Работа комиссии продвигалась успешно. Шарль чувствовал себя уверенно. Он и представить себе не мог, что то, что вскоре полностью изменит положение его дел, придет из местечка под названием Кудрин – хутора, расположенного близ Перонны в департаменте Сомма, о котором ни он, ни кто-либо другой никогда не слышал. Именно там проживал крестьянин по имени Спаситель Пирон, отказывавшийся платить налоги. Как и многим сельским жителям, ему претила мысль о том, что «все эти парижские господа будут жиреть за его счет». В среду, 16 августа 1933 года, судебный пристав, отягощенный стопкой налоговых требований, вместе с двумя жандармами колотил в его дверь, чтобы конфисковать имущество для возмещения девяти тысяч франков, которые тот был должен казне. Жившие неподалеку крестьяне пришли на помощь соседу, стороны обменялись оскорблениями, и жандармы отступили. Вернулись они с подкреплением, сельские жители тоже… В обычных условиях такое рядовое событие не вышло бы за пределы этого захолустья, но тут оно оказалось катализатором общего недовольства, которое только и ждало возможности выплеснуться наружу.

Пробил час бунта против налогов. Начались демонстрации. Во второй половине августа во Франции их прошло не меньше сорока четырех, и к ним там и тут присоединялись лиги патриотической молодежи и ветеранов войны, профсоюзы и корпорации, а где-то еще и активисты антиреспубликанского толка, везде были недовольные, возмущенные люди, которые считали, что их ограбили, обобрали, обворовали. Главным обвиняемым были налоги. А главным врагом – государство.

Правительство с беспокойством наблюдало сполохи пожара, который завоевывал все новые территории. Тысячные митинги прошли в Седане, Эпинале, Рубэ, Гренобле, Ле-Мане, Невере, Шатору. Повсюду требовалось вмешательство сил охраны правопорядка. Жгли не только машины, но и магазины тоже, туда-сюда сновали кареты «скорой помощи».

В Безье было принято коллективное решение, нашедшее отклик во всех сердцах: «Подписавшие требования налогоплательщики призывают ко всеобщей мобилизации, вплоть до организации, если потребуется, отказа от налоговых выплат». Главное слово было произнесено. И не коммунистами, а коммерсантами, ремесленниками, аптекарями, нотариусами и врачами! Многие налогоплательщики объявляли о готовности вернуть своему депутату налоговую декларацию неоплаченной.

Правительство ощущало себя под грозящей со всех сторон угрозой разрушительного бунта – всеобщей налоговой забастовки.

– Он говорит, что собирается все продать? – спросила Мадлен.

– Да, все, и развалюху тоже… Ой, простите…

Она ведь говорила о родном доме Мадлен, который построил ее отец. Мадлен бесстрастно отмахнулась: не извиняйтесь. Леонс замялась, а потом решилась продолжать:

– Я думаю, что теперь, когда я сделала все, что вы хотели…

– И что?

– Я бы очень хотела получить назад свой паспорт.

– Мне жаль, но это невозможно.

Леонс горела желанием сбежать из Франции. Она знала, куда поедет и как это сделает, она уже давно все обдумала. Ей не хватало только денег. Их у нее не было. Единственным человеком, у которого она могла бы их украсть, был Жубер, а у того денег уже не было. Оказавшись между двух огней – с одной стороны Мадлен, державшая ее за горло, а с другой – Робер, который дрожал от удовольствия, когда ему приказывали преступить закон, – Леонс уже не представляла, будет ли конец у этой истории.

Кстати, зачем далеко ходить.

Прошло два дня.

Они стояли перед искусно сделанным огромным чугунным сейфом фирмы «Мерклен & Дитлин», который господин Перикур установил перед войной. Величественный, потемневший от времени, с графитовыми и латунными вставками. Сейф был всегда, сколько Гюстав помнил, и когда Жубер приобрел особняк, у него не нашлось смелости заменить его на новый. Это была устаревшая модель, с которой любой опытный взломщик покончил бы одним махом. Робер, заметно утративший сноровку, если когда-либо и имел ее, разумеется, оказался не в состоянии справиться с ним. Стоя на коленях и с жадностью глядя на сейф, он достал какие-то инструменты и принялся царапать металл рядом с замком. Леонс с недоверием следила за его работой: ему редко что-либо удавалось с первого раза.

– Может, пока хватит, дорогой, как думаешь?

– Еще разочек.

Он сделал еще пару дополнительных царапин и отступил, чтобы полюбоваться на результат: ему нравилось.

