– 7. Исчезновение журналистки
Понедельник, 23 июня – вторник, 1 июля 2014 года
Джесси Розенберг
Понедельник, 23 июня 2014 года
33 дня до открытия 21-го театрального фестиваля в Орфеа
В первый и последний раз я видел Стефани Мейлер, когда она заявилась на небольшой прием по случаю моего ухода в отставку из полиции штата Нью-Йорк.
В тот день целая толпа полицейских из всех отделов жарилась на полуденном солнце у деревянного помоста, который воздвигали по торжественным случаям на парковке окружного отделения полиции штата. На помосте стоял я, а рядом – мой шеф майор Маккенна, под чьим началом я прослужил все эти годы. Майор расхваливал меня по полной программе:
– Джесси Розенберг – молодой капитан полиции, но ему, видно, страшно не терпится нас покинуть, – вещал майор под смех собравшихся. – У меня и в мыслях не было, что он может уйти раньше меня. Странно все-таки устроена жизнь: всем хочется, чтобы я ушел, а я остаюсь, всем хочется, чтобы Джесси остался, а он уходит.
Мне было 45 лет, и я выходил в отставку счастливый и с легкой душой. Отслужив двадцать три года, я заработал право на пенсию и решил довести до ума один проект, занимавший меня уже давно. Мне оставалось отбыть последнюю неделю, до 30 июня. А потом откроется новая глава моей жизни.
– Помнится мне первое крупное дело Джесси, – продолжал майор. – Кошмарное убийство, четыре трупа. И он блестяще его раскрыл, а ведь никто в отделе не думал, что он справится. Совсем еще молоденький был полицейский. С тех пор все поняли, что Джесси – крепкий орешек. Все, кто работал с ним бок о бок, знают, что в расследовании ему нет равных, могу даже сказать, что он был лучшим из нас. Мы прозвали его “Капитан сто процентов”, он раскрыл все дела, какие вел, второго такого детектива днем с огнем не найти. Этим полицейским восхищались коллеги, к нему обращались за советом как к эксперту, он много лет был инструктором академии. Позволь сказать тебе, Джесси: мы все уже двадцать лет тебе завидуем!
Новый взрыв хохота.
– Мы не совсем поняли, что за новый проект тебя ждет, Джесси, но желаем тебе удачи. Знай, нам тебя будет не хватать, полиции будет тебя не хватать, но главное – тебя будет не хватать нашим женам, которые на всех полицейских праздниках не сводили с тебя глаз.
Речь завершилась под гром аплодисментов. Майор дружески обнял меня, и я спустился со сцены – поприветствовать собравшихся друзей, пока они все не ринулись в буфет.
Когда я на миг остался один, ко мне подошла очень красивая женщина лет тридцати. Не помню, чтобы я когда-нибудь ее видел.
– Значит, это вы знаменитый Капитан сто процентов? – игриво спросила она.
– Выходит, я, – ответил я с улыбкой. – Мы знакомы?
– Нет. Меня зовут Стефани Мейлер. Я журналистка “Орфеа кроникл”.
Мы пожали друг другу руки, и Стефани сказала:
– Вы не обидитесь, если я буду называть вас Капитан девяносто девять процентов?
Я нахмурился:
– Вы что, намекаете, что я раскрыл не все дела?
Вместо ответа она вытащила из сумки ксерокопию статьи из “Орфеа кроникл” от 1 августа 1994 года и протянула мне:
УБИЙСТВО В ОРФЕА: ЧЕТЫРЕ ТРУПА
УБИТЫ МЭР И ЕГО СЕМЬЯ
В субботу вечером мэр Орфеа Джозеф Гордон, его жена и 10-летний сын были убиты у себя дома. Имя четвертой жертвы – Меган Пейделин, 32 года. Молодая женщина, совершавшая в тот момент пробежку, видимо, оказалась нежелательной свидетельницей событий. Ей выстрелили в затылок на улице, перед домом мэра.
К статье прилагалась фотография: я и мой тогдашний напарник Дерек Скотт на месте преступления.
– Куда вы клоните? – спросил я.
– Вы не раскрыли это дело, капитан.
– Что за чушь!
– Тогда, в 1994 году, вы не нашли настоящего преступника. Я подумала, что вам лучше узнать об этом, пока вы не ушли из полиции.
Сперва я подумал, что это какая-то глупая шутка коллег, но Стефани говорила вполне серьезно.
– Вы что, ведете собственное расследование? – поинтересовался я.
– Вроде того, капитан.
– Вроде того? Если хотите, чтобы я вам поверил, не виляйте и говорите прямо.
– Я говорю правду, капитан. У меня прямо сейчас назначена встреча. Надеюсь, она позволит мне получить неопровержимые доказательства.
– Встреча с кем?
– Капитан, – насмешливо отозвалась она, – я не первый год работаю. Ни один журналист не упустит такой сенсации. Обещаю со временем поделиться с вами своими открытиями. А пока хочу попросить вас об одолжении: мне нужно получить доступ к архиву полиции штата.
– По-вашему, это одолжение, а по-моему, шантаж! – возразил я. – Для начала покажите свое расследование, Стефани. Ваши обвинения очень серьезны.
– Знаю, капитан Розенберг. Потому и не хочу, чтобы полиция меня обогнала.
– Позвольте вам напомнить, что вы обязаны сообщить полиции любую важную информацию, имеющуюся в вашем распоряжении. Таков закон. Кроме того, я вправе произвести обыск в редакции вашей газеты.
Стефани явно разочаровала моя реакция:
– Тем хуже, Капитан девяносто девять процентов. Мне казалось, вам это будет интересно, но вы, похоже, думаете только про свою отставку и тот новый проект, о котором говорил ваш майор. Что за проект? Старую лодку чинить будете?
– Это вас не касается, – сухо ответил я.
Она пожала плечами и сделала вид, будто собралась уходить. Я не сомневался, что она блефует, – и она, сделав пару шагов, в самом деле остановилась и повернулась ко мне:
– Ответ был прямо у вас перед глазами, капитан. Вы его просто не увидели.
Меня разбирали одновременно и любопытство, и злость.
– Не уверен, что понимаю вас, Стефани.
Она подняла руку и подержала у моего лица.
– Что вы видите, капитан?
– Вашу руку.
– А я вам показываю пальцы, – поправила она.
– А я вижу руку, – в недоумении возразил я.
– В том-то и проблема. Вы увидели то, что хотели увидеть, а не то, что вам показывали. Потому и промахнулись двадцать лет назад.
Это были ее последние слова. Она ушла, оставив мне свою загадку, визитную карточку и ксерокопию статьи.
Углядев в буфете бывшего своего напарника Дерека Скотта, ныне прозябавшего в отделе административных правонарушений, я кинулся к нему и показал вырезку из газеты.
– А ты ничуть не изменился, Джесси, – улыбнулся он, с любопытством разглядывая архивное фото. – Что от тебя хотела эта девица?
– Она журналистка. Говорит, мы в 1994 году облажались. Якобы что-то упустили в расследовании и промахнулись с убийцей.
– Что? – поперхнулся Дерек. – Ерунда какая-то.
– Знаю.
– Что именно она сказала?
– Что ответ лежал перед глазами, а мы его не увидели.
Дерек озадаченно помолчал. Он тоже был явно смущен, но в итоге решил не забивать себе голову.
– Вот ни на столько не поверю, – буркнул он. – Просто заштатная журналюшка решила сделать себе дешевую рекламу.
– Может быть, – задумчиво ответил я. – А может, и нет.
Я оглядел парковку и заметил Стефани. Садясь в машину, она помахала мне рукой и крикнула: “До встречи, капитан Розенберг”.
Но встреча так и не состоялась.
Потому что в тот день она пропала.
Дерек Cкотт
Как сейчас помню день, когда началось все это дело. В субботу, 30 июля 1994 года.
Вечером мы с Джесси были на дежурстве и остановились поужинать в “Голубой лагуне” – модном ресторане, где Дарла с Наташей работали официантками.
Джесси тогда уже не первый год жил с Наташей. Дарла была ее лучшей подругой. Они собирались вместе открыть ресторан и целыми днями напролет занимались своим планом: нашли помещение и теперь получали разрешение на строительные работы. А по вечерам и на выходных обслуживали посетителей в “Голубой лагуне”, откладывая половину заработка, чтобы вложить в свое будущее заведение.
В “Голубой лагуне” они прекрасно могли бы заниматься бумагами или кухней, но владелец говорил: “Вашим смазливым личикам и круглым попкам место в зале. И не нойте, чаевых вы получаете куда больше, чем заработали бы на кухне”. Тут он был прав: многие ходили в “Голубую лагуну” только ради официанток. Обе были красивые, приветливые, улыбчивые. Все при них. И ресторан их ждал бурный успех, о нем уже говорили на всех углах.
Парня у Дарлы не было. И признаюсь, с тех пор, как я ее встретил, она не выходила у меня из головы. Я приставал к Джесси, упрашивал сходить в “Голубую лагуну”, когда там были Наташа с Дарлой, и выпить с ними кофе. А когда обе работали у Джесси над планами своего ресторана, я тоже к ним пристраивался, увивался за Дарлой, но дело шло со скрипом.
В тот пресловутый вечер 30 июля мы с Джесси около половины девятого ужинали у барной стойки и весело перекидывались словами с Наташей и Дарлой, вертевшимися рядом. Вдруг наши с Джесси биперы одновременно запищали. Мы в тревоге уставились друг на друга.
– Наверно, стряслось что-то серьезное, если бибикает у вас обоих, – заметила Наташа.
Она показала, где в ресторане телефонная кабина; второй аппарат стоял на стойке. Джесси направился в кабину, я остался у стойки. Разговаривали мы недолго.
– Общая тревога, четверо убитых, – объяснил я Наташе с Дарлой, повесив трубку и бросаясь к выходу.
Джесси натягивал куртку.
– Поворачивайся! – рявкнул я на него. – Та группа, что первой прибудет на место, получит дело.
Мы были молоды и честолюбивы. Нам впервые выпал случай вести вместе серьезное расследование. Я был опытнее Джесси, успел дослужиться до сержанта. Меня невероятно ценило начальство. Все говорили, что мне светит головокружительная карьера.
Мы выбежали на улицу и прыгнули в машину: я за руль, Джесси на переднее сиденье.
Я нажал на газ, а Джесси, подобрав с пола мигалку, включил ее и через открытое окно поставил на крышу нашей немаркированной машины; ночь осветилась красными проблесками.
Вот так все и началось.
Джесси Розенберг
Четверг, 26 июня 2014 года
30 дней до открытия фестиваля
Я воображал, что всю последнюю неделю в полиции буду слоняться по коридорам и прощаться с коллегами за чашечкой кофе. Но последние три дня я с утра до ночи сидел взаперти у себя в кабинете, зарывшись с головой в добытое из архива досье расследования убийства четырех человек в 1994 году. Этой Стефани Мейлер все-таки удалось вывести меня из равновесия. У меня не шла из головы эта ее газетная заметка и фраза, которую она произнесла: “Ответ был прямо у вас перед глазами. Вы его просто не увидели”.
Но вроде бы мы увидели все. Чем дольше я листал досье, тем больше убеждался, что передо мной одно из самых основательных расследований за всю мою карьеру: все факты на месте, улики против предполагаемого убийцы неопровержимы. Мы с Дереком отработали серьезно, со всей дотошностью и непреклонностью. Я не находил ни единого изъяна. Как же мы могли промахнуться с преступником?
Под вечер ко мне в кабинет заявился Дерек собственной персоной.
