Через год после того, как я проглотил свой первый антидепрессант, мне попалась интересная статья. Типпер Гор, жена вице-президента Эла Гора, объясняла в газете USA Today, почему недавно она впала в депрессию.

– Это определенно была клиническая депрессия. Та, которой требуется помощь, чтобы ее преодолеть, – сказала она. – Вот что я узнала о ней: мозгу требуется определенное количество серотонина. Когда его не хватает, происходит то же самое, как и с нехваткой бензина в машине.

Десяткам миллионов людей, включая меня, говорили то же самое.

Когда Ирвинг Кёрш обнаружил, что эти серотонин-стимулирующие препараты не способствовали улучшению состояния человека с депрессией, он начал размышлять над другим базовым вопросом. Он спросил себя: «Каковы доказательства, что депрессия вызвана в первую очередь дисбалансом серотонина или другого химического вещества в мозге? Откуда это пошло?»

Как узнал Ирвинг, история с серотонином началась совершенно случайно в туберкулезной палате в Нью-Йорк Сити холодным летом 1952 года. Некоторые пациенты вдруг стали танцевать в больничном коридоре. Появился новый препарат под названием марсилид, который, по мнению врачей, мог бы помочь больным туберкулезом. Оказалось, он почти не работал при туберкулезе, но врачи заметили за ним нечто иное. Вряд ли они могли пропустить такое. Он вызывал у пациентов радостное состояние, эйфорию, и некоторые начинали безумно танцевать.

Прошло немного времени, когда кто-то совершенно логично решил попробовать дать его подавленным людям. Показалось, что препарат производит на них такой же эффект на короткое время. Вскоре после этого появились другие лекарства, на первый взгляд с аналогичными эффектами (также недлительного действия). Они назывались ипронид и имипрамин. Люди начали задаваться вопросом, что у них может быть общего. И является ли это тем, что может изгнать депрессию?

Никто толком не знал, где искать, и поэтому десятилетие вопрос висел в воздухе, дразня исследователей. Затем в 1965 году британский врач по имени Алек Коппен выдвинул теорию. Он задался вопросом: что, если все эти препараты повышают уровень серотонина в мозге? Если это правда, то есть смысл предположить, что депрессия может быть вызвана низким уровнем серотонина. «Трудно переоценить, насколько далеко зашли эти ученые, – объясняет доктор Гэри Гринберг, описавший историю того периода. – Они действительно не имели понятия, какое влияние оказывает серотонин на мозг». Справедливости ради надо сказать, что выдвинутая идея была только предположением. Один из ученых говорил, что это было «…в лучшем случае упрощением редукциониста», и добавил, что предположение нельзя было выдавать за истину «на основе имеющихся тогда данных».

Спустя несколько лет, в 1970-х годах, наконец-то стало возможным начать тестирование этих теорий. Было обнаружено, что можно давать людям химическое вещество, снижающее уровень серотонина. Если теория о том, что низкий уровень серотонина вызывает депрессию, верна, то что произойдет? После приема этого химического варева здоровые люди должны впасть в депрессию. Ученые стали экспериментировать. Они давали людям препарат, чтобы снизить уровень серотонина, и наблюдали за тем, что происходит. Оказалось, если участвовавшие в эксперименте люди не принимали сильные медикаменты, они не впадали в депрессию. В действительности в подавляющем большинстве случаев снижение серотонина совсем не влияло на настроение пациентов.

Я встречался с одним из первых ученых, изучавших антидепрессанты, профессором Дэвидом Хили, в его клинике в Бангоре, в городе на севере Уэльса, Великобритания. Он написал самый подробный справочник антидепрессантов, которые у нас имеются. Когда мы затронули тему, что депрессия вызывается низким содержанием серотонина, он сказал мне:

– Говорить так никогда не было основания. Это просто реклама. В начале 1990-х стали выпускаться препараты. Но у нас не могло быть достойного эксперта, который бы вышел вперед и сказал: «Послушайте, у депрессивных людей в мозге понижен уровень серотонина…» Этому не было никаких доказательств.

По его словам, идея не опровергалась, потому что она «никогда и не доказывалась». Не было такого момента, когда бы 50 % специалистов придерживались этого мнения. Во время самого детального изучения влияния серотонина на человеческий организм не было найдено никаких его связей с депрессией. Профессор Эндрю Скалл из Принстона сказал, что приписывание депрессии низкому уровню серотонина «глубоко ошибочное и ненаучное заблуждение».

