Хошико

Грета тянет меня за руку.

— Хоши! — Я вынуждена наклонить голову, чтобы услышать ее шепот. — Почему Бен говорит это? Он сказал мне, что его мама — плохая женщина. Говорил, что ненавидит ее.

— Это неправда! — говорю я ей. — Это не Бен. Не может быть он. Бен никогда не предаст нас. Никогда!

Она переводит взгляд на улыбающееся голографическое изображение в нескольких метрах от нас.

Разве я мог полюбить мерзкую циркачку-Отброса, звучит голос. Голос Бена.

— Похоже на него, — с сомнением произносит Грета. — И голос тоже похож.

Я снова смотрю на экран. Она права. Похож. Или все же нет. Этого не может быть.

Бен любит меня. Он никогда бы не сказал про меня такие вещи. Он никогда, никогда, никогда бы не вернулся к ней. К своей холодной, жестокой, злой матери.

Столь же внезапно, как и пришло, ощущение ужаса оставляет меня. Это значит, что он жив. Это значит, что он полезен для своей матери. Это хорошо. Это значит, что он в безопасности.

Толпа под нами все еще свистит и улюлюкает. Джек опускается на корточки, лицом ко мне и Грете, чтобы мы могли его услышать.

— Хоши права, Грета. Это все ложь. Картинку неким образом так создали. Это просто ловкий монтаж звука и изображения, вот и все. Ты знаешь Бена. Он никогда бы не сказал подобных вещей. Не позволяй этой женщине одурачить тебя, Грета. Не дай ей победить!

Его слова подтверждают то, что я должна была понять с самого начала.

Передо мной сотни сердитых Отбросов выкрикивают о Бене ужасные вещи.

Я делаю шаг вперед, к центру сцены, и пытаюсь перекричать их:

— Неправда! Это подделка!

Они кричат еще громче:

— Не слушайте ее! Это подделка, разве вы этого не понимаете!

Но они лишь насмехаются надо мной. Они мне не верят.

Я смотрю на Вивьен Бейнс. Как же я ее ненавижу! Я ненавижу ее даже больше, чем ненавидела Сильвио. По крайней мере, у него была власть лишь над артистами цирка. Только им он мог причинить боль. У нее же есть власть сделать больно нам всем, но даже этого ей мало. Вивьен Бейнс ничто не остановит. Она будет выслеживать и убивать каждого из нас. Она не остановится, пока не уничтожит всех.

Она все еще говорит. На этот раз о цирке.

— Через несколько дней цирк откроется снова. Вас ждет представление, какого вы еще никогда не видели. Если вы со мной, если вы готовы действовать, чтобы обеспечить нашей стране сильное, светлое, чистое будущее, приходите. Будьте моим гостями. Первая тысяча людей, кому понравилась эта трансляция и которые поделятся ею с другими, получат пригласительный билет на премьеру.

Она слащаво улыбается:

— Давайте праздновать. Давайте чествовать наше превосходство, нашу священную чистоту. Давайте отпразднуем силу.

Я чувствую прикосновение чьей-то руки. Кадир решительно отводит меня в сторону от сцены и указывает на экран:

— Смотри, сейчас будет главный номер.

Фотографии больше нет. Я не слышу голоса Бена. Вивьен Бейнс стоит в стороне с фальшивой улыбкой на лице. Затем на экране появляется мужчина в костюме.

— Дамы и господа! Во имя справедливости и демократии оба ваших главных кандидата сегодня здесь, чтобы сделать свои заявления и принять участие в первых за последнюю четверть века телевизионных дебатах. Мы уже выслушали Вивьен Бейнс, теперь давайте послушаем ее Немезиду! Итак, поприветствуем Лору Минтон!

Слышно, как люди в студии встречают ее аплодисментами. Некоторые из тех, что под нами, — тоже, хотя и с меньшим воодушевлением, нежели приветствовали Кадира, когда тот выходил на сцену.

Появляется женщина. Это Лора Минтон. Высокая, в длинном фиолетовом платье. Непослушные рыжие волосы волнами ниспадают ей на плечи, теплые зеленые глаза хорошо мне знакомы. Она развернула столь мощную кампанию, что за последние несколько месяцев снискала себе такую же громкую славу, что и мы.

— Добрый вечер. — Она улыбается прямо в камеру. — Позвольте мне задать вам вопрос. Кто, по-вашему, вы такие?