ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава 1
НА АЭРОДРОМ!
В Институт электроники и телевидения приехал старый радиоинженер Борис Захарович Дерябин. После недолгого разговора с директором Бориса Захаровича привели в лабораторию к Пичуеву.
Это было на другой день после того, как Гораздый и Усиков приходили к нему за помощью.
Непонятное, двойственное чувство испытывал Пичуев, встречая старого инженера. Еще студентом слушал его лекции, учился по его учебникам и втайне завидовал человеку, когда-то работавшему в Нижегородской лаборатории, где были созданы первые в мире мощные радиолампы. На волжском берегу начиналась советская радиотехника.
И вот сейчас перед Вячеславом Акимовичем сидит старик с усталыми глазами, прикрытыми стеклами очков, дрожащей рукой пощипывает редкие седые усы и тусклым голосом говорит о цели своего посещения.
Ничто его не трогает. Все осталось позади - и слава и смелые дела. Учебники Дерябина устарели. Написаны новые, возможно его бывшими учениками. Некоторые из его студентов стали видными учеными, докторами и кандидатами наук, руководителями лабораторий, вроде самого Пичуева. А старый инженер уже давно бросил кафедру в радиоинституте, где читал телемеханику, удалился на «покой», в маленькую лабораторию, и сейчас возится потихоньку с радиозондами и метеоприборами. Скучная судьба!
Вячеслав Акимович относился к старику Дерябину с чувством искреннего уважения за прежние дела, но в то же время жалел его, как неудачника. Такое блестящее начало - и такая бездарная, серенькая жизнь! Двадцать лет молчит Дерябин: ни одной напечатанной работы в журнале, ни книги, ничего. Иногда в юбилейные даты в какой-нибудь статье вспомнят старика как сподвижника знаменитых русских радиоинженеров, причем многие читатели так и не знают, живет ли на белом свете Борис Захарович Дерябин или давно уже нет его.
- Извините, я вас перебью, - мягко проговорил Пичуев, когда представитель института метеорологии стал подробно излагать пункты технических условий. - На каких волнах должна работать установка?
Дерябин снял очки и удивленно взглянул на молодого инженера: «Шуточки изволите шутить!»
- По-моему, я выразился достаточно определенно. Никто не разрешит нам занять широкую полосу на коротких волнах.
- Согласен. Значит, речь идет об ультракоротковолновом диапазоне?
- Да, в первом варианте. Затем подумаем о дециметровых волнах.
- Но вы подумали о дальности?
Борис Захарович смерил недовольным взглядом дерзкого юнца. Не успел в инженеры вылупиться, а уже старшим указывает, подсмеивается… Да если бы он, Дерябин, не думал о дальности, то разве пришел бы сюда с заказом? «Ах, эта молодежь!» - подумал он, точь-в-точь как тридцатилетний Пичуев, когда разговаривал со студентами-изобретателями.
- Вы что-нибудь слыхали о конструкции Пояркова? - спросил в свою очередь Дерябин.
- Впервые слышу эту фамилию. Насколько я помню, она не встречалась в радиолитературе.
- Вот то-то и оно, что в литературе! Кстати, вы у нас в метеоинституте когда-нибудь бывали?
Пичуев вздохнул. Смешной старик! Сейчас будет рассказывать о каком-нибудь технике из метеоинститута, который вдруг ни с того ни с сего решил проблему дальности телевидения…
- Видите ли, - начал Вячеслав Акимович, приглаживая торчащий вихор на затылке и думая о том, как бы не обидеть гостя, - мы получаем отчеты из смежных институтов, близких нам по специальности, но интересоваться, что делается в области… ну, допустим… предсказывания погоды или… консервирования продуктов - что тоже дело не маленькое, - нам как-то не приходилось. Вы же понимаете, - подбирал он слова, - не наше дело.
- Наконец-то я вас узнал! - с невидимым облегчением проговорил Дерябин, вновь надевая очки. - Думаю - где же я встречал этого молодого человека? Ума не приложу. А когда сказали «не наше дело», сразу вспомнил. Признавайтесь: телемеханику мне сдавали?
- Очень давно.
