30

Церкви напоминают магниты. Что бы вы ни делали, каковы бы ни были ваши личные убеждения, ноги все равно приведут вас в место отправления культа. Непременно. Под любым предлогом. Благочестие, туризм отправление какого-нибудь обряда или просто из любопытства. Так работают церкви, храмы, мечети, синагоги, они хватают вас, а потом выплевывают, с той разницей, что в промежутке вы получили вашу маленькую дозу обращения. Такого рода места являются воплощением сослагательного наклонения и, как следствие, неизбежного стремления к сомнению, а значит, к недоверию, то есть к своеобразной вере, пусть даже формальной; только открытая дверь превращает атеиста в агностика, то есть в своего рода верующего. «Быть может…», «А если…». Религиозны вы или нет, святилища вселяют в вас сомнения, веру в возможность высшей справедливости, во всеведущий суд и таким образом способствуют вашему превращению в моральное существо, даже вне законов, являющихся всего лишь маркерами пределов нашей терпимости. В предположении «В том случае, если…» достаточно переосмыслить понятия добра и зла в уме каждого. Таким образом, церкви также являются цементом цивилизации.

Когда я слышу по радио или читаю в газетах, что закат религии неизбежен, я содрогаюсь, спрашивая себя, каков станет мир, основанный только на личной этике. Думается мне, он окажется хуже, чем представлен нам в самых мрачных фантастических романах. Но я также уверен, что человек никогда сознательно не убьет отца, даже самому непримиримому стороннику независимости от взрослых необходимо время от времени оборачиваться, чтобы встретить ободряющий взгляд того, кто старше тебя. Книги по истории убедили меня, что мы являемся порождением циклов, мы повторяем наши ошибки, ибо неспособны все исправить с первого раза. Мы двигаемся на ощупь, медленно, как если бы человечество было учеником с ограниченными возможностями или чересчур рассеянным. Религия может официально приходить в упадок, но я знаю, она вернется в массовом масштабе, а из ее недр, увы, вспыхнут войны, но оттуда же придет и спасение нашего рода, я в этом убежден.

После смерти Рози предсказание пастора Алеццы стало сбываться: Джарвис все реже и реже ходил к мессе, и в конце концов вовсе перестал посещать церковь. Но я уверен, каждый человек всегда возвращается к своим корням. Так что в среду утром Джарвис Джефферсон постучался в дверь церкви. Алецца встретил его с улыбкой, свидетельствующей о том, что он ждал его. Он пригласил шерифа войти, и они сели на скамью в первом ряду.

– Вам не хватает веры? – спросил пастор.

– Я никогда не порывал с ней.

– Тогда почему вы больше не приходите на мессу?

Джарвис указал на большое распятие.

– Чтобы он знал, что я недоволен.

– А теперь вы смирились.

– Нет. Но я должен успокоиться, мне бы не хотелось устраивать скандал в момент предъявления улик. Моя Рози бы не одобрила.

– Из этого я делаю вывод, что вы здесь для того, чтобы поговорить не с Господом, а со мной?

– Я пришел к вам, если можно так сказать, не как верующий, а как шериф. Я хотел бы задать вам несколько вопросов относительно Йона Петерсена.

Взгляд Алеццы стал жестким, вокруг глаз собрались крохотные морщинки. Когда методистский пастор с внешностью актера позволял себе дать выход эмоциям, его красота исчезала.

– Я в числе подозреваемых?

– Скажу честно, до сегодняшнего дня я даже не включал вас в список, – промолвил шериф, – но теперь, когда вы сами говорите… Скажите, если пастор убьет человека, о котором он точно знает, что он очень плохой, он попадет в ад?

– Если речь идет об убийстве по собственной воле? Разумеется. Убийство – смертный грех.

– А разве существует способ действовать не по собственной воле?

– По воле Господа, например.

Губы шерифа в насмешливой улыбке сложились в запятую под его усами.

– И часто Бог велит своим пасторам убивать по его воле? Скажите мне об этом, и я тотчас пойду надевать на него наручники.

Алецца пристально посмотрел на Джарвиса, и улыбка тотчас слетела с лица старика.

– Это метафора, шериф.

– Хорошо, но я все же хочу вернуться к тому, что произошло в день убийства. Вам позвонил Райли Петерсен, так?

– Да, он был у Стюартов. Он сказал мне, что если в тот день я говорил с ним искренне, я должен тотчас приехать, потому что его отец хочет причинить кому-то зло.

– В тот день?

– Да. Я… однажды утром я встретил Райли и сказал ему, что если он хочет зайти ко мне поговорить, моя дверь всегда для него открыта.

– Почему вы так сказали? Ведь они же лютеране, разве нет?

– Они прежде всего человеческие существа, дети Господа. А я, как и все, слышал, что рассказывают о жизни на ферме Петерсенов. Хотелось приободрить мальчика, напомнить ему, что он не одинок.

– Но разве не пастор Тьюна был должен взять на себя эту обязанность?

