Глава пятая

КРУТОЙ КАМЕНЬ

Против вокзала узкоколейки, на далеком лесистом берегу пруда, много левее крайних домиков Светлорецка, высилась голубоватая отвесная скала. Ее звали Крутым камнем.

Со стороны леса на Крутой камень поднимался человек. Он неуверенно переставлял худые ноги, неестественно прямой, подтянутый.

У самого обрыва он остановился, скрестив руки на груди, все такой же прямой, негнущийся, но с поникшей головой.

Любимый с детства Крутой камень! Сколько проведено здесь золотых дней, о чем только не мечталось на узловатых корнях старых сосен! А теперь он пришел сюда горевать… Все рухнуло, все!.. Тройка по математике! Кто же примет теперь в институт? В этом году невиданный конкурс: тридцать семь человек на одно место. А сколько среди них с золотой медалью, сколько человек, кроме них, еще наберут по двадцати пяти очков? Тройка по математике! Как это могло случиться? Ведь в школе он был на хорошем счету у математички. Не забыл же он все за год плавания? Неужели сказалось, что в последние дни он слишком много занимался проектом? Но он не мог поступить иначе. Он должен был доказать Степану, должен!..

Неприятно даже вспоминать, чем кончился их первый разговор… Степан назвал проект Андрея химерой и добавил, что Андрей сам с этим согласится, едва представит, сколько потребуется металла, стальных тросов, наконец, денег. Даже таким странам, как СССР и Америка, не под силу взять на себя подобное бремя. И Андрею нечем было возразить. У него не было цифр. А язык цифр, язык математики - язык инженера. Андрей не мог отложить спор с братом, он вынужден был даже перед самыми экзаменами засесть за курсы мостов и сопротивления материалов, а не за школьные учебники.

Он возился с уравнениями, выведенными на основе высшей математики, а не с биномом Ньютона или теоремой Пифагора. Он заставил себя разобраться в формулах расчета на разрыв и на изгиб, сумел рассчитать свою «падающую вверх» трубу, как подвешенный ко дну цепной мост. И он знал теперь, что его труба-туннель сможет выдержать и давление воды на глубине ста метров, и груз поезда, и изгиб под действием «силы всплытия»… и канаты не порвутся. Он определил толщину стенок туннеля и диаметр тросов. И, главное, он подсчитал, что на все сооружение понадобится пятнадцать миллионов тонн металла, восемьсот тысяч тонн стальных канатов. И не так это много, как решил Степан, если учесть общее производство металла в СССР и Америке. На строительство Арктического моста понадобится примерно двадцать пять миллиардов рублей. Строить его будут лет пять, а то и десять… Так что на год придется не столь уж крупная сумма, не больше, чем тратилось, скажем, на строительство Московского метро…

Все это сумел подсчитать Андрей, овладев сложными математическими приемами, все это подсчитал… а вот по элементарной школьной математике «схватил тройку»… И все пропало, рухнули мечты. Не убедить теперь ни Степана, ни далекого мистера Кандербля, американского инженера. И не быть теперь инженером и самому Андрею, мечтавшему возглавить инженерное «Общество дружбы материков».

Как теперь признаться во всем Степану, человеку резкому, сильному, презирающему побежденных? Что написать Ане, отец которой высмеивал его, что сказать Сурену, мечтавшему строить атомные станции для Арктического моста?

Андрей готов был просидеть на Крутом камне до ночи, даже всю ночь, но пересилил себя и пошел домой. Он намеренно не торопился, еле передвигая ноги. Все равно Степана нет дома. Никто из инженеров не уходит с завода по окончании работы. Степан счел бы это дурным тоном. По его словам, в министерствах и ночью сидят…

Не хотелось Андрею идти домой еще и потому, что там была Тереза Сергеевна. Степан якобы ради младшего брата пригласил ее хозяйничать в новой его «главноинженерской» квартире. И она хозяйничала в ней с той же уверенной четкостью, как и в его приемной.

Недурно сложенная и цепко молодящаяся Тереза Сергеевна встретила Андрея любезной улыбкой:

- Андрюша! Как экзамен? Ведь математика - ваша стихия. Все в порядке, конечно? - заглядывала она ему в глаза.

- Конечно, не провалился, - ответил он, смотря в сторону.