Это было полезно лишь в одном случае. Когда фармацевтическим компаниям хотелось продать антидепрессанты таким людям, как я и Типпер Гор, это было отличным объяснением. Его легко понять, и оно создает впечатление, что антидепрессанты лишь восстанавливают ваше естественное состояние – некий баланс, который, на счастье, дан всем остальным.

Раз серотонин был отклонен учеными (но, конечно, не пиар-командами фармацевтической компании) как объяснение депрессии и тревоги, следовательно, произошел сдвиг в научных исследованиях. Хорошо, сказали ученые, раз депрессию и тревожность вызывает не низкий уровень серотонина, то это должно быть отсутствие какого-то другого химического вещества. Все еще считалось само собой разумеющимся, что эти проблемы вызваны химическим дисбалансом в головном мозге и антидепрессанты работают, исправляя его. Раз одно химическое вещество не является первопричиной, нужно начать поиск другого.

Однако Ирвинга начал беспокоить неприятный вопрос. Если депрессия и беспокойство вызваны химическим дисбалансом, а антидепрессанты работают на его устранение, то необходимо учитывать следующее. Антидепрессанты, повышающие уровень серотонина в мозге, иногда в клинических испытаниях оказывали такое же влияние, как и лекарства, понижающие его уровень. Кроме того, иногда они увеличивают другое химическое вещество – норадреналин. Но и это еще не все, иногда они влияют и на еще одно вещество – дофамин. Другими словами, с каким бы химическим веществом ни возились, результат все тот же.

Поэтому Ирвинг задал свой вопрос: что общего имеют люди, принимающие разные препараты? Он обнаружил только одно: веру в то, что препараты работают. Согласно Ирвингу, это работает в основном по той же причине, что и «волшебная палочка» Джона Хейгарта. Вы верите в то, что о вас заботятся и предлагают решение, и вам становится лучше.

После двадцати лет наисерьезнейших исследований Ирвинг пришел к тому, что представление о первопричине депрессии в корне неверное. Убеждение, что депрессия вызвана химическим дисбалансом, просто «случайность истории», созданная учеными, изначально неверно истолковывающими то, что они наблюдают. Затем эту историю поддержали фармацевтические компании, которые пропагандируют это неправильное представление во всем мире ради обогащения.

Таким образом, благодаря Ирвингу основное объяснение депрессии, принятое в нашем обществе, начинает разваливаться. Представление, что вы чувствуете себя ужасно из-за «химического дисбаланса», было построено на серии ошибок и заблуждений.

Мы проделали с Ирвингом долгий путь, но я остановился, испугавшись. Может ли это быть правдой? Я хорошо подготовлен в социологии, и это доказывается тем, что я буду обсуждать в остальной части этой книги. Но я не специалист в медицине, как Ирвинг. Интересно, правильно ли я понимаю его или он посторонний человек в науке? Усомнившись, я прочитал все, что, мог об этом и попросил как можно больше ученых дать мне разъяснения.

«Нет никаких доказательств, что существует химический дисбаланс в мозге депрессивных или тревожных людей», – объясняла мне в собственном кабинете Лондонского университета профессор Джоанна Монкрифф, один из ведущих специалистов по этому вопросу. Она говорила, что термин на самом деле не имеет никакого смысла: мы не знаем, как выглядел бы «химически сбалансированный» мозг. Людям говорят, что антидепрессанты восстанавливают естественный баланс мозга. По ее словам, это неправда. Они создают искусственное состояние. Она тоже согласилась с тем, что вся история с психическими расстройствами из-за химического дисбаланса – миф, продаваемый нам фармацевтическими компаниями.

Клинический психолог доктор Люси Джонстон была еще более прямолинейной.

– Почти все, что вам говорили, было дерьмом, – сказала она мне за кофе. – «Теория серотонина» – ложь. Я не думаю, что мы должны приукрашивать ее и говорить: «О, ну, может быть, есть доказательства, подтверждающие ее». Их нет.

