Глава 3

В недалеком прошлом

Четыре дня спустя после описанных выше событий Эмма смотрела на раскинувшуюся у нее под ногами Тэдбери – и неожиданно кое-что поняла.

Накануне она выбирала в местном магазине почтовые открытки: романтические и нереальные виды деревни, всё – в слегка размытом фокусе и с таинственной дымкой. Тогда Эмма решила, что это «фотошоп».

Купила она целую пачку и сказала почтмейстеру, что использует их в качестве открыток для сообщения о своем новом адресе, но, придя домой, сразу же выбросила их в мусор: она никому не собиралась сообщать, куда переехала.

И что же теперь? Со своей наблюдательной позиции Эмма увидела, что в открытках не было никаких ухищрений фотографа. Далеко внизу утренняя дымка наползала на деревню в точности так, как это было на открытках, а чуть выше ее края коровы равнодушно жевали свой завтрак, купаясь, как и сама Эмма, в ярких лучах солнца.

Ладно. Значит, это не трюк фотографа, а топографический казус. Эмма улыбнулась, понимая, что дымка надолго не задержится, и думая о своей бабушке, благодаря которой могла ее видеть. Бабушка Эппл была высокой и стройной женщиной, научившей Эмму подниматься ни свет ни заря для сбора грибов.

– Вот то, чего мы лишаемся из-за домов, Эмма, – много лет назад говорила она, когда они босиком шли по росе. – Дома дают людям ощущение бо́льшего комфорта внутри, чем снаружи. А теперь – посмотри вокруг. Только посмотри, насколько они неправы. И как много они теряют.

«Да, – подумала Эмма, – как много мы теряем».

– Это дым, мамуля?

Во Франции она носила Тео в небольшом рюкзаке на спине, но сейчас он уже перерос такой способ – тоненький настойчивый голосок теперь звучал рядом с ней. Сын что-то говорил. Иногда капризничал. Но никогда не замолкал.

– Нет, Тео. Это дымка.

– А она не злая?

Особенно он капризничал, когда она заставила его рано встать сегодня, но Эмма вспомнила один старый бабушкин способ.

– Когда вернемся, будем есть блины. Это станет нашей наградой.

– С кленовым сиропом?

Эмма проигнорировала его вопрос и на мгновение представила себе не сковородку на печке перед полуразрушенным бабушкиным домом на колесах, а блины, которые они ели во Франции. Женщины на рынке настолько искусно раскатывали громадные блины на больших горячих листах, что Тео вставал на цыпочки, чтобы получше рассмотреть, как они это делают. По воздуху стелились ароматы карамелизированного сахара и горячего шоколада, так же как сейчас по нему стелилась дымка. Но воспоминания о Франции заставили ее внутренности сжаться в комок; так происходило всегда, когда Эмма начинала думать о своей матери или бабушке – женщинах, которые никогда не могли ужиться друг с другом. Ни в одной комнате. Ни в одном времени. Ни в одном сне.

– Так ты дашь мне кленовый сироп, мамуля?

Эмма притворилась, что не слышит сына. Она знала, что постепенно он перестанет задавать этот вопрос.

У нее перед глазами предстала картина кухни ее матери во Франции, с засыпанным осколками разбитой посуды и стекла полом, а в памяти зазвучал ее собственный голос, неконтролируемый и разгневанный.

– Договорились, Тео, – Эмма вздернула подбородок. В Тэдбери ей надо вести себя с сыном осторожнее. – Блины с кленовым сиропом.

Гораздо осторожнее.

Понимая, что тропинка, скорее всего, уходит на мили вперед, она протянула ему свою раскрытую ладонь и собралась предложить добраться до дома, сидя у нее на закорках.

«Софи, вероятнее всего, поступила бы так же».

Эмма была довольна собой за это намерение, но Тео никак не отреагировал – наоборот, убрал свою руку. Она поняла, что его внимание привлекло что-то в живой изгороди, растущей в нескольких футах от них. Встав на одно колено, Тео медленно раздвинул высокую траву и протянул руку вперед с не характерными для него осторожностью и самообладанием.

