Бен

Сильвио восстанавливает равновесие и недоверчиво смотрит на свою грудь, в которую я только что его толкнул. Я со злостью смотрю на него, стоя между ним и машиной.

До сих пор я избегал смотреть на него. Теперь же я не могу оторвать от него глаз. Его лицо не похоже на человеческое. Оно как будто сделано из пластика или гипса, гладкого алебастра, равномерно нанесенного на череп. Вот почему оно такое белое.

— Не понял? Повтори! — Когда он говорит, двигаются только его губы. Остальное лицо остается неподвижным.

— Я сказал: никто не нажмет на эту кнопку.

Он запускает руку мне за спину и пытается нащупать кнопку. Я делаю шаг в сторону, чтобы ему помешать. Тогда он поднимает трость и подносит ее мне к лицу.

— Ты уверен, что хочешь и дальше продолжать свой спектакль, Бейнс?

— Ты не имеешь права причинять мне вред, — говорю я. — Я слышал, что сказала моя мать.

— Ошибаешься. Я лишь не имею права оставлять на твоем теле следы. Она не запрещала мне наказывать тебя. Наоборот, она всячески поощряла твое наказание. На этой милой тросточке есть несколько разных устройств. Если я захочу, я оставлю отметины на твоем разуме, необязательно на теле.

Я делаю шаг назад.

— Испугался? — негромко спрашивает он. — То-то же.

Он захлопывает дверь кабины и делает шаг мне навстречу:

— Ты отсюда не выйдешь. Для этого нужно знать код замка.

Я смотрю на других артистов. Они все застыли на месте и испуганно смотрят на нас. Все, кроме Шона.

— Этому парню требуется помощь, — с отчаянием в голосе говорю я.

Сильвио протягивает руку. Я отодвигаюсь назад, но я уже загнан в угол, а сама кабинка размером два на два фута. Я уклоняюсь влево, но Сабатини вновь кидается ко мне, вытянув перед собой трость. Мы с ним танцуем внутри кабинки, пока ему наконец не удается кольнуть меня.

Нет, это не ожог и не удар током. Это просто укол. Укол иглы.

Но в следующий момент моя голова уже раскалывается от боли, как будто ее со всей силы сжали тисками. Я пытаюсь сдвинуться с места, но мои ноги словно приросли к полу. Я окаменел, превратился в статую. Я не могу повернуть головы, не могу открыть рот, не могу даже моргать. Единственная живая часть меня — это мое сердце, и оно стучит, стучит, стучит…

Наверно, я умираю. Поскорее бы.

Сильвио хватает меня и поворачивает лицом к сцене. Не знаю, что там сейчас произойдет, но он хочет, чтобы я это видел. Я пытаюсь отвести взгляд, но даже мои глазные яблоки застыли на месте.

— Я ненавижу тебя, Бенедикт Бейнс, — шепчет он мне в ухо. — Ни к кому я не питал такой ненависти, как к тебе и Хошико.

Он заставляет меня поднять голову, берет мою безвольно повисшую руку и тянет ее к кнопке. Я из последних сил сопротивляюсь. Бесполезно.

Сабатини кладет мою ладонь на кнопку и нажимает.

Увы, я лишен возможности закрыть глаза.

Из люка вываливаются четыре веревки и повисают, раскачиваясь, над головами клоунов. Пьеро делает шаг вперед и привязывает каждую их руку к веревке, обмотав запястья. Необходимости в нарисованных слезах больше нет, потому что он на самом деле плачет. Грим на его лице весь в потеках. На него больно смотреть. Он рыдает прямо на сцене.

Он совсем еще ребенок. Судя по его виду, он младше меня на несколько лет. Его место — за школьной партой. Ему нужно учиться, готовиться к жизни. Ему должен быть открыт весь мир.

Что с ним здесь сделали? Что такое сотворили с ним, что он готов выйти вперед и связать своим товарищам руки? Что-то более страшное, чем со мной?

Ему сделали больно, в этом нет никаких сомнений. Угрожали его близким, если не хуже. Это то, что сделали со всеми нами. У меня забрали Прию за то, что она рассказала мне правду. Повесили над ареной Амину, потому что знали, как сильно Хошико любит ее. Они отнимают вашу любовь, вашу верность и используют их против вас. Они превращают их в слабость.

Вступают скрипки. Музыканты водят смычками по струнам, издавая душераздирающие звуки. Веревки дергаются вверх-вниз в такт этой похожей на кошачий концерт музыке, а вместе с ними, словно тряпичные куклы, дергаются парень и девушка. Все быстрее и быстрее. Все выше и выше. Вздергивая их тела под самый потолок, а потом бросая их вниз. Снова и снова. Раз за разом.

Вскоре они становятся не похожи на людей. Позади меня, прямо за моей спиной, Сильвио медленно хлопает в ладоши. Наконец веревки прекращают дергаться. Парень и девушка падают на пол. Оба лежат неподвижно.

Сильвио через мое плечо подается вперед и кричит им:

— Ну, хорошо. Оно, конечно, слабовато, но на первый раз сойдет. Сегодня вечером все будет иначе. — Он поворачивается ко мне. — Сегодня вечером первый ряд получит возможность поучаствовать в беспроигрышной лотерее. Там будут хлопушки, пневматические ружья и все такое прочее. Для пущего веселья мы даже добавили настоящих гнилых помидоров. Пока они будут дергаться на веревке, зрители смогут швырять в них всем, что попадется им под руку.

Он сокрушенно вздыхает.

— Но есть одна проблема. Возможно, это самая дорогостоящая из моих идей. Для ее воплощения нам потребуется громадное количество Отбросов! Как ты уже сказал, похоже на то, что один из наших друзей-клоунов уже дал дуба, а ведь это еще только первая сцена. А впереди еще столько новых! Ну да ладно, чего только не сделаешь для того, чтобы порадовать зрителей. К тому же не скажу, что город испытывает недостаток в ресурсах. Эти Отбросы плодятся в своих трущобах, как мухи!

Я пытаюсь заговорить, но не могу открыть рот. Мои челюсти как будто сомкнулись навеки.

— Что касается тебя, Бейнс, — продолжает Сабатини, качая головой. — Увы, ты меня разочаровал. К сожалению, я не могу положиться на тебя, а ведь я так надеялся! Эта роль предполагает большую ответственность, к которой ты не готов. Похоже, я буду вынужден подыскать для тебя что-то еще. Гм, что бы тебе подошло лучше всего? Ладно, не переживай. — Он треплет меня по голове. — Что-нибудь придумаем. Обожаю преодолевать трудности!

Он сокрушил меня. Я не могу дать ему отпор.

Я пробыл здесь всего день, а он уже одержал надо мной победу.