрать по месту жительства.

– Да я вообще-то не… – начала Хэл, но тут дверь гостиной отворилась, и, обернувшись, девушки увидели в проеме Митци.

– О, девочки. Мне показалось, я слышала голоса. Китти, если хочешь попасть в Пензанс, обувайся и скажи Ричарду, чтобы он поторопился. Хэрриет, если у вас есть минута, ваш дядя хотел бы с вами поговорить.

Хэл кивнула и посмотрела в комнату, туда, где стоял Хардинг – спиной к двери, глядя на темное от облаков небо и набухший дождем газон. В дымке утонуло море.

Пропустив Хэл, Митци вышла из гостиной и закрыла за собой дверь. Хэл услышала ее решительные шаги по коридору и голос, читавший нотацию Китти.

Хэл стояла в ожидании, пока Хардинг обернется, но он не пошевелился и заговорил, не отводя взгляда от окна:

– Спасибо, Хэрриет, что согласились встретиться со мной.

Хэл не сразу сообразила, что ответить. Ее резанула неуместность фразы, как будто два бизнесмена обсуждают слияние фирм, а не… А не – что?

– Я… Разумеется, – выдавила она наконец и неуверенно шагнула вперед.

Но Хардинг отмахнулся, как будто был твердо намерен высказаться и не хотел, чтобы его сбивали.

– Как вы, возможно, заключили из слов мистера Тресвика, сказанных им вчера вечером, нам предстоит множество писанины, прежде чем он сможет запустить процесс официального утверждения завещания.

– Я… да… конечно… – промямлила Хэл. При упоминании о писанине у нее потемнело в глазах. Что же делать? Отложить встречу? Или лучше пойти, выяснить, что от нее нужно, и заявить, что она забыла взять это с собой? – Хотя не знаю, я, может, не взяла…

– Нам многое нужно обсудить. – Хардинг обвел рукой имение. – Вот это… – Он кивнул на пологий газон под окном. – Все это налагает огромную ответственность, и вам предстоит принять серьезные решения, Хэрриет, причем в ближайшее время. Но об этом позже. А пока у нас встреча с мистером Тресвиком в Пензансе. – Хардинг посмотрел на часы. – Ровно через сорок минут, так что, если мы хотим успеть, следует поторопиться. Вы на машине?

Сорок минут? От ужаса Хэл только разинула рот. Все развивалось слишком стремительно. Ей нужно время, чтобы разведать, о чем – скорее всего – будет спрашивать Тресвик. А что, если ее заставят заполнить какую-нибудь анкету и она погорит на самой ерундовой мелочи? Она не сразу поняла, что Хардинг ждет от нее ответа на свой вопрос, сглотнула и еле слышно ответила:

– Я… Нет.

– Не важно. Мы вас втиснем в нашу. В багажнике есть откидное сиденье.

– Но дя… – Хэл осеклась, она не смогла себя заставить произнести это слово и начала заново: – Знаете, мне кое-что нужно…

– Все потом, Хэрриет, – без церемоний оборвал ее Хардинг. Он стряхнул с себя задумчивость, обернулся, хлопнул Хэл по плечу, так что она пошатнулась, и открыл дверь в коридор. – У нас будет много времени поговорить в дороге, а теперь пора ехать, иначе опоздаем. Встреча назначена на двенадцать, так что дай бог успеть.

Сникнув, Хэл вышла за Хардингом в коридор, а оттуда на улицу, где их ждала машина, в которой на заднем сиденье уже были пристегнуты все трое детей.

– Секундочку, Хэрриет, я устрою сиденье в багажном отделении, – сказал Хардинг, но когда поднялась большая задняя дверь, лицо у него перекосилось. – Митци, а где откидные сиденья?

– Что? – Митци обернулась через плечо. Мотор уже урчал, и ее нетерпение было понятно. – О чем ты, Хардинг?

– Откидные сиденья. Где они? С нами едет Хэрриет.

– Но это невозможно, у нас нет места. Мы вынули сиденья, чтобы влезли чемоданы, помнишь?

– О Господи. Неужели в этой семье никто не может рассчитать больше, чем на два хода вперед? – в раздражении вскинул руки Хардинг. – Что ж, есть простое решение. Фредди придется остаться.

– Во-первых, дорогой, – голос у Митци заострился, как осколок стекла, – это была твоя идея убрать сиденья, если помнишь. А во-вторых, Фредди не может остаться, он упомянут в завещании. Мистеру Тресвику необходимо удостоверить его личность.

– Господи ты боже мой! – взорвался Хардинг.

У Хэл вспыхнула искорка надежды. Может, ей все-таки не нужно ехать? Она уже хотела сказать, что останется, как вдруг позади послышался голос:

– Всем доброе утро.

Хэл и Хардинг обернулись, и Хэл услышала шумное сопение Хардинга, как будто кит всплыл на поверхность глотнуть воздуха.

– Эзра, – без выражения сказал он.

Тот, засунув руки в карманы, широко улыбался.

– Привет, братец. И еще раз привет, Хэрриет. Мило видеть, как Хардинг засовывает вас в багажник. Это называется сапоги всмятку. Хардинг, надеюсь, ты навел справки, что будет с имением, если Хэрриет не переживет поездочки?

– Эзра! – рявкнул Хардинг. – Совершенно неуместная шутка. И нет, Хэрриет не поедет в багажнике, так как кое-кто, – он демонстративно проигнорировал нетерпеливый вздох закатившей глаза Митци, – забыл взять откидные сиденья. Мы как раз обсуждали, как быть.

– Что ж, могу поспособствовать решению вашей проблемы. Мне тоже надо в Пензанс. Нужно снять немного денег, пока мы здесь торчим. Я возьму Хэрриет.

– О. – Хэл показалось, что Хардинг будто бы даже расстроился оттого, что больше нет причин для раздражения. А может, был недоволен тем, что теперь обязан брату. – Что ж. Решение… удачное. Прекрасно. – Он громко захлопнул заднюю дверь и расправил на животе пиджак. – Хорошо. Отлично. Ты помнишь дорогу, Эзра?

– Еще бы, – улыбнулся Эзра, крутя на пальце ключи от машины. – Я, конечно, давно здесь не был, но Пензанс не столь огромен, чтобы заблудиться. Увидимся там, Хардинг.

– Отлично. У тебя есть номер моего мобильного?

– Нет, – беспечно бросил Эзра. – Но с учетом того, что я так долго прожил без него, уверен, мы справимся.

Хардинг раздраженно вздохнул и вынул из внутреннего кармана пиджака портмоне. В нем было несколько визитных карточек. Он взял верхнюю и протянул ее Хэл.

– Поручаю это вам, Хэрриет, так как не могу положиться на организационные способности своего брата. Не потеряйте. И не опаздывайте. – Хардинг открыл левую переднюю дверь и сел в машину. – Встреча назначена на две…

Но окончание фразы заглушило шуршание колес по гравию – Митци набирала скорость. Хэл еще услышала из окна водителя: Пока, Хэл! – и машина двинулась по аллее. Когда она проезжала под тисовыми деревьями, в воздух взмыли возмущенные сороки.