Глава 2

ЕЩЕ ОДИН «ДИРЕКТОР СПРАВЕДЛИВОСТИ»

Мучения Багрецова еще только начинались. Конечно, с точки зрения Митяя, все эти глубокие переживания, охи и вздохи из-за того, что в поисках экспедиции парень вдруг встретил своего соперника, не стоят и выеденного яйца. Наплевать на них, забыть! Нечего людям голову морочить.

Митяй о многом догадывался, наблюдая за Багрецовым и Женей, но не мог. постигнуть всей тонкости и сложности их взаимоотношений.

Да и кто поймет этих ребят! Характеры у них сходные, им чужда примитивная прямолинейность, с которой разрешаются подобные вопросы многими их сверстниками. Казалось бы, чего проще - примириться на время с создавшимся положением, совершенно позабыть о существовании Нади Колокольчиковой и рука об руку продолжать заниматься, общественно-полезным делом, то есть искать экспедицию Набатникова. Так бы поступил каждый уважающий себя мужчина. Но когда тебе еле-еле перевалило за двадцать, ты не всегда следуешь примеру благоразумия. Дело, конечно, делом, а вот совсем позабыть о существовании Нади или другой, не менее прекрасной девушки ни при каких обстоятельствах невозможно, особенно если тебе ежеминутно напоминает о ней присутствие человека, к которому ты относишься не очень доброжелательно.

«Глаза бы мои на вас не глядели! - злился Митяй, видя, какими сумрачными ходят «начальник поисковой группы» и Багрецов. Он раздражал его в гораздо большей степени, чем Женя. - Подумаешь, Лермонтов! Ну, вызови Женьку на дуэль - и дело с концом. Развели меланхолию, прямо деваться некуда!»

Митяя совершенно не трогала, как он говорил, «бабская щепетильность» Вадима, который был зачислен на «котловое довольствие» поисковой группы. Вадим мучился, а Митяй подсмеивался: «И чего это парень себя терзает? В самом деле, не помирать же ему с голоду? Подумаешь, амбиция! Главное, перед кем он задается? Перед своими. Чудак!»

Как-то в шутку Митяй сказал Вадиму:

- Овцой не прикидывайся - волк съест.

Багрецов знал, что всеми материальными делами группы ведал Журавлихин. Первое время Вадим тщательно скрывал денежные дела не только от него, но и от других ребят. Однако любопытный Левка вскоре прознал об этом, доложил по начальству, и деликатный Женечка поручил Леве как-нибудь подипломатичнее предложить помощь новому товарищу, хотя денег оставалось в обрез (надо было ехать в третьем классе, но на «Горьковском комсомольце» такого не оказалось). Женя понимал состояние Вадима и страдал от этого не меньше, чем тот.

«Трудно жить, - как всегда в подобных случаях, философствовал Женя. Старшие воспитали в нас чувство долга перед человечеством, открыли путь в завтра. Нас научили отличать хорошее от плохого, черное от белого, научили читать книги. Из них мы узнали о далеких звездах, о чужих берегах, строении клеток и молекул. Мы читали, как живут люди, и искали в книгах ответа, как надо жить. Так почему же я ничего не знаю о самых простых вещах - например, как вести себя с Багрецовым?»

Женя догадывался, что тут нельзя воспользоваться советом Афанасия Гавриловича, то есть прислушаться к голосу сердца и действовать по его подсказке. Кстати, ведет оно себя довольно странно: слишком часто напоминает о последнем письме, полученном от Нади еще в Куйбышеве, где, наряду с интересными подробностями приема дальних телепередач, Надя писала о Багрецове, которого случайно увидела на экране. «Напишите, Женечка, - ласково обращалась Надя к адресату, - не встретились ли вы с ним?» Раздумывая над этой фразой, Женя становился в тупик. Что это? Типичное женское кокетство? Коварство? Просто случайность? И в конце концов приходил к мысли, что здесь следует вспомнить о более сложном, не совсем ясном для него понятии, называемом бестактностью.

Но разве лишь Надя в этом повинна? Сколько таких случаев на каждом шагу! К примеру - Леве Усикову тоже не хватает такта. Представьте себе, что письмо с интимным обращением «Женечка» Лева от полноты чувств, вовсе не ожидая печальных последствий, показал Вадиму. Если Журавлихина смутил и больно ранил вопрос Нади о Вадиме, то в свою очередь уменьшительное имя «Женечка» не могло обрадовать и Багрецова. Каждый из них пытался проникнуть в тайну Наденькиного сердца, причем с неутешительными для себя результатами.

Письмо было адресовано на имя Журавлихина. Но так как оно касалось поисков «Альтаира» и разъясняло многие непонятные технические проблемы, связанные с «межпланетными телепередачами», которые больше всего волновали Леву, то он и решил сделать Надино письмо достоянием всей поисковой группы. В нее вошел Багрецов - значит пусть читает и он.

Но, прежде чем привести содержание этого письма, надо рассказать о поездке студентов в Любимовский совхоз и дальнейших поисках аппарата.

Действительно, три машины Медоварова задержались примерно на полчаса в совхозе, где помощник начальника экспедиции закупал мясные продукты. Ребята его уже не застали, а по документам нельзя было установить, куда он направляется. Путь не близкий, иначе Толь Толич не стал бы грузить баранов живьем и брать с собой копченые продукты, категорически отказываясь от свежих.

Догнать Медоварова было трудно, потому что уехал он уже давно. «Но кто ему дал машины? Если транспортная контора или учреждение, то нельзя ли посмотреть копии путевок?» Этот вопрос возник у Журавлихина по дороге в совхоз. Оказывается, начальник радиоклуба все уже выяснил - машины прибыли из другого города и ожидали Медоварова на станции Новокаменск.