– Ты чего тут возишься, Джесси? Тебя все ждут в кафетерии. Коллеги из секретариата испекли тебе торт.
– Прости, Дерек, сейчас приду, задумался немножко.
Он взглянул на разбросанные по столу документы, взял одну бумажку и воскликнул:
– О нет! Только не говори, что принял за чистую монету ахинею этой журналистки!
– Дерек, я только хотел убедиться, что…
Он не дал мне закончить фразу:
– Джесси, досье железобетонное! И ты это знаешь не хуже меня. Ладно, пошли, народ ждет.
Я кивнул:
– Минутку, Дерек. Сейчас иду.
Он вздохнул и вышел из кабинета. Я взял лежавшую на столе визитку и набрал номер Стефани. Телефон у нее был отключен. Накануне я уже пытался ей звонить, но тоже тщетно. Сама она после нашего понедельничного разговора со мной не связывалась, и я решил не настаивать. Где меня искать, она знала. В общем, я сказал себе, что Дерек прав, нет никаких причин сомневаться в выводах расследования 1994 года, и с легким сердцем спустился к коллегам в кафетерий.
Но через час, вернувшись в кабинет, я обнаружил факс от полиции штата из Ривердейла, в Хэмптонах: пропала молодая женщина, Стефани Мейлер, журналистка тридцати двух лет. С понедельника о ней ничего не известно.
У меня кровь застыла в жилах. Я вырвал бумагу из аппарата и схватился за телефон – связаться с отделением в Ривердейле. Полицейский на том конце провода сообщил, что сегодня после обеда к ним приходили родители Стефани Мейлер. Они беспокоятся, что дочь с понедельника не проявлялась.
– Почему родители обратились напрямую в полицию штата, а не в местную полицию? – спросил я.
– Они обращались, но, похоже, местная полиция не восприняла их всерьез. Вот я и решил связаться с уголовным отделом. Может, это все ерунда, но уж лучше я вам сообщу.
– Правильно сделали. Я этим займусь.
Я немедленно позвонил матери Стефани. Она сказала, что очень волнуется: последний раз они с дочерью разговаривали в понедельник утром, и с тех пор тишина. Мобильник Стефани отключен. Подруги тоже не могут с ней связаться. В конце концов она с местными полицейскими отправилась на квартиру к дочери, но там тоже никого не было.
Я помчался к Дереку в административный отдел.
– Стефани Мейлер, та журналистка, что приходила в понедельник, она исчезла!
– Ты что городишь, Джесси?
Я протянул ему факс.
– Смотри сам. Надо ехать в Орфеа. Посмотреть, что там происходит. Это не может быть совпадением.
Он вздохнул:
– Джесси, ты вроде собирался уходить из полиции?
– Не сейчас, через четыре дня. Четыре дня я еще коп. Стефани, когда мы с ней виделись в понедельник, говорила, что у нее назначена встреча и что она получит недостающие детали своего расследования…
– Передай дело кому-нибудь из своих коллег, – предложил он.
– Даже не заикайся! Дерек, эта девушка уверяла меня, что в 1994 году…
Он перебил меня:
– Мы закрыли дело, Джесси! Все в прошлом! Какая муха тебя укусила? Зачем тебе непременно надо опять во все это влезть? Ты что, вправду хочешь пережить это заново?
Жаль, что он не хочет мне помочь.
– Значит, не поедешь со мной в Орфеа?
– Нет, Джесси. Прости, но ты, по-моему, совершенно спятил.
Короче, в Орфеа я поехал один. Первый раз за двадцать лет. После того убийства четырех человек я туда не возвращался.
Дорога от окружного отделения полиции штата занимала примерно час, но я, чтобы не соблюдать скоростной режим и выиграть время, включил на своей немаркированной машине сирену и маячок. Выехал на 27-ю автостраду и, свернув на Риверхед, двинулся на северо-запад по 25-й. Шоссе на последнем отрезке рассекало роскошный пейзаж, петляло среди пышной лесной зелени и прудов с россыпью кувшинок. Вскоре я добрался до ровного и пустынного 17-го шоссе, упиравшегося в Орфеа, и полетел по нему стрелой. Громадный дорожный щит возвестил, что я у цели:
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ОРФЕА,
ШТАТ НЬЮ-ЙОРК!
Национальный театральный фестиваль, 26 июля – 9 августа
Было пять часов вечера. Я въехал на Мейн-стрит, главную улицу Орфеа, полную зелени; череда ресторанов, террас и магазинчиков сияла яркими красками. Мирная, отпускная атмосфера. Близилось Четвертое июля, на фонарях красовались звездно-полосатые флаги, рекламные щиты возвещали вечером праздничный фейерверк. Вдоль набережной, обнесенной цветочными клумбами и подстриженными кустами, неспешно бродили гуляющие, в одних киосках предлагали отправиться на катере посмотреть на китов, в других – взять напрокат велосипед. Казалось, передо мной не город, а декорации какого-то фильма.
Первым делом я отправился в местную полицию.
Шеф полиции Орфеа Рон Гулливер принял меня в своем кабинете. Мне не пришлось напоминать, что мы с ним уже встречались двадцать лет назад: он меня помнил.
– Вы нисколько не изменились, – сказал он, тряся мою руку.
Про него я бы так не сказал. Он постарел, подурнел и изрядно раздался вширь. Хоть время было уже не обеденное, а до ужина еще далеко, он поедал спагетти из пластикового контейнера. Пока я излагал ему причины своего появления, он успел заглотать полкоробки, причем самым неопрятным образом.
– Стефани Мейлер? – удивленно пробурчал он с набитым ртом. – Мы уже занимались этим делом. Ни о каком исчезновении речи нет. Я говорил с ее родителями, они мне всю плешь проели. Лезут и лезут, их в дверь – они в окно!
– Наверно, родители просто беспокоятся за дочь, – заметил я. – Они три дня не имеют вестей от Стефани и говорят, что это совсем на нее не похоже. Поймите, я не могу оставить это без внимания.
– Стефани Мейлер тридцать два года, она что, не может делать что хочет? Честное слово, капитан, если бы у меня были такие родители, я бы давно сбежал. Стефани просто отлучилась на время, можете быть спокойны.
– Почему вы так уверены?
– Мне сказал ее патрон, главный редактор “Орфеа кроникл”. Она прислала ему эсэмэску в понедельник вечером.
– Как раз в тот вечер она и пропала, – возразил я.
– Никуда она не пропадала, сколько раз вам говорить! – разозлился Гулливер.
При каждом слове у него изо рта вылетал фонтанчик томатного соуса. Я сделал шаг назад, чтобы он не забрызгал мне безупречно белую рубашку. Гулливер сглотнул и заговорил снова:
– Мой помощник ходил с ее родителями к ней домой. Они открыли дверь своим ключом и все осмотрели: вещи на месте. Сообщение, полученное главным редактором, подтверждает, что поводов для беспокойства нет никаких. Стефани ни перед кем не обязана отчитываться. Ее жизнь нас не касается. Мы свою работу сделали, как положено. Так что, ради бога, перестаньте компостировать мне мозги.
– Родители очень волнуются, – настаивал я. – С вашего позволения, мне бы хотелось самому убедиться, что все в порядке.
– Если вам нечем заняться, капитан, то обо мне не беспокойтесь. Вам всего лишь надо дождаться, когда вернется с дежурства мой помощник, Джаспер Монтейн. Он как раз этим всем занимался.
Старший сержант Джаспер Монтейн наконец явился. Моим глазам предстал здоровенный шкаф с выпирающими мышцами; вид у него был устрашающий. Шкаф рассказал, что вместе с родителями Стефани Мейлер ходил к ней домой. Они заходили в квартиру, ее там не было. Ничего подозрительного не замечено. Никаких следов борьбы, ничего необычного. Затем Монтейн объехал близлежащие улицы, искал машину Стефани, но тоже не нашел. Его служебное рвение простерлось даже до обзвона больниц и соседних отделений полиции – ничего. Стефани Мейлер попросту в отъезде.
Я хотел взглянуть на жилище Стефани, и он вызвался меня проводить. Она жила на Бендам-роуд, маленькой тихой улочке неподалеку от Мейн-стрит, в узком трехэтажном здании. Первый этаж занимала скобяная лавка, единственную квартиру на втором снимал какой-то жилец, а Стефани обитала на третьем.
Я долго звонил в дверь. Стучал кулаком, кричал, но все впустую: в квартире явно никого не было.
– Как видите, ее нет дома, – сказал Монтейн.
Я подергал дверную ручку; дверь была заперта на ключ.
– Мы можем войти? – спросил я.
– А ключ у вас есть?
– Нет.
– И у меня нет. В прошлый раз дверь открывали родители.
– Значит, зайти нельзя?
– Нельзя. Не хватало еще высаживать людям двери по любому поводу! Если вам так не терпится, можете сходить в местную газету и поговорить с главным редактором, он вам покажет сообщение, которое получил от Стефани в понедельник вечером.
– А сосед снизу? – спросил я.
– Брэд Мелшоу? Я его вчера спрашивал, он ничего особенного не видел и не слышал. К нему ломиться бесполезно: он повар в кафе “Афина”, модном ресторане в конце Мейн-стрит, и сейчас на работе.
Но я не успокоился: спустился этажом ниже и позвонил в дверь этого Брэда Мелшоу. Никого.
– Я же вам говорил. – Монтейн со вздохом стал спускаться по лестнице, а я еще на минуту задержался на площадке, надеясь, что мне откроют.
Когда я тоже стал спускаться, Монтейн уже был на улице. Оказавшись в холле, я, пока он не видит, заглянул в почтовый ящик Стефани. Через щель я заметил, что внутри лежит письмо; мне удалось его подцепить кончиками пальцев. Я сложил письмо вдвое и незаметно сунул в задний карман брюк.
После нашего визита к Стефани Монтейн отвез меня в редакцию “Орфеа кроникл”, переговорить с главным редактором газеты Майклом Бердом.
Редакция находилась в двух шагах от Мейн-стрит, в красном кирпичном здании. Снаружи оно выглядело вполне прилично, зато внутри оказалось обшарпанным.
Главный редактор Майкл Берд принял нас в своем кабинете. В 1994 году он уже жил в Орфеа, но я не помнил, чтобы мы с ним пересекались. Берд объяснил, что по стечению обстоятельств встал у руля “Орфеа кроникл” через три дня после убийства, а потому по большей части сидел, зарывшись в бумаги, и не появлялся в городе.
– Давно у вас работает Стефани Мейлер? – спросил я.
– Примерно девять месяцев. Я ее взял на службу в прошлом сентябре.
– Она хорошая журналистка?
– Очень. Благодаря ей газета вышла на новый уровень. Для нас это важно, ведь постоянно иметь качественный контент очень нелегко. Видите ли, в финансовом плане дела у газеты идут плохо: мы еще живы только потому, что мэрия бесплатно предоставила нам помещение. Люди сегодня прессу не читают, рекламодатели в нас не заинтересованы. Прежде мы были серьезной районной газетой, нас читали и уважали. А теперь с чего вы вдруг станете читать “Орфеа кроникл”, если можете читать в сети “Нью-Йорк таймс”? Не говоря уж о тех, кто больше вообще ничего не читает и черпает информацию из фейсбука.
– Когда вы видели Стефани последний раз? – спросил я.
– В понедельник утром. На еженедельной летучке.
– Вы не заметили ничего особенного в ее поведении? Что-нибудь необычное?