Все же мне показалось страшно неправдоподобным, что настолько известное и самое принимаемое лекарство в мире может быть таким бесполезным. Наверняка существует защита от такого беспредела: серьезное тестирование препарата, которое должно иметь место до того, как лекарство доберется до наших домашних аптечек. У меня было такое чувство, что я приземлился после перелета из аэропорта Кеннеди в Лос-Анджелесе и узнал, что самолетом всю дорогу управляла обезьяна. Конечно, есть процедуры, чтобы предотвратить подобное. Как могли эти лекарства пройти через эти процедуры, раз они на самом деле так малоэффективны, согласно новым исследованиям?

Я обсуждал это с одним из ведущих ученых в этой области, профессором Джоном Иоаннидисом, про которого написали в The Atlantic Monthly: «…возможно, он самый влиятельный среди живых ученых». Он говорит, что нет ничего удивительного в том, что фармацевтические компании просто опровергают доказательства и так или иначе выбрасывают лекарства на рынок. Ведь на самом деле это происходит постоянно. Он описал мне путь, как эти антидепрессанты добрались от стадии разработки до моего рта. Все работает следующим образом.

– Компании часто самостоятельно проводят тестирование собственной продукции, – сказал он.

Это значит, что они организовывают клиническое испытание и решают, кто увидит результаты. Они оценивают собственную продукцию. Они привлекают бедных исследователей, у которых нет другого источника финансирования. Тех, кто не станет контролировать, как будут записаны и представлены результаты. После того как научные доказательства собраны, пишут отчеты. Причем делают это чаще всего не ученые, а люди, работающие в компании.

Затем эти доказательства передаются регуляторам, чья работа заключается в том, чтобы решить, можно ли выпустить препарат на рынок. Но в США 40 % регуляторов получают зарплату от фармацевтических компаний (в Британии это все 100 %). Когда в обществе пытаются выяснить, какой препарат безопасен, чтобы выйти на рынок, на арену выходят две команды: фармацевтическая компания со своим продуктом и судьи, которые работают для общества, определяя, все ли соответствует норме. Но профессор Иоаннидис говорил мне, что в этом матче рефери оплачивается командой фармацевтической компании и они почти всегда побеждают. Правила, которые они написали, позволяют очень легко получить одобрение на препарат. Все, что им нужно сделать, это произвести два испытания, в любое время, в любой точке мира, которые показали бы хоть какой-то положительный эффект препарата. Если их два и есть какой-то эффект, этого достаточно. Например, есть 1000 научных испытаний, из них 998 показывают, что лекарство не работает для всех, а в 2 испытаниях просматривается крошечный положительный эффект. Это означает, что препарат окажется в вашей местной аптеке.

– Я думаю, что эта отрасль серьезно больна, – говорит профессор Иоаннидис. – Отрасль просто куплена и коррумпирована, и я не могу описать ее иначе.

Я спросил его, как он себя чувствовал, когда узнал все это.

– Это вызывает депрессию, – сказал он.

– Иронично, – ответил я.

– Но депрессию не до такой степени, что я буду принимать СИОЗС, – ответил он.

Я попытался рассмеяться, но смех застрял у меня в горле.

Некоторые люди говорили Ирвингу: «Ну и что? Ладно, скажем, это эффект плацебо. Какой бы ни была причина, люди все равно чувствуют себя лучше. Зачем разрушать легенду?» Он объяснял: данные клинических испытаний свидетельствуют о том, что действие антидепрессанта во многом превосходит действие плацебо, но побочные эффекты могут быть очень жестокими.

– Естественно, – говорит Ирвинг, – увеличение веса.

Мой вес просто взлетел, но я сразу похудел, как только перестал принимать препарат.

– Мы знаем, что СИОЗС, в частности, влияют на сексуальную дисфункцию и около 75 % пациентов приобретают ее, – продолжал он.

Хотя об этом больно говорить, но для меня это тоже было знакомо. В те годы, когда я принимал паксил, я обнаружил, что мои гениталии были менее чувствительны и требовалось долгое время, чтобы эякулировать. Это делало секс болезненным и уменьшало удовольствие, которое я получал от него. Когда я перестал принимать препарат, для меня секс снова стал приятным и я вспомнил, что регулярный секс является одним из лучших природных антидепрессантов в мире.