Ничего не оставалось делать, как возвратиться в радиоклуб и связаться с Москвой. Может быть, получены полезные сведения от радиолюбителей? Но они молчали. Журавлихин обратился в свой комитет комсомола с просьбой узнать в институте, где работает Набатников и нет ли дополнительных данных о месте его встречи с Медоваровым.

Ясно, что это можно было сделать только с помощью Багрецова. Ему известны адрес института и фамилии руководителей экспедиции. Не появись Вадим в Новокаменске, студенты никогда бы этого не узнали, Медоваров оставался бы Толь Толичем, а Набатников - просто пассажиром «Горьковского комсомольца», так как никому из ребят не приходило в голову, что этот профессор - начальник экспедиции, с которой и уехал их бесценный груз.

Путешественники уже во второй раз попрощались с Зиной, и Лева проводил ее на аэродром. «Возможно, еще увидимся», - сказала она.

Поздно ночью пришел ответ из комитета комсомола. К сожалению, никаких новых данных об экспедиции нет. Выбор места для практической проверки так называемого «метода Набатникова» поручен самому автору. Об этом он должен сообщить в институт, после чего на место испытаний выедет специальная комиссия. Что же касается населенного пункта, где профессор предполагал встретиться со своим помощником Медоваровым, то институту об этом сообщено не было; видимо, между ними существовала личная договоренность. Во всяком случае, место их встречи должно находиться недалеко от района, где намечаются испытания, то есть в северных областях Казахской республики.

Лева тут же взглянул на карту - она висела над столом - и, ослепленно зажмурившись, схватился за сердце. «Казахская республика расположена на огромной территории, более двух миллионов семисот тысяч квадратных километров, - совсем недавно читал он в популярной книжке по географии, - и занимает площадь…» Ничего себе, площадь в десять, нет, в одиннадцать раз большую, чем Англия. «Ну хорошо, - рассуждал Лева, изучая карту, - обратимся к методу исключения. Речь идет только о северных областях. Но ведь их несколько, и составляют они чуть ли не половину всей территории республики. Искать потерянный ящик на площади в миллион квадратных километров - дело абсолютно бесполезное».

Угрюмо посапывая, он беспокойно вертел шеей, наконец повернулся к Журавлихину.

- Женечка, а что, если нам подождать Афанасия Гавриловича? Поживем в Новокаменске. Ведь через несколько дней в Москве будет известно… это самое, где начнутся испытания. Тогда и явимся к Афанасию Гавриловичу, вроде как вторая «специальная комиссия».

Предложение Левы всем показалось разумным, но оно никак не устраивало Багрецова. Человек он рабочий, а не только студент, которому государство предоставило право бездельничать целое лето. Месячный отпуск скоро кончается, а он еще даже не начинал испытаний «керосинок». Нет, ему необходимо догнать Медоварова или возвращаться в Москву.

Вадим не мог это высказать вслух. Сидел, разглаживал на коленях шляпу и думал, что ребята из милости приняли его в свою компанию - как же он станет им перечить? И главное - разве он вправе не считаться с авторитетом руководства, то есть Журавлихина, который уже принял решение оставаться в Новокаменске?

Лева Усиков оказался проницательнее своих друзей. Он догадался, почему молчит Вадим, и, не желая расставаться с ним, вдруг резко изменил свое мнение. Он стал убеждать мягкосердечного Женечку ехать вслед за Медоваровым, а не шлифовать горячие тротуары Новокаменска, где, по выражению Левы, можно было «окачуриться» от тоски и безделья.

Вряд ли столь проникновенные слова нашли бы отзвук в душе Журавлихина и тем более Митяя (которому страшно хотелось отоспаться после утомительной дороги), если бы не радиограмма от Пичуева, принятая в те, самые минуты, когда Лева пытался убедить друзей немедленно распрощаться с Новокаменском.

Начальник радиоклуба подал Журавлихину бланк, отпечатанный на голубой шершавой бумаге. Написанные шариковой ручкой, четко выделялись фиолетовые строки:

новокаменск радиоклуб евгению журавлихину неоднократно принималась работа альтаира тчк сегодня 18 00 машина приезжала гористой местностью покрытой редким лесом тчк из случайных разговоров медоварова с шофером выяснилась возможность передачи нескольких ящиков инструмента распоряжение палеонтологической экспедиции направляющейся монголию тчк наблюдения продолжаются тчк сообщите куда телеграфировать ближайшие дни

пичуев

На последний вопрос Журавлихин не мог ответить сразу. Надо было изучить карту и выбрать подходящий маршрут, чтобы где-то догнать Медоварова.

Никто из студентов теперь уже не сомневался в необходимости покинуть Новокаменск, причем немедленно. Нельзя допустить и мысли о погоне за экспедицией палеонтологов. «Тем более в Монголии», - как скаламбурил Лева, хотя после радиограммы ему было не до шуток, так же как и его друзьям.

Посоветовавшись с начальником радиоклуба, который хорошо знал здешние дороги, Журавлихин принял единственно правильное решение, то есть: попутными машинами добраться до селения Малые Курнаки, там горной тропой перевалить через хребет и выйти на шоссе, навстречу Медоварову. Все данные говорили за то, что он поедет именно этой дорогой, никуда не сворачивая, так как другие пути вели на юг.

По точным расчетам и начальника радиоклуба, горная тропинка, о которой он говорил, поможет выиграть время - целые сутки, что и нужно было нашим путешественникам.

- Езжайте сейчас, - дружески советовал он. - Ночью не жарко. Поймаете любую машину. Часто идут в Усть-Каменогорск, на рудники, в колхозы. Дороги здесь бойкие.

