Глава четвертая. Сгоряча стрелять не стоит

Кулан казался вымершим. Широкая улица делила большой аул на две части, и по обеим ее сторонам ветхие дома чернели провалами пустых окон. Ракеты в этом регионе не падали, но многие крыши не уцелели, словно по ним прошлась взрывная волна. Степь и в мирное время славилась ветрами, но во время ядерной зимы, установившейся на несколько лет после Великой Скорби, они оказались чрезмерно сильны и постоянны.

Пространства между домами пустовали. Заборы или сгнили, сваленные ураганами, или давно сгорели в печах, обогревая оставшихся жителей. Поглядывая на следы запустения, Шал не мог понять, есть ли тут люди вообще. По словам старого Фаты, в Кулане жил кузнец, только давно ли дунганин выбирался из урочища? Но и Еркебай-ага утверждал, что где-то здесь семья так ему нужного мальчика. Где их искать? Одному осмотреть тысячи пустых домов нереально. Оставалось надеяться, что все же встретится кто-нибудь, кого можно расспросить. Может, покинули люди Кулан и перебрались в Луговой, станция совсем рядом. По прямой если – всего пара километров от аула.

Сабыр размеренно цокал копытами по старому, в трещинах, асфальту, из которого местами проглядывала уже пожелтевшая и сухая, несмотря на середину лета, трава. Порывы ветра временами усиливались, и пыльная буря стелилась по улицам и тащила за собой редкие кусты перекати-поля, поднимаясь в воздух небольшими завихрениями. В детстве взрослые запрещали приближаться к подобным явлениям, объясняя это играми злых духов. Якобы это все забавы джиннов, которые могли с легкостью завладеть наивными детскими душами и утащить с собой. Лет до десяти он еще верил в эти россказни, но потом смело ступил в подобный мини-смерч, решив проверить, так ли это. Тогда получился результат, о котором никому из сверстников почему-то не рассказывал – завихрение просто исчезло. Через пару минут оно снова появилось и продолжило свой путь, а повторив опыт, ничего, кроме пыльной обуви, он больше не добился. То ли не нужна оказалась духам его душа, то ли взрослые, как обычно, все приукрасили, но рассказывать об этом родителям он все равно не решился.

Подарок старика-дунганина оказался хорошим. В зимнее время будет в самый раз, голову греет отлично. Только летом чересчур жарко. Вспомнив с грустью о старой панаме, Шал спрятал шапку в сумку и достал кусок ткани. Задолго до того, как обзавелся армейским головным убором, использовал ее в качестве банданы – вот и сейчас с облегчением повязал на голову, а то так и сопреть недолго, и свежий шрам от пота чешется сильней. Кроме того, остатка тряпки, что свисает на затылке, хватило и лицо прикрыть. Мало ли какую гадость поднимает ветер с песком, дыши потом ею.

Впереди послышался собачий лай, и следом галдеж детских голосов. Дорогу перебежала небольшая стая тощих собак, а через мгновение из боковой улочки в том же направлении высыпала вооруженная палками ватага босоногих пацанов. Внимания на всадника никто не обратил, кроме хромого мальчишки в хвосте толпы – тот замер на месте и стоял не шелохнувшись, пока Шал не приблизился. Потом вдруг закричал, засвистел вслед убегающим товарищам и сделал попытку их догнать.

– Постой, бала. Не убегай!

Пацан остановился, но приближаться не стал, и только испуганно поглядывал то на всадника, то в ту сторону, куда убежали остальные.

– Не бойся, бала, не кусаюсь. Просто спросить хочу.

– Что?

– Где остальные жители? Такой большой аул, а никого нет.

– Здесь не живет никто. Там живут, – малец махнул рукой на восток, в том же направлении, куда тянулась улица, – у мечети.

– А кузнец есть у вас?

– Тоже там.

– Ясно, – кивнул Шал, – спасибо.

Он причмокнул, дернув поводьями, и когда Сабыр сделал шаг, снова их натянул. Конь послушно остановился.

– А чего за собаками гоняетесь? – поинтересовался он у пацана, который уже собирался дать деру.

