Глава 1

В недалеком прошлом

Мы встретились в четверг. Два мальчика. Две матери. Много позже, особенно в поезде, я буду корить себя за любопытство и волнение, которое ощущала в тот момент, за тот энтузиазм, с которым пошла навстречу всему этому.

Но в те минуты я ничего не знала о будущем – о последствиях этой встречи.

Тогда я еще не знала, что кто-то умрет, – я была захвачена настолько тривиальными дневными заботами, что в самый критический момент нашей встречи позволила пастернаку полностью отвлечь мое внимание.

Вообще-то, в магазин я пошла за свежими яйцами, захватив с собой только сумочку, но пастернак меня удивил: он был таким крепким и толстым… Я купила его слишком много для того бесплатного и очень хилого бумажного пакета, так что на деревенской площади в самый разгар суматохи я появилась с Беном, которого удерживала на одном бедре, и пастернаком, торчавшим из пакета во все стороны, на другом.

Сначала я не заметила грузовик – просто небольшая толпа, собравшаяся возле паба. Увидела несколько знакомых, которые качали головами с привычным испуганным выражением на лицах. И только когда я подошла ближе – несколько корнеплодов вывалились на землю сквозь прореху в пакете, черт бы их побрал, – я поняла, что произошло.

Это случилось не впервые – за те четыре года, что мы жили в Тэдбери-Кросс, я уже видела два похожих инцидента: грузовозы неправильно оценивали поворот на изгибе холма возле паба и оказывались зажатыми между стеной питейного заведения и коттеджем несчастной Хизер.

«Несчастная Хизер» была местной художницей, которая находилась в бедственном положении и платила самый большой страховой взнос среди жителей деревни. Когда пару лет назад ей пришлось восстанавливать бо́льшую часть кухонной стены, Хизер решила выбросить полотенце. Но слухи об угрозе грузовозов уже расползлись по округе, так что двое потенциальных покупателей быстро слились, а владельцы близлежащих домов, боявшиеся подобных «разрушительных» слухов больше ядерной войны, заставили окружной совет начать громкую, но совершенно бесполезную дискуссию о строительстве объездной дороги.

В толпе звучало «нет» и «только не это», а я напрягала мышцы живота, стараясь собрать пастернак и в то же время не уронить Бена. И, только выпрямившись, заметила ее. Свое зеркальное отражение. Эту поразительную приезжую – женщину моего возраста, которая стояла точно в такой же позе, что и я, прижимая к бедру маленького мальчика.

С ног до головы она была одета в черное, на ногах – серебристые балетки, а дополняли всё это соответствующие аксессуары – признак городского шика, который стал мгновенно заметен, как только она подняла солнцезащитные очки и я смогла рассмотреть ее поразительные голубые глаза. Я заметила, как Натан – местный архитектор и друг нашей семьи – смотрит на нее, стараясь втянуть живот, и прикусила губу, чтобы не улыбнуться.

– Ваш фургон? – спросила я, делая шаг вперед. Мальчики, устроившиеся у каждой из нас на бедре, рассматривали друг друга с робким любопытством.

– Боюсь, что да. Не самое лучшее начало, а? – Ее сын уткнулся лицом ей в плечо. Бен сделал то же самое. Оба они притворялись, что не смотрят украдкой друг на друга. Выглядело это смешно.

Через площадь до нас доносились взаимоисключающие рекомендации, которые несколько человек давали водителю фургона для перевозки мебели: кабину временно зажало между двумя каменными стенами.

«Руль до конца влево…»

«Нет. Нет. Сначала ему надо выровняться. Вперед немного. А потом назад».

– Мы переезжаем в «Приорат», – женщина скорчила гримасу. – Так, по крайней мере, планировалось. Кстати, меня зовут Эмма. Эмма Картер. – Она попыталась протянуть мне руку, но ее сынишка заерзал, протестуя, и она только пожала плечами, как бы извиняясь, а потом подхватила его обеими руками и приподняла в более удобное положение.