Пичуеву не хотелось поддерживать этот разговор. Ну, сдавал. Ну, тройку получил… Очень странно напоминать взрослому человеку о мокрых пеленках его детства! Мало ли что бывает в этом возрасте…
- Виноват я перед вами, - строго глядя на молодого инженера, говорил Дерябин. - Каюсь. Не сумел, старый хрыч, требовать. Студент вы были старательный и способный. Математик. Теорию передающих устройств знали. Приемники знали. Все основные дисциплины сдавали на пятерки. А как дело дойдет до прикладной радиотехники или, скажем, механики, технологии, химии, то, прошу прощения, спустя рукава относились вы к этим предметам. Не родные они вам были, пасынки.
- Однако я все-таки занимаюсь телевидением, - чуть усмехнувшись, возразил Пичуев, поднося спичку к трубке. - Прикладная радиотехника! Да еще какая! Обнимает десятки дисциплин. Правда, метеорология и высотные зонды меня мало трогают. Что ж теперь делать! Человек я земной, скучный.
- Допустим, - согласился Дерябин и, заметив, что его бывший студент недовольно передернул плечами, сказал в оправдание: - Старики не всегда гладят по шерстке. Прошу извинения. Вам, наверное, кажется, мелким и неинтересным делом я занимаюсь - погодой.
- Нет, почему же? - равнодушно заметил Вячеслав Акимович, - Как всякий труд…
- Можете не продолжать, - старый инженер резко оборвал ненужную фразу, сказанную Пичуевым из вежливости. - Не о том речь идет. Я бросил лабораторию в крупнейшем институте страны, расстался с кафедрой и студентами вовсе не затем, чтобы смирно доживать свои дни в тихой обители, где седобородые старички колдуют над приборами и предсказывают на завтра дождливое утро или ясный день.
Пичуев удивленно посмотрел на вдруг помолодевшего старика. Есть, оказывается, в жизни даже у самого скучного, сухого человека одна большая любовь, которую он никогда не сможет скрыть от других. Это любовь к своему делу.
- Я к вам не лекции пришел читать, - размахивая очками, продолжал Дерябин. - Но должен напомнить, молодой человек, что многие загадки дальнего приема телевидения объясняются погодой. Полезно, значит, приехать к нам в институт или нет? Полезно. Но это частность. А если бы вы меня спросили, почему я, потомственный радист, возился еще с искровыми разрядниками, - и вдруг на склоне лет пошел в оракулы?
Вячеслав Акимович выпустил вверх облачко дыма.
- Зря вы обижаете своих коллег. Прогнозы все-таки точны.
- Вот именно «все-таки»! А они должны быть абсолютными. Мы пока еще не привыкли к точности диагноза в медицине и прогноза в науке о погоде. Из всех ученых чаще всего ошибаются врачи и метеорологи.
- Верно подмечено. Напрашивается вывод, что труднее всего изучить человеческий организм и явления воздушной стихии.
- Которые, как правило, рождаются на земле, - добавил Дерябин. - Это понятно. И дожди, и ветры, и туманы - все от нее, матушки. Знаете, как изучают местные грунты? Бурят скважину и специальными наконечниками достают из подземных глубин так называемые керны - столбики породы. На одной глубине находится песок, на другой - глина разной структуры, разной влажности. Дошли до воды - тоже берут пробу. Во многих местах надо проследить грунтовые воды. А разве мы, метеорологи, не занимаемся тем же самым? Не изучаем движение влаги, но только в другой среде - в атмосфере?
- Но, кроме этого, вас интересуют и ветры, и температура, и давление.
- Так же как и гидрогеологов движение песков, нагревание почвы и так далее. А практически и нас и их интересует вода. Мы изучаем облака, как гидрогеологи исследуют водоносные пески. Мы берем из различных глубин атмосферы пробы воздуха, а они - породы из недр. Если хотите, мы тоже ставим буровые вышки: луч радиолокатора как бы просверливает толщу неба, и тогда мы видим на экране дождевую тучу, то есть опять-таки скопление воды, движущееся в определенном направлении… Не знаю, сколь убедительны мои примеры, но я себя чувствую представителем одной науки - гидрологии.
Вячеслав Акимович задумался. Он понял, что этот старик с трясущимися руками принадлежит к тем людям, которые настолько влюблены в свой труд, свою профессию, настолько убеждены в ее особой полезности, что пытаются рассматривать ее не как одну из многих отраслей науки, промышленности, культуры, а совсем иначе, с новой, подчас необычной точки зрения. Так художник смотрит на картину прямо и сбоку, издали и вблизи, днем и вечером, при разном освещении. Он подтащит ее к окну, затем спрячет в глубине комнаты, посмотрит из двери. И кажется ему, что видит он в этом творении все новые и новые особенности.