– Нет, ничего такого. Я знаю, что родители Стефани волнуются, но я и им, и Монтейну, помощнику шефа полиции Орфеа, уже вчера объяснил, что поздно вечером в понедельник Стефани прислала мне эсэмэску, написала, что ей надо отлучиться.
Он вынул из кармана мобильник и показал мне сообщение. Получено в полночь с понедельника на вторник:
Мне надо на время уехать из Орфеа. Это важно. Я тебе все объясню.
– И с тех пор вы не получали от нее никаких известий? – спросил я.
– Нет. Но, честно говоря, меня это не тревожит. Стефани – очень независимая журналистка. Над статьями она работает в собственном ритме. Я не особо вмешиваюсь в то, что она делает.
– О чем она сейчас пишет?
– О театральном фестивале. У нас в Орфеа каждый год в конце июля проходит важный театральный фестиваль…
– Да, я в курсе.
– Так вот, Стефани решила показать фестиваль изнутри и готовит цикл статей на эту тему. Сейчас берет интервью у волонтеров, на которых держится фестиваль.
– И она имеет обыкновение вот так “исчезать”? – поинтересовался я.
– Я бы сказал, “отлучаться”, – уточнил Майкл Берд. – Да, она регулярно бывает в отъезде. Работа журналиста, знаете ли, требует часто отрываться от письменного стола.
– Стефани говорила вам о том, что ведет масштабное расследование? – спросил я напоследок. – По ее словам, она в понедельник вечером должна была с кем-то встречаться по этому поводу…
Я намеренно говорил уклончиво, не вдаваясь в детали. Но Майкл Берд покачал головой:
– Нет, мне она ничего не говорила.
По выходе из редакции Монтейн предложил мне покинуть город: он не видел поводов для беспокойства.
– Шеф хочет знать, уезжаете вы сейчас или нет.
– Да, – ответил я, – по-моему, я уже все осмотрел.
В машине я вскрыл конверт, который обнаружил в почтовом ящике Стефани. Это была выписка с кредитной карты, и я внимательно ее изучил.
Помимо бытовых трат (бензин, покупки в супермаркете и в книжном магазине Орфеа, снятие наличных), мне бросилась в глаза регулярная уплата дорожной пошлины на въезде в Манхэттен. Стефани в последнее время часто ездила в Нью-Йорк. А главное, покупала билет на самолет до Лос-Анджелеса: короткий перелет туда-обратно, с 10 по 13 июня. Несколько платежей на месте, в частности оплата гостиницы, – значит, поездка состоялась. Может, у нее дружок в Калифорнии. Так или иначе, эта женщина на месте не сидела. Неудивительно, что она в отъезде. Я прекрасно понимал местную полицию: ничто не говорило о том, что она пропала. Стефани – совершеннолетняя и вольна делать все, что хочет, она никому не обязана давать отчет. Зацепиться было не за что, и я, в свою очередь, уже готов был отказаться от этого дела, но вдруг меня поразила одна деталь. Что-то не сходилось. Редакция “Орфеа кроникл”. Тамошняя обстановка совершенно не вязалась с моим представлением о Стефани. Конечно, я ее совсем не знал, но три дня назад она заговорила со мной так самоуверенно, что мне легче было бы представить себе ее в “Нью-Йорк таймс”, чем в местной газетенке курортного городка в Хэмптонах. Именно эта мелочь заставила меня покопаться еще немного в этом деле и нанести визит родителям Стефани. Жили они в Саг-Харборе, в двадцати минутах пути.
Было семь часов вечера.
* * *
В это время в Орфеа, на Мейн-стрит, Анна Каннер остановила машину перед кафе “Афина”. Она собиралась поужинать с Лорен, своей подругой детства, и ее мужем Полом.
С тех пор как Анна перебралась из Нью-Йорка в Орфеа, она встречалась с Лорен и Полом чаще, чем с прочими своими друзьями. У родителей Пола был загородный дом в полутора десятках миль отсюда, в Саутхэмптоне, и они регулярно приезжали туда на выходные. Из Нью-Йорка они выбирались в четверг, чтобы не стоять в пробках.
Собираясь выйти из машины, Анна заметила Лорен и Пола: те уже сидели за столиком на террасе ресторана, причем с ними был какой-то мужчина. Анна сразу догадалась, что происходит, и позвонила Лорен.
– Ты опять сводничаешь, да, Лорен? – с ходу спросила она, как только та сняла трубку.
После минутного замешательства та ответила:
– Может, и да. А ты откуда знаешь?
– Чувствую, – соврала Анна. – Лорен, ну зачем ты со мной так?
Анна очень любила подругу, но та все время лезла в ее личную жизнь и норовила пристроить ее первому встречному.
– Этот тебе придется по вкусу, – заверила Лорен, отходя от столика, чтобы сидевший с ними мужчина не слышал разговора. – Положись на меня, Анна.
– Знаешь, Лорен, на самом деле мне сегодня вечером не удобно. Я еще на службе, надо кучу всяких бумажек доделать.
Анна с усмешкой смотрела, как Лорен забегала по террасе.
– Анна, попробуй только меня кинуть, я тебе запрещаю! Тебе тридцать три года, тебе нужен мужик! Ты когда последний раз трахалась, а?
К этому доводу Лорен прибегала только в крайнем случае. Но у Анны решительно не было настроения маяться на подставном свидании.
– Мне очень жаль, Лорен. К тому же я на дежурстве…
– Ой, только не начинай про свои дежурства! В этом городе сроду ничего не случалось. Имеешь ты право тоже развлечься раз в жизни?
В этот момент загудела какая-то машина, и Лорен услышала гудок и с улицы, и по телефону.
– Ах вот как! Спалилась, старушка! – закричала она, выскакивая на тротуар. – Ты где?
Анна не успела удрать.
– Я тебя вижу! – воскликнула Лорен. – Думаешь, сейчас смоешься и меня подставишь? Ты хоть понимаешь, что каждый вечер сидишь одна, как бабка какая? Слушай, правда, я не знаю, по-моему, ты зря себя тут похоронила…
– Ох, Лорен, помилуй! Ты прямо как мой папа!
– Если так будет продолжаться, ты так и состаришься в одиночестве, Анна!
Анна расхохоталась и вышла из машины. Если бы ей давали монетку всякий раз, как она слышала эти слова, она бы купалась в деньгах. Тем не менее приходилось признать, что Лорен не так уж неправа: она недавно развелась, детей у нее нет, живет в Орфеа одна.
Лорен считала, что постоянные любовные неудачи Анны объясняются двумя причинами: во-первых, той не хватает решимости и доброй воли, а во-вторых, ее профессия “отпугивает мужчин”. “Никогда не говори им заранее, кем работаешь, – всякий раз твердила подруге Лорен, устраивая ей очередное свидание. – По-моему, они стремаются”.
Анна поднялась на террасу. Нынешнего кандидата звали Джош. И выглядел он мерзко, как все чересчур самоуверенные мужчины. Здороваясь с Анной, откровенно пялился на нее и устало отдувался. Ей сразу стало ясно, что нынче вечером встреча с прекрасным принцем не состоится.
* * *
– Мы очень волнуемся, капитан Розенберг, – сказали хором Труди и Деннис Мейлер, родители Стефани. Мы сидели в гостиной, в их прелестном домике в Саг-Харборе.
– Я звонила Стефани в понедельник утром, – рассказывала Труди Мейлер. – Она сказала, что у нее совещание в редакции и она перезвонит. Но так и не перезвонила.
– Стефани всегда перезванивает, – добавил Деннис Мейлер.
Я сразу понял, почему родители Стефани так раздражают полицию. У них любая мелочь превращалась в драму. Даже то, что я отказался от кофе.
– Вы не любите кофе? – расстроилась Труди Мейлер.
– Может, хотите чаю? – спросил Деннис Мейлер.
Завладев наконец их вниманием, я задал несколько предварительных вопросов. У Стефани были какие-то проблемы? Нет, в этом они не сомневались. Она баловалась наркотиками? Ни в коем случае. Есть у нее жених? Или дружок? Насколько им известно, нет. Были ли у нее причины удариться в бега? Никаких.
Мейлеры-старшие заверяли меня, что дочь никогда и ничего от них не скрывает. Но я быстро выяснил, что дело обстоит несколько иначе.
– Зачем Стефани летала в Лос-Анджелес две недели назад? – спросил я.
– В Лос-Анджелес? – удивилась мать. – Что вы такое говорите?
– Две недели назад Стефани на три дня летала в Калифорнию.
– Мы об этом ничего не знаем, – огорчился отец. – Она уезжала в Лос-Анджелес и не предупредила нас? Не похоже на нее. Может, это связано с газетой? Она никогда особо не распространяется о том, над какими статьями работает.
Мне плохо верилось, что “Орфеа кроникл” может себе позволить отправлять репортеров на другой конец страны. И как раз ее работа в газете вызывала у меня изрядное количество вопросов.
– Когда и как Стефани приехала в Орфеа? – спросил я.
– Последние годы она жила в Нью-Йорке, – объяснила Труди Мейлер. – Изучала литературу в университете Нотр-Дам. Она с детства хотела стать писателем. И несколько ее рассказов уже напечатаны, причем два – в “Нью-Йоркере”. После университета она работала в редакции журнала “Нью-Йорк литерари ревью”, но в сентябре ее уволили.
– По какой причине?
– Кажется, финансовые трудности. Все случилось очень быстро: она нашла место в “Орфеа кроникл” и решила вернуться в наши края. Похоже, она была рада уехать из Манхэттена куда подальше, вернуться в более спокойную обстановку.
Мы помолчали, потом отец Стефани нерешительно сказал:
– Капитан, поверьте, мы не из тех, кто беспокоит полицию из-за пустяков. Мы с женой никогда бы не стали бить тревогу, если бы не были уверены, что случилось что-то необычное. Полиция Орфеа дала нам понять, что никаких зацепок у них нет. Но Стефани, даже когда ездила на день в Нью-Йорк, всегда присылала нам сообщение или звонила, когда возвращалась, просто сказать, что все в порядке. Почему она послала эсэмэску главному редактору, а не родителям? Если она не хотела, чтобы мы волновались, она бы нам тоже написала.
– Кстати, о Нью-Йорке, – подхватил я. – Зачем Стефани так часто ездит в Манхэттен?
– Не сказал бы, что часто, – уточнил отец, – я просто для примера сказал.
– Нет, очень часто, – ответил я. – Причем нередко в одни и те же дни недели и часы. Как будто с кем-то регулярно встречается. Что ей там делать?
И снова Мейлеры-старшие явно были не в курсе. Труди Мейлер, чувствуя, что не до конца убедила меня в серьезности ситуации, спросила:
– Вы были у нее дома, капитан?
– Нет, я хотел попасть в квартиру, но дверь заперта, а ключа у меня нет.
– Хотите, заглянем туда сейчас? Вдруг вы увидите что-то такое, чего мы не заметили.
Я согласился по одной-единственной причине: мне хотелось закрыть это дело. Посмотрю на жилище Стефани и окончательно удостоверюсь, что полиция Орфеа права: нет никаких поводов тревожиться и считать, что человек пропал. Стефани вольна ездить в Нью-Йорк и в Лос-Анджелес сколько угодно. А что касается работы в “Орфеа кроникл”, то наверняка она после увольнения за неимением лучшего просто ухватилась за первый подвернувшийся вариант.
К дому Стефани на Бендам-роуд мы подъехали ровно в восемь вечера. Поднялись все втроем на третий этаж. Труди Мейлер дала мне ключ открыть дверь, но я не смог повернуть его в скважине. Ключ застрял. Дверь была не заперта. Я почувствовал мощный прилив адреналина: внутри кто-то был. Стефани?