Его лицо как раз смягчилось от предвкушения, и в этот момент дальше по тропинке раздался громкий лай. Они оба повернули головы и увидели большую собаку – она явно намеревалась присоединиться к ним и с головой кинулась в самую гущу кустов.

– Тео! – Эмма бросилась вперед.

Собака оказалась золотистым ретривером, но, несмотря на всю доброту, присущую этой породе, возбужденный пес вызывал опасение. Тео завопил от ужаса, и собака вылезла из кустов, прижалась всем телом к земле и завиляла хвостом. Во рту у нее явно что-то было.

– Он ее съел! Ой, мамочка, он ее съел! – Отчаяние Тео было ей непонятно, потому что Эмма не знала, что привлекло его внимание. Она попыталась успокоить сына, чтобы он мог сквозь всхлипывания объяснить ей, в чем дело, и тут прозвучал громкий и поначалу бесплотный голос:

– Белла! Белла! Ко мне, девочка. – Источник голоса находился дальше по тропинке.

Эмма обернулась и увидела Натана, мужчину, которого встретила в первый день на деревенской площади и который сейчас болтал одетыми в «веллингтоны» ногами, сидя на какой-то изгороди. Собака мгновенно подчинилась – сначала повернула голову, а потом бросилась по грязи к своему хозяину, продолжая вилять хвостом и оставив орущего Тео.

Эмма, низко наклонившаяся, чтобы обнять сына, увидела, как собака принесла в пасти Натану что-то, и он стал это очень внимательно изучать. На его сосредоточенном лице появилось удивленное выражение, и он стал шарить в своем кармане.

– Всё в порядке. Сидеть, Белла. Я сказал: сидеть. – Оставив собаку возле изгороди, он подошел к Эмме с сыном, очень осторожно укутывая находку в носовой платок. – Мне очень жаль. Обычно она только лает. Но посмотри, она еще жива.

Наклонившись к Тео, Натан осторожно приоткрыл белоснежный платок и показал, к удивлению Эммы, маленькую дрожащую птичку.

– Честно говоря, мне удивительно, что она не умерла от шока, услышав весь этот лай. Но собака обучена брать поноску очень осторожно. Посмотри. Она совсем не повредила тельце.

Мужчина еще больше отодвинул платок и показал, как птаха молча открывает и закрывает клюв, словно пытается защебетать. На ее левом крыле было пятно темной крови, которое Натан поспешил закрыть от Тео, увидев, как тот вздрогнул.

– Честное слово, это не Белла. Кровь уже высохла. Наверное, птичка попала в переделку. Прости, малыш, я не помню, как тебя зовут…

– Тео. Это сокращенно от Теодор.

– Отлично. А я – Натан. Сокращенно от Натаниэль.

Мальчик никак не отреагировал на это, даже не улыбнулся – так что Эмма, изогнув бровь, произнесла одними губами у него над головой: «Он обожает птиц». Одновременно она попыталась салфеткой удалить следы страданий со щек сына.

– Прошу прощения за всю эту суматоху, но я рад, что могу наконец и в самом деле познакомиться с вами, Эмма. – Мужчина крепко пожал ей руку, твердо глядя прямо в глаза. – Я был на площади в тот день, когда вы приехали.

– Да, я помню. Софи мне все о вас рассказала.

– Неужели? – Последовала пауза, во время которой Натан так и не отвел свой немигающий взгляд, а потом он ухмыльнулся и опять повернулся к Тео: – Что ж, похоже, ты спас малиновку.

– Малиновку? А я думал, что они появляются на Рождество…

– Нет, не только. Они летают здесь весь год. И всегда защищают свою территорию. Так что драки между ними нередки.

– Так вы любитель птиц? – спросила Эмма, выпрямляясь.

– Нет, нет, – Натан стал отряхивать брюки. – Не я. Это мой приятель в пабе, Том. Он, кажется, знает о птицах всё. – Неожиданно лицо Натана просветлело: – Вот что я предлагаю, молодой человек. Почему бы нам не отнести птичку ко мне домой – я живу совсем рядом, – а потом мы позвоним Тому и выясним, что он думает по этому поводу.

Тео обернулся к матери, чтобы проверить ее реакцию.