Конечно, по мнению Левы Усикова, хорошо бы воспользоваться самолетом, а не трястись в грузовике. Но мечта его оказалась неосуществимой. Сегодня Лева провожал Зин-Зин на аэродром. Ей повезло: в Новокаменске приземлился попутный самолет «ПО-2». Зина в авиации свой человек, ей даже за билет не надо платить, а ребятам на это надеяться нечего. Да и, кроме того, попробуй втисни в малютку «ПО-2» три человека. Впрочем, теперь уже четыре, считая Багрецова. Нельзя путешествовать врозь, вся сила в коллективе.

До Малых Курнаков было далеко, добраться туда сразу не удалось. Случайная машина оставила ребят в шахтерском поселке и свернула в сторону. Попробовали поискать другую машину, но, как назло, день был воскресный, в горы никто не ехал, а, наоборот, все стремились в поселок на рынок. Колхозники из дальних селений везли сюда продукты, надеясь закупить кое-что в шахтерских магазинах. Разъезжаться по домам будут лишь к вечеру.

Путешественники наши устали, очень хотелось отдохнуть, но при мысли, что «Альтаир» может отправиться в Монголию, каждый из них рвался вдогонку за Медоваровым. Какой там отдых!

Если Багрецов привык путешествовать, затянув ремень потуже, то Митяю это совсем ни к чему. Дорога дальняя, и силы надо сохранять. Он вызвался пойти на рынок, чтобы запастись продуктами, но вспомнил, насколько важна сейчас каждая принятая передача с «Альтаира», и решил остаться у телевизора. Женя должен был заняться организацией отъезда, собирался пойти в транспортную контору, а Левке доверять нельзя, опять займется «инспекторской деятельностью», того и гляди позабудет включить телевизор.

- Придется, Левушка, сбегать на рынок, - распорядился. Журавлихин. - Но я надеюсь на твое благоразумие.

Лентяй запротестовал: нельзя же пускать козла в огород!

- Ты посмотри на него. Физиономия типичного растратчика. Плакали наши денежки.

Лева страстно желал, чтобы ему доверили закупку продуктов: хотелось посмотреть здешний рынок, говорят - красочное зрелище. А главное - сколько новых людей, разных, интересных! В каждом городке, селении он бегал по улицам, смотрел афиши, потом заходил в магазины, считая, что таким образом он может определить, чем и как живут люди, есть ли здесь налицо удовлетворение их культурных и материальных потребностей.

- Пустите, ребята, - упрашивал он. - Хоть один разочек поверьте, В смету уложусь точно. Ведь я же привык, у меня мама бухгалтер.

- Опять, Тушканчик, потеряешься, - уже менее настойчиво возражал Митяй.

Багрецов хотел было пойти вместо Левки, но промолчал. Дело щекотливое, денежное, он и так страдал из-за этого. Впрочем, почему бы не взять роль сопровождающего?

- Буду при нем милиционером, - сказал Вадим, но, окинув взглядом свой костюм, пожалел и спросил упавшим голосом: - Доверяете?

- Это еще куда ни шло, - согласился Митяй. - Только смотри за ним в оба, а лучше держи на поводке. Да чего тут советовать! Головой отвечаешь. Ладно, Левка, бери рюкзак.

Женя деликатно намекнул: опаздывать, мол, никак нельзя. Вполне возможно, подвернется машина, и потом - неизвестно еще, что покажет «Альтаир» в своей очередной пятиминутке.

Вадим ручался за Левку, как за самого себя. Хотелось быть дисциплинированным и точно выполнить первое задание «начальника поисковой группы».

Радостно подпрыгивая, как козленок, выпущенный на луг, Левка забегал вперед, и все его страшно интересовало. Он обратил внимание Вадима на объявление о лекции «Загадка миров», а потом на афишу гастролирующего тенора.

- Смотри, Димочка, так в скобках и написано: «Тенор». Чтоб без обмана. А то подсунут еще баритона, многие девчонки будут недовольны. - И Лева рассказал, как Афанасий Гаврилович высмеивал их непонятную ограниченность. Пошел он на концерт в Колонный зал. Участвовали большие мастера, но очень разные: известный пианист, чтец, артисты цирка. Афанасий Гаврилович человек разносторонний, любит слушать, как он говорил, Баха и народную песню, оперу и оперетту, любит хороших циркачей. После балетной пары вышел молодой тенор. Голосок у него слабый, исполнение приторное, вульгарное, и, что совсем неприятно, артист этот не в ладах с дикцией - не выговаривает чуть ли не половину букв алфавита. И что же ты думаешь, Димочка? Его вызывали пять раз. Девчонки визжали, как зарезанные. Он еще ноту тянет, а они уже хлопают. Прямо смотреть совестно. Ты ведь знаешь, что зал часто показывают по телевидению. Поглядишь, а девчонки в истерике катаются. Пена на губах. Смех, да и только. Афанасий Гаврилович сказал, что они еще не научились отличать истинное искусство от подделки, от сахарина, но уже привыкли до потери сознания аплодировать тенору, как бы тот скверно ни пел. Артист думает, что достиг совершенства. Ну, прямо Собинов! Дешевый успех у девчонок может испортить молодого певца. Но до чего же они смешные!

- Ничего смешного, - отозвался Вадим, стараясь счистить грязь с рукава. Просто грустно. Не хочется на концерты ходить. Я знал одну студентку, всегда визжала в зрительном зале. Поговорил с ней - оказалась обыкновенной дурой. Голова как пустая колба - смотришь насквозь.

