Хошико

Как только Грету уносят, мужчины тащат меня по извилистым дорожкам трущоб к дому Кадира. Я истошно кричу и брыкаюсь, пытаясь вырваться.

И вот мы у него. Кадир, как водится, восседает на троне в мерцающем пламени свечей. Боджо уже уютно устроился у него на коленях и довольно жует очередной банан. Чертов предатель.

— Что ты сделал? — кричу я. — Где она?

Он снисходительно улыбается.

— Успокойся. Давай без истерик и заламывания рук. Она в безопасности. Пока.

— Пока? Это как понимать? Куда ты ее забрал? И почему ты похитил ее?

— Прекрати. Отдышись. Может, ты все-таки успокоишься и выслушаешь меня? — говорит он все тем же жутко раздражающим голосом. — Как, по-твоему, сумеешь?

Я со злостью смотрю на него:

— Где она?

— Успокойся. Я буду говорить с тобой лишь после того, как ты возьмешь себя в руки.

Я делаю несколько глубоких вдохов и выдохов.

— Ну как, успокоилась хоть немного?

Я киваю. Ничего другого мне не остается.

— Прошу. — Он указывает на стулья. Те по-прежнему стоят посередине комнаты, как и во время нашей недавней встречи. Я делаю шаг вперед и присаживаюсь на краешек одного из них.

— Ты знаешь, сколько мне было лет, когда я взял власть над трущобами в свои руки? — негромко спрашивает он. — Семнадцать. Как же так получилось, что семнадцатилетний парень, по сути дела, никто, подмял под себя все это место? А так, что я увидел идущую мне в руки возможность. Появилась возможность заполнить вакуум, и я его заполнил.

Мои родители были слабы. Слабы и безгласны — прирожденные жертвы. Они покорно принимали все унижения, каким подвергала их жизнь, почти как все, кто здесь живет. Я был младшим из шести братьев. Возможно, все еще им являюсь, кто знает? Возможно, некоторые из них уже мертвы, возможно, вместо них родились другие. Им было не до меня. Никому из них. Мои братья изо дня в день использовали меня как боксерскую грушу. А что делали мои родители? Тебе ведь наверняка интересно. Как они пытались защитить меня, мои любящие мать и отец? Никак. Они просто не замечали или же делали вид, что не замечали. Я не уверен, что именно. Я им только мешал — очередной голодный рот, который нужно кормить.

Как только я подрос, я пустился в бега. Я сбежал из крошечной грязной трущобы, в которой родился, и перебрался сюда, в самую большую и самую грязную. Когда-то, если слухи верны, улицы Лондона были вымощены золотом, ты о таком не слышала?

Я смотрю на него и хочу, чтобы он замолчал, чтобы прекратил трепаться и сказал мне, что с Гретой.

— Но когда я попал сюда, никакого золота я не увидел, лишь горы мусора, среди которых банды местных головорезов дрались, как бешеные собаки. Зато мне бросилась в глаза потребность. Потребность в лидерстве. В твердой руке. В соблюдении правил. Ты наверняка спросишь, а чем же я отличался от них? Я скажу тебе чем. Решимостью и силой. Причем не физической, а умственной. Я силен вот этим. — Он стучит пальцем по виску. — Моя сила вот здесь. Я вижу, что нужно сделать, и я это делаю. Я не тяну резину, не хожу вокруг да около, а сразу беру быка за рога. Как говорится, пришел, увидел, победил.

Честное слово, я вот-вот взорвусь. Я больше не могу это слушать, но даже если его прервать, он будет крутить свою шарманку и дальше.

— Как ты понимаешь, я был весьма щедр с тобой и твоими друзьями. Я дал вам крышу над головой, кормил и поил вас, гарантировал вам здесь, в трущобах, защиту и из кожи вон лез, чтобы так было и дальше. Я всеми возможными способами защищал вас. Взамен же, Хошико, я попросил сущую мелочь, и ты отказалась выполнить мою просьбу. Скажи, разве это честно?

— Я не отказывалась. Я сказала, что сделаю это, как только ты вызволишь Бена!

Кадир хмурит лоб:

— Кто дал тебе право затевать переговоры и выдвигать требования? Ты в долгу перед нами. К тому же ты, как и я, по идее должна стремиться помочь мисс Минтон.

Я больше не могу молчать:

— Где Грета?

— Знаешь, Хошико, ты в чем-то похожа на меня. Тебе не занимать отваги, ты безбашеннее многих взрослых мужчин, которых я встречал за свою жизнь. — Он надолго умолкает. Его молчание кажется мне вечностью. — Грета недалеко отсюда. Как только ты сделаешь для меня то, о чем я тебя просил, ей не станут причинять иного вреда и тотчас же отпустят.

— Иного вреда? Это как понимать? Что ты с ней сделал?