– Мы же собирались домой, есть блины…

– Совершенно случайно я умею готовить отличные блины.

– Кроме шуток? – Эмма посмотрела Натану прямо в глаза, а потом перевела взгляд на часы. – Ну что ж, почему бы и нет…

Амбар находился в пятистах метрах дальше по тропинке и был примером одного из тех редких перестроенных зданий, которое не располагалось непосредственно напротив фермерского дома. Он стоял на собственном участке площадью в два акра, что обеспечивало ему неожиданную уединенность. Внутри амбар был полностью переделан – крутые ступеньки поднимались к роскошным двойным дверям из дуба, ведущим прямо в гостиную со свободной планировкой, которая также включала в себя кухню и столовую.

– Ого, – Тео рассматривал длинные половицы из полированного дерева. – А можно я сниму ботиночки?

– Нет, Тео, – Эмма заметила на низких столиках весьма дорогую на вид керамику. Пострадает в первую очередь, если он поскользнется в носках.

– Ну, пожалуйста…

– Я сказала – нет. – Это было произнесено с привычной решимостью.

Мать с сыном вместе разглядывали помещение, пока Натан искал место, куда можно было положить птичку, так чтобы Белла ее не учуяла, но в конце концов протянул сверток Эмме: «Вы не подержите?» – и вывел собаку по лестнице на задний двор.

Через пару минут он появился с коробкой для обуви, в которую и предложил Эмме положить малиновку.

– Сейчас мы позвоним Тому. – Натан быстро вымыл руки, взял телефон и, пока набирал номер, прошел на кухню и открыл буфет. – А теперь перейдем к блинам… Прошу вас, чувствуйте себя как дома. Если ты готов простить Беллу, Тео, то она в саду. Она здорово обращается с поноской. Там, на лужайке, лежат несколько мячиков. Надо спуститься по ступенькам и пройти в большие двери. Честное слово, она очень дружелюбная. – Он повернулся к Эмме, неожиданно нахмурился и покраснел. – Хотя, если твоя мама нервничает… Уверяю вас, собака совершенно безопасна. Я знаю, что некоторые родители…

– Всё в порядке, если только я буду видеть их в окно.

Тео внимательно наблюдал за лицом матери и, когда та согласно кивнула, пожал плечами и направился к ступеням. Натан прижал телефон к плечу подбородком и заговорил с Томом, одновременно доставая ингредиенты для приготовления блинов, – к удивлению Эммы, он не стал заглядывать в рецепт, а уверенно отмерил муку и стал взбивать яйца.

Все это время он не прекращал своего разговора с Томом:

– Да, Белла здорово напугала беднягу. Я знаю, что они редко выживают, но малыш нашел пичугу и сейчас немного расстроен… Прости?.. Через полчаса – прекрасно. – Он бросил взгляд на большие настенные часы. – Я пока положил ее в обувную коробку… Хорошо. Тогда увидимся. Сегодня выпивка – за мой счет. Пока.

Когда он обернулся, Эмма внимательно изучала его. И дом, и мужчина ее здорово удивили. Комната выглядела проще, чем она ожидала: никакого темного дерева и кожи, зато много света и воздуха. Большие диваны кремового цвета и несколько очень интересных картин в стиле «наив», висящих на беленых каменных стенах.

– Милое место.

– Спасибо. Хотя больше я никогда не буду делать свободную планировку. В тот момент мне понравилась сама идея, но устаешь жить с постоянными запахами кухни. – Натан улыбался, одной рукой взбивая масло, а другой возвращая телефон на место. Все это время он, сам того не замечая, не отрывал глаз от Эммы.

– Так вы, значит, любите готовить?

Натан опустил взгляд на свой торчащий животик и притворился удивленным, отчего Эмма рассмеялась в голос.

– А я вот слышал, что вы – что-то вроде ясновидящей. – Произнесено это было шутливым тоном. Он протянул руку и снял небольшую сковородку, висевшую на стойке для посуды над кухонной плитой.

– И где же вы об этом слышали?

– Мы с вами в Тэдбери, Эмма. Здесь нельзя пукнуть, чтобы об этом не появилась статья в местной газетенке.

