Глава вторая. Смотри в оба!

Город восстанавливался постепенно, что уже неоднократно случалось в его истории. В разное время разрушался и китайцами, и джунгарами, и до самого основания монголами – по пути к завоеванию Европы. Китайцы вы́резали джунгар, воинственные монголы канули в Лету, а Тараз всегда восставал из пепла, словно птица Феникс. Последняя война всеразрушающей окровавленной дланью его не коснулась, но и мимолетного взмаха оказалось достаточно, чтобы оставить губительный след на теле города. Ядерный удар по частям ПВО в сейсмически опасном районе разрушил Алматы, а череда сильных землетрясений следом – множество населенных пунктов по всему региону, зацепив и Тараз. Сколько тогда людей погибло под обломками зданий, не считали, не до того было – искали спасение от радиоактивной дряни, что приносил восточный ветер.

За много лет город значительно уменьшился в размерах. Кто выжил – из полуразрушенных кварталов перебирались ближе к центру, ведь большим гуртом легче защититься от банд, совершавших набеги из степи. Пустыри между уцелевшими зданиями застроили оборонительными укреплениями, используя бесполезные уже автомобили и куски развалин, которых в округе было с избытком. Получилась достаточно крепкая стена, чтобы остановить лихой наскок распоясавшейся швали, если та надумает взять нахрапом крупный населенный пункт, но неспособная выдержать обстрел артиллерии. Только не было в регионе другой силы с арсеналом тяжелее пулеметов или автоматов, кроме Каганата, поэтому все попытки штурмов закончились еще несколько лет назад. Кочующим бандам оказалось трудно тягаться с крупнокалиберными пулеметами и парой бронетранспортеров, предоставленными генералом Ашимовым – серым кардиналом Каганата, формально ведавшим обороной и прочей безопасностью.

Приближаясь к северным воротам, Шал нагнал повозку, запряженную быками. Картина предстала сюрреалистичная, точно характеризуя состояние, в котором находился мир последние двадцать лет – технократичное общество, внезапно вернувшееся в средние века. И удивляли не избежавшие мутации животные, а повозка, превращенная из самобеглой в тяговую. Если внимательно всмотреться в грязь, пыль, трещины и вмятины на лакокрасочном покрытии, можно угадать его первоначальный цвет. И немного поломав голову, даже определить марку когда-то популярного автомобиля, рукой безжалостного дизайнера новой эпохи превращенного в обычную грузовую телегу.

«Ну, так российский автопром еще не опускали», – мысленно хмыкнул Шал.

В данном транспортном средстве претерпело кардинальные изменения все. Двигатель, естественно, отсутствовал; капот, крыша, стекла и крышка багажника тоже. Остались только рама, колеса, крылья и двери, что увеличило полезную площадь перевозимого багажа. Вместо двигателя красовался переставленный из салона задний диван, на котором и восседали счастливые обладатели этого чуда инженерной мысли. Старик в тюбетейке, с седой бородой до груди, изредка взмахивал рукой, камчой поддавая «газку», и пара непоседливых пацанят-погодков вертелась рядом на сиденье. Груженая деревянным стройматериалом повозка мягко катилась, подпрыгивая на ухабах. Видимо, разбирали уцелевшие дома, таким образом зарабатывая себе на хлеб, чем в основном и занимались неработоспособные жители Тараза, или расширяли собственную жилплощадь.

Поравнявшись с возницей, Шал поздоровался кивком головы, как вдруг заметил уцелевшие фары.

– И фары работают, отец? – насмешливо спросил он старика.

– Конечно, – серьезно кивнул тот, – аккумулятор-то рабочий.

– Ничего себе модернизация, – уважительно протянул Шал. – Внуки?

– Да, помогают деду, молодцы.

Не спуская глаз с привязанного к седлу пулемета, мальчишки притихли, перешептываясь между собой. Потом тот, что старше, осмелел после похвалы, хитро прищурился и нагло улыбнулся.