Дерябину далеко за шестьдесят. Он пришел в незнакомую для него область науки и с грузом годов и с теми знаниями, которые, казалось бы, трудно использовать в изучении воздушного океана. В чем сила старого радиоинженера? Нет, конечно, не только в большом опыте и глубоких теоретических познаниях. Кое-какой опыт и вполне приличное знакомство с теорией были и у самого Пичуева. Без ложной скромности он мог в этом признаться.
«Чего же мне не хватает? - спрашивал себя Вячеслав Акимович, слушая своего бывшего преподавателя. - Старик инженер, или, как он себя называет, «потомственный радист», приходит в незнакомый институт, где люди оперируют понятиями, ничего общего не имеющими с радиотехникой: циклон, антициклон, изобары. Приходит гостем, а вскоре чувствует себя как дома. Он придумывает новые радиозонды, буравит небо радиолокаторами, посылает в заоблачные высоты управляемые ракеты. Он, как говорится, «свой человек» в атмосфере, и она для него так же известна, доступна, как земля, по которой он ходит. Геология одна из самых старых наук. Наука об атмосфере родилась недавно. Но Дерябину все равно, он уверен, что метеорологи так же не имеют права ошибаться, как и геологи. Современная техника - это вам не ручной бур, и если человек может достать щепотку породы из глубины в несколько километров, то он достанет и пузыречек воздуха с высоты многих десятков километров».
Дерябин продолжал рассказывать о значении телевидения для исследования атмосферных явлений, говорил о новой ракете с метеоприберами и, наконец, о том, как спорил с ее конструкторами.
- Понимаете, - досадовал он, нервно пощипывая усы, - выбрали совсем не то горючее, пришлось увеличить баки. Мне на всю телемеханику и передатчик совсем чепуховое местечко отвели, не втиснешься. Тут я и говорю: «Мы сами грамотные. Почему взяли смесь не в той пропорции?… Ах, вес хотели облегчить?» Насчет скорости тоже крупно поговорили…
Понял тогда Вячеслав Акимович, в чем была сила старого радиста. Понял, чего ему самому не хватает, - нет у него широкого технического кругозора, не умеет он подойти к своим работам с другой, непривычной ему стороны, посмотреть свежим взглядом человека иной специальности. Не может он найти решение, не предусмотренное ни справочниками, ни радиожурналами, ни «Основами радиотехники» - толстой истрепанной книгой, оставшейся у него со студенческих лет. Есть множество задач, которые никогда не будут решены, если ты не выйдешь за дверь лаборатории, не увидишь, сколь огромен и многообразен мир. Старый радист, наверное, часами бродил по степям и полям, останавливался у каждого бурового станка, осматривал, как он рассказывал, наконечники, желонки с клапанами, залитые парафином керны, взвешивал, подкидывал их на руках и думал о том, как проще запаивать ампулы с пробами воздуха, взятыми на заданной высоте. Наверное, подолгу он беседовал с геологами-разведчиками, техниками, лаборантами, наблюдал, как исследуется фильтрация грунта, процент поглощения влаги, но мысли его были там, в небе, в облаках. На них он глядел сквозь очки и думал, что все небо должно быть исследовано точно, безошибочно, как почва под ногами, причем тоже каким-нибудь особым методом поглощения, но не влаги, а миллиметровых волн.
Тридцатилетний инженер, начальник лаборатории столичного института, способный ученый, который за последние годы опубликовал несколько интересных работ, Вячеслав Акимович Пичуев сейчас искренне завидовал человеку вдвое старше его, когда-то известному инженеру Дерябину, бывшему своему преподавателю, а теперь скромному сотруднику лаборатории метеоприборов.
Зависть была настоящей, глубокой и благородной. Молодой исследователь не завидовал ни славе, ни положению. Все это рано пришло к нему. Кроме того, в отличие от Дерябина, он обладал и молодостью и здоровьем. Впереди, как ему казалось, длинный ряд нескончаемых лет жизни. Всем был доволен Пичуев. Созидающий труд, уважение друзей и старших товарищей, полная обеспеченность, квартира с балконом на седьмом этаже, библиотека, своя «Победа»… Правда, Пичуев был одиноким, не приходила к нему настоящая любовь. Он ждал ее, но не очень мучился ожиданием, считая, что в жизни это далеко не самое важное.