– Кусаются больно. – Мальчишка показал на свою ногу.

– Понятно, – усмехнулся Шал, – месть. Я думал, кушать хочется.

– И кушать тоже, – буркнул пацан.

– Догоняй братву, а то без тебя всех съедят.

– Не съедят. Меня же покусали.

– Резонно. – Шала разобрал смех. – Право первой кости. Беги.

Пацан, прихрамывая и что-то выкрикивая, побежал дальше.

Улица немного петляла, и после очередного изгиба среди частных домов стали появляться здания, прежде бывшие общественными, – школа, редакция местной газеты, пара магазинов, – а дальше уже виднелись стены мечети. Когда-то белое строение стало серым, синий минарет давно поблек и облез, местами покрывшись ржавчиной. Аул заканчивался сразу за мечетью, и впереди виднелось бескрайнее пространство желто-зеленой степи, накрытой куполом голубого неба с росчерками белых облаков. Из боковой улочки, идущей параллельно предыдущей, появилась та же толпа сорванцов, и целенаправленно припустила за Шалом. Видимо, пострадавший пацан уже поделился главной новостью, и неизвестный человек для них оказался важней установления доминирующего статуса своего вида на территории или добычи пропитания.

Внешний вид юного воинства представлял красочное зрелище. Обычная одежда из потрепанных штанов и таких же рубашек с короткими рваными рукавами или вообще без них была усилена подобием доспехов из линолеума и кусков жести. Вооружение состояло из дубинок, длинных заостренных палок и нескольких луков. Бритые наголо и загоревшие дочерна, они скорее напоминали воинов африканского племени из предгорий Килиманджаро, чем сынов степного народа. Настоящие дети апокалипсиса.

Окружив всадника, мальчишки загалдели наперебой, яростно споря о калибре ружья, что торчало из кобуры рядом с седлом. Вдруг один, по виду самый старший, громко свистнул и поднял руку. Остальные послушно замолчали. Пацан важно подошел к Шалу и протянул руку.

– Ассаламаллейкум, агай.

– И тебе салам, бала, – кивнул всадник, пожав в ответ ладонь мальчишки, – ты тут вожак?

– Я. А вы откуда приехали?

– Издалека, бала, издалека. Отсюда не видно. Скажи-ка мне, где тут у вас кузнец?

– Там, – пацан показал на выезд из аула, – слева старая заправка, там он и живет.

– Спасибо, – кивнул Шал. – Зовут его как?

– Нурлыбек. А это шестнадцатый калибр или двенадцатый? – пацан похлопал по прикладу ружья.

– Двенашка, – хмыкнул Кайрат, – а что?

Мальчишка повернулся к товарищам и победно изрек.

– Поняли? Я ж говорил, двенадцатый! Агай, а агай! А есть пара лишних патронов? Или порох? Нам очень надо!

– Зачем?

– Самострел сделать. Собаки озверели совсем. Вчера Айсулу покусали, сегодня, вон, Серика.

– Домашние озверели?

– Дикие. Домашние на цепи сидят и дома охраняют. А эти с окрестных аулов приходят и в стаи сбиваются. На взрослых не кидаются, а детям за двор не выйти, – подросток сплюнул сквозь зубы.

– А взрослые где? Чего они эту проблему не решат?

– У них свои дела, – махнул рукой пацан в сторону степи. – Днем скот пасут, ночью его охраняют. Да мы и сами взрослые уже. Разберемся.

– Молодцы, – кивнул Шал и сунул руку в сумку.

Где-то завалялось у него несколько старых бумажных патронов – отсырели, а перезарядить их руки не доходили. Пороху в запасе достаточно, поэтому решил этот брак пожертвовать юным охотникам.

– С дробью пойдет? Тройка. – Шал достал жменю патронов.

– О-о-о! Большой рахмет, агай! – Подросток подставил ладони.

Толпа довольно зашумела, комментируя, как изменится теперь расстановка сил в ауле.

– Спасибо в карман не положишь, – возразил Шал, и патроны отдавать не спешил. – Скажи мне лучше, что за пацан тут у вас животных может приручать?

– Так это не у нас. В Луговом.