Лева рассмеялся, вспомнив, что примерно так же оценивал Женечка некоторых особенно рьяных любительниц танцев. Кстати, об этом напомнил ему и огромный щит у входа во Дворец культуры, мимо которого сейчас проходили.

Колхозный рынок был расположен в самом конце поселка, поэтому у друзей нашлось время выяснить все свои привязанности и антипатии как в поэзии, так и в живописи.

Но вот и рынок. Красная триумфальная арка. Еще остались на ней от какого-то праздника осыпавшиеся хвойные гирлянды.

Грузовики, повозки, палатки, лотки, окруженные покупателями и просто случайными зрителями, любителями потолкаться, поболтать со встречным знакомым. Шум, говор, фырканье лошадей, мычание коров, визг поросенка. Все это покрывалось ревом громкоговорителя. «Тише, тише, не шумите…» - пел хор из «Риголетто».

У Левы глаза разбежались. Сколько красок! Пестрые платья, косынки, шляпки, шелка и ситцы в палатках. Покорно опустив рукава, ждут покупателей добротные пиджаки, а рядом на прилавке лежат великолепные синие брюки из шерсти «метро», - вот бы какие должен купить Митяй. Тут же сгрудились разноцветные туфли, на тонюсеньких каблучках или совсем без каблуков, похожие на тапочки, которые здесь висели прямо связками, раскачиваясь на ветру. Хотелось бы купить - в своих уже дырки намечаются, - но тапочки были женские, с розовыми помпонами, к тому же не предусмотренные списком Митяя, где указывались лишь продукты и, на всякий пожарный случай, суровые нитки.

- Димочка, - ласково обратился к нему Лева, - время у нас есть. Пройдем по рядам.

Вадим нахмурился: «А вдруг еще упустишь в толпе, вот и отвечай тогда». Но Левка умел уговаривать, взывая к его гражданской совести, доказывал, что стыдно советскому человеку не поинтересоваться, как выполняются решения о развитии промышленности товаров широкого потребления, как развивается наша торговля. Сейчас все это можно увидеть на примере. Тут, конечно, не инспектирование, а познание жизни, дело необходимое, положительное, и так далее, и так далее…

Возражать было трудно, к тому же сам Багрецов страдал любопытством. Взял он Левку под руку, чтоб, избави бог, не потерялся, и пошли по рядам.

Оба могли быть довольны: товаров навезли порядочно. Но что особенно радовало - среди палаток с шелками и босоножками достойное место занимали книжный киоск и ларек «Культторга».

В нем были выставлены хорошие литографии - копии с картин великих мастеров, недорогие, в золотых багетных рамках. На полках приютились фарфоровые зверюшки Ломоносовского завода, белые, так называемые бисквитные фигурки: лыжник, физкультурница, птичница и разные другие.

- Ты представляешь себе, как это важно! - с видом знатока осматривая полки и прилавок, говорил Лева. - Вкус к твоей любимой поэзии прививается через книгу и радио, музыку пропагандируют, и радио, и кино, и пластинки. А с живописью и скульптурой что сделаешь? Конечно, в больших городах и музеи, и выставки, а здесь что? Или в колхозе? Откуда там знают картины Третьяковской галереи? Правда, в «Огоньке» встречаются, но этого мало. А тут смотри, - кивал он головой, - Репин, Суриков, Левитан.

- Покупают? - деловито осведомился Вадим у бородатого продавца в синем халате.

- Да как вам сказать? Не все. Многие другую продукцию предпочитают.

- Босоножки? - усмехнулся Лева, но сразу осекся. - Нет, я… это самое, не против. Но картины или другое искусство… ведь оно украшает жизнь. Человек становится культурнее. Неужели обходятся без этого?

- Почему обходятся? Покупают и картинки и всякое такое. Украшают.

Продавцу было некогда - его отвлек пожилой человек в праздничном темном костюме, он выбирал картину для подарка. Одна понравилась, но, оказалось, без стекла, - нельзя ли заменить рамку или стекло подобрать?

Когда Лева с помощью Вадима выполнил поручение и закупил все, что требовалось по списку (причем проявил даже некоторую инициативу - взял лишних пять пучков редиски), внимание его привлекла художественная продукция артели «Бытообслуживание».

Возле забора примостился длинный стол, на нем была расставлена скульптура, как ее называют, анималистическая, то есть звери и животные. Лева от удивления протирал глаза. Черт знает что такое! Конь с кумачовой гривой, страшные голубоглазые кошечки, свинья в яблоках малиновых и зеленых (цвета, которые вызывали у Левы самые неприятные воспоминания).

Но это еще ничего. На заборе висели картинки. Все они были нарисованы на стекле, на черном фоне, усыпанные золотым и серебряным порошком, подклеенные раскрашенной фольгой, чтоб блестело. На Леву смотрели конфетные красавицы с коровьими глазами, сухорукие балерины, амуры, похожие на крылатых поросят, дебелая красноволосая дама, целующаяся с голубком.

Он оглянулся, чтоб узнать у Вадима его мнение: как это все сочетается с только что виденными картинами в палатке «Культторга»? Но Вадима не оказалось рядом. Лева забеспокоился, привстал на цыпочки и заметил его пышную шевелюру возле синих кипарисов, то есть у декорации уличного фотографа. Странно! Неужели Димка решил сниматься? Вот чудак, наверное, пошлет фотографию Наде.

К продавцу «художественных изделий» подошла женщина в белом платке, в руках у нее были две корзинки, зашитые мешковиной. Почему-то она боялась поставить их на землю, поэтому указала корзинкой на гипсовую свинью:

- Цена ей какая будет?

- Бери, гражданочка. Недорого, шесть рубликов всего… Такого товара нигде не сыщешь.