Чего еще желать? Чему завидовать? Если бы Пичуев мог перенять у скучного, сухого лектора, каким в аудитории тогда казался Дерябин, его особое умение видеть - изнутри, издалека, с любой, даже зыбкой площадки, с чужих балконов двадцатого, тридцатого этажа, - видеть решение не только со своего привычного места, то счастье было бы полным.
«А если подняться так высоко в своей науке - например, радиотехнике, чтоб всюду видеть горизонт? - подумал Пичуев. - Нет, скроются из глаз детали, не заметишь нужных мелочей. К ним надо подходить поближе, постоянно выбирать иные точки обзора. Возможно, лишь тогда и найдется смелое решение?»
Вячеслав Акимович дождался, когда гость заговорил о конкретном задании, и спросил:
- Значит, повышение дальности телевидения вы предлагаете решать не обычным радиотехническим путем, а по-новому? Какая же наука нам поможет?
- Комплексная. - Дерябин, помолчав, пригладил редкие седые волосы над ушами. - Мы с детства напичканы разными легендами о неожиданных открытиях. Падающее яблоко Ньютона, ванна Архимеда… Мы знаем, что в старину изобретатели учились у природы. Она им подсказывала конструкции машин, самолетов, подводных лодок. Не так уж давно Жуковский изучал полет птиц. Но сейчас трудно себе представить инженера, который, получив задание разработать принципиально новый транспортер, вдруг побежит в ближайший сквер искать сороконожку.
Борис Захарович заметил протестующий жест Пичуева и сказал, что природа может иногда подсказать - бывают такие случайности, - «о смелые изобретения чаще всего рождаются в результате постоянного общения вдумчивого исследователя, конструктора с самой разнообразной техникой и благодаря систематическому знакомству с успехами советской и зарубежной науки.
Пичуев, подавив вздох, положил потухшую трубку на пепельницу.
- Выходит так, - сказал он, - в наше время инженер должен быть универсалом.
- Избави бог, чудак вы этакий! - Дерябин замахал на него руками. - Должен быть просто образованным человеком… Как говорится: «Надо знать все об одном и понемногу обо всем». А самое главное - воспитывать в себе нетерпеливое любопытство.
- Любознательность? - уточнил Пичуев.
- О нет! Именно любопытство! От слова «пытать», «испытывать». Действенная форма. Советский ученый, инженер не может быть только «кладезем премудрости». Он активно пользуется своими знаниями. А любопытство у нас хорошее. Показалась на улице новая марка советской машины - сотни глаз провожают ее. Остановилась - сборище. Вы думаете, это автомобилисты?
- Не все, но многие.
- А мальчишки?
- Мечтают об этом, - усмехнулся Вячеслав Акимович.
Дерябин спустил на кончик носа очки и укоризненно посмотрел на молодого инженера.
- Не спорьте, миленький. Ох, уж эта строптивая юность! Оставим в покое автомобили, телевизоры и холодильники. Помимо любопытства, здесь играет роль и другое: рано или поздно люди становятся собственниками этой техники. Тоже хорошо… Но что вы скажете, когда люди буквально любуются работой какой-нибудь «машины чистоты»? Забавная конструкция? Не видели? Она механическими руками сгребает снег и подает его на транспортер. Эти же любопытные не отрываясь смотрят на комбинированный агрегат со стальными вращающимися щетками, интересуются мощностью водяных струй, смывающих грязь с асфальта. Неужели вы думаете, что каждый из любопытствующих собирается затащить эту машину к себе в квартиру? Скажем, вместо пылесоса?
- Сомнительно. - Пичуев вежливо улыбнулся.
- То-то, дорогой мой! Вас я, наверное, не встретил бы возле такой машины. Солидность не позволяет? А?
- Какая там солидность? - Молодой инженер немного смутился. - Если потребуется, я всегда могу ознакомиться с такой машиной, найти ее описание и чертежи в журнале коммунального хозяйства.