– Послушайте, я живу как раз напротив, – я улыбнулась. – Как насчет чашечки чая? Меня зовут Софи, а это – Бен.

– Спасибо за приглашение, но я не могу. Правда. Мне надо помочь разобраться со всей этой неразберихой.

– Поверьте мне – это надолго. А помощников здесь и так хватает. Вполне возможно, что скоро здесь появится группа с телевидения. Боюсь, что это случается не в первый раз. Сейчас как раз ведется небольшая кампания, чтобы решить этот вопрос раз и навсегда. – Выражение ее лица изменилось, и я почувствовала укол вины. – Простите меня, Эмма. Я растревожила вас не по делу… Честное слово, вы оба выглядите так, что чашка чая вам совсем не помешает. Почему бы не переждать всё у меня? Мальчики поиграют. Никаких проблем.

– Но я чувствую себя ответственной…

– Глупости. Вы ни в чем не виноваты. Идемте.

Я повернулась предупредить Натана, стоявшего слева, о том, что мы собираемся делать, и потеряла еще несколько корнеплодов, отчего Эмма громко рассмеялась. Несколько голов повернулись в нашу сторону, кто-то помог мне спасти овощи, так что, когда мы подходили к нашему коттеджу, мы обе улыбались над нелепостью произошедшего.

Когда я открыла дверь, меня как громом поразило – появилась странная дрожь возбуждения, которая иногда возникает при встрече с незнакомым человеком. Я заметила, что Эмма смотрит прямо себе под ноги, в точности как смотрела я, когда впервые вошла в дом. Пол. Иногда, после отпуска, я всё еще ему удивляюсь. Этот плитняк. Совсем не та идеальная подогнанность плитки, как в некоторых магазинах, продающих кухни, в которые мы иногда заходили в прошлом, в нашу бытность горожанами. Это более мягкое и изысканное доказательство минувшего. Свидетельство времени. Все камни имеют округлую форму и очень гладкие – контуры их размыты сотнями тысяч ног, которые прошли по ним за сотни лет, поэтому, когда я увидела их в первый раз, мне захотелось нагнуться и погладить их. Отчаянно захотелось провести пальцами по прохладной гладкой поверхности. В тот момент я чувствовала себя не в своей тарелке – агент по торговле недвижимостью улыбался от уха до уха, а Марк шипел у меня за спиной, что не стоит демонстрировать столько энтузиазма.

«Повредит при торге, Софи».

– Милое местечко. – Эмма поставила сына на пол и разгладила одежду, прежде чем последовать моему давнему примеру и опуститься на колени, чтобы провести по полу сначала ладонью, а потом дотронуться до него кончиками пальцев. Перед тем как присесть на корточки, она ощупала края окаменелостей в самом углу одной из пластин плитняка.

– Я вам завидую. Это просто великолепно. – Еще раз провела кончиками пальцев по контуру камня (моего любимого), и я заметила, что ее руки не соответствуют ее общему внешнему виду. Короткие пальцы, неухоженные ногти, грубая кожа.

– Так обидно, что множество таких полов просто перекопали… К сожалению, в «Приорате» везде ковровое покрытие. Я надеялась, что под ним может что-то скрываться, но, проверив, убедилась, что там – бетон.

– Я знаю. – Меня что-то сбивало с толку, какое-то ощущение, которое невозможно осознать, поэтому я отвернулась и повела мальчиков на кухню, где налила им яблочного сока и опустилась на колени, чтобы посмотреть сыну Эммы в глаза.

– И как же вас зовут, молодой человек?

– Тео. Сокращенно от Те-о-дор.

– Неужели? Что ж, очень красивое имя. Раньше мне не случалось встречать Те-о-дора. – Я специально вслед за ним разделила имя на три слога, но он никак на это не отреагировал, даже не улыбнулся, поэтому я повернулась к собственному сыну: – Ладно, Бен, как насчет того, чтобы показать Тео игрушки у себя в комнате и поиграть с ним? И не забудь, я вставила новые батарейки в поезда.