– Это же рядом. Чего его не попросите помочь в борьбе с шавками? Пусть поколдует, приманит, а вы тут – раз, и перебьете всех скопом.

– Балашка он, – презрительно скривился подросток, – малой еще. За юбку мамкину держится и от дома не отходит далеко.

– С порохом не переборщи, а то ствол самострела разорвет, – предупредил Шал, отсыпав все же патроны в протянутые ладони.

– Хорошо, агай, – кивнул пацан, – спасибо. Пойдем мы.

– Хорошей охоты, Маугли. – Шал улыбнулся.

На лице подростка мелькнуло недоумение, но нетерпеливые товарищи, желая быстрее потрогать раздобытые боеприпасы, сбили его с мысли, и он занялся защитой патронов, отпихивая протянутые руки.

Провожая их взглядом, Шал нахмурился. Нескоро еще наступят времена, когда у новых поколений будет нормальное детство, без необходимости сызмальства бороться за свое существование. Злость мальчишек можно понять. Когда-то лучшие друзья человека, служившие ему верой и правдой, вдруг превратились во врага, прекрасно знакомого с повадками своего противника. Местным детям собаки попались хоть и одичавшие, но, по сути, еще домашние, без примеси волков, коих в степи предостаточно. И если такие гибриды внешне похожи на волков, то повадками напоминали собак. Человека не боятся совершенно, скрытны и жестоки, а преследуя добычу, никогда не подают голоса. Так что детям в этом плане еще повезло, и пусть немного, но чем-то Шал им все же помог. Единственное, отчего он не смог бы дать защиты, так это от бешенства, и глядя им вслед, он не знал, сколько жить осталось покусанным ребятишкам.

Старая заправка в километре от аула оказалась целым придорожным комплексом – СТО, шиномонтаж, автомойка и, собственно, АЗС. На выцветших и ржавых вывесках еще угадывались буквы на двух языках – казахском и русском. Из распахнутых настежь ворот слышался размеренный звон металла. Само же здание АЗС давно превратили в укрепленное автономное жилище – в зарешеченных окнах павильона просматривались мешки с песком, а на крыше, рядом с трубой буржуйки, активно вертелся трехлопастный винт ветряного генератора. Заправочные колонки демонтированы и свалены кучей у одной из торцовых стен СТО, а между колоннами, где они когда-то стояли, натянуты веревки, на которых болталось какое-то тряпье. Жестяной профиль навеса местами отошел и теперь противно поскрипывал, мотыляемый порывами ветра.

– Ну что, Сабыржан, терпеливая ты душа. – Шал похлопал коня по шее. – Куда тебя сначала, на шиномонтаж или мойку? Хотя сначала работа, потом мыться. Да?

Сабыр фыркнул и потряс головой, словно соглашаясь с предложенной повесткой предстоящих мероприятий.

– Да шучу я.

Шал спрыгнул с коня и поправил в кобуре обрез. Стук кувалды прекратился, и в проеме появился кузнец. Одетый только в штаны и потертый кожаный фартук, он лоснился от пота. Худощавый, лет тридцати. Волосы коротко стрижены, а на лице чернели редкие островки растительности, которые принято называть бородой.

– Салам, – поздоровался Шал.

Кузнец, не сводя с него настороженных глаз, кивнул.

– Салам.

– Коня нужно подковать. Сделаешь?

– Чем платишь?

– Патронами. Могу самокрутом, могу пятеркой.

– Пятера.

– Сколько?

– Двадцать. По пятаку за ногу.

Шал подумал и кивнул.

– Сойдет. Хоть и дороговато для провинции.

Закинув ружье на плечо, снял с крупа коня сумку и рюкзак и сложил их у ворот. Нурлыбек подошел к Сабыру и осмотрел каждую ногу. Наметанный взгляд сразу заметил следы предыдущей ковки и поврежденное копыто.

– Давно расковали?

– Да уж недели две.

– Хорошо. Копыто зажило, можно снова ковать.