- Еще бы! Можете поехать на завод, поговорить с конструкторами, узнать технологию. Все, что хотите! Никто ничего от вас не скроет. Но это, как вы сказали, «если потребуется». - Дерябин сурово взглянул на упрямца. - А я не о том говорю. Молодого инженера, уж коли он хочет сделать в своей жизни что-либо путное, должна интересовать самая разнообразная техника. Вы садитесь в дизельный автобус и продолжаете думать, ну, к примеру, о дистанционной настройке телепередатчика. Загляните, дорогой Мой, не в карманный справочник, а в кабину шофера - ведь он электрически управляет мотором, который находится сзади. Обратите внимание на приборную доску, понаблюдайте, какими ручками управления пользуется шофер. Потом посмотрите в окно. Вдали строится дом. Движется кран по рельсам, на тросе поднимается контейнер с кирпичом. Высоко в кабине сидит крановщик. Надо бы и с ним познакомиться, посмотреть, как он там работает. Кто знает, не подскажет ли эта чуждая вам техника новое решение в телевидении? - Борис Захарович поправил очки и спросил: - Вы на заводах бывали?
- Много раз. Вызывали на радиозавод для консультации.
- А вниз спускались?
- Почему вниз? Не понимаю. Мне показывали сборочные цехи.
Дерябин пояснил, что внизу, в первых заводских этажах, обычно находятся заготовительные цехи с тяжелым оборудованием. И на месте молодого инженера он бы не упустил случая как следует познакомиться с работой всех цехов.
- Ведь это огромная книга творческой мысли, - продолжал он, - результат работы многих мастеров техники. Перелистайте ее живые страницы. Только после этого можно написать новую.
- Совсем на другую тему?
- Про то и толкую битый час. Слыхали о профессоре Набатникове? Нет? Так и знал. Раньше занимался космическими лучами. Они помогли ему сделать открытие совсем в иной области. - Дерябин вытащил из кармана золотые часы; с легким звоном прыгнула крышка. - Так, так, - покачал он головой, глядя на циферблат, - долгонько мы обсуждали проблему любопытства! Итак, если я убедил вас, то, с дозволения начальства, едем!
Пичуев понял, что протестовать не приходится. Вопрос о его поездке в метеоинститут был уже согласован с директором. Смотреть какую-нибудь, вероятно, примитивную телевизионную конструкцию некоего Пояркова не очень-то улыбалось Пичуеву. Но убедительные доводы Бориса Захаровича, что неожиданные решения часто приходят со стороны, то есть от людей другой специальности, заставили Пичуева ехать за город, в метеоинститут.
Перед отъездом он спросил у Нади, нет ли вестей от путешественников, отправившихся, вдогонку за «Альтаиром».
Надя развела руками. Непонятно, почему они молчат.
По дороге в метеоинститут Пичуев пытался сделать выводы из сегодняшнего разговора со стариком Дерябиным. Все, что он говорил, было известно Пичуеву еще в студенческие годы. И тогда говорили, что нужно расширять свой технический кругозор, советовали много читать, заниматься в студенческих кружках. И тогда производственная практика считалась очень важной. Пичуев проходил ее в исследовательском институте, где увидел давно знакомые ему осциллографы, стандарт-генераторы и другие измерительные приборы. С ними он уже работал в учебной лаборатории института, откуда с жаждой новых знаний приехал на практику, как ему тогда казалось, в мир совсем иной техники, иных людей. Но ничего нового там он не встретил.
Пичуеву запомнился рассказ одного из конструкторов «Альтаира», Журавлихина. Юноша восторгался главным инженером, который мог работать на любых станках. У того были золотые руки. Нет, пожалуй, золотая голова, пытливый ум. А может быть, попросту любопытство, в определении Дерябина, то есть действенное отношение к окружающему?
«Вот бы мне его знания, его умение!» - позавидовал Пичуев. Он хотел получить это дополнительно к своему опыту исследователя. Быть знакомым с механикой - станками, с технологией обработки металла и других материалов полезно не только радиоинженеру, а всем специалистам. Однако Пичуев подумал, что и этого мало. Не так давно он заказывал телевизионные трубки. инженерам из электровакуумной лаборатории и требовал от них невозможного. Инженеры снисходительно улыбались, зная, что этот радист ничего не смыслит ни в технологии стекла, ни в способах изготовления электродов. Специалисты, создавшие лучший в мире состав для светящегося экрана телевизора, тоже весьма прохладно отнеслись к настойчивости радиоинженера. Ведь он не понимает, что соединения кадмия при добавке такого-то элемента вступают в реакцию с первичным слоем.