Я выпрямилась, и ощущение только усилилось. Это была давно забытая – но не могу сказать, чтобы неприятная, – смесь из легкого невроза и ожидания чего-то нового. Незнакомка. Перемены. Глоток свежего воздуха.

– Так, значит, вы знаете «Приорат»? Хотя о чем я говорю… Вы, наверное, знаете все дома в вашей деревне, Софи.

– Простите, но я бы на вашем месте здесь не садилась. Кошачья шерсть. Кстати, что будете пить – кофе или чай?

– Чай, если можно. А потом в качестве благодарности я погадаю вам на чаинках. О, боже, вы только посмотрите на это, – добавила она, усаживаясь возле окна. – Кто-то пытается влезть в кабину фургона через окно. Как вам это нравится?

– Если один из работников с фермы, то это очень здорово. Они способны развернуть фургон практически на пятачке. Простите, я не совсем поняла, что вы сказали… Я имею в виду чай.

Эмма отвернулась от окна.

– Это моя коронка на всех вечеринках. Я гадаю по чаинкам. Научилась у бабушки. По руке тоже. Вы же не против? – А потом, увидев, что я нахмурилась, добавила: – Простите, Софи. Я, кажется, вас смутила.

– Совсем нет. – Ложь. – Хотя, наверное, да. Честно говоря, мне кажется, у нас только пакетики с чаем.

Эмма рассмеялась, увидев, как я роюсь в стенном шкафчике.

– Поверьте мне, это не важно. Не беспокойтесь. Кружка крепкого чая – и больше ничего не надо. И чем крепче, тем лучше. Хотя насчет гадания я не шучу. Можем заняться этим в другое время. – Она вновь повернулась к окну. – Простите, а что вы там говорили насчет телевидения?

– Они вполне могут появиться. Это у нас вроде нескончаемой саги – грузовозы и дорога. Все зависит от того, насколько крепко он застрял и насколько они заняты с выпуском новостей. Хотя, если за дело взялся один из работников с фермы, дело может закончиться достаточно быстро. – Я прекратила свои поиски, будучи уверена, что обычного чая у нас нет, положила три пакетика в синий фарфоровый заварочный чайник и слегка отодвинулась от струи пара, поднявшейся, когда я наливала в него кипяток.

– Вообще-то, это очень мило с вашей стороны. То, что вы выручили меня и Тео. В Стритхэме такое просто невозможно.

– Так, значит, вы к нам из Лондона?

– Не совсем. Через Францию. Я провела там несколько месяцев с мамой.

– Ах, вот как… Понимаю.

– Сомневаюсь. Вообще-то, все немного запутано. Начнем с того, что мистера Картера не существует в природе. И никогда не существовало. Я надеюсь, что это не вызовет кривотолков. Я имею в виду Тео – ведь место здесь такое маленькое…

– Не говорите глупостей. – Я почувствовала, что краснею, и отнесла заварочный чайник и две наши лучшие кружки на стол. – Значит, несколько месяцев во Франции? По-моему, это здорово.

А потом Эмма вновь удивила меня – она явно вздрогнула, глядя на меня своими невозможными глазами и поигрывая длинными прядями темных волос. Странный и необъяснимый жест, принимая во внимание всю ту уверенность в себе, которую она демонстрировала.

Было очевидно, что Эмма явно пытается выиграть время, и мне стало ее жаль, когда она демонстративно отвернулась в сторону игровой, где мальчики, лежа на полу, устанавливали вагоны вслед за локомотивами на двух параллельных железнодорожных путях. Какое-то время мы обе наблюдали за ними. Я ждала.

– Кажется, они неплохо ладят друг с другом. Тео нервничал при переезде, и я, честно сказать, – тоже. – Наконец-то голос Эммы вновь зазвучал твердо. – Хотя я думаю, что мне здесь понравится.