Пока кузнец работал, Шал к нему присматривался. Несмотря на отпущенное подобие бороды, лицо ему показалось знакомым. Память на лица была хорошей. Шал мог не вспомнить место, где он встречал человека, мог забыть имя, даже если это кто-то из знакомых, но лицо почему-то запоминалось навсегда. И к тому же коваль нервничал. Не любит, когда стоят над душой? Шал и не мешал особо, просто ходил по кузне и осматривался. Не любит незнакомых людей? Или чего-то боится? Нужно попробовать прощупать его. Тем более вроде вспоминается причина, почему это лицо может быть знакомо. А не в Таразе ли он видел это лицо, на доске в кабинете Самата?

Он сдвинул в сторону старое одеяло, зачем-то висевшее на стене. Под ним, на том же гвозде, колыхнулся «калаш». «Семьдесят четвертый».

– Слушай, а ты никогда для портретов не позировал? – неожиданно спросил Шал, вернув одеяло на место.

– Чего? – Кузнец уронил подкову и недоуменно уставился на него.

– Ну, портреты с тебя не рисовали? А то, может, я видел где. В галерее какой-нибудь? Лицо твое знакомо.

– Часто по галереям ходишь? – Коваль поднял подкову и потянулся к ухналям.

– Вообще не хожу, – цвыркнул зубом Шал. – Не осталось сейчас галерей. Не тянет людей к прекрасному. Все больше бытовухой озабочены, выживанием. Сожрать соседа, чтобы другие не заметили, например. Или прирезать в подворотне…

Рука кузнеца дрогнула, молоток сорвался и стукнул не по гвоздю, а по подкове. Сабыр недовольно фыркнул.

– Да и художники сейчас другим на жизнь зарабатывают. Плакатики всякие рисуют. С лицами.

Шал встал так, чтобы свет из ворот падал на лицо кузнеца, и прищурился.

– Определенно, где-то я тебя видел. Давно тут живешь?

– С рождения. – Кузнец старался не смотреть по сторонам, сосредоточившись на работе.

– А на заправке?

– Второй год. В ауле кузня сгорела, а тут помещения хорошие. Чтобы не бегать туда-сюда с работы домой, здесь и поселился с семьей.

– Угу, второй год. Как раз совпадает по времени, когда в Шымкенте зарезали замкомвзвода Внешней охраны. Как же его звали? – Шал задумался.

Нурлыбек отпустил ногу Сабыра, подошел к инструменту, разложенному на верстаке, и стал там копаться, что-то выбирая.

– Ергазин! Точно! Адай Ергазин, – вспомнил Шал.

Он тихо направился к верстаку, и когда коваль обернулся с арматурой, заостренной с одного конца, уже был рядом. Глаза кузнеца не скрывали намерений. Убить того, кто знает его тайну. Только Шал имел свое мнение на этот счет. И так быстро умирать не собирался, слишком много незаконченных дел вдруг навалилось. Теперь вот еще один бегун от правосудия на длинные дистанции нарисовался. Не зря раньше говорили, что неожиданные дела имеют свойство снежной лавины – то тишь да гладь, то вдруг завалят по самую макушку, и потом мучайся, разгребай.

Шал стрелять не стал, хоть рука уже и лежала на потертой рукоятке обреза. Пока Нурлыбек всматривался в силуэт на фоне открытых ворот и замахивался, он сделал быстрый шаг навстречу и выбросил ногу вперед. Кузнец охнул и, застонав словно от внезапной зубной боли, скрючился, схватившись рукой за пах. Шал резким движением вырвал арматуру из руки и тут же снова махнул ногой, стукнув внутренней стороной сапога по ступне. Нурлыбек от подсечки упал на пол. Шал осмотрел острие металлической пики и удовлетворенно хмыкнул. Если метнуть с силой, человека проткнет запросто. Направил арматуру в горло поверженному беглецу, слегка надавил и насмешливо улыбнулся.

– Так за что ты его?

Кузнец злобно поднял на него глаза и выдавил.

– Он на жену мою глаз положил. Проходу не давал.

– А поговорить с ним не пробовал? Или пожаловаться на него?

– Говорить пробовал. Он мне морду набил, – прохрипел кузнец, – а жаловаться без толку. Когда у нас власть своих прихлебателей наказывала?