- Вот именно, - поддакнул Лева и спросил у женщины: - Вы такую породу когда-нибудь видели, в малиновых и зеленых яблоках?

- Да вроде как и не бывает, - с сомнением покачала она головой.

Продавец рассердился, дернул себя за рыжий ус.

- Проходи, проходи! Нечего агитацию разводить. А вы, гражданочка, не слушайте тут разных. - Он смерил Леву презрительным взглядом от тюбетейки до тапочек и снова повернулся к женщине с корзинками. - Вам эту свинью не в сарае держать, а на комоде. Есть, пить не просит. Художественный продукт.

Но Лева не сдавался, чувствуя колебания покупательницы, отвернулся от продавца и стал горячо убеждать ее:

- Простите, пожалуйста. Я студент, из Москвы, здесь проездом. Немножко понимаю в художественных вещах, сам рисую… Наверное, у вас дети есть?

По лицу женщины пробежала широкая улыбка.

- А как же? Махонькие, - она поставила корзинки и показала на метр от земли. - Я вроде как для них. Пусть глядят.

- Пугаться будут. Знаете, что я вам посоветую? Вот там, возле чайной, палатка есть. Торгуют разными картинами и фарфоровыми зверями. Не такими, конечно. Из Ленинграда их привезли, делали знаменитые художники. Вот посмотрите. Хорошие звери! Слоны, обезьяны, медведи. Пес стоял там один. Ну прямо как живой! Сам рыжий, а морда черная. Ребятишкам понравится.

Женщина потуже завязала платок, взяла корзинки и спросила:

- Значит, куда идти-то?

Лева обрадовался, вывел ее на открытое место, откуда была видна крыша палатки «Культторга», и пожелал успеха.

Он направился было к Багрецову; но заметил, что какая-то девушка в маленькой зеленой шляпке рассматривает позолоченные картинки, которые особенно возмущали «инспектора справедливости» и казались ему страшнее пестрых свиней и голубоглазых кошек.

Первая победа была не трудной, надо бы повторить ее. Дело доброе, полезное. А кроме того. Леву интересовало, кто же покупает эту халтуру. Ведь если бы покупателей не было, то зачем же ее выпускать? Он не знал, как с этим бороться. Пойти в рыночный комитет? Но попробуй докажи, что здесь нарушаются принципы советской торговли. Вот если бы написать в редакцию районной газеты? Правильно. Но для этого необходим дополнительный материал. Может быть, под вывеской артели скрывается кустарь-халтурщик?

Интересно - что выберет девушка. Кто она? Пожилая колхозница могла не уметь отличать раскрашенную ерунду от настоящего искусства. А девушка молода, видимо чему-то училась, одета со вкусом - бледно-зеленое платьице, белые туфли, белая сумочка. Что ей нужно среди сухоруких балерин и дам, целующихся с голубками?

Лева стал за ее спиной, подтягивая лямки рюкзака. Тяжело. Пять буханок хлеба.

- Опять ты здесь? - набросился на Леву продавец. - Отправлю куда следует, тогда узнаешь.

- Невежливо вы обращаетесь с покупателями, - усмехнулся Лева, пришлепывая ладонью спадающую тюбетейку.

На месте бровей у продавца задвигались скупые рыжие волоски.

- Кто покупатель? Ты?

- Почему «ты»? Разрешите жалобную книгу!

- На каком основании? Я ее покупателям обязан давать. А ты кто?

Хотелось Леве сказать небрежно: заверните, мол, вон ту красавицу, пригодилась бы как «вещественное доказательство» преступления перед обществом. Но денег не было, и Лева отшутился:

- Вы правы, не могу я быть вашим покупателем. Голову не потерял еще.

Девушка в зеленой шляпке резко обернулась.

- Умный какой нашелся! А люди - дураки, непонимающие!

- Этого я не говорил, зря вы обижаетесь, - мягко возразил Лева и улыбнулся, заметив у нее совсем белый носик пуговкой, выделяющийся на темном, загорелом лице. - Сами же понимаете, что выбрать здесь нечего. Разве могу я поверить, чтобы, девушка со вкусом, повесите себе над кроватью вон то страшилище, - Лева указал на даму с голубком. - Одни ресницы чего стоят, как зубья у гребешка. А балерина какая! Ноги - палки, руки - плети. Настоящий скелет. Ночью еще приснится. Ужас! И все золотцем обсыпано, цветочками заляпано. Или вот, к примеру…

- Милиционер! - схватившись за голову, завопил разгневанный представитель «художественной» артели. - Милиционер!

Но Лева не обратил внимания на этот вопль и на то, что собрался народ. Стремясь завершить победу, он разобрал подробно еще одну картинку и наконец спросил девушку, неужели ее подруги покупают эту художественную продукцию.

- А как же! - удивилась она и, оглянувшись на собравшихся, сказала вполголоса: - Я на шахте работаю, живу в общежитии, У наших девчат эти картинки в моде. У многих над койками висят.

- Но почему же такая дрянь? - возмутился Лева. - Вон палатка - там настоящие картины. Почему не их вешают на стены?

- Да так. Девчата наши плохо разбираются. Я вот и сама…

Разговор неожиданно прервался. Появился милиционер и вежливо козырнул Леве.

- Пройдемте, гражданин.

- Как? Куда? За что?

По словам рыжеусого работника прилавка, неизвестный гражданин в тюбетейке, коего должен задержать милиционер, занимался здесь подрывной деятельностью и вел злостную агитацию, отчего пострадало выполнение плана торговой точки артели «Бытообслуживание».

Лева старался доказать, что в его действиях ничего предосудительного не было, он ратовал за повышение качества художественной продукции, рекомендовал приобретать настоящие произведения, а не халтуру, но все равно отделения милиции избежать не удалось.