Тем временем Леонс открыла глобус, в котором, как ей было известно, поскольку она неисчислимое количество раз шпионила за мужем, Жубер хранил большой плоский ключ от сейфа. Она отперла тяжелую дверцу. Они стащили планы, папки, вывалили содержимое ящиков посреди комнаты, как приказала Мадлен. Робер был в восторге – как подросток во время боя на подушках. Воспользовавшись ситуацией, Леонс завладела конвертом, который вечером принес ей огромное разочарование. Она надеялась найти там небольшое состояние, чтобы купить себе паспорт, билет на корабль или на самолет и исчезнуть, оставив Мадлен с ее проблемами. Там оказалось две тысячи франков. Роберу она не сказала: он растратил бы деньги на скачках, не дожидаясь конца недели.

Покончив с порученным ему простейшим заданием, которое на его месте сделал бы каждый, Робер принялся бегать по всему дому, охая и ахая.

– Эй, повнимательней там! – орал он, как будто Леонс не знала помещения.

Он нашел столовое серебро и рассовывал по карманам вилки и ножи.

– Но, дорогой мой, мы не сможем взять это – они слишком тяжелые!

На мгновение он задумался. Вес столовых приборов показался ему серьезным аргументом, но как только Леонс отвернулась, он не смог удержаться и засунул в карман куртки коробку с кофейными ложечками.

Леонс собрала все украшения, обчистила даже кошелек, которым прислуга пользовалась для повседневных трат, с деньгами на хозяйство. Робер продолжил свою прогулку по дому. Он шагал широко, словно любопытный будущий покупатель, пока не наткнулся на большую кровать с балдахином, которой не пользовались с тех пор, как у Леонс появилась своя спальня, а у Гюстава – своя, то есть со дня их бракосочетания. Робер был сражен кремовым навесом, колоннами со скульптурами ангелочков с пухлыми попками, покрывалом с фестонами…

– Это и правда…

Он еще искал подходящее слово, когда к нему присоединилась Леонс.

– Ты что здесь делаешь, дорогой мой?

Не успела она закрыть рот, как он схватил ее и завалил на матрас.

– Нет, Робер, невозможно! – завопила она. – У нас нет времени.

Он бросил куртку на пол, ложечки громко зазвенели, но Леонс даже не успела этого заметить, Робер был на ней.

– Не сейчас, Робер!

Если вернется Жубер, случится катастрофа. Леонс шептала: нет, нет, но в то же время приподнималась, чтобы он снял с нее юбку, и, бог ты мой, как же это ей каждый раз нравилось, а он уже пробуравил ее так, что у нее перехватило дыхание. Если бы в комнате появился Гюстав, она не только не услышала бы его, но и ни на секунду не перестала бы раскачиваться на этом канате, который выжимал из нее слезы. Она издавала протяжные хриплые крики, глаза у нее вылезли из орбит, она рухнула, опустошенная, безжизненная, и сразу же заснула.

– Ну что, не надо было? – спросил Робер.

Сколько же времени она так пролежала? Который час? Она приподнялась на локте. Ай-ай-ай, ну и дела, ну просто сил нет. Она дремала всего несколько минут. Ты не мог бы передать мне юбку? Она смеялась: ну ты и…

Они схватили добычу, спустились.

– Робер!

Леонс указывала на стеклянную дверь.

– Да, вот дерьмо!

Он забыл о том, что должен был сделать.

– Как она там говорила?

Мадлен все объяснила. Ударом локтя Робер вдребезги разбил стекло, они вышли через черный ход в задней части дома и углубились в сад, ведущий на улицу. Леонс чувствовала, что ноги у нее как ватные.

Они не встретили Жубера, который заскочил совсем ненадолго в конце дня, около семи. Ах, господин Жубер – кухарка прямо обезумела. Она только что вернулась, ах-ах, от волнения у нее перехватило горло, господин Жубер. Она как могла пыталась объясниться.

– Где супруга? – спросил он.

Та не видела хозяйку с утра (это ужас, ужас). Он прошелся вдоль приоткрытой стеклянной двери, увидел разбитое стекло, но, только добравшись до своего кабинета (я сразу и не поняла…), осознал масштаб катастрофы. Дверца сейфа широко распахнута (меня это напугало, честно говоря), ящики на полу… Он испытывал такой шок, что не мог собраться с мыслями (и тогда я позвонила в полицию).

– Что? Кому вы позвонили?

Он бы, разумеется, и сам это сделал, но его застали врасплох. Ему не хватало пары минут, чтобы подумать, но было уже поздно.