Я легонько нажал на ручку, дверь приоткрылась. Знаком велев родителям не шуметь, я слегка толкнул ее. Она беззвучно отворилась, и мне сразу бросился в глаза беспорядок в гостиной: кто-то явно рылся в вещах.
– Спускайтесь вниз, – шепнул я родителям. – Идите к машине и ждите меня там.
Деннис Мейлер кивнул и потащил жену по лестнице. Я достал револьвер и шагнул через порог. В доме все было перевернуто вверх дном. Сперва я осмотрел гостиную: этажерки валяются на полу, диванные подушки вспороты. Внимание мое отвлекли рассыпанные по полу предметы, и я не заметил угрожающей фигуры, которая бесшумно подкрадывалась ко мне сзади. Не успел я повернуться, чтобы обойти другие комнаты, как передо мной выросла какая-то тень и распылила мне в лицо баллончик со слезоточивым газом. Глаза ожгло огнем, дыхание перехватило. Ничего не видя, я согнулся пополам – и получил удар по голове.
Дальше – чернота.
* * *
Кафе “Афина”, 20.05.
Говорят, Амур всегда является без предупреждения, но в этот раз, навязав Анне дружеский ужин, Амур явно предпочел остаться дома. Джош уже битый час без остановки молол языком. Монолог его был посвящен отваге. Анна давно перестала слушать и смеха ради считала слова “я” и “меня”: они выпрыгивали у него изо рта, словно тараканчики, и с каждым разом становились все противнее. Лорен, не зная, куда девать глаза, допивала пятый бокал белого вина, а Анна довольствовалась безалкогольным коктейлем.
В конце концов Джош, видимо, утомился от собственных речей, схватил стакан с водой и залпом выпил, для чего ему пришлось умолкнуть. После благословенного мига тишины он, повернувшись к Анне, чопорно спросил:
– А ты, Анна, кем работаешь? Лорен мне так и не сказала.
Ровно в эту секунду у Анны зазвонил телефон. Увидев номер на дисплее, она сразу поняла, что дело срочное.
– Простите, я должна ответить на звонок.
Она встала из-за стола, отошла на несколько шагов, но почти сразу вернулась и сообщила, что, к несчастью, ей надо бежать.
– Уже? – На лице Джоша читалось разочарование. – Но мы даже не успели познакомиться…
– Я все про тебя знаю, это было… впечатляюще.
Она чмокнула Лорен и ее мужа, сделала Джошу ручкой, явно имея в виду “до невстречи!”, и быстро вышла с террасы. Бедняге Джошу она, похоже, приглянулась – он выбежал за ней на тротуар.
– Тебя, может, подбросить? – спросил он. – У меня…
– “Мерседес” купе, – перебила она. – Знаю, ты мне это успел сообщить дважды. Очень мило с твоей стороны, но вот моя машина.
Она открыла багажник. Джош по-прежнему торчал за спиной.
– Я попрошу у Лорен твой телефон, я сюда часто забегаю, можем выпить кофе.
– Отлично, – ответила Анна, только чтобы он наконец отстал, и открыла огромную матерчатую сумку, занимавшую весь багажник.
Но Джош не унимался:
– Вообще-то ты так и не сказала, кем работаешь.
Не успел он договорить, как Анна вытащила из сумки бронежилет и натянула на себя. Поправляя застежки на поясе, она взглянула на Джоша: глаза у него вылезли на лоб, он как завороженный таращился на светоотражающую нашивку с надписью прописными буквами: полиция.
– Я помощник шефа полиции Орфеа, – сказала она, доставая кобуру с револьвером и пристегивая ее на пояс.
Остолбеневший Джош глядел на нее, разинув рот. Она села в немаркированную машину и рванула с места, расцветив спускавшиеся сумерки синими и красными проблесками маячков, потом включила сирену и умчалась. Прохожие провожали ее взглядами.
По словам диспетчера, в одном из домов неподалеку произошло нападение на сотрудника полиции штата. На место были вызваны все свободные патрули и дежурный офицер.
Анна на полной скорости неслась по Мейн-стрит; люди на переходах отпрыгивали назад на тротуар, машины по обе стороны прижимались к бордюру при ее приближении. Она мчалась по средней полосе, выжимая до упора педаль акселератора. Сказывался опыт экстренных вызовов в Нью-Йорке в час пик.
Когда она подъехала к дому, полицейский патруль был уже на месте. В подъезде она столкнулась с коллегой, спускавшимся по лестнице, и тот крикнул:
– Подозреваемый удрал через черный ход!
Анна бросилась через весь первый этаж к пожарному выходу. За ним открывалась пустынная улочка. Вокруг стояла странная тишина. Она прислушалась и, не услышав ни звука, побежала дальше, к маленькому пустынному парку. Здесь тоже все было тихо.
Ей почудился какой-то звук в зарослях, она выхватила револьвер из кобуры и бросилась в парк. Никого. Вдруг вдали как будто мелькнула бегущая тень. Она пустилась было следом, но быстро потеряла ее из виду и остановилась, запыхавшаяся, растерянная. В висках стучала кровь. За живой изгородью послышался какой-то шорох; она медленно, с колотящимся сердцем, подошла поближе. В кустах явно кто-то крался. Улучив момент, она с криком “стой!” прыгнула вперед и наставила на подозреваемого револьвер. Перед ней стоял Монтейн, тоже с поднятым револьвером.
– Блин, Анна, ты охренела? – заорал он.
Она со вздохом убрала револьвер и согнулась пополам, переводя дыхание.
– Ты что тут делаешь, Монтейн?
– Это я у тебя хотел спросить! Ты сегодня вечером не на службе!
Монтейн, помощник шефа полиции, фактически был ее начальником. Сама она была всего лишь вторым замом.
– Я на дежурстве, – объяснила Анна. – Меня вызвал диспетчер.
– Черт, я же его чуть не сцапал! – злился Монтейн.
– Сцапал? Я раньше тебя приехала. У здания была только патрульная машина.
– Я по той улице, что сзади. А ты должна была сообщить свои координаты по радио. Напарники поступают так. Обмениваются информацией, а не строят из себя супергероев.
– Я была одна, и без радио.
– У тебя что, радио в машине нет? Ты задолбала, Анна! Ты тут с первого дня всех задолбала!
Он сплюнул и двинулся к дому. Анна пошла за ним. Вся Бендам-роуд была теперь запружена полицейскими ма шинами.
– Анна! Монтейн! – издали окликнул их Рон Гулливер.
– Шеф, мы его упустили! – пробурчал Монтейн. – Я его чуть не словил, да тут Анна бардак устроила, как всегда.
– Да иди ты в пень, Монтейн! – крикнула она.
– Сама иди! – взорвался Монтейн. – Катись домой, это мое дело!
– Нет, мое! Я раньше тебя приехала.
– Будь добра, отстань от нас от всех и вали отсюда! – зарычал Монтейн.
Анна обернулась к Гулливеру, призывая его в свидетели:
– Шеф… может, вы вмешаетесь?
Гулливер терпеть не мог конфликты.
– Ты не на службе, Анна, – умиротворяюще произнес он.
– Я на дежурстве!
– Оставь это дело Монтейну, – отрезал Гулливер.
Монтейн торжествующе осклабился и направился к дому, оставив Анну наедине с Гулливером.
– Это несправедливо, шеф! – вспыхнула она. – Почему вы позволяете Монтейну так со мной разговаривать?
Но Гулливер не желал ничего слушать.
– Ради бога, Анна, давай обойдемся без сцен! – добродушно попросил он. – На нас все смотрят. Это сейчас совершенно лишнее. – Он с любопытством взглянул на нее. – Ты со свидания, что ли?
– С чего вы взяли?
– Губы накрасила.
– Я часто крашу губы.
– Нет, тут другой случай. Вид у тебя такой, как будто ты со свидания. Может, тебе лучше вернуться? Увидимся завтра на службе.
Гулливер в свою очередь двинулся к дому. Она осталась одна. Вдруг кто-то ее окликнул. Она оглянулась. К ней подошел Майкл Берд, главный редактор “Орфеа кроникл”:
– Анна, что случилось?
– Без комментариев, я не при делах, – отрезала она.
– Скоро будешь при делах, – улыбнулся он.
– Что ты имеешь в виду?
– Ха, когда возглавишь городскую полицию! Вы из-за этого ругались с Монтейном?
– Не понимаю, о чем ты, Майкл.
– Да неужели? – наигранно удивился тот. – Все знают, что следующим шефом полиции будешь ты.
Она молча пошла к своей машине. Сняла бронежилет, бросила его на заднее сиденье и тронулась с места. Можно было вернуться в кафе “Афина”, но у нее пропало всякое желание. Дома она устроилась под навесом на крыльце, с бокалом вина и сигаретой. Вечер выдался теплый.
Анна Каннер
В Орфеа я приехала в субботу, 14 сентября 2013 года.
Дорога от Нью-Йорка заняла от силы часа два, но мне показалось, что я обогнула весь земной шар. Вместо небоскребов Манхэттена я оказалась в мирном городке, залитом вечерним солнцем. Я поехала по Мейн-стрит, потом свернула в свой новый квартал, к арендованному дому. Ехала медленно, разглядывала прохожих, детишек, толпившихся около фургона торговца мороженым, добропорядочных соседей, возившихся на клумбах и грядках. Вокруг царил абсолютный покой.
Вот наконец и мой дом. Передо мной открывалась новая жизнь. От прежней осталась только мебель, которую доставили из Нью-Йорка. Я достала ключ, открыла входную дверь, вошла в темный холл и включила свет. К моему изумлению, весь пол оказался заставлен коробками. Я обежала весь первый этаж: мебель не распакована, наверх ничего не поднято, ящики с моими вещами свалены в комнатах.
Я немедленно позвонила в транспортную компанию, с которой заключила договор. Но дама на другом конце провода нелюбезно ответила: “Вы ошибаетесь, миссис Каннер. Ваши бумаги лежат передо мной. Вы, по-видимому, не там поставили галочку. У вас заказана доставка, но не распаковка”. В трубке раздались короткие гудки. Я снова вышла из дома, чтобы не видеть весь этот хаос, и в досаде уселась на ступеньки крыльца. Вдруг передо мной выросла какая-то фигура, в каждой руке у нее была бутылка пива. Фигура оказалась моим соседом Коди Иллинойсом. До этого мы с ним виделись дважды: когда я смотрела дом и когда приезжала подготовить переезд, подписав договор об аренде.
– Хотел сказать вам “добро пожаловать”, Анна.
– Вы очень любезны, – хмуро сказала я.
– А вы, похоже, не в настроении, – отозвался он.
Я пожала плечами. Он протянул мне бутылку пива и сел рядом. Я рассказала про свои злоключения с переездом, он вызвался помочь распаковать вещи, и через несколько минут мы уже подняли кровать в комнату, предназначенную для спальни. Я спросила:
– Что мне делать, чтобы меня здесь приняли?
– Не берите в голову, Анна. Люди вас оценят. Вообще-то можете летом устроиться волонтером на театральный фестиваль. Работа на таком мероприятии очень сплачивает.
Коди был первым человеком, с которым я подружилась в Орфеа. Он держал чудный книжный магазин на Мейн-стрит, вскоре ставший для меня вторым домом.
В тот вечер, когда я после ухода Коди распаковывала коробки с одеждой, мне позвонил бывший муж.
– Анна, что за шутки? – услышала я, не успев снять трубку. – Уехала из Нью-Йорка и даже не попрощалась!
– Мы с тобой давно попрощались, Марк.
