Шарль был убежден, что он мужчина экономный, поскольку каждая трата – коробка сигар, ужин в «Гран Вефур», вечер в борделе – воспринималась им как исключительная, и ему никогда не приходило в голову, что сумма исключительных трат может превосходить его возможности. Здесь, как и в политике, он применял технику козла отпущения, виноватый всегда находился. Его жена Ортанс была идеальной мишенью.

В представлении Шарля ничто так ярко не иллюстрировало его невезучесть, как брак с ней. Это злополучное событие, в котором, по его убеждению, не было его воли, роком нависло над всей его жизнью. Ортанс утомляла его. К счастью, есть дочки. Хотя и с этой стороны были не только радости. Специалисты, пытающиеся справиться с проблемными зубами Розы и Жасинты, один за другим пришли к выводу, что требуется полное удаление. Дни в больнице, подарок за каждый зуб и две превосходные челюсти, которые за такие деньги вполне могли бы быть из чистого золота. Теперь дочери щеголяли подозрительно ровными зубами довольно неприятной снежной белизны, как восковые фигуры музея Гревен. Для девушек, все детство лишенных возможности улыбаться, настало время реванша. На поздний подростковый период пришлось время демонстрации искусственных зубов, которые, увы, оказались не так хорошо подогнаны к челюстям и частенько выскальзывали, отваливались, резко выпрыгивали изо рта. Становилось ясно, что требуется непрестанно вести борьбу за удержание зубов на месте. Сейчас его худеньким, кривоногим девочкам с бледной кожей и высокими, заостренными, как у матери, грудями было по девятнадцать лет. Шарль считал своих дочерей самыми прекрасными и не понимал, почему у них так мало поклонников и ни одного претендента на руку и сердце. Причина, по его мнению, крылась в недостаточном приданом. А это, как всегда, возвращало его к денежному вопросу.

Ортанс тратила на поиск потенциальных мужей всю присущую ей энергию. Чаепития с танцами, балы, приемы, приглашения, выходы в свет, рауты – не пропускалось ничего, лишь бы Роза и Жасинта нашли себе достойную партию, но их преследовали лишь неудачи и разочарования. Однако Шарль полагал, что его «сокровища» обладают важными преимуществами. Они и правда неважно танцевали, зато прилично вели себя за столом, а так было не всегда. Чтобы исправить осанку, им нанимали учителей, и девочки уже не так сутулились, как раньше. Для общения в свете им купили разговорники, содержание которых они выучили наизусть. Единственная сложность для них заключалась в том, чтобы в нужный момент вставить нужную тему. Так, Роза как-то пустилась в длинный пересказ страницы про Египет, хотя говорили про Церковь, но инцидент не имел продолжения. В тот год девочки помешались на макраме, дом наполнился салфетками, шторками, скатерками и другими вещичками, одна прелестней другой. Несмотря на это, никто так и не появился. Не понимаю! – говорил Шарль, это было выше его разумения. Поскольку близняшки совершенно идентичны, может быть, претенденты думают, что надо жениться сразу на обеих – такова была теория Ортанс…

Шарль прикрывал глаза: какой же она бывала глупой, просто невероятно.

Когда в середине февраля Ортанс объявила Шарлю, что посредством ухищрений и намеков, о тонкости которых можно только догадываться, ей удалось привлечь к близняшкам внимание госпожи Креман-Герен, сын которой, двадцатилетний Альфонс, готовится к поступлению в Высшую школу, Шарлю показалось, что забрезжил свет в конце туннеля.

Знакомство состоялось вечером. Он не торопился домой, принял нарочито безучастный вид, полагающийся будущему тестю, чьего согласия с нетерпением ждут.

Его встретила Ортанс.

– Он здесь… – прошептала она.

Жена немного сутулилась из-за болей в животе, которые старалась скрывать, потому что знала, что это раздражает мужа, но на лице у нее светилась лихорадочная, чуть взволнованная радость.

Шарль, насколько возможно, уже размышлял об этой встрече между молодыми людьми и испытывал к этому Альфонсу, которого ни разу не видел, снисхождение и искреннее сочувствие, ибо представлял в такой ситуации себя: надо же, предстоит выбрать одну из двух совершенно одинаковых девушек. Ну и проблема, даже он бы не знал, как к этому подойти.

Ортанс тоже понимала эту трудность и убедила Розу и Жасинту, которые отказывались одеваться по-разному, хотя бы вплести в волосы ленты разного цвета. Выбор проще не станет, но их можно будет различить. После нескончаемой дискуссии было решено, что Роза возьмет зеленую ленту, а Жасинта – синюю.