– Ну, это да. Есть такое дело, и всегда было. Но генерал Ашимов вроде твердый мужик. Спуску не дает и своим нукерам, не только населению.

– Да меня бы не пустили к нему! – взорвался кузнец и дернулся, но острие у горла отрезвило и успокоило. – В лучшем случае измордовали, в худшем пристрелили бы. А Ергазин все наглел. Я, может, и не убивал бы его! Жена полы мыла на станции, а они как раз вокзал охраняли. Я в мастерских рядом работал, вагоны ремонтировали. Домой уже пора было, зашел за женой в служебные помещения и услышал ее крик. Он ее в кабинет начальника станции затащил и хотел оприходовать.

– Я же говорю, видел твое лицо. В Управе СБ, на стенде. И в Таразе, в комендатуре. Там много таких портретов. Как в художественной галерее.

– Ты из Управления?

– Нет, я вольный охотник.

– За головами?

– Ну не за жопами же, – фыркнул Шал. – За головы как-то охотней платят, их опознать проще. Ладно. Поднимайся. Будем считать, что я тебе поверил. Работай давай. Тороплюсь я.

Он убрал арматуру с горла и швырнул на верстак. Нурлыбек, все еще постанывая и придерживая пах, вернулся к инструменту и принялся за работу, искоса посматривая на Шала. Тот, также не выпуская хозяина из поля зрения, боком прошелся по кузне. Кто его знает, метнет еще пику в спину, и прощай этот дивный паскудный мир. Правда, пока он снова потянется к арматуре, Шал успеет его пристрелить, но кто тогда подкует коня? Да и Фаты говорил, что коваль хороший человек. Может, так оно и есть?

Он присел у рюкзака, достал автоматный рожок и дождался, когда снова раздастся стук молотка. Пока коваль занимался следующей ногой Сабыра, сместился к верстаку и отщелкал оговоренное количество патронов.

Людей из Управления СБ, в отличие от Народной милиции, не любили ни в Шымкенте, ни в Таразе, но самого генерала Ашимова народ уважал. Благодаря его умелой организации существующей системы безопасности жизнь в городах была почти похожа на нормальную, еще довоенную, с порядком и законом. Да, порой перегибали палку, но слишком много находилось сторонников анархии, что жили одним днем и думали только о себе. Поэтому любого, кого заподозрили в оппозиционных взглядах по отношению к действующей власти, высылали за пределы городов, набираться уму-разуму подальше от цивилизации. Конечно, кто-то уходил сам или, как Нурлыбек, сбегал. Особо за инакомыслие не преследовали, но если «Летучий отряд» СБ узнавал о местоположении какого-либо активного бунтаря или опасного преступника, могли и заявиться по его мятежную душу. Имея в пользовании довоенный транспорт, отряд передвигался очень быстро, в отличие от конных охотников, за что и назывался летучим.

– По сути, ты все сделал правильно. Я, будь на твоем месте, сделал бы так же. Честь семьи нужно защищать. И правильно сделал, что свинтил оттуда. Повесить не повесили бы, но в Ленгер прямая дорога. Нескоро бы жену увидел. Так что живи пока. Мне такая бытовуха неинтересна. Ты мне лучше вот что скажи. В последнее время незнакомцы у вас не объявлялись случайно?

– Не видел. Ко мне не приходили.

– И не слышал? Пацаны местные, может, видели кого? Они же явно на одном месте не сидят. В Луговой-то бегают, наверное.

– Бегают. Но ничего не рассказывали такого. Да мне и не инте…

– Не свисти! – перебил Шал. – Не интересно ему. Не боишься, что ли, что тебя найдет кто-нибудь из каганатских? Боишься же. Выскочил сразу, как я подъехал. В ожидании все время. И мешков с песком натаскал, смотрю. К осаде готовишься?

Нурлыбек исподлобья смотрел на охотника.

– Боюсь, да. Но не только таких, как ты. Ночью степь неспокойна. Зверье ходит вокруг заправки. Поэтому и мешки с песком.

– А в Кулан не заходят, что ли?