– И тебе меня не жалко?
– Зачем ты звонишь?
– Захотелось с тобой поговорить, Анна.
– А мне не хочется с тобой говорить, Марк. Мы разошлись. Окончательно. Точка.
Он пропустил мою фразу мимо ушей.
– Я сегодня ужинал с твоим отцом. Это было потрясающе.
– Слушай, оставь в покое моего отца.
– Я что, виноват, что он меня обожает?
– Зачем ты мне все это говоришь, Марк? В отместку?
– Ты не в духе, Анна?
– Да, – вспылила я, – не в духе! У меня вся мебель разобрана на составные части, я не знаю, как ее собрать, и мне, конечно, нечем заняться, кроме как выслушивать твои стенания!
Я сразу пожалела о своих словах. Конечно же он за них уцепился и собрался мчаться на помощь:
– Тебе помочь? Я уже в машине, выезжаю!
– Нет, только не это!
– Через два часа буду. Будем всю ночь собирать мебель, строить мир заново… Как в старое доброе время.
– Марк, я запрещаю тебе приезжать.
Я нажала на отбой и выключила телефон, чтобы он оставил меня в покое. Но наутро меня ожидал неприятный сюрприз: на крыльце стоял Марк.
– Что ты здесь делаешь? – резко спросила я, открыв дверь.
– Какой сердечный прием! – расплылся он в улыбке. – Приехал тебе помочь.
– Кто тебе дал мой адрес?
– Твоя мама.
– О нет, я ее убью!
– Анна, она мечтает, чтобы мы снова были вместе. Она хочет внуков!
– Прощай, Марк.
Я хотела захлопнуть дверь у него перед носом, но он придержал ее.
– Подожди, Анна, дай я хотя бы тебе помогу.
Одной мне было не справиться, и я согласилась. К тому же он ведь все равно уже приехал. Мне были исполнены все трюки идеального мужчины: Марк расставил мебель, развесил по стенам картины и повесил люстру.
– Ты тут будешь жить одна? – спросил он под конец, сверля очередную дырку.
– Да, Марк. Тут я начну новую жизнь.
* * *
В следующий понедельник я первый раз пришла на работу в полицию Орфеа. В восемь утра я стояла у окошка приемной, в штатском.
– Что у вас? Жалоба? – спросил полицейский, не поднимая глаз от газеты.
– Нет, – ответила я. – Я ваша новая коллега.
Он уставился на меня и, дружески улыбнувшись, крикнул куда-то назад: “Парни, она здесь!” В следующий момент передо мной вырос целый полицейский отряд, разглядывавший меня, словно диковинную зверушку. Шеф Гулливер вышел вперед и сердечно протянул мне руку: “Добро пожаловать, Анна!”
Приняли меня тепло. Я поздоровалась по очереди со всеми новыми коллегами, мы перекинулись парой слов, мне принесли кофе, засыпали вопросами. Кто-то весело крикнул: “Чуваки, я скоро поверю в Санта-Клауса: старый заскорузлый коп уходит в отставку, а на его место садится роскошная девица!” Они дружно расхохотались. К несчастью, благодушная атмосфера царила недолго.
Джесси Розенберг
Пятница, 27 июня 2014 года
29 дней до открытия фестиваля
На рассвете я выехал в Орфеа.
Мне обязательно надо было выяснить, что произошло накануне в квартире Стефани. Гулливер считал, что это просто ограбление. Я в это не верил ни секунды. Криминалисты из полиции штата работали в квартире до поздней ночи, искали отпечатки, но ничего не нашли. Со своей стороны, я склонялся к мысли, что нападавший был мужчиной – судя по силе удара.
Нужно было найти Стефани. Я чувствовал, что время поджимает. Выехав на 17-е шоссе, я перед въездом в город, на последнем прямом отрезке, прибавил скорость, но не включил ни маячок, ни сирену.
Только миновав дорожный щит, обозначавший границу Орфеа, я заметил спрятавшийся за ним немаркированный полицейский автомобиль, который немедленно пустился за мной в погоню. Я затормозил у обочины и увидел в зеркало заднего вида, как из машины выходит красивая женщина в форме и направляется ко мне. Так я познакомился с первым человеком, согласившимся помочь мне распутать это дело, – с Анной Каннер.
Когда она подошла к открытому окну моей машины, я с улыбкой показал ей свой полицейский жетон.
– Капитан Джесси Розенберг, – прочитала она. – Срочный вызов?
– По-моему, я вас вчера вечером видел мельком на Бендам-роуд. Я тот самый коп, на которого напали.
– Помощник шефа полиции Анна Каннер, – представилась женщина. – Как ваша голова, капитан?
– С головой все отлично, спасибо. Но, признаться, мне не дает покоя то, что произошло в этой квартире. Гулливер считает, что это ограбление, а мне не верится. И я все думаю, не вляпался ли в какое-то очень странное дело.
– Гулливер – безмозглый осел, – сказала Анна. – Расскажите лучше про это свое дело, мне интересно.
Я понял, что Анна может быть для меня ценной союзницей в Орфеа. Впоследствии выяснилось, что она еще и незаурядный коп. Я предложил:
– Анна, можно обращаться к тебе по имени? Давай выпьем кофе, я тебе все расскажу.
Через несколько минут мы уже сидели в маленьком спокойном придорожном кафе-магазине, и я объяснял Анне, с чего все началось: как Стефани Мейлер подошла ко мне в начале недели и рассказала про свое расследование убийства четырех человек в Орфеа в 1994 году.
– Что это за убийства 1994 года? – спросила Анна.
– Убили мэра Орфеа и всю его семью, – пояснил я. – И еще случайную женщину на улице, она вышла на пробежку. Самая настоящая бойня. Случилось это вечером, в день, когда в Орфеа открылся первый театральный фестиваль. А главное, это было мое первое крупное дело. Мы с напарником, Дереком Скоттом, тогда его раскрыли. Но в понедельник Стефани специально приходила мне сказать, что мы, по ее мнению, ошиблись: расследование не завершено, а настоящего преступника мы не нашли. С тех пор она пропала, а вчера кто-то проник в ее квартиру.
Анну мой рассказ явно заинтриговал. Выпив кофе, мы вдвоем отправились домой к Стефани. Квартира была заперта и опечатана, но родители дали мне свой ключ.
Внутри все было перевернуто вверх дном, вещи в полном беспорядке. В нашем распоряжении был один-единственный непреложный факт: дверь в квартиру не взломали.
– Мейлеры-старшие говорят, что второй ключ был только у них, – сказал я. – А значит, у того, кто сюда проник, был ключ Стефани.
Я уже рассказал Анне, что Стефани прислала сообщение Майклу Берду, главному редактору “Орфеа кроникл”, поэтому она сразу предположила:
– Если у кого-то есть ключ Стефани, значит, у него может быть и ее мобильник.
– Ты хочешь сказать, что эсэсмэску послала не она? Тогда кто?
– Кто-то, кто хотел выиграть время.
Я вытащил из заднего кармана конверт, который достал накануне из почтового ящика, и протянул Анне:
– Это выписка с кредитной карты Стефани. В начале месяца она ездила в Лос-Анджелес, и нам еще надо выяснить зачем. По моим сведениям, с тех пор она никуда не летала. Стало быть, если она уехала добровольно, то только на машине. Я объявил в розыск ее номера; если она где-то в пути, дорожная полиция быстро ее найдет.
– Ты времени даром не терял, – уважительно сказала Анна.
– Время терять нельзя, – ответил я. – Еще я запросил детализацию ее звонков и выписку с кредитки за последние месяцы. Надеюсь, сегодня к вечеру получу.
Анна быстро пробежала глазами выписку.
– Последний раз она использовала кредитную карту в понедельник вечером, в 21.55, в “Кодиаке”. Это ресторан на Мейн-стрит. Поехали туда. Может быть, кто-то что-то видел.
“Кодиак Гриль” находился в конце Мейн-стрит. Управляющий, справившись с графиком работы на неделю, указал нам, кто из персонала был на месте в понедельник вечером. Одна из опрошенных официанток узнала Стефани по фото, которое мы ей показали.
– Да, помню ее. Была здесь в начале недели. Красивая девушка, и одна.
– Вы заметили что-то особенное? Ведь к вам каждый день ходит множество посетителей, а вы запомнили именно ее.
– Она не первый раз приходила. Всегда просила один и тот же столик. Говорила, что ждет кого-то, но никто не приходил.
– А что было в понедельник?
– Она пришла около шести вечера, в начале моей смены. Сидела и ждала. Потом заказала салат “Цезарь” и колу и в конце концов ушла.
– Точно, около десяти.
– Возможно. Время я не помню, но она долго сидела. Расплатилась и ушла. Вот все, что я помню.
Выйдя из “Кодиака”, мы заметили, что в соседнем здании расположен банк с банкоматом на улице.
– Там обязательно должны быть камеры слежения, – сказала Анна. – Возможно, Стефани в понедельник на них попала.
Спустя пару минут мы сидели в тесном кабинете банковского охранника, и тот показывал нам, куда направлены разные камеры в здании. Одна смотрела на тротуар, на ней была видна терраса “Кодиака”. Охранник прокрутил нам понедельничные записи, начиная с 18.00. Я вглядывался в прохожих на экране и вдруг увидел ее.
– Стоп! – закричал я. – Это она, это Стефани.
Охранник остановил картинку.
– Теперь медленно отмотайте назад, – попросил я.
Стефани на экране пошла задом наперед. Сигарета у нее во рту стала целой, потом она поднесла к ней золотистую зажигалку, взяла двумя пальцами и убрала в пачку, а пачку положила в сумку. Отошла еще назад, свернула с тротуара к синей компактной машинке и уселась в нее.
– Это ее машина, – сказал я. – Двухдверная синяя “мазда”. Я видел, как она в нее садилась на парковке окружного отделения полиции штата.
Я попросил охранника прокрутить запись вперед, и мы увидели, как Стефани выходит из машины, зажигает сигарету, выкуривает ее на ходу и направляется к “Кодиаку”.
Затем мы промотали запись до 21.55, когда Стефани расплатилась за ужин кредитной картой. Через две минуты она показалась на экране снова. Взвинченной походкой подошла к машине. Прежде чем сесть в нее, достала из сумки телефон. Кто-то ей звонил. Она поднесла телефон к уху, звонок был очень короткий. Сама она явно не говорила, только слушала. Нажав на отбой, она села в кабину и с минуту сидела неподвижно. Ее было отчетливо видно через ветровое стекло. Потом она поискала в телефоне номер, позвонила, но тут же нажала на отбой. Как будто звонок не проходил. Подождала пять минут за рулем. Явно нервничала. Потом позвонила снова – на этот раз с кем-то поговорила. Звонок длился секунд двадцать. Наконец машина тронулась, двинулась на север и скрылась из виду.
– Похоже, это последнее изображение Стефани Мейлер, – пробормотал я.
После полудня мы долго опрашивали подруг Стефани. Большинство жили в Саг-Харборе, где она родилась.
Никто из них с понедельника не имел от Стефани никаких вестей, все тревожились. Тем более что Мейлеры-старшие тоже их всех обзвонили и добавили беспокойства. Все пытались с ней связаться – и по телефону, и по электронной почте, и через социальные сети, стучались к ней в дверь. Безуспешно.
Из разговоров выходило, что Стефани была женщиной порядочной во всех отношениях. Не кололась, пила немного, прекрасно со всеми ладила. Друзья знали про ее личную жизнь больше, чем родители. Одна из подруг сказала, что недавно познакомилась с ее парнем:
– Да, был один тип, некий Шон, она с ним однажды на вечеринку приходила. Это было очень странно.
