Глава 4
МИНИ-МИР
Ева Курдвановская считала себя последовательницей Вилены. Она стала второй звездолетчицей. Высокая, сухопарая, жилистая, несмотря на модную прическу, мужеподобная, она считалась заядлой спортсменкой: бегала, плавала, толкала тяжелое ядро и даже фехтовала у себя в Польше не только с женщинами, но и с мужчинами. Но, на беду свою, была она некрасива, с удлиненным лицом, неправильным носом и тяжелым подбородком. Может быть, именно поэтому она стала болезненно самолюбивой и высокомерной. Ей хотелось добиться того, чего не могут другие. Спортивных рекордов ей казалось мало, и ее потянуло в космос. Сам профессор Михаил Каменский из Краковского университета, знаменитый — планетолог, гордился своей ученицей и способствовал тому, чтобы Ева попала в состав европейской лунной экспедиции, где отличилась, открыв «подлунный лед», разработала принцип создания на Луне атмосферы, пригодной для жизни человека.
И, уже прославившись, когда, казалось, можно было и забыть о недостатках внешности, она пожелала лететь с экспедицией Романа Ратова на поиски иных, пригодных для жизни планет. Ее не смутило, что по возвращении она встретит на Земле новые поколения.
Роман Васильевич Ратов поддержал кандидатуру Евы Курдвановской. Ему казалось, что ей будет легче освоиться в коллективе участников экспедиции, чем другим женщинам, претендовавшим на место в корабле. Так и случилось во время рейса. Все любили и уважали Еву, микробиолога и врача экспедиции. Все, кроме Бориса Ловского, самого красивого из всех. Только он один видел в ней прежде всего женщину. Избалованный на Земле вниманием, черноволосый, с профилем древнего ассирийца, он не мог и в космосе отделаться от земных желаний и страдал от равнодушия ироничной Евы. Ему казалось, что она должна благодарить судьбу, пославшую ей его. Но Ева упорно не обращала внимания на Ловского. Это бесило его, и он решил, что она просто скрывает свои чувства к нему! Вот и все! И черные его глаза становились томными, влажными.
Борис Ловский происходил из столичной интеллигентной семьи. Родители обожали единственного сына, уверенные в его одаренности. Из первого класса школы он был переведен прямо в четвертый, а после восьмого сдал на аттестат зрелости. Пятнадцати лет, в порядке исключения, принятый в университет, Ловский поражал профессоров феноменальными способностями. Привычное признание сделало Бориса уверенным в превосходстве над другими. Правда, он болезненно переносил намеки на хрупкость его телосложения и малый рост. Ловский хотел бы и физически превосходить всех, но, постоянно учась с более старшими, чем сам, школьниками, он вынужден был скрепя сердце уступать им в силе. И потому Борис ни с кем не сходился близко, ни к кому не привязывался.
Единственным увлечением Ловского было чтение. Обладая так называемой «фотографической» манерой чтения, молниеносно прочитывая страницы, которые словно отпечатывались у него в мозгу, он перечитал чудовищно много. Особенно его привлекала фантастика прошлых столетий. Читал он все без разбору, но немалое влияние на формирование его характера оказали те произведения, где под видом фантастических событий осуждалась современность и стремление в будущее, которое авторы представляли безнадежным тупиком. В этих же книгах Борис открыл для себя тип личности, противостоящей миру. Таким героям-индивидуалистам он готов был подражать. В нем, с детства привыкшем слышать, что он превосходит других, это находило отзвук.
Однако надо сказать, Ловский был настолько умен и воспитан, что ничем не проявлял эти свои скрытые качества, они будто дремали в его подсознании. Внешне в своих действиях и даже при испытаниях с помощью проверочных тестов и электронно-вычислительных машин, при медицинских обследованиях, каким он подвергался, когда Роман Васильевич Ратов обратил на него внимание, он ничем себя не выдал. Обследование электронными машинами в звездном городке дало краткое, по существу верное заключение: «Способен, вынослив, упорен в достижении цели, самоуглублен, обособлен, здоров…»
Когда Ратову пришлось отбирать кандидатов в свой экипаж, ему обособленность Ловского (при прочих равных машинных оценках) показалась хорошим качеством — такому легче расстаться с современниками, чем другим. Во что же выльется его самоуглубленность и обособленность в необычных условиях космоса, ни машины, ни сам Ловский, ни Ратов предвидеть не могли.