— Я не жестокий человек, что бы там про меня ни говорили. Не в моих привычках прибегать к насилию ради насилия, и я не ищу на свою голову неприятностей. Хошико, пойми, ведь дело совсем за малым. Я не требую от тебя невозможного. Ты снимешься в телепередаче. Ты получишь назад Грету. Обещаю тебе, она будет свободна в тот же момент, когда ты сделаешь то, что нас устроит, ведь, в отличие от тебя, я хозяин своему слову.

— Я сказала тебе: освободи Бена из цирка, и я выполню любую твою просьбу!

— Опять двадцать пять! Ты сказала мне. Ты сказала мне. Выходит, ты так ничего и не поняла! Здесь хозяин я. Я, а не ты. И это я говорю, что тебе делать. При всем моем уважении к тебе, твой приятель — не моя забота. На карту поставлены куда более важные вещи, чем он. И вообще, с ним ничего не случится. Его мамаша наверняка прячется за кулисами и тайком оберегает его.

Возможно, он прав. Вряд ли мать Бена позволит Сильвио причинить ее сыну настоящий вред. Но если я запишу это видео, как мне потом вызволить Бена из цирка? Что бы там ни думала Рози, у меня не будет никаких рычагов, на которые я бы могла надавить. Кадир никогда не поможет мне просто так, по доброте душевной. Все, что он делал до сих пор, было хорошо просчитанной игрой — поэтому я у него в долгу и он может требовать что-то взамен.

Даже после всего, что он видел, после всего, что узнал от меня, Бен вряд ли мог в полной мере осознать, каково это, жить в цирке. Да и никто не смог бы. Для этого нужно, день за днем, пережить этот ужас на собственной шкуре. Почувствовать неизбывную боль, когда каждый вечер вы смотрите на своих друзей, которые стали вашей семьей, и задаетесь вопросом, кто из них следующим встретит жестокую, кровавую смерть. Смерть, которая одновременно страшна и желанна, так как только она дарит надежду вырваться наконец из этой юдоли скорби. Она единственная здесь несет освобождение. Знали бы вы, что это такое, когда тебя, ярко накрашенную, в сверкающем блестками костюме, выталкивают на арену, заставляя улыбаться зрителям, которые ждут не дождутся, когда ты наконец свернешь себе шею.

Даже если Бена не сломят физически, его могут покалечить морально. Его сердце слишком велико для такого места, как цирк. Слишком полно оно сострадания. Однажды оно не выдержит и разорвется.

Я обязана его оттуда вызволить.

Да, но Грета — моя младшая сестренка. Она всегда ею была.

— Я бы не советовал тебе слишком долго раздумывать, Хошико. Боюсь, мое терпение иссякает.

— Что, если я откажусь участвовать в съемке, пока ты не вернешь мне Грету?

Голос Кадира вкрадчив, но его губы кривятся в жестокой усмешке, а глаза похожи на острые иглы. Он медленно и четко произносит каждое слово:

— В таком случае ты глупее, чем я думал.

Вчера вечером этот человек запытал двух людей до смерти за то, что они ослушались его, а сегодня похитил малышку Грету. Что он сделает с ней, если я откажусь выполнить его приказ?

— Скажи мне, что и когда я должна сделать, — говорю я. — Что бы это ни было, обещаю, я это выполню.

Он кивает:

— Так-то лучше. Главное, думай головой, и всем будет хорошо. Сейчас уже поздно. Сегодня ничего уже не случится. Давай оба как следует выспимся, а утром поговорим. Постарайся встать пораньше и полной сил. Не будем заставлять Лору Минтон ждать.

Как следует выспимся? Неужели он и вправду думает, что я смогу сомкнуть глаза этой ночью?

— Может, ты все-таки разрешишь Грете вернуться ко мне? — спрашиваю я. — Пожалуйста. Я вынесла для себя урок. Обещаю, я сделаю все, что нужно тебе и Лоре Минтон.

Он смеется:

— Смелая попытка. Не переживай. Грета — мой страховой полис, вот и все. Если ты будешь и дальше проявлять благоразумие, ни волоска с ее головы не упадет.

Раньше у меня ни разу не чесались руки кого-то убить, даже Сильвио, а вот сейчас я за себя не ручаюсь. Я представляю себе, как убиваю Кадира. Нет, мне больше нельзя находиться с ним в одной комнате.

— Я буду ждать, — говорю я и поворачиваюсь, чтобы уйти. Прежде чем шагнуть за порог, повторяю: — Я готова сделать что угодно, лишь бы ты даже пальцем не тронул Грету.

Выйдя на улицу, я прислоняюсь к стене и пытаюсь дышать как можно глубже.

Жизням двух людей, которых я люблю больше всего на свете, сейчас угрожает опасность. Они находятся взаперти, они одиноки, они страдают, и всё по моей вине. Исключительно по моей вине. Наверное, я их потеряю. Я потеряю Бена и Грету. Точно так же как и Амину.

У меня больше нет сил сдерживать все это внутри себя. Я падаю на дорожку, прижимаю руки к животу и рыдаю.