– Есть кто-нибудь?

Голос доносился снизу. Жубер оттолкнул кухарку, свесился через перила. У подножия главной винтовой лестницы стояли мужчина в гражданской одежде и двое в форме.

– Комиссар Фише. Нас вызвали на ограбление со взломом…

Жубер помолчал мгновение перед тем, как ответить. Полицейский, достаточно пожилой, мощный сутулый тип в бежевом пальто, ждал, пожевывал остаток сигары, повернувшись к стеклянной двери и глядя на разбитое стекло.

– Да, это здесь…

Кухарка смотрела на полицейского поверх перил, закусив сжатую в кулак руку, будто увидела гремучую змею.

– Я полагаю, – сказал комиссар, – что все самое интересное наверху…

Он сделал знак своим агентам, из которых один направился к гостиной, а второй к кухне, сам же медленным шагом поднялся на второй этаж. Жубер изо всех сил старался изображать хладнокровие. Каждая секунда приближала его к новой ситуации, очертания которой лишь теперь начинали для него проясняться. В кабинете, где и так уже царил сильный беспорядок, все внимание привлекал к себе огромный, словно выпотрошенный сейф.

– И никого не оказалось дома? Средь бела дня?

Он повернулся к Жуберу и кухарке.

– У прислуги выходной, – сказала она.

– Но вы-то тут…

– Да, вообще-то, не совсем…

Теперь, когда ей дали возможность объясниться и когда наконец нашелся человек, готовый ее выслушать, она воспрянула духом.

– Я весь день занималась покупками. Хозяйка мне дала длиннющий список…

– Хорошо, – оборвал ее Жубер, – а теперь оставьте нас, Тереза. Я сам поговорю с господином полицейским.

Считая полицию бо́льшим авторитетом, чем хозяин, она бы предпочла получить разрешение комиссара, но тот был поглощен детальным изучением дверцы сейфа, которую разглядывал через круглые очки, которые держал как лорнет.

– Ну же, Тереза… – поторопил Жубер.

– И много там было денег? – спросил полицейский.

– Очень немного. Несколько тысяч франков, я еще все подсчитаю.

– Может быть, какие-то ценности?

– Да, то есть нет, впрочем, смотря что называть ценностями…

– Ну, вещи, которые стоят денег.

– Я должен подсчитать убытки…

– Это необходимо. Для заявления. Для подачи иска… У хозяйки дома, вероятно, есть украшения…

– Спрошу у нее…

Выбор дня, когда прислуга отсутствует, удаление кухарки, ясно, чьих рук это дело: Леонс сбежала со всеми деньгами, ну или по меньшей мере с тем, что от них оставалось.

– Она, должно быть, у подруги и скоро возвратится.

Комиссар вновь вышел в коридор, попытался сориентироваться.

Ни одна комната не была разорена так, как кабинет, за исключением спальни, обставленной весьма по-женски (спальня хозяйки, осмелюсь предположить…), все ящики там были открыты, а шкатулка для драгоценностей лежала перевернутой на туалетном столике. Затем полицейский тяжелым шагом спустился по лестнице и вновь подошел к стеклянной двери. Он убрал очки в карман и почесывал затылок.

– Любопытно… Обычно взломщик забирается в дом снаружи. И когда он разбивает стекло, осколки оказываются внутри. А тут все наоборот, очень странно.

Жубер приблизился, скорчил гримасу, которая должна была выразить его удивление подобным фактом.

Один из агентов вернулся из кухни:

– Кухарка сказала, что забрали деньги на хозяйственные расходы.

Комиссар вопросительно посмотрел на Жубера.

– Это средства, которые мы выделяем на каждодневные траты. Там никогда много не бывает, самое большее несколько десятков франков.

Полицейский задумчиво сделал несколько шагов, вошел в большую столовую, где ящики буфетов тоже были оставлены открытыми.

– В кухне тоже все перевернуто вверх дном?

– А, нет, шеф, наоборот, все хорошо прибрано!

– Любопытно, не так ли? – Он смотрел на Жубера. – Такое впечатление, что вор знал, где что лежит, не стал искать драгоценности и деньги кухарки, он двигался напрямую и без всякого колебания…

В головах обоих мужчин элементы складывались в единую картину и примерно одинаковым образом.

– И потом, на сейфе заметны царапины, – сказал Жуберу комиссар, поднимая указательный палец к потолку.