– Заходят. Там людей тоже мало, но все начеку и в обороне.

– Может, проще построить ограду, как в Луговом, и защищаться скопом?

– Думали. Но решили, что каждый сам за себя. Часть домов старых разобрали, достроили свои, расширились. Где крыши поснимали, там навесов построили над загонами, чтобы ни сверху, ни с боков никто не проник.

– Короче, приспособились. Ясно все с вами.

– Готово.

Нурлыбек отпустил ногу коня, собрал инструмент и вернулся к верстаку. Помолчав, все-таки спросил.

– Тебе бытовуха неинтересна. А другим? Скажешь, где меня искать?

Шал посмотрел на кузнеца. Задумался. Успокоить и обнадежить или нагнать еще большей жути, чтобы не расслаблялся? «Карающая длань Каганата незрима, а пути его воинов неисповедимы». Так, кажется, любит говорить генерал Ашимов.

– Зачем? Договор о сотрудничестве у меня только на поимку опасных преступников, а ты неопасный. Но, по идее, коль уж я тебя нашел, должен доставить для суда. Значит, тащить тебя нужно в Шымкент. А у меня другие дела, в один котел два барана не поместятся. Если встретится кто из наших, трепаться о тебе не стану. Не люблю я таких, что приходят на все готовое.

– Забери патроны. За молчание.

– Действительно. Но немного оставлю, ты их заработал. Только если в пути подкову потеряю, вернусь, и руку сломаю.

– Не потеряешь, – успокоил кузнец, – на совесть делаю всегда.

– Хорошо тогда.

Шал неторопливо защелкнул пятнадцать патронов обратно в магазин, водрузил на Сабыра поклажу и вывел его из кузни.

– Удачи, Нурлыбек. Не расслабляйся сильно. Помни, не так уж далеко ты и убежал.

– Я запомню.

– Хоп, – кивнул Шал.

На перекрестке дороги, ведущей в Луговой, располагалась еще одна АЗС, и там немного Шал задержался, уж больно живописный стоял указатель. Пару лет назад он уже бывал на станции, но пришел тогда с другой стороны и этой достопримечательности не видел. Облезлый щит вместо цен на топливо отображал нынешние реалии. На самом верху красовались два черепа, бараний и коровий, а четыре крупные белые буквы и стрелка указывали только один пункт назначения, ожидающий того, кто рискнет двинуться по трассе дальше на восток. «Өлім» – по-казахски «смерть». Ворона, лениво долбя кость, с интересом уставилась на всадника, потом взмахнула крыльями и каркнула, торопя с принятием решения.

– Мне туда не надо, курица, – проворчал Шал и завернул коня к Луговому.

Мост на трассе перед станцией оказался разрушен. Все же несколько опор не выстояли во время встряски, которую устроила растревоженная природа, и чтобы не тратить силы коня на преодоление насыпи, пришлось объезжать лепестки автомобильной развязки по широкой дуге. Поселок оказался в лучшем состоянии, чем лет тридцать назад, когда сильное землетрясение разрушило оба населенных пункта – и Кулан, и Луговой, почти до самого основания. Саманные здания не выдержали тогда внезапного удара стихии, и только материальная помощь со всей республики позволила обеспечить пострадавших новым жильем. Дома, отстроенные за десять лет до Великой Скорби, сейчас пустовали, и жилым стал только центр города. Переняв в Таразе древнюю схему защиты города, опустевшие районы отделили от заселенных, перегородив свободные пространства баррикадами, которые при желании можно было, конечно, преодолеть, потратив на это некоторое время и имея начальные зачатки разума. Но в основном отбиваться приходилось от дикого зверья, так что оборонительные свойства этого подобия крепостной стены жителей вполне устраивали.

Асфальт в поселке закончился на самом въезде, толком не успев начаться, и под копытами иногда похрустывал гравий, заметаемый песком и пылью. Ворота из листов железа разного размера больше походили на лоскутное одеяло, и днем были распахнуты настежь. Наблюдательный пост над ними соорудили из установленного вертикально длинного железнодорожного контейнера, обзорная же площадка состояла из навеса, мешков с песком и располовиненных бортовых створок от грузовой платформы. С нее на крышу соседнего двухэтажного здания, где стоял пулемет, защитники прокинули мостик из таких же бортов.