- Садитесь, прошу вас. Может быть, хотите бутерброд? С копченой колбасой, с икрой, с лососиной? Ну, что же вы, право? Степан Григорьевич звонил, что немного задержится. - Она села против Андрея, красиво подперев холеной рукой подбородок, и продолжала: - Ах, какой это работник! Какой масштаб, какая безошибочность! Заместитель министра ни к чему не мог придраться.

- Ни одного нарушения инструкций, - с горечью сказал Андрей.

Но Тереза Сергеевна не поняла смысла его слов.

- Да, да! У Степана Григорьевича прямая дорога в Москву - в руководство.

- Конечно, - согласился Андрей, думая, что его теперь уже не примут в институт…

- О, я вижу, у нашего мальчика не все благополучно. Не так ли? Ну, признайтесь своему другу. Почему вы не научитесь курить? Я всегда курю, когда у меня неприятности.

- Почему вы считаете, что вам все обязаны докладывать? Почему? - не сдержался Андрей. - Откуда, наконец, вы знаете…

- О, мой мальчик! Не сердитесь… Вовсе не надо выслушивать доклады, достаточно посмотреть в ваши карие глаза. Но почему вы отчаиваетесь?

- Так ведь тройка же! Понимаете, тройка!

- Ну, и прекрасно! Ведь не двойка же…

- Вы не понимаете!..

- Ах, ребенок! Брат самого Степана Григорьевича Корнева! Он действительно ничего не понимает.

Андрей поднялся и, не оглядываясь на Терезу Сергеевну, прошел в отведенную ему узкую и длинную комнату.

Он сел у окна, из которого был виден пруд и далекий Крутой камень на лесистом берегу…

…Степан вошел в темную комнату брата, молча сел против него и достал папиросу.

- Ну, - сказал он, - может быть, действительно закуришь?

Андрей крепко сжал губы и ничего не ответил.

- Так, - сказал Степан и закурил.

Помолчали.

- Пойдем, - предложил Степан вставая..

Они прошли через столовую и гостиную, недавно обставленную по совету Терезы Сергеевны в стиле модерн, и вошли в кабинет.

Здесь все представляло Степана - солидное, крепкое, тяжеловатое.

Степан сел в вертящееся кресло и придвинул к себе телефон. Андрей стоял перед ним, опустив голову.

Но не успел Степан снять трубки, как раздался звонок. Степан Григорьевич поморщился.

- Ну, я слушаю, - недовольным тоном сказал он. - Что вы еще выдумали? Какая там инициатива! Мне дисциплина важнее. Да, да… важнее. Я выполняю то, что находят нужным вверху. А вам предлагаю выполнять мои указания, - и он раздраженно повесил трубку. - Слышишь! Приходится обламывать… Хоть круглые сутки сиди в цехах. Нельзя доверять. Надо быть бдительным.

- Разве бдительность - недоверие? - нахмурился Андрей.

Степан усмехнулся.

- Кажется, ты начинаешь понимать! Если хочешь шагать вверх, то считай бдительность недоверием, дисциплину - безволием нижестоящего. Пусть это и не совсем так, но… на практике ты не ошибешься. А практика важнее теорий. Я не против воли, конечно. Но… воля должна быть устремлена вниз, как в армии, ибо производство - это война.

- С кем? - почти возмущенно спросил Андрей.

- С кем? - опять усмехнулся Степан. - Со всеми. С начальством и подчиненными. С поставщиками и приемщиками. Со снабженцами и ревизорами. С райкомом партии и министерством, с директором-солдафоном и заместителем министра - умницей. Война, Андрюша, война!.. И сейчас мы с тобой будем воевать, применяя саперную технику - подкоп. Понимаешь? - и он набрал на аппарате нужный номер.

Андрей исподлобья смотрел на брата.

- Что - профессор Гвоздев еще у себя? Так и должно быть, директор института в дни приемных экзаменов всегда обязан быть на посту. Да, да, превосходная Алла Александровна, вы угадали, Корпев вас беспокоит. Так попрошу, соедините с профессором.

Андрей побледнел, с трудом сдерживая дрожь во всем теле.