Оптики, от которых Пичуев требовал комбинированных объективов для новой телекамеры, начисто уничтожали его своими формулами. Даже слесарь, однажды вызванный в лабораторию, чтобы быстро исправить в аппарате лопнувшую стойку, поразил Пичуева примерно такими странными и непонятными словами: «Муфта, глядите, развальцована, а с того бока накернена. Если желаете, по-другому сделаем? Расчеканим, а здесь обсадим. Можно и шпонку. А желаете - затяжную цангу».
Все эти шпонки и цанги никогда не занимали Пичуева, он не мог посоветовать слесарю ничего вразумительного. Это было обидно. Правда, в институте чему-то учили, читался беглый курс о конструировании радиоаппаратуры, но в памяти удержалось не многое. А жаль! Очень жаль!
С этими мыслями Вячеслав Акимович подъезжал к метеоинституту.
- Прямо на аэродром! - приказал шоферу Дерябин.
Пичуев, не скрывая разочарования, посмотрел на старика. Тот молчал, лицо непроницаемо: дескать, потерпи, все разъяснится позже.
У молодого инженера были все основания жалеть о потраченном времени. Он уже думал, что совсем ни к чему интересоваться «машинами чистоты», дизель-автобусом, подъемным краном. Бесцельно бродить по заводским цехам, искать там ответа на «мучительные проблемы» в телевидении. Нельзя надеяться, что смелое решение может прийти со стороны, как это утверждал Дерябин. Ошибается старик, глубоко ошибается, если считает, что «неожиданное» решение, определяющее дальность телевидения, нужно искать на аэродроме.
«Старо, Борис Захарович, старо! - с грустной улыбкой смотрел на него Пичуев. - Неужели вы забыли, как чуть ли не на самом первом семестре после вашей лекции о распространении ультракоротких волн - тогда вы еще читали этот курс - студенты хором предлагали увеличить дальность телевидения самым простым, «оригинальным» способом, поставить передатчик на самолет?»
Сам Пичуев показывал тогда Борису Захаровичу расчеты, причем исходил из всем известных формул распространения радиоволн. Получалось значительное увеличение дальности даже при высоте полета в пять тысяч метров. После этого Дерябин посоветовал студентам прикинуть на бумажке общий вес довольно мощной радиостанции, которую они желали бы поставить на самолет, и подумать, чем ее питать - энергией аккумуляторов или с помощью генератора, отбирающего часть мощности у авиамотора? А может быть, поставить специальный двигатель? Студенты долго считали, потом полученные результаты сопоставили с максимальной грузоподъемностью самолета и пришли к очень неутешительным выводам.
Кроме того, будущие инженеры решили, что дело не только в технике. Подобная система не оправдывала себя с точки зрения целесообразности и экономичности. На большой высоте часами должен кружить самолет или висеть вертолет, пока не закончится передача. И так каждый день. Советские ученые давно предложили систему из цепочки самолетов с телевизионными радиостанциями. Кстати, эта идея была заимствована одним из руководителей американской радиофирмы и выдана за свою.
Пичуев много раз думал о воздушных шарах, но простейшие расчеты убеждали, что из этого дела ничего хорошего не выйдет. Только применение дирижабля огромной кубатуры могло бы частично решить задачу дальности телевидения. Однако и в данном случае пришлось бы столкнуться с серьезными, а порой и непреодолимыми препятствиями. К тому же использование дирижабля-гиганта только для телевизионных передач мало выгодно - слишком дорогая затея.
Вот почему Вячеслав Акимович очень кисло смотрел на всю эту историю и в душе проклинал себя за мягкость характера. Надо было послать на аэродром кого-нибудь из молодых инженеров (себя он давно не считал молодым). К сожалению, дельные мысли приходят слишком поздно. Почему он не узнал у старика, в чем же все-таки состоит предложение какого-то Пояркова? Но что толку в запоздалом раскаянии!
В комендатуре аэродрома Пичуеву был заготовлен пропуск, так как Борис Захарович позвонил еще из города.
Широкая бетонированная дорога, составленная из шестиугольных плит, тянулась через весь аэродром. Между плитами пробивалась упрямая трава. Пичуев шагал хмурый, недовольный. Рядом шел Дерябин, постукивая палкой по звонким плитам. На лице его застыла кроткая улыбка.