Теперь Эмма подошла к окну, чтобы посмотреть, как Тео играет с собакой на лужайке.

– К сожалению, пение занимает почти все мое время…

– Туше. Хотя я мог бы возразить, что это недопонимание – не моя вина.

Натан объяснил, что эту ошибку, по словам Хизер, проследили до агента по торговле недвижимостью, который решил, что может поднять цены на жилье в округе, упавшие из-за «разрушительных слухов», пустив еще один слух о том, что в деревню переедут «звезды».

– В прошлом году это был лидер подростковой группы. А в этом году – джазовая певица… за которую все, как один, приняли вас. – Натан прекратил взбивать масло и проследил за взглядом Эммы. – Всё в порядке. Там ему ничто не угрожает. Кроме бензопилы, – добавил он и ухмыльнулся, когда она пристально посмотрела ему в лицо. – Так, значит, Софи обо мне говорила, и я полагаю, что вы уже все знаете о моем безнравственном прошлом? Вообще-то, она милая женщина. Мы с ней вместе заседаем в ярмарочном комитете. И мне Софи нравится. Жаль, что она меня не одобряет, – ее муж очень неплохо играет в гольф.

– Предупреждаю вас, Натан, она была очень мила со мной, очень доброжелательна, так что вам лучше воздержаться от грубостей.

Хозяин дома стал лить первую порцию жидкого теста на сковороду, которую одновременно поворачивал.

– Удивительно, но первый блин всегда получается комом. Интересно, почему? – Он внимательно наблюдал за шипящим тестом.

– Мы какое-то время жили во Франции, у моей матери. Вот там Тео и полюбил блины.

Натан ничего не ответил, полностью сосредоточившись на том, что делал. Выбросив первый блин в ведро, он, под внимательным взглядом Эммы, быстро и умело испек несколько идеальных по цвету блинов, которые выложил на тарелку с подогревом.

– Отлично. Все идет как надо.

– А вообще-то, Софи предупредила меня о вас. Она сказала, что вы были дважды женаты, но оба раза все закончилось абсолютным крахом, и что теперь вас сопровождает некая «репутация».

– Боже… – Натан опять улыбнулся. – Ну что ж, очаровательная Софи, возможно, права. Если бы много лет назад я встретил женщину, похожую на нее, то, честно говоря, сейчас был бы примерным семьянином. Но ведь она из тех женщин, которые видят жизнь только в черно-белом цвете, вы не согласны?

– Послушайте, я предупреждала вас, чтобы вы не были злюкой.

– Ничего подобного. Мне она тоже нравится. Честно. Очень умна и с хорошим чувством юмора. Безжалостно разобралась с этим ярмарочным комитетом, за что получила мой голос. Я просто сказал, что у нее нет опыта жизни в оттенках серого, – теперь его лицо стало серьезным. – В то время как я… – Последовала пауза, Натан нахмурился. – Скажем так, оттенки серого всегда казались мне наиболее интересными.

Он следил за выражением ее лица, но на этот раз Эмма демонстративно повернулась к окну, так что Натан развернулся назад к плите.

– Именно поэтому мне пришлось научиться готовить. Ведь мужем я был совершенно ужасным. Если хотите, можете включить музыку. Там, возле камина. И пора звать вашего малыша на завтрак.

К этому моменту Эмма подошла вплотную к окну и увидела, что Тео наслаждается властью над собакой, которую ему удалось получить, – он поочередно заставлял ее то садиться, то приносить поноску, а когда она ошибалась, преувеличенно сурово грозил ей пальцем. Когда Эмма увидела эту картину, глубоко внутри у нее возникло чувство знакомого нетерпения.

Глядя на свое отражение в стекле, она увидела, что это написано у нее на лице, поэтому специально ослабила лицевые мышцы и смягчила губы. По правде говоря, ей очень хотелось, чтобы в Тэдбери все устроилось, но после того, что случилось в Манчестере и во Франции, она понимала, что ей надо быть осторожной.

И немного притормозить.

– Я очень рада, что натолкнулась на вас сегодня утром, Натан. – Эмма неожиданно повернулась и намеренно широко раскрыла глаза. – Да. Очень рада.