Он понимал, что там, конечно, разберутся, но он опять запоздает, и тогда все будет кончено - Митяй его съест живьем, а Женечка даже не заступится. Беспокоило и другое: девушка в зеленой шляпке торопилась к подруге на день рождения, а вместо этого пришлось идти в милицию свидетельницей. Правда, она сама вызвалась, считая, что парень ни в чем не виноват, но Леве от этого не легче, хотел девушке помочь, а вышли одни неприятности.

После того как Усиков показал документы и свидетельница подтвердила, что никакой «злостной агитации» не было, милиционер хотел уже отпустить его: ведь парень - турист, с заплечным мешком, торопится ехать дальше, но продавец решительно запротестовал. Он в убытке. Глядите, какая торговля пошла! С него ведь спрашивают, и никогда в жизни с ним такого не было.

- Хочешь - покупай, хочешь - нет, а других нечего отваживать. Видите, все зубы скалят? А чего смеяться? Товар проверенный.

Впрочем, что он понимал в «товаре»? Стекло на картинках хорошее, не волнистое, зеленоватости и пузырьков нет, гипсовые копилки покрыты лаком, краски не выцветают. Вещи добротные, сделаны на совесть. И нечего насмешки строить, когда план по сбыту перевыполняется и многие покупатели довольны, не жалуются.

Усиков попросил милиционера, чтобы пройти мимо фотографа: хотел предупредить Багрецова о своем несчастье. Но там его не оказалось. У треноги с камерой сидел босоногий мальчонка, задумчиво ковыряя в ухе. Примерно такой же сторож был оставлен и возле «художественной продукции».

Пришлось идти через весь рынок. Подняв плечи до ушей, Лева шел впереди, за ним свидетельница и пострадавший. Шествие замыкал милиционер. Как он ни старался показывать вид, что идет сам по себе, а люди впереди не имеют к нему никакого отношения, все равно процессия сопровождалась толпой зевак.

Левка злился отчаянно. Ведут его, точно карманника. Он даже слышал что-то по этому поводу, непосредственно касающееся его персоны. Безобразие! Чего они глазеют? Но где же Димка? Наверное, бегает по всему рынку, ищет.

Вскидывая рюкзак повыше. Лева беспокойно озирался, хотелось встретить Димку. Потом подумал, что окружающим может показаться, будто он норовит выбрать подходящий момент и улизнуть. Конечно, это объяснялось болезненной мнительностью, она заставила его опустить глаза. Но в ту же минуту Лева поднял их снова. «Так лучше, - решил он, - иначе все будут считать, что ты действительно виноват, раскаиваешься, ждешь наказания по справедливости». И Лева зашагал, гордо подняв голову. «Опять не так, - мелькнула мысль. - К чему эта демонстрация? Подумают - наглый рецидивист, ко всему привычный».

Впервые в жизни Лева шел с милиционером и чувствовал себя отвратительно. В самом деле, как же держать голову? Куда девать глаза? И все-таки, несмотря на столь жестокие испытания, Лева не жалел, что дал волю своему возмущению (при покупателях вдрызг раскритиковал «художественный продукт»). Ничего не поделаешь, за критику не один он пострадал. Ведь нельзя же быть равнодушным, об этом не раз говорил Афанасий Гаврилович. Недавно пришлось за рыб заступаться, а сейчас…

Поднявшись по ступенькам в отделение милиции, Лева с грустью оглянулся. Хоть бы кто из ребят встретился! Никого… Однако, пройдя по коридору, Лева услышал знакомый голос:

- Но вы же понимаете, что это отвратительно! Самая настоящая пошлость! Другого названия нет.

Конечно, это был Димка. Но как он сюда попал?

Дело объяснялось очень просто. Руководитель поисковой группы Женя Журавлихин жестоко ошибся, согласившись послать вместе с Левой Багрецова. Да, он постарше, опыта у него побольше, но ведь надо знать Димку! Его не называли «инспектором справедливости», не подшучивали над ним, но характерец его такой же беспокойный, и разве не во имя этой самой справедливости он увязался за Медоваровым?

Среди новых друзей Вадим чувствовал себя несколько стесненным - причины тому известны, - но вот он вырвался, как говорится, «на оперативный простор». Жизнь была люба ему во всех проявлениях. Много видел он разных мест, встречался с разными людьми и никогда не уставал интересоваться этим; всюду совал свой нос, принюхивался - а чем это пахнет, что здесь любопытного?

Но Багрецов был чужд спокойной созерцательности и, если требовалось, мог без стеснения вмешиваться не хуже Левки в любые «посторонние дела». И если Левка по наивности считал, что справедливость рано или поздно восторжествует, то Вадим, в принципе соглашаясь с ним, знал, что торжество это иногда приходит слишком поздно.

Но не в этом суть. Багрецов - оптимист по натуре, он надеялся на самое лучшее, верил людям и в каждом из них (конечно, кроме Толь Толича) видел явного или скрытого доброжелателя.

Напрасно так думал Вадим. Не только Левка наивен, не только он ошибается. Надо полагать, что Багрецову не хотелось бы этого, но все же придется рассказать о случае у фотографа.

А история была такова. Вадим не заметил, как Левка отстал. Шел себе и шел, пока не заинтересовался моментальной фотографией артели «Фотоснимок». Тут все было поставлено на широкую ногу. Спасательные круги с трогательными надписями на любой вкус висели по обеим сторонам декорации, изображающей мраморную лестницу, обсаженную кипарисами.