- Алло! Достопочтенный профессор Гвоздев? Привет, дорогой! Привет! Как живем? Когда же стрелять уток поедем? У меня моторка на ходу. Готов быть вашим мотористом. Договоримся? Я тоже думаю, что договоримся. У меня еще есть одно дельце. Брат Андрюшка у меня приехал. В ваш институт экзамен держит. Почему не сказал? Да, неудобно было… Так вот. Представьте, кто-то из ваших привратных церберов трезубцем Андрюшку моего ранил. Да, да трезубцем. Тройкой по математике заклеймил. Это же нелепица. Можете мне поверить: он не только там бином Ньютона или еще какую алгебру знает, он вам цепной мост рассчитает. Ну вот, вы смеетесь, а я серьезно. Что? Могу не беспокоиться? Тогда спасибо, дорогой. Как? Насчет угля? Будет институту уголь, будет! Не замерзнете зимой. Практикантов допустить в цеха? Ну что ж, договоримся, договоримся. И здесь поймем друг друга. Ну, привет! Так как насчет охоты? Артиллерия? Будет батарея, будет! - И, смеясь, Степан Григорьевич повесил трубку.

Еще держа руку на аппарате, он пристально посмотрел на Андрея:

- Можешь считать себя студентом.

Андрей круто повернулся.

- Подожди, - властно остановил его Степан.

Андрей нехотя обернулся.

- Я ведь знаю, почему ты срезался. Все проектом занимаешься. Последнее время мне только и приходится, что всякие истины тебе в голову вбивать, ибо я и за старшего брата и за отца тебе… Так вот. В институт ты вопреки своему проекту все-таки попал. Вопреки!.. Но в институте ты о нем забудь. Забудь!..

- Но ты еще не знаешь результатов подсчета…

- И знать не хочу. Достаточно того, что ты в своем проекте смотришь в сторону Америки, а это сейчас не рекомендуется. Социалистические страны строят коммунизм во враждебном окружении. Твои мосты, Андрей, никому не нужны… Ни нам, ни им. Я из любви к тебе это говорю. Для тебя сейчас основное - учиться, уж коли попал в институт…

- Благодаря телефонному звонку, - зло процедил Андрей.

- Мы просто исправили ошибку. Между руководителями должен быть деловой кон такт, иначе все вразброд пойдет. Вот так. Исправили ошибку. И еще одну ошибку исправить надо. Отложим в сторону незрелую мысль о строительстве подозрительного моста к господам капиталистам.

- Ну, это ты не тронь!

- Да ты хоть спасибо скажи.

- Не знаю… ничего я не знаю!

И Андрей выбежал на улицу.

Темнота окутала его. В заводском городе не очень щедры были на уличное освещение. Андрей зашагал по пустынным улицам. Встретился гармонист с горланящими ребятами. Пришлось свернуть в сторону, но тут попалась стайка девушек.

Наконец Андрей выбрался на берег пруда.

Как же ему быть? Неужели закрыть на все глаза? Он поступит в институт, а кто-то имеющий на это все права не будет принят… Никто не позвонит о нем, никто не пришлет записочки… Значит, отказаться от института, проявить принципиальность?.. Отказаться от института - отказаться от инженерства, от проекта, навсегда остаться неучем-мечтателем!.. Допустимо ли воспользоваться звонком Степана во имя далекой и светлой цели? Андрей не заметил, как снова пришел на Крутой камень. Он сел на холодную скалу и стал смотреть вниз, где плескалась черная вода. Над головой шумели ветви сосен.

По воде с завода доносились звуки. Еще в детстве Андрюша любил их различать, безошибочно угадывая, когда с визгом начинала работать круглая пила в прокатном, отрезая куски горячей полосы, когда пыхтел компрессор, когда звенели, катясь и грохоча, подъемные краны, когда заливалась свистком кукушка, юркий заводской паровозик.

А какие бы звуки слышались на стройке подводного моста? Наверное, в стальной трубе все грохотало бы, как в котле, когда его клепают… Неужели ж когда-нибудь будут строить Арктический мост?..

Что-то зашумело. Андрей поднял голову.

Над прудом в стороне завода занималась заря, пруд там стал оранжевым. Огромная крыша и стены мартеновского цеха просвечивали, как игрушечная коробка, внутри которой зажегся свет. Начиналась плавка.

Над доменными печами из предохранительных клапанов в небо рвалось пламя свечей. Их шипение доносилось до Крутого камня.

Как же быть? Как поступить? Ведь он комсомолец! Честно ли таким путем стать студентом?

А как же Арктический мост?