1

Наступил один из тех ленивых рассветов, когда серая и сырая заря долго потягивается, а потом с трудом карабкается к низко нависшим тучам, будто бы не желая освещать очередной день на земле людей. Райли Ингмар Петерсен подпрыгивал, стараясь не угодить в заполненные грязью ямки посреди высокой травы и увядшего вереска, и в то же время не отстать от длинноногого отца, который, хоть и нес тяжелый молот на плече, легко и быстро двигался вперед. Сухощавый, с такой тонкой кожей, что при малейшем движении заметно, как вибрируют сухожилия, проступают вены и перекатываются мускулы, напоминающие непредсказуемые морские течения и готовые в любую минуту взорваться яростной пеной, Йон словно весь состоял из нервов.

Фермер с сыном спускались по склону лощины за их владениями, двигаясь к чахлой рощице – горстке буков, тополей и ясеней с тощими, изможденными стволами, похожими на сваи, – к рифу, полупрозрачному в свете усталой зари. Йон называл этот кусок земли «неудобьем», ведь что бы там ни сеяли, ничего не прорастало, и даже природе, несмотря на вековое упорство, не удалось пробудить плодородную силу в здешней бесплодной почве.

Склон покрывали беспорядочные клочья тумана. По мнению одиннадцатилетнего Райли, чьи ноги по самые бедра тонули в этих обрывках, оставляя за собой две исчезающие борозды, туман слишком тяжел, чтобы подняться в небо. Пес Купер, трусивший за ним на ремешке, исчез полностью, о его перемещениях свидетельствовал лишь призрачный поводок. Купер был маленькой тщедушной дворнягой нескольких месяцев от роду, найденной Райли накануне. Всклокоченная, с серой и черной лохматой шерстью, в которой тонули маленькие глазки, она сидела между двумя мусорными баками и дрожала от страха и холода. Райли знал, что отец ненавидит собак, он всегда говорил, что они воняют, что на них нельзя положиться и что это всего-навсего лишний рот, который придется кормить, однако в этот раз Райли не смог удержаться, чтобы не приласкать несчастное животное и в конце концов не взять его домой.

Отец пронзил его взглядом. Райли чувствовал, что точнее было бы сказать «расстрелял взглядом», он был не глуп, учился в школе, и если и получал неважные оценки, то вовсе не из-за недостатка интеллекта, а просто от нежелания посещать это заведение. Когда Йон обнаружил собаку, он медленно перевел взгляд на сына, и мальчику послышался неприятный скрежет когтей по черной доске, чернильные шарики зрачков наливались яростью, достигнув, наконец, таких размеров, что, казалось, вот-вот выскочат из орбит. Они, вращаясь, царапали череп до самой кости, пока наконец не замерли, уставившись на Райли.

– Что это? – спросил отец с отвращением, адресованным не столько собаке, сколько ребенку.

– Это… Купер. Я нашел его по пути из бакалейного магазина.

– Ты знаешь, как я отношусь к собакам, так почему ты меня ослушался?

Йон был высок, очень высок, и когда подходил к сыну, тому приходилось задирать голову, чтобы смотреть отцу в глаза. Райли знал, что в такие минуты главное – не опускать глаз. Этого Йон Петерсен не переносил. «Только слабаки отводят взгляд, когда с ними разговаривают!» – постоянно повторял он. Избегать взгляда своего собеседника означало сдать оружие, выдать себя, и если затем последует выволочка, значит, она заслужена. Поэтому Райли не отступал. Он знал, что это очень важно. И потому так сильно откинул назад голову, что на мгновение в глазах у него потемнело и он почувствовал острый запах отцовского пота и камфару табака, который тот курил. Бледное лицо Йона напоминало грозную бугристую луну с двумя бездонными кратерами, двумя безымянными пропастями, которые ни один астроном не захотел бы ни исследовать, ни дать им название. Луна быстро затмила голую лампочку на потолке и свинцовой тяжестью накрыла Райли. Мальчик хорошо знал эту тень, он вырос под ней и знал, что в ней скрывается. Однако на этот раз он решил не отступать. Он очень хотел оставить эту собаку и ясно ощущал, что пес тоже этого хочет, что чувства их взаимны, ибо между ними произошло что-то вроде любви с первого взгляда. В кои-то веки Райли решил настоять на том, чего он хотел больше всего. Самое время, ему уже одиннадцать лет. Он не намеревался оспаривать отцовское превосходство, нет, он лишь хотел проявить характер. И верил, что это сработает. Может быть, даже доставит удовольствие Йону, хотя тот никогда этого и не скажет. В семье ценили смелость. И мальчик, набравшись духу, принялся отстаивать свое решение:

– Он станет служить нам, пап. Смотри, какой он умный, я это сразу заметил, он мог бы охотиться на лис, которые таскают у нас кур, и он хороший сторож, по нему сразу видно.