– У молодых людей они повышают риск суицида. Есть данные нового шведского исследования, показывающие, что антидепрессанты увеличивают риск насильственного криминального поведения, – продолжал Ирвинг. – У пожилых людей повышается риск смерти по любой причине, включая инсульт. Любому человеку грозит сахарный диабет второго типа. У беременных женщин повышается опасность выкидыша и рождения детей с аутизмом или физическими отклонениями. Так что все это известные вещи.

Если вы начинаете испытывать побочные эффекты, не факт, что сможете отказаться от приема антидепрессантов. Около 20 % людей испытывают серьезные абстинентные синдромы после прекращения приема препаратов.

Итак, Ирвинг говорит:

– Если вы хотите использовать что-то для того, чтобы получить эффект плацебо, то хотя бы используйте что-нибудь безопасное. Мы можем прописывать людям траву зверобоя, и у нас будут все положительные эффекты плацебо и ни одного отрицательного. Хотя, естественно, зверобой не является запатентованным препаратом фармацевтических компаний, так что никто не будет получать с этого большую прибыль.

К этому времени Ирвинг начал, как он сказал мне осторожно, чувствовать себя виноватым за то, что прописывал таблетки все эти годы.

В 1802 году Джон Хейгарт рассказал истинную историю о «волшебных палочках» населению. Некоторые люди действительно оправляются от боли на время, объяснил он, но это не из-за власти «палочки». Это из-за их силы воли. Это был эффект плацебо, и он, вероятно, не будет ощущаться долго, потому что не решает основной проблемы.

Сообщение доктора разозлило почти всех. Те, кому продали дорогие «палочки», чувствовали себя обманутыми. Однако во многих людях кипела ярость по отношению к самому Хейгарту. Они говорили, что он нес абсолютную чушь. «Интеллект возбуждал большие волнения, сопровождаемые угрозами и оскорблениями, – писал он. – Должна быть написана встречная декларация, подписанная большим количеством очень респектабельных людей», включая некоторых ведущих ученых того времени, объясняющая, как «палочка» работала и что ее силы были физическими и реальными.

Когда Ирвинг опубликовал свои ранние результаты и способы их получения, реакция была аналогична. Никто не отрицал, что данные фармацевтических компаний, представленные в Управление по контролю за продуктами и лекарствами, показывают, что антидепрессанты ненамного превосходят эффект плацебо. Никто не отрицал, что фармацевтическая компания в частном порядке призналась, что препарат паксил не работал для таких пациентов, как я. И они должны были заплатить по суду за свой обман.

Однако достаточно большое количество ученых оспаривают многие из аргументов Кёрша. Я хотел внимательно изучить, что они говорят. Я надеялся, что старая история все еще может быть как-то спасена. Тогда обратился к человеку, который успешнее, чем кто-либо другой, продавал антидепрессанты широкому кругу людей. Делал он это, потому что верил в них и никогда не брал ни цента от фармацевтических компаний.

В 1990-е годы доктор Питер Крамер наблюдал, как пациенты, приходившие в его кабинет на Род-Айленде, преображались у него на глазах после того, как им дали новые антидепрессанты. Ему не казалось, что им становилось лучше. Им действительно становилось лучше. Он доказывал, что «им не просто становилось лучше, они были здоровее здоровых». У них было больше жизнестойкости и энергии, чем у обычного человека. Книга «Слушая прозак»/ Listening To Prozac, которую он написал, стала лучшим бестселлером, когда-либо написанным об антидепрессантах. Я прочитал ее вскоре после того, как начал принимать препараты. Я был уверен, что процесс, описанный Питером так убедительно, происходит со мной. Я много писал об этом и сделал его дело своим в статьях и интервью.

Поэтому, когда Ирвинг начал представлять свои доказательства, Питер, который к тому времени был профессором Медицинской школы Брауна, пришел в ужас. Он начал детально разбирать критику Ирвинга в адрес антидепрессантов на публике: в своих книгах и в ряде запущенных общественных дебатов.

Его первый аргумент заключался в том, что Ирвинг не дает пациентам антидепрессанты достаточное время. Почти все клинические испытания, которые он проанализировал, представлены для регулятора. Следовательно, они обычно длятся от четырех до восьми недель. Но этого недостаточно. Реальный эффект от этих препаратов наступает после более длительного приема.

Мне показалось, что это важное возражение. Ирвинг тоже так подумал. Поэтому он посмотрел, были ли какие-либо испытания препаратов, которые продолжались дольше. Нашел два. В первом испытании действие плацебо было таким же, как и действие лекарства. Во втором результаты плацебо были лучше.