Ева чуть не расплакалась от радости, узнав, что она и Ловский полетят с Ратовым на Гею первыми. А Ловский не мог уснуть, взвинченный предстоящим событием, счастьем, выпавшим ему на долю, — ступить первым на планету, где будет жить грядущее человечество.
Но утром он сам посмеивался над собой, отшучивался от товарищей, уверял, что не претендует на памятник до неба. Однако в самой этой шутке о подобном памятнике крылась затаенная мысль прославиться.
Все это утро Ева смотрела на Ловского, щуря серые глаза. Она словно угадывала что-то. На правах врача она предложила ему какие-то таблетки, но он с возмущением отказался от них.
Роман Васильевич опустил диск на вершину холма, господствовавшего над местностью. На склонах его рос лес, полускрытый фиолетовой дымкой.
Ратов предложил молодым людям первыми сойти на Гею.
Ева вскинула голову. Ловский вытер влажный лоб. Выходить можно было без скафандра. Атмосфера Геи безвредна.
— Когда-нибудь местное человечество придумает библейскую легенду о Еве, их первой женщине, — попытался шуткой подбодрить себя Ловский.
Ева не ответила и спрыгнула на чужую почву. Она по-хозяйски огляделась и загадочно сказала:
— Когда люди переселятся сюда, здесь будет матриархат.
Ловский рассмеялся, жадно всматриваясь в чужепланетный ландшафт. Дышалось легко, но сердце билось учащенно.
Потом спустился и Роман Васильевич.
Но что за чудо? Куда делся лес?
Местность, насколько хватал глаз, была покрыта кустарником. Под ногами на вершине холма росла мельчайшая трава, напоминавшая ворсинки ковра.
— Где ж она, копия Земли? — спросил Ловский, недоуменно глядя на командира.
— Разве на экране было плохо видно? — спросила Ева.
— Экран не передает масштаб, — задумчиво ответил Ратов.
— Почему масштаб? — удивилась Ева.
— Рассмотрим кустарник повнимательней.
Ева и Ловский сбежали с холма к зарослям. Ратов шел за ними.
— Разум правый! — вскричала Ева. — Так ведь это же лес!
Она стояла перед кустарником, который доходил ей лишь до пояса. Потом опустилась на колени, протянув к растениям руки:
— Березки! То наши березки, будто под Краковом! Какие же крохотные! Коханые!
Курдвановская ласкала тоненькие стволы странных растений, действительно напоминавших земные березы, уменьшенные в десятки раз.
— Друг-командир видел на Севере карликовые березы? — обернулась Ева к подошедшему Ратову.
— Те еще ниже, — ответил Роман Васильевич. — Карликовые не только малы ростом, но и изуродованы суровой природой, а здесь…
— Что же здесь по мысли друга-командира?
— Не игра природы, а ее закон. Закон подобия, как в геометрии.
— То понятно. Нужно было самой догадаться, когда рассматривала еще на звездолете первых живых существ планеты в микроскоп.
— Значит, для того чтобы рассмотреть микробы в микроскоп, требовалось увеличение в двадцать-тридцать раз большее, чем на Земле? — уточнил Роман Васильевич.
Ева ничего не ответила.
Ловский опустился на корточки. Когда он смотрел на лес Геи снизу, тот казался ему самым обыкновенным земным лесом. С белых стволов свисали крохотные ветви с точками листьев. Совсем как на Земле, только уменьшено в размерах. Среди березок оказалась и ель, такая же маленькая, но совсем как земная, с нежной хвоей, ласкавшей пальцы.
— В Японии есть восхитительные крохотные садики, — сказала Ева. — Деревья-лилипутики, маленькие мостики через ручейки. Игрушечный мир, похожий на обычный, но на который будто смотришь через перевернутый бинокль. Красиво! Я видела это, когда ездила на состязания по плаванию.
— А здесь чем не красиво? — спросил Ратов.
— И здесь дивно! Только надо стоять на коленях. Потому что мини-мир. А может быть, на обетованной земле и надо встать на колени? — И она посмотрела на Ловского.
— На колени? — вскричал тот, не только вскакивая, но и подпрыгивая выше леса, так как сила тяжести была здесь вдвое меньше, чем на Земле. — Вы еще не поняли, что нами открыто! Это мир великанов!