Жубер развел руками: не понимаю…

– Когда взламывают сейф, случается, что инструмент соскальзывает. Можно поцарапать ну один, ну пару раз. А если взломщик очень неловкий, там оказывается четыре или пять царапин, понимаете, но редко когда десять или двадцать. По опыту скажу, что человек, у которого инструмент так часто соскальзывает, не смог бы открыть такой сейф. Тут нужна сноровка… Складывается впечатление, что эти царапины сделали чуть ли не нарочно. Чтобы изобразить кражу со взломом.

– Вы обвиняете меня в…

– Совсем нет! Я лишь констатирую факты, пытаюсь разобраться, вот и все. Обвинять вас, уважаемый, даже и не думайте…

И тем не менее он явно об этом думал.

– Но видите ли, когда совершают налет на такой дом, когда подворачивается редкостная удача, что средь бела дня дома никого нет, то грабители являются прямо с ящиками для денег и припарковывают где-нибудь поблизости грузовик, чтобы увезти все ценное.

Он приблизился к одному из ящиков.

– И не хватают кошелек кухарки, оставив все столовое серебро…

Полицейский заметил, что его собеседник уже не следит за ходом разговора. Казалось, у того в голове роятся какие-то свои мысли.

– Ну ладно, составим отчет. А вы подытожьте, что украдено, и занесите список в полицейский участок. И чем раньше, тем лучше.

Гюстав все еще размышлял, когда полицейские ушли. Он встряхнулся и заметался по дому, по дороге распахивая двери. И правда, больше ничего не пропало. Он вернулся к себе в кабинет.

Леонс приходила, чтобы украсть деньги, и не нашла их. Он мерил комнату большими шагами, давя предметы, разбросанные на полу. Но зачем она унесла документы, планы? Что за абсурд! Все это не представляет для нее никакой ценности, она никогда не сможет извлечь денежной выгоды из его бумаг! Если только она не спуталась с кем-то из конкурентов, но и тут все обернется против нее, ведь ей не дадут и одной тридцатой от их ценности! Кто ее к этому принудил, любовник? Жубер тряхнул головой. Зачем думать об этом, нужно сконцентрироваться на главном.

Ситуация весьма напряженная.

Его супруга сбежала. Он принес в жертву свое предприятие. Вместе с планами и патентами только что пропал весь его масштабный замысел.

У него остался только особняк Перикуров. Этого мало.

Как все могло развалиться до такой степени? И так быстро.

Эта театральная постановка его тревожила. Ему никак не удавалось понять ее смысл, осознать непривычную ситуацию, в которой он оказался.

Мадлен отодвинула все, что явно не представляло интереса. Все самое главное находилось в двух толстых папках. На первой сам Жубер в раздражении набросал (вероятно, в тот день у него было плохое настроение): «Отклоненная версия». Должно быть, эта папка имела отношение к исследованиям, которые он забросил в мае. На второй папке было написано: «Текущие разработки».

Мадлен незаметно положила их на диванчик рядом с собой, подавила желание выразить свое удовлетворение ситуацией. Превосходно. Однако она остереглась от какой бы то ни было демонстрации чувств в присутствии Леонс. Что касается Робера, он считал ворон. Видя их вместе, многие задумывались о том, каким образом эти два существа нашли друг друга и даже поженились. И действительно, есть вещи, которые пониманию недоступны.

Мадлен ограничилась улыбкой:

– Вам понадобится где-то скрыться, Леонс. Сменить отель.

– Зачем?

В ее голосе послышались нотки паники. Сначала Мадлен заставляет ее ограбить собственного мужа, а теперь пытается сделать из нее беглянку…

– Мы живем на улице Жубера! – сказал Робер.

Он все еще был в восторге от этой своей находки.

– Помолчи, дорогой, – раздраженно сказала Леонс, положив красивую ладонь на его руку. Она посмотрела Мадлен прямо в глаза. – Во-первых, если нам придется устраиваться в другом месте, то на какие деньги?

– Ах да, поговорим и об этом… Действительно, скажите мне, Леонс, разве, кроме планов, в сейфе вашего мужа номер два не оказалось… кое-чего еще?

– Вообще ничего, правда!

Леонс почти выкрикнула эти слова. Она была явно разочарована.

– Ничего… Примерно сколько? – настаивала Мадлен.

Робер дышал на свой бокал и кончиком носа рисовал на запотевшем стекле узоры.

– Чего – сколько? – спросил он.

– Дорогой! Это наши женские разговоры!

Робер поднял руки: а, ну это святое, все эти женские истории. Он повернулся к официанту, чтобы заказать еще пива, был бы там бильярд, он бы пошел попытать счастья в игре.