– Что именно странно?
– Химия между ними. Что-то не ладилось.
Другая подруга утверждала, что Стефани вся в работе:
– В последнее время мы со Стефани почти не виделись. Она говорила, что у нее куча работы.
– А над чем она работала?
– Понятия не имею.
Третья рассказала о ее поездке в Лос-Анджелес:
– Да, две недели назад она летала в Лос-Анджелес, но просила никому об этом не говорить.
– Зачем она туда ездила?
– Не знаю.
Последним из друзей, кто с ней разговаривал, был Тимоти Волт. Они встречались со Стефани накануне, в воскресенье вечером.
– Она ко мне заходила, – сказал он. – Я был один, мы немножко выпили.
– Она не показалась вам нервной, озабоченной? – спросил я.
– Нет.
– Что за человек Стефани?
– Она гениальная девушка, блестящая, даже больше, но характер у нее тот еще, упрямая как осел. Если что взбредет ей в голову, ни за что не отступится.
– Она вам рассказывала, над чем работает?
– Немного. Говорила, что затеяла сейчас очень большой проект, но в детали не вдавалась.
– Какого рода проект?
– Книгу. Во всяком случае, она потому и вернулась в наши края.
– Как так?
– У Стефани непомерные амбиции. Она мечтает стать знаменитым писателем и своего добьется. На жизнь она до сентября месяца зарабатывала на стороне, в каком-то литературном издании… забыл название…
– Да, – кивнул я, – в “Нью-Йорк литерари ревью”.
– Точно, он самый. Но вообще-то это была просто подработка, счета оплачивать. Она, когда уволилась, говорила, что хочет вернуться в Хэмптоны, чтобы спокойно писать. Помню, однажды она сказала: “Я здесь только затем, чтобы написать книгу”. По-моему, ей нужно было свободное время и покой, и здесь она их нашла. Иначе с чего бы ей работать внештатником в какой-то местной газетенке? Она честолюбивая, я же говорю. Ей луну с неба надо. Если переехала в Орфеа, значит, на то была веская причина. Может, не могла сосредоточиться в нью-йоркской суете. Писатели ведь часто живут за городом, верно?
– Где она писала?
– Наверно, дома.
– На компьютере?
– Понятия не имею, откуда мне знать.
Когда мы выходили от Тимоти Волта, Анна обратила мое внимание на то, что дома у Стефани компьютера не было.
– Или его унес вчерашний вечерний визитер, – ответил я.
Раз уж мы приехали в Саг-Харбор, то заодно зашли к родителям Стефани. Те ничего не знали про парня по имени Шон, и компьютер Стефани у них не оставляла. На всякий случай мы попросили разрешения взглянуть на комнату Стефани. Она не жила там с тех пор, как окончила школу, и внутри все осталось, как было: постеры на стенах, спортивные кубки, мягкие игрушки на кровати и школьные учебники.
– Стефани уже много лет здесь не ночевала, – сказала Труди Мейлер. – После школы уехала в университет, жила в Нью-Йорке, пока ее в сентябре не уволили из “Нью-Йорк литерари ревью”.
– Есть ли какая-то конкретная причина, почему Стефани поселилась в Орфеа? – спросил я, не упоминая о том, что поведал нам Тимоти Волт.
– Я же вам вчера говорила. Она потеряла работу в Нью-Йорке, ей захотелось вернуться в Хэмптоны.
– Но почему именно в Орфеа? – настаивал я.
– Думаю, потому, что это самый большой город в округе.
Я решил задать еще один вопрос:
– Миссис Мейлер, а в Нью-Йорке у Стефани не было врагов? Может, она с кем-то поссорилась?
– Нет, ничего похожего.
– Она жила одна?
– Они снимали квартиру вместе с одной молодой женщиной, та тоже работала в “Нью-Йорк литерари ревью”. С Элис Филмор. Мы ее однажды видели, когда Стефани решила уехать из Нью-Йорка и мы помогали ей забрать какую-то мебель. У нее и было-то всего ничего, мы все отвезли прямо к ней на квартиру в Орфеа.
Ничего не обнаружив ни дома у Стефани, ни у ее родителей, мы решили вернуться в Орфеа и взглянуть на ее компьютер в редакции “Орфеа кроникл”.
В редакцию газеты мы приехали в пять часов вечера. Майкл Берд показал нам столы сотрудников. Ткнул пальцем в стол Стефани. На нем царил порядок: монитор, клавиатура, пачка носовых платков, астрономическое количество одинаковых ручек в чайной чашке, блокноты и несколько отдельных листков. Я быстро просмотрел их и, не найдя ничего особо интересного, спросил:
– Кто-то мог в последние дни получить доступ к компьютеру без ее ведома?
С этими словами я нажал на кнопку, чтобы включить машину.
– Нет, – ответил Майкл, – все компьютеры защищены индивидуальным паролем.
Компьютер не включался, и я еще раз нажал на кнопку.
– Значит, никто не имел возможности проникнуть в компьютер Стефани без ее ведома?
– Никто, – заверил Майкл. – Пароль знает только Стефани и больше никто. Даже у нашего айтишника его нет. Кстати, не понимаю, как вы собрались смотреть ее компьютер, если у вас нет пароля.
– Не волнуйтесь, у нас есть специалисты, они этим займутся. Хоть бы он включился наконец.
Я нагнулся и заглянул под стол, проверить, подключен ли к сети системный блок, но системного блока не было. Не было вообще ничего.
Я поднял голову и спросил:
– Где компьютер Стефани?
– Там, где же ему еще быть, – ответил Майкл.
– Нет, там пусто!
Майкл и Анна тоже посмотрели под стол и убедились, что там нет ничего, кроме болтающихся кабелей. Потрясенный Майкл воскликнул:
– Кто-то украл компьютер Стефани!
В 18.30 вдоль фасада “Орфеа кроникл” выстроилась вперемешку целая туча машин полиции Орфеа и полиции штата.
В редакции сотрудник-криминалист подтвердил, что речь идет о краже со взломом. Мы с Анной и Майклом гуськом проследовали за ним в подсобное помещение в подвале, служившее одновременно чуланом и запасным выходом. В глубине комнаты была дверь, выходившая на крутую лестницу; по ней можно было выйти на улицу. Стоило лишь просунуть руку через разбитое стекло, повернуть ручку и открыть дверь.
– Вы никогда не спускаетесь в это помещение? – спросил я у Майкла.
– Никогда. В подвал никто не ходит. Тут только архивы, они никому не нужны.
– Ни сигнализации, ни камер слежения нет? – поинтересовалась Анна.
– Нет, кто за них будет платить? Честное слово, будь у нас деньги, мы бы сперва канализацию починили.
– Мы пытались найти отпечатки на дверных ручках, – пояснил криминалист, – но там столько отпечатков и всякой грязи, что использовать их невозможно. Возле стола Стефани мы тоже ничего не нашли. По-моему, он вошел через эту дверь, поднялся на первый этаж, забрал компьютер и тем же путем вышел.
Мы вернулись в помещение редакции.
– Майкл, это мог сделать кто-то из сотрудников? – спросил я.
– Да никогда в жизни! – оскорбился Майкл. – Как вам такое могло в голову прийти? Я полностью доверяю своим журналистам.
– Тогда объясните, откуда посторонний мог знать, который из компьютеров принадлежит Стефани?
– Не имею представления, – вздохнул Майкл.
– Кто первым приходит сюда по утрам? – спросила Анна.
– Ширли. Обычно она по утрам открывает офис.
Мы позвали Ширли, и я спросил:
– Вы не замечали ничего необычного в последнее время, когда приходили утром на работу?
Ширли задумалась, напрягла память и вдруг просияла:
– Сама я ничего не видела. Но действительно, во вторник утром Ньютон, один из журналистов, сказал, что его компьютер включен. Он знал, что накануне его выключил, он последним уходил. Устроил мне сцену, говорил, что кто-то без его ведома включал его компьютер, но я подумала, что он просто сам забыл его выключить.
– Где стол Ньютона? – спросил я.
– Рядом со столом Стефани.
Я нажал на кнопку включения компьютера: им за это время уже пользовались, значит, на кнопке все равно уже не могло быть пригодных отпечатков. Монитор зажегся:
ЭТОТ КОМПЬЮТЕР: НЬЮТОН
ПАРОЛЬ:
– Он включил первый попавшийся компьютер, – сказал я. – Увидел имя и понял, что не тот. Тогда включил следующий, и высветилось имя Стефани. Искать дальше было незачем.
– Что доказывает, что это сделал кто-то не из редакции, – облегченно вздохнул Майкл.
– Прежде всего, это говорит о том, что кража произошла в ночь с понедельника на вторник, – продолжал я. – То есть в ночь, когда Стефани пропала.
– Стефани пропала? – удивленно переспросил Майкл. – Что значит пропала?
Вместо ответа я попросил:
– Майкл, можете мне распечатать все статьи, написанные Стефани с тех пор, как она стала работать в газете?
– Разумеется. Но скажите наконец, что происходит, капитан? Вы думаете, со Стефани что-то случилось?
– По-моему, да, – подтвердил я. – И боюсь, что-то серь езное.
В дверях редакции мы столкнулись с шефом полиции Гулливером и мэром Орфеа Аланом Брауном; они стояли на тротуаре и обсуждали ситуацию. Мэр меня сразу узнал. Вид у него был такой, словно он увидел привидение.
– Вы здесь? – изумился он.
– Я бы предпочел повидаться с вами при других обстоятельствах.
– Каких обстоятельствах? – спросил он. – Что вообще происходит? С каких пор полиция штата выезжает на заурядное ограбление?
– Вы не имеете права здесь находиться! – добавил Гулливер.
– В этом городе пропал человек, Гулливер, такие происшествия находятся в ведении полиции штата.
– Пропал человек? – задохнулся мэр.
– Никто никуда не пропадал! – в бешенстве вскричал Гулливер. – У вас нет никаких доказательств, капитан! Вы сообщили в прокуратуру? Коли вы так уверены в себе, то должны были уже это сделать! Может, это я должен им звонить?
Я ничего не ответил и ушел.
В ту ночь, в три часа, в диспетчерскую пожарной части Орфеа поступил звонок: по адресу Бендам-роуд, 77, где жила Стефани Мейлер, произошел пожар.
Дерек Скотт
Вечер 30 июля 1994 года, когда произошло убийство.
Лонг-Айленд мы пересекли за рекордное время и прибыли в Орфеа в 20.55.
Под вой сирены мы свернули на Мейн-стрит, перекрытую по случаю начала театрального фестиваля. Дежуривший там автомобиль местной полиции пропустил нас в оцепленный квартал Пенфилд, куда съехалось множество машин полиции и скорой помощи из всех соседних городов. Пенфилд-лейн обнесли заградительными лентами, за ними толпились зеваки, набежавшие с Мейн-стрит ради такого зрелища.
Мы с Джесси первыми из уголовной полиции прибыли на место. Нас встретил Кирк Харви, шеф полиции Орфеа.
– Сержант Дерек Скотт, полиция штата, – представился я, показывая жетон, – а это мой помощник, инспектор Джесси Розенберг.
– Я шеф полиции Кирк Харви, – отозвался полицейский; в голосе его звучало явное облегчение: наконец можно кому-то передать свои обязанности. – Честно говоря, я вообще не справляюсь. У нас в жизни не случалось ничего подобного. Четверо убитых, просто бойня.