И вновь улыбка. Не только на ее губах, но и в глазах, в которых я только сейчас заметила разноцветные точки – зеленые и коричневые вкрапления на голубом фоне. Это было настолько необычно, что я вновь насторожилась – из-за этого своего странного и неожиданного смятения чувств. Любопытство и еще что-то очень странное.

Что-то, чему я в тот момент не смогла найти определения.

Сегодня, 16.30

Так для чего же нужна эта селезенка?

Я смотрю из окна поезда и пытаюсь вспомнить, чему меня учили на уроках биологии, или хотя бы какой-нибудь отрывок из научно-популярного фильма, который мог бы мне помочь, но, к сожалению, в голову ничего не приходит. Вместо этого я вдруг вспоминаю про женщину, сидящую в нескольких рядах от меня с ребенком (он выводит меня из себя) и с… с «Айфоном».

Не проходит и минуты, а я уже стою в проходе возле нее.

– Прошу прощения, что отвлекаю; я никогда не решилась бы попросить вас, если б не была в полном отчаянии. Мне необходимо посмотреть кое-что в Интернете, а у меня сегодня этот дурацкий телефон. Я готова вам заплатить…

– Простите?

– Не могли бы вы дать мне на время свой телефон? Прошу вас. Это всего на минуту. Дело в моем сыне. Ему всего четыре.

– У вашего четырехлетки уже есть мобильный? – В ее голосе слышится одновременно и удивление, и осуждение.

– Нет. Нет. Я, кажется, плохо объясняю… Я не собираюсь ему звонить – мне надо посмотреть кое-что, касающееся его. Он получил травму… Послушайте, я не хочу грузить вас… – Мне приходится делать паузу; слова застревают у меня в горле, а глаза гипнотизируют мою собеседницу: «Не. Смейте. Черт возьми. Спрашивать. Прошу вас». – Поймите. Я – в отчаянии. Это мой запасной телефон, и на нем нет выхода в Сеть. – Я подношу к ее глазам неуклюжую древнюю модель.

– Ясно. Я все поняла. Ну… пожалуйста. – С этими словами она смотрит на собственную дочь, которая фломастером раскрашивает картинку феи в разные оттенки розового. – Ну, конечно. Да. Прошу вас. – Что-то набирает на экране смартфона, снимая его с пароля, а я стараюсь ничем не показать, что завидую ей, потому что ее дочь сидит с ней рядом. Тяжело вздыхающая и явно скучающая.

В безопасности.

– Очень вам благодарна. Я – быстро.

Спустя пять минут я возвращаюсь на собственное место, а в голове у меня звучат одни и те же слова:

«…неотъемлемая часть иммунной системы».

Как я и боялась, селезенка – важная часть организма. Похожий на сжатый кулак орган расположен пониже грудной клетки и повыше желудка. Я делаю пометки в своей записной книжке. На странице в Интернете было что-то написано о системе фильтрации. Тромбоциты, красные и белые кровяные тельца. Если селезенка отсутствует, то риск инфекции значительно повышается, а это значит: может случиться так, что придется каждый день принимать пенициллин или другие антибиотики…

А ведь ему всего четыре.

Медицинская сестра проговорилась по телефону об операции. Позже она пошла на попятную – сказала, что не имела права говорить мне об этом до тех пор, пока консультант не примет решение и они наконец не определят, кто есть кто из двух мальчиков…

Неожиданно к горлу подступает рвота. Само тошнотворное звучание слова «селезенка» делает меня слабой и жалкой – получается, что я недостаточно сильна для своего сына. Закрываю глаза и чувствую, что больше всего на свете мне сейчас хочется, чтобы на подносе из нержавейки, который стоит у стены операционной, оказалась селезенка его друга. Сама по себе эта мысль жестока и безнравственна, и мне становится невероятно стыдно за себя, но я никак не могу ее от себя отогнать, потому что это и называется «материнство».

Мой ребенок. Моя детка.

В этот момент на этом гребаном поезде у меня нет сил думать о чем-то другом.