Затем Питер указал на еще одну ошибку, которую, по его мнению, совершил Ирвинг. При тестировании антидепрессантов, на которые он ссылается, соединили вместе две группы: людей с умеренной депрессией и людей с сильной депрессией. Может быть, эти препараты не работают достаточно хорошо для людей с умеренной депрессией, признает Питер, но они прекрасно справляются с тяжелой формой. Он это видел. Поэтому, когда Ирвинг складывает среднее значение для всех, объединяя обе группы, влияние лекарств выглядит слабым. Происходит это только потому, что он разбавляет реальный эффект. Вкус колы меняется, когда ее разбавляют водой.

Опять же, Ирвинг подумал, что это важный момент, необходимый для понимания. Он вернулся к исследованиям, из которых брал данные, и обнаружил, что, за единственным исключением, просматривал те исследования, в которых участвовали люди с очень тяжелой формой депрессии.

Это заставило Питера прибегнуть к его самому весомому аргументу. Самому важному в его деле против Ирвинга за поддержку антидепрессантов.

В 2012 году Питер ездил наблюдать за клиническими исследованиями, проводящимися в одном из медицинских центров. Его здание выглядело как красивый стеклянный куб с видом на дорогие дома. Когда компания хочет проводить испытания антидепрессантов, она сталкивается с двумя проблемами. Они должны набрать добровольцев, которые будут глотать потенциально опасные таблетки в течение длительного времени. По закону, им могут платить только небольшие суммы: от $40 до $75. В то же время они должны найти людей, которые имеют очень специфические психические расстройства. Например, если испытание касается депрессии, то у них не должно быть никаких других осложняющих факторов. Учитывая все это, довольно сложно найти того, кто примет участие в исследовании. Поэтому компании часто обращаются к совершенно отчаявшимся людям, и им приходится подключать всевозможные соблазны. Питер наблюдал, как несчастных людей везли на автобусе через весь город, чтобы предложить великолепный уход, который они никогда бы не получили дома, лечение, целую коммуну слушающих их людей, теплое место, медицинские препараты и деньги, превышающие вдвое их нищенский доход.

Наблюдая за процессом, он был поражен следующим. Люди, которые появляются в центре, имеют огромный стимул притворяться, что у них именно то заболевание, что здесь изучается. А у ищущей прибыль и проводящей клинические испытания компании есть сильный стимул притворяться, что они им верят. Питер наблюдал, как обе стороны эффективно надували друг друга. Он понимал, что на вопрос, хорошо ли им помогают препараты, участники эксперимента ответят именно то, что от них хотят услышать.

Так Питер пришел к выводу, что результаты всех клинических испытаний антидепрессантов бессмысленны. По словам Питера, Ирвинг строит свой вывод об их неэффективности на куче мусора. Сами же испытания являются мошенничеством. Нельзя верить ничему, что из них получается.

Это ужасно, и доказательства Питера довольно убедительны. Когда Ирвинг услышал слова Питера, он был озадачен. И я тоже. Ведущий научный защитник антидепрессантов Питер Крамер, приводя аргументы в их пользу, говорит, что научные доказательства о пользе антидепрессантов – ничто.

В разговоре с Питером я сказал ему, что если он прав (а я думаю, что он прав), тогда это не аргумент в защиту антидепрессантов. Это дело против них. И значит, по закону, их никогда не следовало выводить на рынок.

Когда я начал спрашивать об этом в дружеском тоне, Питер стал довольно раздражительным и сказал, что даже плохие испытания могут дать полезные результаты. Он быстро сменил тему. Учитывая, что он так много ставит на то, что видел своими глазами, я спросил его, что он сказал бы людям, утверждавшим, что «палочка» Джона Хейгарта работала. Ведь они тоже были уверены в том, что видели это собственными глазами. Он сказал:

– В таких случаях нужно много экспертов. Я имею в виду, что, окажись препараты чем-то вроде завернутых в ткань костей, скандал бы разразился на несколько порядков серьезней.

Вскоре после этого он сказал:

– Думаю, что стоит прервать этот разговор.