— Каких великанов? — удивилась Ева. — Мини-мир.
— Мы здесь великаны! Мы! Деревья мне по пояс. Я чувствую себя титаном. Нет рилы, которая сможет мне противостоять.
Ратов с удивлением посмотрел на своего молодого спутника. Не слишком ли велика для него психологическая нагрузка?
Ева чуть насмешливо сузила глаза.
Ловский ухватился за березку, похожую на прутик, и вырвал ее с корнем. Он запустил свой «трофей» через лес. Самодельный снаряд при здешней тяжести улетел за далекую речку.
— Смотрите, я все могу, все! Я корчую деревья, я хожу семимильными шагами! Я как в сказке! — кричал Ловский.
Ратов встревожился, но еще не осознал, что чувствует молодой человек.
А Ловский вел себя все более странно — вдруг вот теперь прыгнул, словно выпущенный на волю зверек. Но не рассчитал усилия и взлетел слишком высоко над лесом, потом упал в самую его чащу. Деревья подогнулись под ним, как кусты. Он ушиб себе голову и на миг потерял сознание. Возможно, этот ушиб и был причиной того, что произошло с Ловским дальше. Из подсознания его как бы вырвался некий предок, — в истории был же пример, когда человек, упавший с лошади, заговорил на древнегреческом языке, которого не изучал!..
Вскочив, Ловский уже в состоянии невменяемости стал выворачивать деревца, забрасывая их далеко в лес. Вскоре вокруг него образовалась поляна, вся в черных ранах, оставшихся от вырванных деревьев.
— Что видит друг-командир? — спросила Ева, хватая Ратова за руку и отвлекая от Ловского, который, к этому времени устав или немного успокоившись, отирал ладонью потное лицо.
Ища спасения, из леса на холм выскочили, перепуганные шумом, два существа размером с кроликов. Их тонкие ножки пружинили при скачках. Ветвистые рожки касались спинок.
Микроолени, увидев великанов, остановились, круто повернули и поскакали в обход диска.
— Все как у нас дома, только в десятки раз меньше. Что думает друг-командир?
— Я только космонавт. Вам, ученым, отвечать на этот вопрос. Я не знаю, задумывался ли кто-нибудь на Земле о том, чем обусловлен масштаб всего живого? Почему у нас деревья в тридцать метров, а не в сто? Почему звери больше насекомых? И будет ли «земной масштаб» всего живого соблюден на другой планете?
— Друг-командир, конечно, прав. На то есть тысячи причин. Величина планеты, ее тяготение, освещение, радиоактивность, сила магнитного поля… условия борьбы за существование и еще много-много факторов. Все это, безусловно, влияет на эволюцию, определяет размеры существ.
— Значит, мы столкнулись здесь с таким сочетанием всевозможных причин, когда земные формы повторены, но… в другом масштабе.
— Значит, друг-командир полагает, что и львы и слоны, которых мы видели на экране, немногим больше этих оленей?
— Да, пожалуй. Их можно будет взять под мышку, как комнатную собачку.
— То очень мило и замечательно!
— Почему?
— Человеку, который переселится сюда, не страшны микрохищники. Он будет среди них исполином. Так, друг-Борис? — Ловский только что подошел и услышал последние слова.
— Исполином? Верно! — обрадованно подхватил он и-добавил: — Именно исполином. Я чувствую необыкновенный прилив сил, хоть и здорово встряхнуло мозги! Теперь я способен на все! Если я сложу здесь дом из камней, он будет горой для местной мелюзги!
— Командир полагает, маленьких людей здесь нет?
— Хотите почувствовать себя Гулливерами? — улыбнулся Ратов. — Нет. Наши диски слишком хорошо разведали планету, чтобы пропустить те изменения, которые вносит в природу разум.
— О, я здесь внесу изменения! Дайте мне только развернуться! Я покажу, что здесь по плечу титану, — говорил Борис, смотря поверх собеседников.
— Стоит ли быть мальчишкой? — спросила Ева.
— А вы не будьте бесчувственной богиней! Поймите, что мы и есть настоящие боги, которым леса по пояс, реки по колено!
— То не совсем так, не совсем, — поправила Ева, улыбнувшись чему-то своему, ей известному, и вдруг, глядя на Ловского, смолкла, нахмурилась.