Полицейские сновали туда-сюда, выкрикивали приказы и тут же их отменяли. Я был старшим по званию из присутствующих и решил взять ситуацию в свои руки.
– Перекройте все дороги, – велел я Харви. – Расставьте посты. Я вызову подкрепление из дорожной полиции и попрошу прислать все свободные группы полиции штата.
Метрах в двадцати от нас лежало в луже крови тело женщины в спортивном костюме. Мы медленно приблизились. Полицейский, стоявший рядом на посту, изо всех сил старался не смотреть на труп.
– Ее муж обнаружил. Если хотите его допросить, он в карете скорой помощи, вон там. Но самый кошмар внутри, – сказал Харви, указывая на соседний дом. – Мальчик и его мать…
Мы немедленно направились к дому. Хотели срезать угол и пройти по газону, но ботинки ушли в воду сантиметра на четыре.
– Черт, – ругнулся я, – ноги промочил, теперь наслежу везде. Что у вас тут за потоп? Дождь последний раз шел больше месяца назад.
– Прорвало трубу автополива, сержант, – сказал постовой с крыльца. – Пытаемся перекрыть воду.
– Только ничего не трогайте! – приказал я. – Оставьте все как есть до приезда криминалистов. И огородите газон, пусть все идут по плиткам. Не хватало еще затоптать все место преступления из-за этой лужи.
Я кое-как вытер ноги на ступеньках крыльца, и мы вошли в дом. Дверь была выбита ногой. Прямо перед нами, в коридоре, лежала застреленная женщина. Рядом с ней – открытый, наполовину уложенный чемодан. Справа – маленькая гостиная, в ней тело мальчика лет десяти, также убитого из огнестрельного оружия; он упал на шторы, словно пытался спрятаться, когда его подстрелили. На кухне распростерся на животе в луже крови мужчина лет сорока: явно хотел убежать, но его убили.
Невыносимо воняло мертвечиной и кишками. Мы поскорей вышли из дома – бледные, потрясенные увиденным.
Вскоре нас позвали в гараж мэра. Полицейские обнаружили в багажнике машины другие чемоданы. Мэр с семьей явно собирались уезжать.
* * *
Ночь стояла жаркая. Молодой заместитель мэра Браун обливался потом в своем костюме, торопливо спускаясь по Мейн-стрит и расталкивая толпу. Как только ему сообщили о происшествии, он выскочил из театра и решил добраться до Пенфилд-кресент пешком: наверняка так получится быстрее, чем на машине. Он был прав – в центре не проехать, все забито людьми. На углу Дарем-стрит его обступили встревоженные слухами горожане, все хотели знать, что случилось; но он, ни слова не говоря, пустился бежать как угорелый. Свернул направо к Бендам-роуд и помчался к жилой зоне. Поначалу улицы были пусты, дома стояли с темными окнами. Потом вдали завиднелось какое-то движение. Чем ближе он подходил, тем ярче разгорался свет, мелькали маячки полицейских машин. Толпа любопытных росла на глазах. Кто-то окликал его, но он не обращал внимания и бежал дальше. Пробрался к полицейским ограждениям. Его увидел помощник шефа полиции Рон Гулливер, сразу пропустил. При виде открывшейся сцены Алан Браун сперва растерялся: шум, огни, накрытое белой простыней тело на тротуаре. Он не понимал, куда идти. Но тут с облегчением заметил знакомое лицо: Кирк Харви, шеф полиции Орфеа, как раз беседовал со мной и Джесси.
– Кирк, – бросился к нему Браун, – ради бога, что происходит? Все эти слухи – это правда? Джозеф и его семья убиты?
– Все трое, Алан, – мрачно ответил Харви.
Он мотнул головой в сторону дома, вокруг которого сновали полицейские.
– Мы обнаружили их в доме, всех троих. Не выжил никто.
Харви представил нас заместителю мэра.
– Есть какой-то след? Улики? – обратился к нам Браун.
– Пока ничего, – ответил я. – Мне не дает покоя мысль, что это случилось в день открытия театрального фестиваля.
– Полагаете, это как-то связано?
– Пока рано что-то утверждать. Я вообще не понимаю, что мэр делал дома. Разве ему не надо было быть в Большом театре?
– Да, мы должны были встретиться в семь. Он все не шел, я пытался звонить ему домой, но трубку никто не брал. Пора было начинать спектакль, я экспромтом изобразил вместо Джозефа какую-то вступительную речь, а его кресло так и оставалось пустым. Мне только в антракте сказали, что случилось.
– Алан, – сказал Харви, – в машине Гордона мы обнаружили чемоданы. Он собирался уезжать вместе с семьей.
– Уезжать? Что значит уезжать? Куда?
– У нас пока нет никаких конкретных предположений, – пояснил я. – Но не казалось ли вам, что мэр в последнее время чем-то озабочен? Он вам не говорил, что ему поступают угрозы? Быть может, он опасался за свою безопасность?
– Угрозы? Нет, он ничего такого не говорил. А… можно мне зайти и посмотреть?
– Лучше лишний раз не топтаться на месте преступления, Алан, – остановил его Харви. – Да и зрелище не из приятных. Сущая мясорубка. Малыша убили в гостиной, Лесли, жену Гордона, в коридоре, а самого Джозефа на кухне.
Браун вдруг почувствовал, что его шатает. Ноги подгибались, и он сел прямо на тротуар. Взгляд его снова упал на белую простыню в нескольких десятках метров.
– Но если они все погибли в доме, то кто же там? – показал он на тело.
– Молодая женщина, Меган Пейделин, – ответил я. – Совершала пробежку и, видимо, столкнулась с убийцей, когда он выходил из дома. Ее тоже застрелили.
– Нет, это невозможно! – Браун закрыл лицо руками. – Это какой-то кошмар!
В этот момент к нам подошел Рон Гулливер.
– У прессы много вопросов, – обратился он к Брауну. – Кто-то должен сделать заявление.
– Я… я не уверен, что смогу это выдержать, – бледнея, пробормотал Алан.
– Алан, ты должен, – ответил Харви. – Теперь мэр города – ты.
Джесси Розенберг
Суббота, 28 июня 2014 года
28 дней до открытия фестиваля
В восемь утра, когда город понемногу просыпался, на забитой пожарными машинами Бендам-роуд царила суматоха. Дом, где жила Стефани, превратился в дымящиеся руины. Ее квартира выгорела полностью.
Мы с Анной стояли на тротуаре и смотрели, как пожарные ходят взад-вперед, сматывают шланги и убирают снаряжение. Вскоре к нам подошел их начальник.
– Это поджог, – уверенно произнес он. – Счастье, что никто не пострадал. В здании был только жилец со второго этажа, он успел выбраться. Он-то нам и позвонил. Идемте, хочу вам кое-что показать.
Мы следом за ним вошли в дом и поднялись по лестнице. В воздухе стоял едкий запах гари. Добравшись до площадки третьего этажа, мы обнаружили, что дверь квартиры Стефани распахнута. Выглядела она совершенно целой. Замочная скважина тоже.
– Как же вы вошли, если не взламывали ни дверь, ни замок? – спросила Анна.
– Именно это я и хотел вам показать, – ответил шеф пожарных. – Когда мы прибыли, дверь была открыта настежь, как сейчас.
– У поджигателя были ключи, – сказал я.
Анна озабоченно взглянула на меня:
– Джесси, по-моему, тот, кого ты здесь застал в четверг вечером, явился довершить свое дело.
Я подошел к порогу и заглянул в квартиру. Там не осталось ничего. Мебель, стены, книги – все превратилось в уголья. Человек, который поджег квартиру, ставил себе единственную цель: сжечь все дотла.
Жилец со второго этажа, Брэд Мелшоу, сидел на ступеньках соседнего дома, завернувшись в одеяло, пил кофе и разглядывал почерневший от огня фасад. По его словам, его смена в кафе “Афина” закончилась около 23.30.
– Я пошел прямо домой. Ничего необычного не заметил. Принял душ, немного посмотрел телевизор и уснул прямо на диване, со мной такое часто бывает. Около трех ночи я вдруг проснулся, как будто кто-то меня толкнул. Вся квартира была в дыму. Я почти сразу понял, что дым идет с лестничной клетки, открыл дверь и увидел, что верхний этаж горит. Сразу спустился на улицу и позвонил с мобильника пожарным. Стефани вроде не было дома. У нее ведь проблемы, да?
– Кто вам сказал?
– Все про это говорят. Городишко-то маленький.
– Вы хорошо знали Стефани?
– Нет. Пересекались, конечно, мы же соседи, но и то редко. Уж больно в разное время работаем. Она сюда в прошлом году переехала, в сентябре. Симпатичная.
– Она вам не говорила, что собирается уехать? Что на время отлучится?
– Нет. Я же говорю, не настолько мы были близки, чтобы она мне что-то рассказывала.
– Она могла попросить вас поливать цветы. Или забирать почту. Нет?
– Она меня никогда ни о чем таком не просила.
Вдруг в глазах Брэда Мелшоу мелькнуло смятение, и он воскликнул:
– Точно! Как я мог забыть? Она тут вечером, на днях, поругалась с полицейским.
– Когда?
– В прошлую субботу.
– Как это было?
– Я возвращался из ресторана, пешком. Около полуночи. Перед домом стояла полицейская машина, Стефани разговаривала с водителем. Говорила: “Ты не можешь со мной так поступить, ты мне нужен”. А тот ответил: “Слышать про тебя больше не желаю. Если ты мне опять будешь звонить, я жалобу подам”. Тронулся с места и уехал. Она с минуту постояла на тротуаре, вид у нее был совершенно потерянный. Я на углу стоял и все видел. Подождал там, пока она поднимется к себе. Не хотел ее смущать.
– Что за полицейская машина? – спросила Анна. – Полиция Орфеа или другого города? Полиция штата? Дорожная?
– Понятия не имею. Я тогда внимания не обратил. Да и темно было.
Наш разговор прервал мэр Браун, коршуном налетевший на меня:
– Полагаю, вы читали сегодняшнюю газету, капитан Розенберг? – в ярости спросил он и сунул мне под нос “Орфеа кроникл”.
На первой полосе красовался портрет Стефани, а над ним – следующий текст:
ВЫ НЕ ВИДЕЛИ ЭТУ ЖЕНЩИНУ?
Стефани Мейлер, журналистка “Орфеа кроникл”, с понедельника не подает о себе вестей. Вокруг ее исчезновения разворачиваются странные события. Полиция штата ведет расследование.
– Я не знал про эту статью, господин мэр, – заверил я.
– Знали или не знали, но это вы устроили всю эту кутерьму! – злился Браун.
Я обернулся к сгоревшему зданию:
– Вы по-прежнему утверждаете, что в Орфеа ничего не происходит?
– Ничего такого, чем не могла бы заняться местная полиция. Может, хоть вы не будете создавать лишний беспорядок? Экономика города и так не на высоте, все рассчитывают на летний сезон и театральный фестиваль, чтобы оздоровить финансы. Если туристы перепугаются, к нам никто не приедет.
– Позволю себе заметить, господин мэр, что речь может идти о крайне серьезном деле…
– У вас нет никаких фактов, капитан. Гулливер мне вчера сказал, что машину Стефани с понедельника никто не видел. А если она просто-напросто уехала? Я тут навел о вас справки, вы, кажется, в понедельник выходите в отставку?
Анна посмотрела на меня как-то странно:
– Джесси, ты уходишь из полиции?
– Никуда я не уйду, пока не распутаю это дело.
Оказалось, что у Брауна длинные руки. Когда мы с Анной, покинув Бендам-роуд, вернулись в отделение полиции Орфеа, мне позвонил мой начальник, майор Маккенна.