Мадлен с улыбкой посмотрела на Леонс:

– Итак…

Леонс уставилась на руки. Две, ответила она, показав ответ на пальцах.

– Вы точно уверены?

– Ну да, уверена!

– Уверены в чем?

Опять Робер. Леонс повернулась к нему:

– Дорогой, ты не мог бы нас оставить на минутку, пожалуйста?

Раз им охота поговорить о женском, Робер счел своим долгом показать, что он настоящий джентльмен, и встал:

– Если вас это не обеспокоит… не забеспокоит вас… не побеспокоит вас, дамы, пойду-ка я курну.

– Да идите уже, – сказала Мадлен. И как только он ушел, добавила: – Леонс, прежде всего, умоляю вас, – она схватила ее за руки, – скажите… Как вы можете жить с таким типом?

Что касается секса – в этом деле она не способна была устоять перед Робером, – тут Леонс легко могла объяснить свою позицию, однако воспоминание о дурных делах, в которых она чувствовала себя виновной, помешало ей проявить нелюбезность. Поэтому она ограничилась тем, что по одному высвободила пальцы из рук Мадлен, как будто собиралась их посчитать:

– Дорогая Мадлен, в плане, ну, скажем… интимном, уверяю вас, что вы не задавали бы мне такой вопрос, если бы нашли подобного типа.

Это было жестоко, и обе об этом знали. Они разъединили руки.

– Мне нужен паспорт, – заявила Леонс.

– Через несколько дней я вам его отдам, но он уже не будет иметь никакого действия. Хуже. Он приведет вас прямо в тюрьму.

Леонс побледнела. Неужели конец? Отсутствие паспорта означало невозможность побега, а значит, крах всех надежд. Как у утопающего в последние мгновения жизни, у нее перед глазами пронесся путь, который, начиная с детства, привел ее сюда, в это кафе: испытания, отец, Касабланка, горести, беременность, секс, мужчины, побег – и Робер, Париж, Мадлен Перикур – и Жубер…

– Когда вы меня отпустите?

– Скоро. Через несколько дней вы будете свободны.

– Свободна! А на какие деньги?

– Да, я знаю, жизнь – нелегкая штука. Радуйтесь хотя бы тому, что я не отправляю вас за решетку…

– Откуда мне знать, что вы этого не сделаете, когда я больше не буду вам нужна?

Мадлен долго не сводила с нее глаз.

– Да ниоткуда. Кстати, я вам этого никогда и не обещала. И чтобы избавить меня от соблазна вас туда отправить, советую сотрудничать со мной…

Мадлен вошла в комнату Поля:

– Скажи-ка, котенок…

Стояла теплая ночь, все окна были открыты, и воздух снаружи проникал внутрь небольшими теплыми волнами, как будто что-то нашептывающими на ухо.

– Я хорошенько подумала. Тебе бы хотелось поехать в Берлин послушать Соланж?

Поль закричал:

– Ма…мама!

Он сжал мать в своих объятиях. Она засмеялась:

– Ты же меня задушишь, дай же мне вздохнуть, да боже ж ты мой!

Поль посерьезнел и схватил свою грифельную доску.

«А деньги? У нас же нет денег!»

– У нас их и правда немного. Но с тех пор как мы здесь, я потребовала от тебя стольких жертв, ты больше не покупаешь пластинки, ты не поехал ни в одно путешествие, несмотря на приглашения… Ну и вообще, в конце-то концов… – Она посмотрела на него любящим взглядом. – Итак? Как насчет Берлина?

Поль завопил от радости. Торопливо вошла Влади:

– Wszystko w porządku?

– Да, вс…все в по… хорошо, – закричал Поль, – мы едем в… Бер…лин!

Тотчас усомнившись, он схватил доску и быстро написал: «Мама, так это же послезавтра! Мы ни за что не успеем!»

Мадлен, как фокусник, поискала в рукаве и вынула оттуда три билета на поезд. В первом классе. Поль нахмурился. Тому, что мать придумала это путешествие в последний момент, он еще мог найти объяснение. Но то, что она купила самые дорогие билеты, поразило его. И уж то, что один билет выписан на имя Леонс Жубер, показалось ему, честно говоря, загадочным и таинственным. Поль почесал подбородок.

– Официально я с тобой не поеду. Ты поедешь с Влади.

– W porządku!

– Что она говорит? – спросила Мадлен.

– Она со…согласна.

– Но я должна кое-что тебе объяснить, потому что… мне понадобится твоя помощь.