– Пойдите и скажите ему об этом.

Джарвис покачал головой.

– Итак, вы помчались к Стюартам. В котором часу это случилось?

– Точно не знаю. В начале первого.

– Мальчик и Трэвис Стюарт утверждают, что пришлось звонить дважды, чтобы вы взяли трубку.

– Возможно. Я сидел на улице, писал, там плохо слышно телефон.

– Хорошо. А дальше?

– Я забрал мальчика, сказал Трэвису, что сам справлюсь, и мы поехали на ферму.

– Почему? Почему бы не попросить его поехать с вами? Когда Петерсен пребывал в ярости, требовалось несколько человек, чтобы усмирить его, вы разве этого не знали?

– Я обещал мальчику помощь, это был мой долг, я не хотел замешивать сюда Стюартов. К тому же, думаю, пастор в одиночку может напугать гораздо больше, моя должность внушает почтение, а если бы мы прибыли группой, Йон Петерсен мог расценить наше появление как вызов.

Джарвис согласился.

– А когда вы приехали на место, Йон был один?

– Да. Я толкнул дверь, он лежал там, растянувшись во весь рост. Разумеется, мертвый.

– Райли сказал, что вы провели в доме не менее пяти минут. Могу я узнать, почему?

Алецца не сумел скрыть удивления.

– Я думал, я не в списке подозреваемых!

– Нет, я спрашиваю лишь для того, чтобы уточнить детали, вы же знаете людей, что заседают в судах Вичиты, если что-то останется неясным, они опять станут говорить, что мы в деревне не умеем работать чисто.

– Сначала я застыл от неожиданности. Я знал Йона, и вам это известно. Я хочу сказать, что знал его лучше, чем вы можете себе представить. Однажды он пришел ко мне.

– К вам? К методисту?

– Да. Уверен, в тот день Ингмар перевернулся в своей могиле.

– Чего он хотел?

– Говорить.

– Что он вам сказал?

– Мне жаль, шериф, но я не могу вам повторить его рассказ. Он должен остаться между ним и Богом.

Джарвис раздраженно хмыкнул.

– А дальше?

– Я знал, с кем имею дело, но когда увидел его мертвым, для меня это стало настоящим ударом. Не поймите меня превратно, я не оплакивал его участь, но это был шок. Оправившись, я позвонил вам и вышел. Да, возможно, это заняло у меня пять минут.

– А вы не слышали никаких звуков в доме? Никого не видели вдалеке?

– Вы говорите о Мейпл? Нет, ее там не было, или же она хорошо спряталась.

– И мальчик все время находился в вашем автомобиле?

– Совершенно верно.

– Потом вы ждали меня снаружи. Как вам кажется, если в доме кто-то прятался, мог он за это время сбежать?

– Да, вполне, он мог воспользоваться задней дверью, и мы бы ничего не увидели.

– Когда вы ехали на ферму, по дороге вы никого не встретили?

– Кажется, нет. Я так взволновался, что, признаюсь, не смотрел по сторонам. Вы действительно полагаете, что убийца все еще находился в доме?

– Не знаю. Нападение было неожиданным, Йона Петерсена застали врасплох, это точно, иначе бы он оказал сопротивление. А временной промежуток между его приездом на ферму вместе с Мейпл и тем часом, когда вы нашли его мертвым, довольно короткий. Убийца в любом случае расположился где-то неподалеку.

– Может, Мейпл что-то видела?

– Нет, она сказала, что Йон на миг заколебался, словно что-то заметил, и она, воспользовавшись его замешательством, сбежала.

– Вы подозреваете ее?

Не решаясь ответить, Джарвис только покачал головой.

– Нет, даже сильно рассердившись, Мейпл, скорее всего, не смогла бы даже курицу ощипать, не то что убить человека.

– Я видел его свернутую шею, чтобы так сделать, нужна недюжинная сила, как считаете? Именно это я себе и сказал. Словно их было несколько.

Алецца выставил вперед руки и добавил:

– Как бы там ни было, посмотрите, у меня нет ни одной царапины, ни одной ранки, надеюсь, это меня оправдывает.

Джарвис помахал рукой перед собой, словно отгоняя невидимую муху.

– Оставьте, вы слишком ревностно ему служите, – произнес Джарвис, кивнув в сторону и указывая на Христа, – чтобы навлекать на себя его гнев. – Разве что найдете мне бедолагу, в виновности которого не усомнится сам Господь!

Алецца схватил шерифа за запястье и, наклонившись к нему, понизил голос.

– Не стану лгать, что я никогда не желал его смерти, – произнес он. – Йон Петерсен был гнусный тип, Джарвис.

– Я знаю. Не знаю, что он вам наговорил, но уверен – ничего, кроме мерзостей. Никто не станет оплакивать его смерть. Боюсь, даже его сынок.

– О, он мне много чего рассказал. Слишком много. Я рад, что он был лютеранином, иначе не знаю, как бы я сумел вести службу в его присутствии.

Джарвис встал, пастор последовал за ним.