– Агай! Дай с пулемета стрельнуть!

– Может, тебе еще юрту показать, где патроны лежат? – хмыкнул Шал и поймал взгляд засмеявшегося старика. Тут же вспомнил великого комбинатора, чьи слова невольно перефразировал. Улыбнулся и сам, но точно сказать, почему они всплыли из глубин памяти, не смог бы. Может, железнодорожные пути, к которым они приблизились, навеяли. Дорога, построенная тут сто лет назад, вела как раз к тому месту на карте Казахстана, где сын турецкоподданного настиг подпольного миллионера и получил заветный миллион. К маленькой станции, затерянной в степи, рядом с трассой Алматы – Усть-Каменогорск.

В город их пропустили беспрепятственно. Старику с внуками просто махнули, а Шала даже не спросили про пулемет, которого не было, когда он проходил тут днем. Подпись генерала Ашимова в охранном мандате, напечатанном в типографии на настоящей бумаге, творила чудеса, и избавляла от лишних вопросов.

Сразу за воротами начинался рынок, где предприимчивые люди пытались превратить в меновой товар любую вещь, имеющую хоть какую-то ценность, – от старой одежды до консервных банок и выдранной из стен электропроводки; словом, все то, что удавалось найти в брошенных или полуразрушенных домах. С наступлением вечера нескончаемый гомон только усилился. Кто-то продолжал торговать, надеясь к концу дня продать залежалый и непопулярный товар, громогласно рекламируя и привлекая к себе внимание, кто-то уже отгонял на скотный двор голодную животину. Настоящий восточный базар из сказок, но с поправками на новую реальность. Пахло горячими лепешками из тандыра, и для большего правдоподобия не хватало только разноцветных тканей, сладостей и сухофруктов. Зато свободно можно приобрести наркотики. Чуйская долина, такая близкая и плодородная, после радиоактивных осадков давала хороший урожай, и одежда из конопли пользовалась спросом, как и сто лет назад. А на то, что она имела еще какие-то свойства, в Каганате закрывали глаза. Да и забота о здоровье – личное дело каждого. По сути, оно и не интересовало никого. Меньше ртов, больше еды.

На площади за рынком люди не задерживались. Не всем нравилось зрелище, ставшее обыденностью, – символ работы современного правосудия, но безобразный лик смерти почему-то притягивал взоры редких зевак. Виселица, рассчитанная на шесть мест, оказалась занята наполовину. Лица казненных с полуприкрытыми глазами выглядели живыми из-за копошащихся на них насекомых, а перекошенные рты словно спрашивали о чем-то прохожих. И вроде все как обычно – заслуженное наказание за преступление, но появился один новый штрих. Несколько женщин бились в истерике подле эшафота. Шал постоял в стороне несколько минут, пытаясь осмыслить происходящее, ведь раньше подобного не случалось – казнили, и поделом, кто будет убиваться по людям, что своими жестокими поступками отравляли соплеменникам и без того не особо радужное существование. Но теперь и такие нашлись. Наказав себе прояснить этот момент при случае, отправился дальше.

В местной комендатуре, куда его пропустили без задержки, пахло луком и бараньим жиром. Подобный морскому бризу, легкий аромат усиливался при приближении к источнику. Жар от сковороды вносил свою лепту в духоту помещения, с которой не справлялись даже открытые настежь окна.

Самат Калиев, двухметровый амбал, в затертом и выгоревшем на солнце камуфляже, стоял у электроплитки и что-то помешивал, невозмутимо отмахиваясь от мух. Несмотря на то, что окна выходили на восточную сторону, а солнце склонялось к западу, в кабинете было светло. В лучах солнца металлический забор у соседнего строения, словно зеркало, освещал эту половину здания, играя светом заодно и на потной лысине служивого.