Мешки с песком и старые покрышки у ворот образовывали подобие бруствера для защиты часовых, которых почему-то в поле видимости не наблюдалось. Остановив коня перед этим контрольно-пропускным пунктом, Шал свистнул. Через несколько минут над мешками появилась пара заспанных лиц местной охраны.

– Салам, джигиты! – зычно поприветствовал их Шал.

Один из стражей вышел на дорогу и поздоровался. Лицо молодого парня было незнакомо, но это и неудивительно. Шал в прошлый раз в Луговом пробыл недолго и друзей, кроме акима, завести не успел.

– Солдат спит, служба идет, да? Как служба-то? – спросил он с улыбкой.

– Нормально.

– Э-э-э, неверно отвечаешь, сразу видно, в армии не служил. Нужно говорить: служба, как мед!

– Что такое мед?

Вопрос поставил Шала в тупик. Он и забыл, что поколение, вступившее в зрелость уже после Великой Скорби, незнакомо со многими довоенными вещами, и начать сейчас объяснять – значит потратить много времени.

– Ну… неважно. Я проеду?

– Проезжай, – безучастно пожал плечами страж.

Шал поддал пятками по бокам Сабыра, и тот послушно шагнул в раскрытый зев ворот.

Подобное гостеприимство удивляло. В прошлый раз охрана оказалась более сознательной и дисциплинированной, и просто так пропускать его не хотела. Может, эти нукеры устали? Если обленились, то с такой организацией обороны Луговому существовать оставалось недолго, чего совсем не хотелось. Люди тут жили добрые. С этой станцией Шала связывали в первую очередь детские воспоминания. Именно тогда он посещал ее в первый раз, когда приезжал с отцом проведать старшего брата, служившего на местном аэродроме. Как говорится, ноги сами находят дорогу в знакомый аул, и словно в подтверждение старой поговорки, потом приходилось часто бывать, привозя медвежье мясо из Гранитогорска на обмен.

Людей на улицах встречалось мало, в основном старики, сидящие в тени домов или деревьев. Работоспособное население маячило на огородах, обозначив себя сгорбленными спинами. Заслышав стук копыт, владельцы земельных наделов у самой дороги распрямлялись, рассматривая незнакомца кто настороженно, кто с интересом, и вежливо здоровались первыми. Все же не смогла последняя война вытравить традиционное гостеприимство из уцелевшего народа. Не до конца еще озлобились люди друг на друга, и это радовало.

На площади, у здания бывшего акимата, в тени карагача отдыхали четверо бородатых мужчин с оружием, перебрасываясь шутками с кружащей вокруг оравой мальчишек. Местный гарнизон? С интересом проводив его взглядами, четверка стала тихо переговариваться между собой. Привлеченные новым гостем, мальчишки метнулись и окружили Шала, предлагая на продажу холодную воду. Он улыбнулся и спрыгнул с коня, случайно взглянув на крыльцо акимата. Улыбка вдруг застыла, стала напоминать оскал, а глаза превратились в узкие щелки.

По ступеням спускалась знакомая по ориентировке личность. Коротко стриженая, слегка приплюснутая с боков голова, на довольном лоснящемся лице наглая улыбка. Ахмед Сыдыков собственной персоной. Все же он представлял его немного другим, пониже и не таким крупным.

Рука непроизвольно потянулась к обрезу, но Шал себя остановил. Стрелять сгоряча не стоит. Поговорка не зря гласит: гнев впереди – ум позади. Неизвестно, один ли Ахмед или с подельниками, о которых Шал еще не знал.

Скользнув взглядом по спешившемуся всаднику, Ахмед танцующей походкой уверенного в собственной неуязвимости человека подошел к дереву и стал размахивать руками, что-то тихо объясняя сидящим там людям.

Шал, стиснув зубы, взвел курки, но толпа пацанов, увидев, что он потерял к ним интерес, разочарованно отправилась восвояси, оказавшись вдруг на линии огня.