Зрачки Йона сузились. Они больше не угрожали вырваться из своих оболочек и черным потоком растечься по щекам. На их месте осталась только невидимая, пронзавшая Райли во всех направлениях сила. Две длинные пики, что прокалывают тебя, стремясь причинить боль, разворошить все тело, разорвать все внутренние органы. В тот миг Райли почувствовал, что быть расстрелянным наверняка гораздо менее болезненно, и именно поэтому отец заменил пули клинками.

А затем, столь же стремительно, как кукуруза на сковороде превращается в попкорн, клинки исчезли. Смирившись, Йон вздохнул, сухо выдохнул через нос и сделал сыну знак исчезнуть. В тот вечер они больше не говорили о Купере, и Райли понял, что таким образом отец одобрил нахождение собаки в доме. Вскоре он перестанет ее замечать. Теперь Купер стал частью семьи.

Рано утром Йон разбудил Райли, отрезал сыну ломоть хлеба и налил стакан апельсинового сока. Йон завел такой обычай, чтобы подбодрить мальчика и придать ему сил, перед тем как взять его с собой на охоту, на рыбалку или – что случалось гораздо чаще – помогать наводить порядок на ферме: чинить загородки, чистить необходимый инвентарь, латать клетки в курятнике после набега лисы или менять сгнившие от сырости доски в полу амбара. Любимый завтрак ждал Райли: большой кусок хлеба со сливочным сыром.

Прежде чем выйти из дома, Йон бросил сыну повод для выездки лошадей.

– Чтобы тащить твою кобелину, я не собираюсь бегать за ним.

Райли с трудом подавил улыбку. Разумеется, отец будет звать Купера «кобелиной» или «кобелем» и никак иначе, показывая этим, что он, хоть и не рад псу, все же терпит его.

Как только они прошли туманный, поросший лесом край невозделанной земли, Купер вновь появился на конце своего поводка, а впереди Райли заметил покосившийся большой столб, упавший на сетку, которую должен был поддерживать. Значит, все утро субботы им придется заниматься починкой изгороди – какие тут сомнения: такой работы на ферме всегда полно.

Йон указал на длинное бревно, скрытое высокой травой.

– Привяжи свою кобелину и давай, помоги мне.

Райли повиновался и когда он поднял голову, то успел заметить, как в лесном кустарнике скрылась косуля. Ей повезло, что отец не взял с собой карабин, иначе она бы непременно украсила собой кладовку Петерсенов. Райли не любил охоту. По правде говоря, загонять зверя, целиться и стрелять само по себе увлекательно, но он ненавидел разделку туш. Нож, разрезающий мясо, вся эта кровь и шкура, которую следовало тщательно расправлять, портили все удовольствие.

– Эй, ты что там, уснул? – раздался раздраженный окрик отца.

Вздрогнув, Райли подошел к Йону, и тот тяжело опустил ладони с длинными мозолистыми пальцами на голову сына. Его острые скулы образовывали два напряженных угла, и Райли считал, что именно из-за этого щеки отца были такими яркими. Лицо его, словно прожилки мрамора, покрывали вены, особенно много их проступало на лбу, придавая ему сходство с изъеденными червями досками амбара, однако сейчас прожилки вздулись, образуя путаный рельеф. Райли часто забавлялся тем, что сравнивал их ферму с отцовским телом: сухое, порченое и далекое от мира. Они жили в стороне от города, «потому что мужланы из пригорода воняют», любил повторять Йон. И сам он от всех держался на расстоянии. Словно жил между двумя вселенными. Шел он уверенно, однако совершенно бесшумно, взглядом чаще всего блуждая по окрестным пейзажам, а привычка разговаривать с самим собой отражала, как считали те, кто видел его в такие минуты, его единственную страсть возражать всем и вся.

Робкий утренний ветерок топорщил волосы отца, но он этого не замечал. Он пристально смотрел на сына. В бледном свете утра вновь возникла луна с безымянными кратерами. Райли подумал, что заря вкупе с туманом решила выпить все краски. Все стало серым и белесым, даже неровная земля, даже лицо отца, являвшее собой лишь бледные пики и впадины.

– Я не знаю, что мне с тобой делать, Райли, – без всяких эмоций произнес Йон.