Зачем думать и трудиться, надписывая свою фотографию, коли есть спасательные круги? Они сами придут вам на помощь. Можете выбирать разные надписи. Например, наиболее лаконичную и требовательную: «Люби меня». Или мягче, сдержаннее: «Не забывай меня». Или: «Вспомни наши встречи». Наконец, для иного случая: «Привет дорогой семье» - коротко, без перечисления родственников.

Багрецов долго рассматривал круги спасения. Старичок фотограф, вероятно подумав, что молодой человек не знает, за какой же круг ему уцепиться, вытащил руку из сатинового рукава, прикрепленного к ящику, и мокрым от проявителя пальцем указал на самый верхний круг.

- Ежели девушке желаете послать, рекомендую. Многие одобряют.

Невольно вспомнив о Наде, Багрецов похолодел. «Дружить - значит любить», было четко выведено на спасательном круге.

Кстати, спасательный круг с этой глубокомысленной сентенцией Вадим видел не первый раз. Его товарищ показывал фотографию, присланную с курорта. Из спасательного круга смотрело неглупое девичье лицо. Счастливый обладатель этой карточки весьма сочувственно относился к скромному признанию: «Дружить значит любить».

«До чего же пошлость живуча!» - удивлялся Багрецов, глядя на спасательные круги. Давно уже нет мещанства как такового, а вкусы его остались. Видно, за большими делами мы почти забыли об этом. Разве не от мещанства остались нам в наследство истерично воющие девицы на концерте? Чем они восхищаются? Сладкой банальностью, пошлостью! Взять бы того же Бабкина. В музыке, например, он считал высшим достижением примитивную студенческую песенку «У нас в общежитии свадьба». Ничего он не понимал и в поэзии, строфы и рифмы шли мимо его сознания, не оставляя никаких следов в памяти. Однажды ему понравились стихи местного институтского поэта, который воспевал

профессию радиста и рифмовал «вибропреобразователь» с «выключателем».

Сам Багрецов кое в чем разбирался, но пока еще не научился слушать симфоническую музыку, понимать язык балета. Считал, что это придет со временем, а потому не чувствовал за собой особо тяжкого греха.

Но сегодня Левка рассказал о Набатникове. Профессор всерьез утверждал, что студенту технического вуза, где не читаются лекции по эстетике, просто необходимо уметь слушать настоящую музыку, чувствовать стихи, понимать живопись. Иначе какой же из него получится ученый или инженер? Он никогда ничего не откроет, не сконструирует, даже простого висячего замка. Хорошему конструктору, если он решил сделать замок, не только надо знать свойства стали для пружины или технологию литья, но и необходимо воспитать в себе художественный

вкус,

которого ой как недостает многим нашим производственникам! Получаются вещи грамотные, надежные, но неприятные, сделанные без искры, без вдохновения.

Афанасий Гаврилович приводил примеры, указывая то на кнопку звонка в каюте, то на выключатель, доставал связку ключей из кармана и говорил, что любая техника требует от конструктора не только знаний, изобретательности, но и художественного вкуса.

Действительно, без него не обойдешься.

Багрецов подошел к щиту с образцами массовой продукции артели «Фотоснимок». Все как обычно - киноактеры трофейных фильмов, американские большеротые красавицы. Немало таких фотографий повидал Вадим в разных городках (живуча пошлость, живуча). Но вот и самое тошнотворное: в венке из незабудок и роз целующаяся парочка, рядом в медальоне сердечком пришпилена другая, а кругом опять незабудки, розы с синими, подкрашенными листьями. Всюду одинаковые герои - с тупыми, сладкими мордами, с пробором в блестящей, лакированной прическе. Дамы, будто сбежавшие с витрины парикмахерской, обнимают этих хлыщей и кокетливо косят глазами.

За спиной Багрецова сгрудились девушки; переговариваясь между собой и советуясь, выбирали открытки, чтобы послать по разным адресам. Открытки с надписями: «Люблю и жду», «Жду ответа, как птичка лета». Обычные, их тысячи.

Но это еще не все. Вадим, страстный любитель хорошей поэзии, знающий наизусть всего Маяковского, был оскорблен до глубины души стихами на открытках. Возмущен пошлостью, мещанством, с которыми так яростно боролся Маяковский. И вдруг опять… Откуда оно ползет? Вот, например, открыточка парочка, незабудочки, чаечка с письмом, а внизу:

На другой открытке - вполне исчерпывающее признание, но с дополнительным условием:

Именно эти стихи и очаровали двух молоденьких девушек в одинаковых пестрых платьях. Они подозвали лысенького фотографа и попросили дать им по открытке. Фотограф начал рыться в объемистых пачках.

Багрецов обернулся к маленькой девушке - лицо ее было словно обрызгано веснушками, она развязывала узел платочка, где были спрятаны деньги.

- Только не обижайтесь на меня. Вы грамотная? - спросил Вадим.

Подруги переглянулись: отвечать ли на вопрос? Решили, что можно, хотя парень в грязном плаще и не вызывал симпатий.

- Допустим, грамотная. Что дальше?

- Тогда зачем посылать открытку, где за вас написал какой-то дурак?

Парень в лихо заломленной кепочке почти без козырька, в сером костюме, при галстуке бесцеремонно оттолкнул Багрецова.

- Посторонись. Дай другим поглядеть. - Он ухватился за раму щита и пробежал глазами верхние ряды открыток. - Со стишками? Порядок. «Судьба заставит нас расстаться, но не заставит разлюбить». Правильно, курносая?

Веснушчатая девушка смешливо потупилась.

- «Мы можем долго не видаться, но друг о друге не забыть». Вот она чего, любовь, делает. Так? Эй, хозяин! - Парень снял кепку и помахал ею над головой. - Давай все сразу, полным комплектом. Правильно, девочки?