Первая так обильно замотала свою шевелюру, что она исчезла под глубокими, как черпак для супа, воланами ленты, что придало ей вид уборщицы в психиатрической больнице. Чтобы отличаться от сестры, Жасинта утыкала свою прическу шпильками, удерживающими лоскуты витых лент. Ее волосы теперь дыбом стояли на голове, будто она пребывает в постоянном ужасе.

Шарль вошел.

Он сделал всего лишь шаг и остановился. От изумления у него екнуло сердце.

Юноша сидел в кресле, сдвинув колени и сложив на них руки.

Напротив него сидели рядышком на банкетке Роза и Жасинта.

Шарль переводил взгляд с предполагаемого претендента с испуганными глазами на наряженных по торжественному случаю дочерей. Он рассматривал этого Альфонса, худощавый, стройный, с вьющимися темными волосами, светлыми глазами, красивым чувственным ртом, и сидящих напротив него близняшек в одинаковых тюлевых платьях с оборками и глубоким декольте…

Открытие поразило его.

Ибо юноша был необыкновенно хорош собой.

Ибо он никогда прежде не видел своих дочерей в подобных обстоятельствах, готовых на любое предложение и горящих желанием понравиться.

Он вдруг осознал, как они безобразны.

Они улыбались во все свои вставные зубы, и еще эти впалые щеки и груди, эти тощие коленки. Возбужденные приходом претендента, трепещущие, как птички, они приоткрыли губы и сдавленно хихикали, так что ощущалась их похоть, которую невероятное сходство, удваивающее уродство, делало особенно непристойной.

Как Шарлю удавалось не обращать на это внимания? Его вчерашняя слепота, как и сегодняшнее прозрение, объяснялись просто: он любил дочерей, он их безумно любил. Ему захотелось выгнать этого юношу, прижать девочек к себе. Открытие было горьким до слез. Как они нелепы! Ему хотелось провалиться сквозь землю.

Свидание стало мукой.

Ортанс предложила дочкам сыграть на пианино в четыре руки, Альфонс мило улыбнулся, но не произнес ни слова. Они выдавили из инструмента неузнаваемый мотив. Юноша беззвучно захлопал, девочки сделали легкий реверанс. Роза чуть не рухнула на пол, но устояла на ногах. Потом они добежали до банкетки и устроились там, как курицы на насесте. Аромат их кокосовых духов разлился по комнате.

– И что? – спросила Ортанс.

Улыбнувшись, она обнажила все свои зубы, тоже не очень-то красивые. Яблочко от яблони недалеко падает, подумал Шарль.

Альфонс уже ушел.

– Спасибо, – сказал он у двери, – я очень… приятно провел время.

Шарль пристально на него посмотрел, тот не только красив и элегантен, но еще и вежлив. О таком зяте можно только мечтать.

– Ну, старина, – сказал он, – идите домой, с вас уже хватит.

Они пожали друг другу руки. Вдруг у Шарля мелькнула неизвестно откуда взявшаяся догадка.

– Вас интересует политика, Альфонс?

Лицо юноши озарилось.

– Хорошо, – сказал Шарль, – посмотрим, что можно для вас сделать.

Ортанс считала, что все прошло отлично, и была полна надежд. Тем лучше, подумал Шарль, тебе будет чем заняться. Она пошла за ним в спальню. Он раздевался. Он так и не поел: аппетита не было.

– Жаль, что он единственный сын, этот Альфонс, будь у него брат…

– Слушай, Ортанс, – бросил ей Шарль, снимая трусы, – оставь меня в покое. У меня завтра полно работы.

Ортанс махнула рукой: понимаю, понимаю, и вышла.

Какой хороший день она провела!

Просьба Гюстава Жубера о конкретной поддержке его инициативы в авиастроении очень беспокоила Андре. Вспоминая годы, проведенные рядом с Мадлен Перикур, не стоило ли опасаться, что скверные слухи о мужчине, который позволил содержать себя богатой наследнице, распространятся и разрушат его репутацию?

Пойти навстречу этой просьбе показалось ему менее рискованным.

Ну вот. Андре сделал то, о чем его просили.

А на следующий день он получил визитку с эмблемой «Французского Возрождения» без единого слова благодарности, но с поздравлением за эту «отличную и абсолютно справедливую статью».

Андре встал на сторону Гюстава Жубера. Но сделал это под давлением и по принуждению.

При первой же трудности – Жубер мог не сомневаться – Андре перейдет ему дорогу.