52

Дневной свет в коттеджном поселке в районе Хусума иссяк. Зажглись фонари на улицах и дорогах, где с целью обеспечения безопасности детей ограничена скорость движения и установлены высокие лежачие полицейские, а садовые дорожки освещают отсветы уютных ламп в кухнях домов, где, по-видимому, готовится ужин и ведутся разговоры об оставшейся на сегодня в прошлом дневной суете. Стоило только Тули́н выйти из служебной машины на Седервэнгет, как в нос ей ударил запах жарящихся котлет, доносящийся из кухонной вытяжки соседей семейства Кьер. Да, и только белый дом в стиле конструктивизма с семеркой на почтовом ящике и прилегающим жестяным гаражом находится в полной темноте и выглядит печальным и заброшенным.

Тули́н выслушивает последние сердитые реплики Нюландера, заканчивает разговор и бежит под дождем вслед за Хессом к входу.

– Ключ у тебя? – Тот протягивает руку. Они стоят перед парадной дверью, опечатанной характерным желто-черным тейпом. Найя достает ключ из кармана пальто.

– Так ты говоришь, муниципалы проверяли заявление по поводу Лауры Кьер и не нашли подтверждения обвинениям?

– Да, так и есть. Отодвинься немного. Ты мне свет застишь.

Хесс берет у Тули́н ключ и в тусклом свете старается вставить его в личину замка.

– Так что ты собираешься здесь делать?

– Я же говорил. Просто хочу осмотреть дом.

– Я осматривала дом. Несколько раз.

В недавнем телефонном разговоре Нюландер высказал неудовольствие по поводу добытых за день результатов, а вернее, отсутствия таковых, и недоумевал, зачем они снова отправились на Седервэнгет. Тули́н тоже недоумевала. Да, она приняла подтверждающие алиби Хауге объяснения его адвоката о местонахождении подозреваемого в момент убийства Анне Сайер-Лассен, но, видимо, что-то все-таки ее настораживало, раз уж она снова оказалась перед темным домом, где неделю назад началась эта история.

Хесс рассказал ей о беседе с сотрудником копенгагенского совета, которому он позвонил по пути к парковке после допроса врача. Они сидели в машине у Центральной больницы, дождь лупил по лобовому стеклу, и Найя слушала рассказ об анонимном заявлении, автор которого упрекал Лауру Кьер в том, что она плохая мать, и предлагал социальным службам изъять мальчика из семьи. Судя по результатам проверки, обвинения признали беспочвенными, и потому само заявление было расценено как попытка опорочить имя Лауры Кьер. И на этом месте интерес Тули́н к сообщению сотрудника муниципалитета полностью угас. Да, конечно, тот факт, что Лаура Кьер сообщила о заявлении только врачу Центральной больницы, вызывал удивление, но с другой стороны, это вполне объяснимо. Ведь ее сын, по мнению врачей, страдал аутизмом, и поведение мальчика, как оно, к примеру, описано в школьной характеристике, могло дать повод сделать неверный вывод, будто оно объясняется недостатком внимания матери к проблемам сына. Что, разумеется, могло натолкнуть кого-то на мысль отправить анонимное заявление в муниципалитет. И Лаура Кьер, в принципе, могла и не знать, где искать анонимного заявителя: то ли это был кто-то из знакомых или из школы, а может быть, кто-то из коллег по работе, и тот факт, что она хранила молчание, вообще-то не должен вызывать удивления. Во всяком случае, нет никаких сомнений в том, что она всеми силами старалась помочь своему ребенку. И хотя Тули́н активно не нравился Ханс Хенрик Хауге, ей пришлось признать, что отчим, судя по всему, тоже всячески заботился о мальчике. Так что же давала им информация о заявлении? Ведь выяснилось, что подобного документа в отношении Анне Сайер-Лассен не существовало, и таким образом связи между этими двумя преступлениями установить не удалось, а, следовательно, данную версию вполне можно предать забвению.

И тем не менее Хесс решил еще раз осмотреть дом Лауры Кьер, из-за чего Тули́н по дороге даже пожалела, что не поставила вопрос о его отстранении от расследования, когда сегодня утром общалась с Нюландером. Она, разумеется, прислушалась к словам Хесса насчет того, что преступник не успокоится на достигнутом и продолжит в том же духе, да и сама почувствовала угрозу, когда стояла в лесу возле трупа Анне Сайер-Лассен. Просто они по-разному подходили к расследованию, и уж конечно, ее не шибко вдохновляла мысль выступить в роли сексота и заложить Хесса Нюландеру, если он начнет выделывать кренделя и станет копаться в деле Кристине Хартунг. И уж тем более она не повела бы себя так, если б это было одним из условий получения рекомендации для перехода НЦ-3.

– Мы разыскиваем убийцу двух женщин, и ты сам говоришь, что преступник может не остановиться на этом. Так зачем же тратить зря время и осматривать дом, который уже был обыскан, и не раз?

– Тебе не обязательно быть со мной. Ты гораздо больше поможешь делу, если опросишь соседей: вдруг кто-то знает о заявлении или о его авторе… Тогда и управимся быстрее, идет?

– Для чего вообще их опрашивать?

Тейп, опечатывавший входную дверь, треснул, когда Хесс открыл ее и скрылся в прихожей. В этот момент ливень еще больше усилился, и Тули́н бегом помчалась к ближайшему из соседних домов.