Что-то произошло. Ребенку это очевидно – как сказал бы его отец, это так же ясно, как и что «на любые сиськи найдутся руки». Взгляд Райли заскользил вниз, и под ним словно разверзлись две пропасти, стремительно всасывавшие остатки хорошего настроения, сохранявшегося с утра. Ноги мальчика увязли в грязи, и внезапно он весь напрягся. Воздух вокруг них стал тяжелым и холодным. Райли с трудом сглотнул слюну. Клочья тумана повисли в воздухе, деревья перестали скрипеть, и Райли показалось, что он слышит, как трещат корни, изгибаясь в каменистой почве. Только Купер не обращал ни на что внимания: играя с веточкой, он вертелся у подножия поваленного дерева.

Не отпуская сына, Йон глубоко дышал, со свистом выпуская из ноздрей воздух.

– Сколько раз я должен повторять, чтобы ты, наконец, понял?

Райли чувствовал, как иней, скопившийся в глубине долины, проник к нему под одежду и поднимается вверх по спине, оставляя за собой леденящий влажный след, какой мог бы оставить призрак всех смертей, случившихся здесь с незапамятных времен.

– Значит, я для тебя не хороший отец? После всех моих жертв? После всего, что я дал тебе? Всего, что я для тебя делаю? Да ты меня не слушаешь. Ты делаешь только то, что хочешь, не подчиняешься никаким правилам. Так продолжаться больше не может.

Райли сжал зубы. Он знал, что сейчас последует подтверждение правоты отца, ибо он совершил ошибку. Мальчик опустил взгляд, чтобы проверить, надел ли отец свой кожаный ремень с большой медной пряжкой. Наказание не заставило себя ждать: пощечина пришлась на ухо, разрывая барабанную перепонку и обжигая висок. Рухнув в грязь, мальчик не шевелился. Он знал, что именно в такие моменты не следовало покоряться. Йон ненавидел малодушие. Ничто так не приводило его в ярость, как малейшее проявление слабости. Сносить удары, а главное, не стонать, не дрожать, не шевелиться, иначе удары посыплются градом. Да, ненависть Йона к слабакам граничила с безумием.

– Ты заслуживаешь хорошего урока, Райли.

В голосе отца не прозвучало ни малейшего сомнения, ни капли сострадания. Мальчик спрашивал себя, что такого он мог сделать, чтобы заслужить такую взбучку. Неужели из школы пожаловались на его поведение? Или родители Бена сообщили, что он по-прежнему задирает их сына? Но ведь это Бен постоянно доставал его, именно он…

Йон помахал молотом перед сыном.

– Ты должен понять, – назидательным тоном произнес он. – Зарубить себе на носу. А знаешь, как твой дед учил меня?

Райли слышал эту историю сотни раз. Ингмар, чье имя он носил, на самом деле был его прадедом, так как отец Йона скончался вскоре после того, как они переехали из Швеции в Америку.

– Преподносил хороший урок, – продолжал Йон. – Становись на колени.

Райли еще больше растерялся. Такого в привычках папаши еще не было. Что он еще изобрел?

– Я сказал, на колени!

Райли безмолвно повиновался, а отец, обхватив рукой его лицо, принялся поворачивать ему голову. Он тянул так сильно, что Райли даже поддался, чтобы не свихнуть шейные позвонки. Он чувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. Но не от боли, а от страха. Отец пугал его. Приводил в ужас. Особенно когда надевал маску луны и начинал говорить таким ледяным тоном.

– Ты будешь смотреть и не пропустишь ничего, дабы это послужило тебе уроком, мальчик.

Йон наклонился и, схватив Купера, прижал его голову к поваленному дереву. И тут Райли понял. Все его мускулы напряглись, и он вскочил на ноги.

– Нет! – завопил мальчик.

Отец размахнулся и носком грубого башмака ударил Райли в грудь. Задыхаясь, сын опрокинулся на спину, захрипел, пытаясь вдохнуть воздух, и схватился за грудь, словно в поисках способа вновь запустить организм. Его искаженный болью рот широко открылся, голова откинулась на траву. Грязь медленно затекала в ухо.

Воспользовавшись беспомощным положением сына, Йон подтянул поводок Купера и несколько раз обмотал его вокруг бревна, чтобы пес не рвался и был как можно ближе к дереву. Сначала щенок пытался освободиться от стянувшего его шею ремня, но потом затих. Его темные глазки перебегали с Йона на Райли.

Упершись ногами в землю, фермер занял позицию и схватил за рукоять утопленный в рыхлой почве молот.

– Смотри как следует, сынок, потому что я больше не желаю терпеть твое неподчинение, ты меня понял?

С чавкающим звуком выдернув молот, Йон подождал, пока сын придет в себя, а затем, с силой размахнувшись, размозжил собаке голову.

От звука удара в воздух поднялась стая скворцов. Собравшись в плотное облако, они напоминали занавес, приподнявшийся над зловещим зрелищем, в котором самое худшее еще впереди.