Приходился он Шалу далеким родственником, о чем они узнали случайно, разговорившись как-то по душам за пиалой чая. В краю родоплеменных отношений до седьмого колена, где каждый третий мог оказаться троюродным братом, кумом, сватом, неожиданное родство было в порядке вещей. К тому же иметь родственника в правоохранительных органах и раньше считалось почетным, а в нынешнее время еще и выгодным, особенно для охотника за головами.

Правда, Самат не всегда был ментом. До Великой Скорби его никогда не взяли бы в полицию из-за неприятностей с законом по причине горячего нрава и пристрастия к хулиганским выходкам. Ну а после сам Аллах велел, ведь в Народную милицию Каганата набирали из населения, которое уже устало от беспредела расплодившихся банд и мечтало только об установлении на родной земле долгожданного спокойствия. Кадровые стражи порядка или давно сложили головы в неравной борьбе с преступностью, или стали начальством подобного контингента, у которого зачастую не было юридического образования. Конечно, были случаи, когда они и на другую сторону переходили, забыв о присяге, но жили после этого недолго. Самату служить понравилось. И постоянный паек, и небольшая, местечковая, но все же власть. Ну а кто на Востоке не любит покомандовать?

Шал с шумом уронил вещи в коридоре и вошел в кабинет с ПКМ в руках наперевес, словно герой боевиков из далеких девяностых.

– Салам, шериф! Пулемет купишь?

Страж порядка бросил на него короткий взгляд и принялся бить куриные яйца о сковороду.

– Купить? Я могу только отобрать. И вообще, за ужином дел не веду. Дай пожрать спокойно.

– Как ни приду, так ты жрешь. – Шал поставил пулемет на письменный стол и скинул панаму.

– Так ты приходишь, когда я жрать сажусь. Нюх хороший, да?

– Не жалуюсь.

– Сам-то будешь? Жарить на тебя?

– Я, конечно, в застенках яичницей еще не лакомился, но спасибо, не хочу.

– Могу не только ужином угостить, но и ночлег организовать, – Самат хохотнул. – В обезьяннике. Там сегодня не занято. Зато платить за гостиницу не надо.

– Нет. Я лучше в караван-сарай пойду. Там душ есть. А у вас в камере блохи и вши сожрут.

– Ты жусан за зданием нарви. Блохи его не любят.

– А вши?

– А вши, ну не знаю. – Самат снял с плитки сковороду и подошел к столу. – Убирай эту хрень, – он кивнул на оружие. – Где взял?

– Где взял, где взял… Там нету уже! Реквизировал. Один ты, что ли, отбирать умеешь?

– Джигит! Арматур-батыр! – саркастически хмыкнул Самат. – Чай пей. Чайник горячий.

– Вот чаю выпью. – Шал с радостью воспользовался предложением и плеснул полкружки кипятка, добавив заварки из маленького чайничка. – Жарко. Не знаешь, когда дождь будет?

– Не знаю. Казгидромет уже лет двадцать не работает. Но слышал я, старики черную корову ищут. Как найдут, обряд будут проводить. Глядишь, закончится жара и дождь пойдет.

– Надеюсь. – Шал подошел к доске с ориентировками и стал всматриваться в портреты преступников. Преобладали нарисованные карандашом изображения, точно передавая приметы разыскиваемых личностей. Работающие принтеры были редкостью, поэтому на стареньком компьютере составляли фотороботы, а с них потом вручную и переносили все на бумагу. Художники были на вес золота, работы для них хватало, поэтому жили они в относительном достатке.

Увидел Шал и тех знакомцев, что днем отправил к праотцам.

– Так. Балык, Бзал и Карлос – трупы, можешь вычеркивать.

Самат оторвался от яичницы, проследил за пальцем Шала и кивнул.

– Отработал уже? А доказательства где?

– Поверь мне на слово.

– Слово к делу не пришьешь. На основании чего тебе награду выдавать?