Аэродром принадлежал одному из исследовательских институтов, где разрабатывались образцы новых летательных, аппаратов, необходимых для нашего хозяйства. Пичуев заметил незнакомый ему вертолет. В нескольких метрах от земли он неподвижно висел в воздухе. По веревочной лесенке карабкался техник, прижимая к груди какой-то хрупкий аппарат. Лесенка раскачивалась, точно трапеция в цирке.
С левой стороны от бетонной дороги, предназначенной для взлета тяжелых машин, стояли ровными рядами транспортные самолеты. В одном из них, самом большом, Вячеслав Акимович насчитал двадцать окон. Рядом примостился фургон с вращающимся прожектором радиолокатора.
Вытирая лицо подкладкой шлема, пилот в рукавицах, меховых унтах, похожий на мохноногого петуха, жаловался на жару и торопил радиста. А тот раздраженно кричал в микрофон: не ладилось что-то, как всегда при первых испытаниях.
Пичуев мысленно посочувствовал радисту и, обойдя самолет, вдруг остановился. Словно из-под земли вырос гигантский блестящий гриб. До этого за самолетами и фургонами Пичуев его не видел.
Непонятное сооружение действительно походило на приземистый гриб. На толстом цилиндрическом основании покоилось металлическое чечевицеобразное тело.
Вначале Пичуеву показалось, что перед ним сверхоригинальная конструкция ангара. Под грибом уместились бы, пожалуй, все транспортные самолеты, стоявшие рядом. Но инженер сразу же отбросил эту мысль. Форма крыши явно противоречила прямому назначению ангара. В самом деле, зачем строить ее такой толстой, если крыша из обыкновенных ребристых листов надежно защищает самолеты от непогоды и отвечает всем требованиям подобных сооружений? Присмотревшись, Пичуев заметил, что поверхность гриба тоже ребристая, но ребра были странными, расположенными концентрически, примерно так же, как на коробке барометра. Да и вся конструкция чем-то ее напоминала, - возможно, формой, ярким блеском.
Солнечные лучи ударяли по ребрам, чуть выше пересекались, ломались, дробились, похожие на горящую солому или скорее на полыхание тысяч крохотных прожекторов.
Пичуев оглянулся. Борис Захарович отстал. Его задержал стриженый белоголовый паренек, видимо техник метеоинститута. Опустив глаза, он мял в руках кепку и, как подумал Вячеслав Акимович, вероятно, выслушивал очередную нотацию придирчивого старика.
Блестящий гриб заинтересовал Пичуева. «Даже если это новый ангар, все равно следовало бы приехать поглядеть. Не каждый день встречаются чудеса. В общем, не зря потеряно время, - согласился инженер, рассматривая незнакомую конструкцию. - Это тебе не «машина чистоты».
На самом верху, или, если так можно сказать - на маковке гриба, ребра были черными. По окружности, ближе к краям, торчали короткие трубки, похожие на телескопы, еще ниже, по самой кромке диска, на равных расстояниях друг от друга темнели глубокие отверстия, вроде рачьих нор в обмелевшей реке.
Под шляпкой гриба Пичуев сразу определил знакомые конструкции из металлических трубок. Это были антенны. То, что они находились не наверху, а внизу, под крышей, по мнению Пичуева, свидетельствовало либо о крайней неграмотности местных радиоспециалистов, либо у них были особые задачи, недоступные его пониманию.
Многого не понимал Пичуев. Казалось невероятным, что такая огромная чечевица, пусть даже пустотелая, держится на сравнительно тонком цилиндре. Подойдя ближе, он разглядел еле заметные металлические подпорки. Даже мало знакомому с механикой и строительными конструкциями радисту было ясно, что такие тонкие стойки, пусть из самого наипрочнейшего металла, не могут поддерживать столь огромную крышу.
И вдруг она начала расти. Именно так определил это явление изумленный Пичуев. Гигантская чечевица медленно разбухала, будто на кадрах научного фильма, где методом особой съемки терпеливый оператор запечатлел для потомства набухание зерна.
Но вот появился и корешок. В нижней стенке металлической чечевицы проклюнулось отверстие. Оттуда опустился толстый кабель и закачался над землей.
- Бабкин! - кто-то крикнул сверху. - Тащи его, черта!
Белоголовый парень, которого распекал Дерябин, бросился на зов.