– Розенберг, мне беспрерывно названивает мэр Орфеа. Утверждает, что ты сеешь в городе панику.
– Майор, в городе пропала женщина, и это может быть связано с убийствами 1994 года.
– Дело об этих убийствах закрыто, Розенберг. И ты это знаешь не хуже меня: ты же его и закрыл.
– Знаю, майор. Но я начинаю сомневаться, не упустили ли мы тогда чего-нибудь…
– Ты что мне тут городишь?
– Пропала молодая женщина, журналистка, она начала расследование заново. По-моему, это знак, что надо копать дальше.
– Розенберг, – раздраженно произнес Маккенна, – шеф местной полиции говорит, что у тебя нет ни единой зацепки. Ты мне изгадил выходной, а сам прослывешь идиотом за два дня до отставки. Ты этого добиваешься?
Я промолчал, и Маккенна заговорил снова, уже более дружелюбным тоном:
– Послушай. Я сейчас уеду с семейством на озеро Шамплейн, на уикенд. Мобильник забуду дома. До завтрашнего вечера связи со мной не будет, на службу я вернусь в понедельник утром. Даю тебе время до понедельника. Если ты прямо к утру не найдешь и не представишь мне чего-нибудь весомого, то как миленький вернешься в отделение, как будто ничего и не было. Мы выпьем по случаю твоей отставки, и я больше никогда не услышу про эту историю. Ясно?
– Ясно, майор. Спасибо.
Время пошло. Мы сели в кабинете Анны и стали лепить на магнитную доску все, что имелось в нашем распоряжении.
– Судя по показаниям журналистов, кража редакционного компьютера имела место в ночь с понедельника на вторник, – сказал я. – В квартиру залезли в четверг вечером. Наконец, сегодня ночью случился пожар.
– Ты к чему клонишь? – спросила Анна, протягивая мне чашку обжигающего кофе.
– Судя по всему, того, что искал этот человек, в редакционном компьютере не нашлось; поэтому ему пришлось обыскать квартиру Стефани. Видимо, безуспешно, раз он пошел на риск – вернулся на следующий вечер и ее поджег. Зачем ему это делать, если не для того, чтобы уничтожить документы, раз не удалось их похитить?
– Значит, то, что мы ищем, возможно, еще существует в природе! – воскликнула Анна.
– Вот именно, – кивнул я. – Но где?
Я выложил на стол детализацию звонков и выписки с банковской карты Стефани, которые забрал накануне в окружном отделении полиции штата.
– Попробуем для начала понять, кто звонил Стефани, когда она вышла из “Кодиака”. – Я порылся в бумажках и извлек список последних исходящих и входящих звонков.
Стефани звонили в 22.03. Потом она сама дважды звонила на один и тот же номер. В 22.05 и в 22.10. Первый звонок длился меньше секунды, второй – 20 секунд.
Анна села за компьютер. Я продиктовал ей номер, с которого Стефани звонили в 22.03, и она ввела его в поисковую систему, чтобы определить абонента.
– Ни фига себе, Джесси!
– Что? – спросил я, бросаясь к экрану.
– Это номер телефонной кабины в “Кодиаке”!
– Кто-то звонил Стефани из “Кодиака” сразу после того, как она оттуда вышла? – удивился я.
– За ней кто-то следил, – сказала Анна. – Все то время, пока она ждала, за ней наблюдали.
Я снова взял список и подчеркнул последний номер, который набрала Стефани. Продиктовал Анне, она ввела его в систему.
Имя, которое высветилось на компьютере, повергло ее в изумление.
– Нет, это какая-то ошибка! – произнесла она, внезапно побледнев.
Она попросила меня повторить номер и яростно заколотила по клавишам, заново вводя ряд цифр.
Я подошел к экрану и прочел написанное на нем имя:
– Шон О’Доннел. В чем дело, Анна? Ты его знаешь?
– Еще бы мне его не знать, – растерянно ответила она. – Это один из моих полицейских. Шон О’Доннел – коп из Орфеа.
* * *
Мы показали распечатку звонков Гулливеру, и он не смог отказать мне в просьбе допросить Шона О’Доннела. Вызвал того с патрулирования, усадил в комнате для допросов. Когда мы с Анной и Гулливером вошли туда, Шон с трудом привстал со стула, словно его не держали ноги.
– Может, скажете, что стряслось? – беспокойно осведомился он.
– Сядь, – бросил Гулливер. – Капитан Розенберг хочет задать тебе несколько вопросов.
Он сел. Мы с Гулливером устроились за столом напротив, Анна встала поодаль, у стены.
– Шон, мне известно, что Стефани Мейлер звонила вам вечером в понедельник, – сказал я. – Вы последний, с кем она пыталась связаться. Что вы от нас скрываете?
Шон закрыл лицо руками.
– Капитан, я полный мудак, – простонал он. – Надо было рассказать Гулливеру. Да я и собирался! Мне так жаль…
– Но вы этого не сделали, Шон! Значит, вы должны все нам рассказать сейчас.
Он тяжело вздохнул и начал:
– Мы со Стефани встречались, недолго. Познакомились в баре какое-то время назад. Это я к ней подошел, она, по правде сказать, была не в восторге. Но все-таки разрешила взять ей бокал вина, и мы немножко поговорили. Я не думал, что из этого что-нибудь выйдет. А потом я ей сказал, что я здешний коп, из Орфеа: тут она как будто сразу включилась. И держаться стала иначе, и всяческий интерес ко мне проявлять. Мы обменялись телефонами, несколько раз встретились. Не больше. Но две недели назад все вдруг закрутилось. Мы переспали. Всего один раз.
– Почему вы расстались? – спросил я.
– Потому что я понял, что ее интересую не я, а архивы отдела.
– Архивы?
– Да, капитан. Очень это было странно. Она мне несколько раз про это говорила. Хотела, чтобы я непременно ее туда отвел. Я думал, она шутит, говорил, что это невозможно, само собой. И вот две недели назад просыпаюсь я в ее постели, а она требует, чтобы я пустил ее в архив. Словно я ей обязан за то, что провел с ней ночь. Меня это жутко задело. Я ушел в бешенстве, дал ей понять, что не желаю ее больше видеть.
– И тебе не стало любопытно, с чего это ее интересует архив? – спросил Гулливер.
– Стало, конечно. Какая-то часть меня страшно хотела это выяснить. Но мне не хотелось показывать Стефани, что мне интересна эта ее история. Я чувствовал, что она мной манипулирует, а мне она нравилась по-настоящему, и мне было больно.
– Вы встречались после этого? – спросил я.
– Один-единственный раз. В прошлую субботу. Она мне в тот вечер несколько раз звонила, а я не брал трубку. Думал, она отстанет, но она названивала беспрерывно. Я был на дежурстве, ее назойливость действовала мне на нервы. В конце концов я разозлился и сказал, чтобы она ждала у своего дома. Я даже из машины не вышел, сказал, что, если она еще раз мне позвонит, я подам жалобу на домогательство. Она ответила, что ей нужна помощь, но я ей не поверил.
– Что точно она сказала?
– Сказала, что ей надо посмотреть одно досье, про здешнее преступление, что у нее какие-то сведения по этому поводу. Сказала: “Есть одно расследование, оно закрыто, но в нем ошибка. Там одна деталь, нечто такое, чего никто тогда не заметил, а оно лежит на поверхности”. Для пущей убедительности показала мне руку и спросила, что я вижу. Я ответил: “Твою руку”. – “А надо было увидеть пальцы”. Я решил, что она со своей рукой и пальцами держит меня за идиота. Она осталась на улице, а я уехал и поклялся себе, что больше она меня не проведет.
– И все?
– И все, капитан Розенберг. Больше мы с ней не разгова ривали.
Я немного помолчал, прежде чем выложить свой козырь:
– Не держите нас за дураков, Шон! Мне известно, что вы говорили со Стефани в понедельник вечером, как раз перед тем, как она исчезла.
– Нет, капитан! Мы не разговаривали, честное слово!
Я помахал детализацией звонков и шлепнул ее на стол перед ним.
– Перестаньте врать, здесь написано: вы разговаривали 20 секунд.
– Нет, мы не разговаривали! – воскликнул Шон. – Она мне звонила, это правда. Два раза. Но я не ответил! На второй раз она мне оставила голосовое сообщение. Соединение в самом деле было, как тут и написано, но мы не разговаривали.
Шон не лгал. Порывшись в его телефоне, мы обнаружили сообщение, полученное в понедельник в 22.10, длиной 20 секунд. Я нажал на кнопку прослушивания, и в динамике вдруг зазвучал голос Стефани.
Шон, это я. Мне обязательно надо с тобой поговорить, это срочно. Пожалуйста… [Пауза.] Шон, мне страшно. Мне правда страшно.
В ее голосе сквозила паника.
– Я тогда не стал слушать это сообщение, – объяснил Шон. – Думал, опять какие-то сопли. Прослушал в итоге только в среду, когда в полицию пришли ее родители и за явили, что она пропала. Я не знал, что мне делать.
– Почему вы ничего не сказали? – спросил я.
– Побоялся, капитан. И еще мне было стыдно.
– Стефани считала, что ей угрожают?
– Нет… Во всяком случае, ни разу об этом не упоминала. Она тогда первый раз сказала, что ей страшно.
Переглянувшись с Анной и Гулливером, я сказал:
– Шон, мне нужно знать, где вы были и что делали в понедельник около десяти вечера, когда Стефани пыталась с вами связаться.
– В баре был, в Ист-Хэмптоне. У меня там приятель управляющим, мы с друзьями сидели. Весь вечер. Я вам всех назову, можете проверить.
Несколько свидетелей подтвердили, что в тот вечер, когда Стефани пропала, Шон находился в указанном баре с семи вечера до часу ночи. В кабинете Анны я написал на магнитной доске загадку, которую загадала Стефани: “Что было перед глазами и чего мы не увидели в 1994 году”.
Поскольку ей явно хотелось попасть в полицейский архив Орфеа, чтобы ознакомиться с расследованием убийств 1994 года, мы отправились туда. Без труда нашли большую коробку, где должно было храниться нужное досье. Но, к нашему великому изумлению, коробка оказалась пуста. Досье исчезло. Внутри лежал только пожелтевший от времени листок бумаги, на котором было напечатано на пишущей машинке:
Здесь начинается черная ночь.
Будто в начале квеста.
* * *
В нашем распоряжении был один-единственный конкретный факт: звонок из “Кодиака” сразу после того, как Стефани ушла. Мы поехали в ресторан. Нас встретила та самая официантка, которую мы допрашивали накануне.
– Где у вас телефонная кабина? – спросил я.
– Можете воспользоваться телефоном на стойке, – ответила она.
– Вы очень любезны, но я бы хотел взглянуть на телефонную кабину.
Она провела нас в глубину ресторана, где находились два ряда вешалок на стене, туалеты, банкомат, а в углу – таксофон.
– Здесь есть камера слежения? – спросила Анна, разглядывая потолок.
– Нет, в нашем ресторане вообще нет камер.
– Кабиной часто пользуются?
– Не знаю, тут у нас вечно проходной двор. Туалеты для посетителей, но всегда кто-нибудь заходит и невинно спрашивает, есть ли у нас телефон. Мы отвечаем, что есть. Но кто же знает, в самом деле они хотят позвонить или им приспичило. Сейчас ведь у всех мобильники, верно?
В эту самую минуту у Анны зазвонил телефон. Невдалеке от пляжа нашлась машина Стефани.