– Почему бы вам не побыть здесь еще немного? – спросил он шерифа. – Уверен, у вас накопилось много претензий к Господу.

– О, вы же знаете, я вышел из того возраста, когда чувствуешь потребность исповедоваться. Есть у меня пара историй, которые слегка запудрят мозги там, наверху, когда я поднимусь туда со своими бумажками.

– Я предлагаю вам не исповедаться, а просто поболтать. Ни шерифа, ни пастора, просто двое мужчин, хорошее пиво и ребрышки на гриле.

Глаза Джарвиса блеснули.

– Не в этот раз, сейчас, я, к сожалению, должен ехать дальше. Истина имеет один ужасный недостаток – со временем она изнашивается. Надо бегать за ней, как за королевой выпускного бала, если вы не хотите, чтобы она вышла замуж за другого.

– Приходите, когда захотите. Не обещаю, что у меня всегда найдется мясо, но за свежее пиво летом ручаюсь. И с этого дня постарайтесь приходить к нам на мессу. Бог умеет повернуть дело так, что мы прощаем его за те горести, которые он заставил нас пережить.

– Со мной у него будет много работы, я не уверен, что это стоит тех усилий, что ему придется приложить. Но я подумаю. Во всяком случае, обещаю встретиться с вами за кружкой пива.

Джарвис сел за руль и направился в центр Карсон Миллса, иначе говоря, на обычную улицу, разделявшую квартал на две части. По дороге он в сотый раз перебирал в уме материалы следствия и неизменно возвращался к трем первым делам, столкнувшим его, хотя он об этом и не знал, с Йоном Петерсеном. В нем крепла уверенность, что ответы на его вопросы скрываются где-то там, между изнасилованиями Луизы и Эзры и убийством Терезы Тернпайк. Он опросил всех, кого хотел, о смерти Йона Петерсена. У него не было никаких иллюзий относительно заключения коронера, где вряд ли обнаружится что-то новое. Маловероятно, чтобы отпечатки, снятые на ферме, заставили черта выскочить из табакерки, их слишком много, смазанных и в основном непригодных для разработки, а Джарвис не собирался стучаться в каждую дверь Карсон Миллса, чтобы сравнить отпечатки его жителей с найденными на месте преступления. Шериф не верил даже в помощь ФБР: в лучшем случае Бюро сообщит, что зафиксировано еще одно изнасилование, на месте которого полицейские нашли цветок мака, но это маловероятно. Их сообщение лишь косвенно подтвердит, что грязная энергия такого негодяя, как Йон Петерсен, выплескивалась за пределы округа Самнер. Его убил либо отец девочки, на которую он напал, но тогда, чтобы узнать истину, придется рассчитывать только на будущие угрызения совести мстителя, либо причину следует искать в том давнем времени, когда Йону исполнилось пятнадцать и он стал являть скрытую ранее мерзость своей натуры. Но чтобы напасть на след в далеком прошлом, Джарвису надо отыскать Эзру Монро.

Когда три года назад Элейн приехала к нему на улицу, к его дому, Джарвис сделал все, чтобы найти девушку. Он обзванивал полицейских в Вичите, связывался с частными лицами, потянул за ниточки в барах, на автовокзале, в социальной помощи; он осаждал чиновников мэрии, опросил все благотворительные организации, предъявляя им описания Эзры, написал множество писем в администрацию, надеясь отыскать хоть какой-нибудь протокол, составленный на ее имя; подкупал девушек, работавших в архивах газет, и уговаривал их порыться в старых номерах в поисках коротких сообщений, связанных с исчезновением молодой девушки, соответствовавшей данному им описанию; он даже запросил поименный список трупов, найденных за два предыдущих года, начиная с того времени, как Элейн перестала получать новости от дочери. Безрезультатно. Но он не сложил руки и продолжал добиваться и искать еще три месяца, пока, наконец, не сдался перед очевидностью: Эзра решила исчезнуть, и, насколько ему известно, она покинула Вичиту, а может, и Канзас, так что пока она сама не захочет объявиться, он больше не услышит звук ее голоса и не увидит ее хорошенькую мордашку.

И пока шериф перебирал все, что он сделал, чтобы в который раз убедиться, что ничего не забыл, очевидность бросилась ему в глаза.

Урок, который необходимо извлечь из вчерашнего дождя.

Джарвис ударил по рулю. Он мог бы сказать Дугласу: из каждого события всегда надо извлекать урок.

Джарвис сделал все, чтобы найти Эзру. По крайней мере, с точки зрения шерифа, который должен выполнять массу обязанностей на вверенной ему территории. Он во всем положился на эти треклятые современные средства связи. Но он оставался на месте, делая все дистанционно. Не брал дело в свои руки, не бегал сам.

Он принял решение мгновенно. Не заехал ни домой, чтобы взять сменную одежду и туалетные принадлежности, ни к себе в офис, чтобы предупредить, что шериф покидает свою территорию, свою паству и едет на север.

В сторону Вичиты.