– Их смерть для меня уже награда. Кровники мои. А если нужны обстоятельства смерти, пожалуйста. Карлос – поперхнулся опиумной трубкой в «Навате». Балык не учел температурный режим окружающего воздуха. Жара и холодная вода – сам понимаешь, такой удар по организму, а сердце, наверное, слабое было, вот в Таласе и утонул. Бзал – умер от потери крови. Балыка ты навряд ли найдешь, движется сейчас с потоком к Мойынкумам, а где найти этих двоих, могу сказать. Если Карлоса еще не закопали за «Наватом».

– А ты затейник, Шал.

– Да нет. Просто действую по обстановке.

– По обстановке, конечно… И смерть им подобрал в соответствии с их погонялами?

– Ну правда, так получилось. – Шал невинно улыбнулся.

– Ну ладно. Спасибо, что предупредил. Скажу своим, чтоб этих не искали. А ну пшли вон! Задолбали! – Самат отмахнулся от назойливых мух, кружащих над едой.

– А на площади кто загорает? Что-то не узнал их в гриме. Мух много. Кстати, прикинь, те, что с площади, уже сюда прилетели?

Самат поперхнулся.

– Э! Ты че, блин, завязывай! Я же кушаю!

– Да ты поел уже. – Шал ухмыльнулся и демонстративно отхлебнул чаю.

– Да перехотел уже! – Самат оттолкнул сковороду и откинулся на стуле. – То наши уроды! Одной ногой на двух камнях устоять хотели, собаки! Снюхались с кем-то из банды Ирга́ша и пару девчонок беспризорных за стену хотели переправить. Работорговцы, мать их! Слыхал про Иргаша?

– Угу.

– Уже когда сменяли они девчат, мы их и взяли. Бандиты, правда, живыми не дались, отстреливались до последнего, зато наши уцелели. Следствие и суд короткие – сам знаешь, что за это полагается. Вот и вялятся сейчас на площади.

– А ноет по ним кто?

– Да жены и ноют, кто ж еще. Кормильцев же повесили. Им сейчас или на панель, или вербоваться в Шымкент, на хлопковые поля.

– Равнозначный выбор. На полях сложнее, конечно, но…

– Ясное дело, это не ноги раздвигать.

– Это нам с тобой так кажется. – Шал отставил кружку и достал папиросу. – А им терпеть грязных, вонючих мужиков, которые и побить могут, и не заплатить. Так что неизвестно, что легче, ноги раздвигать или на полях горбатиться.

– Любишь ты все усложнять, – покачал головой Самат.

– А ты упрощать, – поддел родственника Шал. – Ну ладно. Пойду я. Отдохнуть хочу, устал. Так возьмешь пулемет?

– Я тебе что, коймаши? Иди на склад да меняй.

– Бумагу пиши.

– Вот ты бюрократ! – проворчал Самат и достал огрызок бумаги. Быстро написав записку кладовщику, протянул ее Шалу. – Не наглей только там.

– Как получится. – Шал снова подошел к доске и ткнул пальцем в портрет. – Ахмеда встретишь, не трогай его. Он мой.

– Ладно. А ты тогда к Сухому ручью не ходи, его там нет, – засмеялся Самат, намекая, что прекрасно знаком с классикой.

Но Шал ответил серьезно.

– Я знаю, где он.

– Ну давай тогда, удачи. Смотри там в оба! Не подставься под пулю.

– Не дождешься!