Даже Питер Крамер предупреждал об одном, когда назначал эти препараты. Доказательства положительного эффекта наблюдаются при назначении антидепрессантов на срок от шести до двадцати недель. По поводу более длительного срока он говорил:

– Думаю, доказательства менее убедительные. Я не выступаю приверженцем более длительного употребления препаратов. Тут есть важный вопрос: а понимает ли кто-нибудь, какой вред или пользу может нести прием антидепрессантов на протяжении 14 лет? Я думаю, в действительности ответ прост – мы не знаем.

Я чувствовал беспокойство, когда он это говорил. Ведь я уже упоминал ему раньше, что принимал препараты так же долго.

Возможно почувствовав мое волнение, он добавил:

– Хотя, я думаю, нам достаточно повезло. Такие люди, как вы, освободились от зависимости и продолжают жить.

Очень немногие ученые сейчас отстаивают мнение о том, что депрессия просто вызывается низким уровнем серотонина. Однако споры о том, работают ли химические антидепрессанты (по какой-то другой причине, которую мы не до конца понимаем), все еще продолжаются. Не существует научного консенсуса. Многие выдающиеся ученые соглашаются с Ирвингом Кёршем; многие – с Питером Крамером. Я не был уверен, чью позицию выбрать, пока Ирвинг не привел меня к последнему доказательству. Я думаю, оно говорит нам о самом важном факте, который необходимо знать о химических антидепрессантах.

В конце 1990-х годов группа ученых хотела протестировать новые антидепрессанты (СИОЗС) в ситуации, которая не была ни лабораторным, ни клиническим испытанием. Они хотели посмотреть на то, что происходит в более обыденной ситуации, и организовали что-то под названием «Звездный процесс». Все довольно просто. Обычный пациент идет к врачу и объясняет, что у него депрессия. Врач обговаривает с ним возможные способы лечения. Если они оба согласны, пациент начинает прием антидепрессантов. В этот момент ученые начинают наблюдать за ним. Если антидепрессант не помогает, ему прописывают другой. Если и он не работает, меняют и его. Так продолжают, пока пациент не получит тот, от которого он почувствует себя лучше. Этот механизм работает для большинства из нас. Многие из тех, кому прописывают антидепрессанты, пробуют более одного или увеличивают дозировку до тех пор, пока не добьются ожидаемого эффекта.

И такое исследование показало, что препараты работают. Около 67 % пациентов реально почувствовали себя лучше, как и я в первые месяцы.

Но потом они обнаружили кое-что еще. В течение года половина пациентов снова переживали полную подавленность. Только один из трех принимающих таблетки длительное время полностью восстанавливался. (Но даже и это преувеличивает эффект, так как мы знаем, что многие из этих людей восстановятся естественным путем, без таблеток.)

Это было похоже на мою историю один в один. Сначала я почувствовал себя лучше. Эффект ослабевал, я увеличивал дозу. Затем улучшение снова уходило. Когда я понял, что антидепрессанты больше не помогают мне независимо от дозы и подавленность возвращается обратно, я предположил, что со мной что-то не так.

Теперь я читал результаты испытания «Звездный процесс» и понимал: я был нормальным. Мой опыт описан как в учебнике: я далеко не исключение, у меня был типичный опыт приема антидепрессантов.

Это доказательство подтверждалось несколько раз. 65–80 % людей использовали антидепрессанты и продолжали испытывать депрессию.

Мне кажется, самое важное из всех доказательств малоэффективности антидепрессантов следующее: большинство людей на этих препаратах после первоначального улучшения остаются подавленными и испытывают тревогу. Хочу подчеркнуть, что некоторые авторитетные ученые до сих пор считают, что эти препараты действительно работают. Свою позицию они отстаивают по причине реального химического воздействия на меньшинство людей, которые принимают их. Это возможно. Химические антидепрессанты вполне могут быть частичным решением для небольшого количества депрессивных и тревожных людей. Конечно, я не хочу отнимать что-либо, несущее облегчение другому. Если вы чувствуете, что вам помогает и положительные стороны перевешивают побочные эффекты, вы должны продолжать. Но невозможно перед лицом всех доказательств считать, что этого достаточно для подавляющего большинства депрессивных и тревожных людей. Я больше не мог этого отрицать. Для подавляющего большинства необходимо найти другие причины того, что заставляет нас переживать депрессию. И необходимо найти другой способ решения этой проблемы.

Но какими, недоуменно спрашивал я себя, могли бы быть эти причины?