На него напала откровенность. Причину ее Багрецов разгадал сразу - по винному духу, заметному на расстоянии. Щедрый влюбленный от полноты чувств признался незнакомым девушкам, зачем ему понадобились открытки, пожаловался, что «она» уехала учиться, а он места себе не находит, боится, что там, в городе, встретится ей человек хитрый, образованный - и забудет она навсегда своего разнесчастного Ваську Чекушкина.

Вадиму было по-человечески жаль Ваську Чекушкина - особенно после того, как он похвастался, что открытки со стихами будет посылать через день, пока все не выйдут. Пусть знает про его горячую любовь, и все равно, как пишут в стихах, судьба «не заставит разлюбить, и друг о друге не забыть». Вот и пусть не забывает.

Багрецов понимал, что, посылая эти дурацкие вирши, Вася только напортит себе. Девушка учится в институте, по всей вероятности умеет отличить хорошее от дурного, будет сначала подсмеиваться, потом злиться. Вася покажется ей глупым пошляком, и, несмотря на постоянные напоминания: «Не забудь меня», дело кончится очень скверно. Вадим представлял себе Надю на месте этой студентки. Несчастный Вася Чекушкин! Как же тут не посочувствовать? Знает Вадим по себе, что девушки бывают жестокими. Надя не обходится без насмешек, хотя Вадим и не предлагал ей дурных стихов, не посылал подобных фотографий.

Пройти бы мимо, не ввязываться в чужие дела, тем более что Вася навеселе, но об этом как-то не думалось, и когда фотограф принес Васе целый комплект открыток, Вадим отстранил их рукой.

- Погодите. Я слышал все, что говорилось здесь. - Повернувшись к Васе, он доверительно понизил голос: - Не посылайте эту чепуху. Ведь она же смеяться будет над вами.

Глаза у Васи налились кровью, он подошел вплотную к обидчику, взял его за галстук и притянул к себе.

- А ты кто такой? Тебе чего нужно? - Он угрожающе сдвинул кепку на самые брови. - Кто будет смеяться? Я тебе посмеюсь!

Вадим опешил, потом разозлился, уперся кулаком в грудь Чекушкина, рванулся назад, но тот с силой дернул на себя. Вадим нагнулся и, сам того не ожидая, головой угодил ему в подбородок.

Не стерпел Василий, вгорячах отбросил обидчика, и тот, ударившись в щит с открытками, вместе с ним рухнул на землю.

Далее последовало все, что полагается: свисток милиционера, сбежавшиеся со всех сторон зрители и мало приятное путешествие в отделение. По дороге Вася ощупывал вспухшую губу, а Вадим шел прихрамывая и завязывал платком содранную до крови ладонь.

«Надо бы осторожнее, - думал Багрецов, посматривая на широкую спину и голый затылок Васи Чекушкина. - Многие терпеть не могут советчиков. А пьяные тем более».

И все же он презирал эту осторожность, которая часто граничит с эгоизмом. Такие люди ни во что не вмешиваются, оправдываясь тем, что в драке всегда достается третьему, добро не остается безнаказанным, и другими отживающими, но пока еще не отжившими понятиями.

Если бы сейчас в отделении милиции случайно оказался Афанасий Гаврилович Набатников и узнал - о приключениях Левы Усикова и Вадима Багрецова, то посмеялся бы всласть и сказал примерно следующее:

«Добро, ребятки! Жизнь без синяков - дурная, скучная. Конечно, многие из ваших товарищей никогда бы и не попали в такие передряги. Они умные, калоши носят. Даже на тротуаре обходят лужицы, выбирают, где посуше, а потому и вихляются из стороны в сторону. Не люблю. Разве это походка для молодого человека?»

Вопросы эстетического воспитания, как известно, не разрешаются в отделении милиции, но иногда могут возникнуть и там в связи с обвинением в хулиганстве некоего гражданина Багрецова, а также и гражданина Усикова, обвиняемого в не менее серьезных проступках, а именно - в подрывной деятельности, направленной против одной из торговых точек.

Когда привели Леву, вопрос насчет хулиганства Багрецова был уже снят, так как мгновенно протрезвевший Василий Чекушкин принял всю вину на себя. В самом деле, с пьяных глаз он не разобрался, что к чему, понапрасну схватил парня за галстук, теперь раскаивается и просит у него прощения.

Начали выяснять причины, побудившие Багрецова уговорить Чекушкина и двух покупательниц отказаться от продукции артели «Фотоснимок». Поддерживая доводы своего товарища, второй нарушитель - Лев Усиков заявил представителю милиции:

- А вы за чем смотрите? Почему баранью ногу, если ее вывезли на продажу, проверяют и ставят на ней клеймо: мясо, мол, доброкачественное? А свинью в малиново-зеленых яблоках, от которой портится не желудок, а… это самое… вкус потребителя, не клеймят. Кто за это отвечает?

- В самом деле, кто? - опросил лейтенант милиции у редактора местной газеты, который пришел сюда специально по его просьбе. - У нас ведь другие обязанности.

Как ни интересно было Вадиму и Леве поспорить по данному поводу, но дела, дела! Бродяга «Альтаир» мог уже удрать в Монголию, а Толь Толич, освободившись от лишнего груза, успеет исчезнуть в горах Северного Казахстана.

Пришлось извиниться перед лейтенантом и попросить не затягивать разговор. Нельзя ли откланяться?

Редактор проводил ребят до двери, пожал им руки, поблагодарил за «сигнал» - этим делом он обязательно займется, - и они стремглав побежали по коридору.

Навстречу со сжатыми кулаками шел Митяй. Случилось что-то непоправимое.