Кладовщик, по совместительству заведуя в комендатуре вооружением, с радостью принял пулемет и предложил за него пистолет «стечкина» в потертой пластиковой кобуре, естественно, с доплатой с его стороны. Шал в раздумье повертел его, но согласился. Патроны «девятки» в коммерческом обороте найти сложнее, чем другого калибра, но коймаши давал в придачу пять полных обойм. Подумав, Шал отдал ненужный «макар» и коробки с пулеметной «семеркой», поменяв их на банку пороха, десяток пачек папирос и несколько магазинов «пятерки». Все же эти боеприпасы можно использовать не только как платежную единицу, но и по прямому назначению, благо «ксюха» имелась. Ну а порох лишним не будет, патроны для обреза и ружья чем-то нужно заряжать, и неизвестно, как с этим обстоят дела на востоке, куда предстояло отправиться с утра. Пожав друг другу руки, оба расставались в прекрасном расположении духа и взаимных пожеланиях долгих лет жизни.

«Не особо-то я и снаглел», – подумал Шал, вспомнив напутствие Самата.

Комнату с кроватью в ближайшем к рынку караван-сарае ему дали с дополнительными удобствами, если их можно так назвать. Тусклая лампочка вместо светильника с бараньим жиром, бессильный в борьбе с духотой старый вентилятор под потолком и запирающаяся на замок дверь. Но с лишним патроном к оплате за «номер» почему бы и не почувствовать себя немного баем? Все лучше, чем ночевать в общем зале, на тонкой кошме в качестве постели, разбросав вокруг себя пучки полыни для защиты от блох.

Оставив в комнате вещи и оружие, он запер дверь на ключ и отправился пристраивать коня – при караван-сарае имелась и конюшня с кузницей. Тем более, Сабыр почему-то стал прихрамывать. Поручив накормить скакуна и разобраться с его ногами, направился для начала в летний душ, пока нагретая за день в емкости вода не остыла или вообще не закончилась после наплыва постояльцев. Впрочем, оплатить водные процедуры позволить себе могли не все, так что переживал он зря. С удовольствием смыв с себя пыль, поменял и задубевшую от пота рубаху. Потом неторопливо направился в ближайшую чайхану, где помимо чая можно было поесть и нормальной горячей еды. Рисовые поля под Кызылордой и пшеничные под Шымкентом не успели загубить благодаря умелому руководству Совета Старейшин Каганата, поэтому в меню присутствовали и плов, и бесбармак с лагманом. Вяленое мясо, конечно, весьма питательный сухпай, но раз в сутки и сурпа должна побывать в желудке.

После ужина Шал занялся чисткой нового оружия. Полностью разобрал «стечкина», пощупав и смазав каждую деталь, после чего послушал работу механизма. Удовлетворившись результатом, долго сидел в задумчивости и курил, вспоминая дневные события. Несмотря на то, что удача улыбнулась, о везении говорить рано. Не обрати он вчера внимание на показавшегося знакомым человека у выхода из борделя, не получилось бы размотать клубок и добраться до других членов банды. Но в мире все имеет равновесие, и если везет сейчас, завтра удача может отвернуться. Поэтому Шал радоваться не спешил. Рано еще. Сначала нужно найти Мясника Ахмеда, а то слишком долго ходит уже по этой земле.

Враз потеряв смелость, подвешенный за ногу Бзал многое рассказал о своем подельнике, когда стал истекать кровью. Да и как тут не рассказать, если по тем местам, куда вошли пули, лупят кулаками. Что-то Шал знал сам, какие-то сведения оказались новыми, позволяя развеять те слухи, что ходили об Ахмеде Сыдыкове, которого искал не только он. СБ Каганата уже не раз устраивала облавы, когда информаторы сообщали о его появлении в Шымкенте. Видимо, отшельничество не входило в круг интересов и какая-никакая цивилизация привлекала больше, чем уединенная жизнь у черта на рогах. Монашеским же поведением, как и сдержанностью, Сыдыков никогда не славился, за что и получил прозвище Мясник. Как говорил один классик – «я любил и женщин, и проказы», и именно этими пристрастиями ознаменовывался каждый его выход из подполья. Шал не мог понять, патологическая ненависть у Мясника была ко всем женщинам или только к труженицам любовного фронта, потому что после посещения любого борделя оставались трупы. Впрочем, трупы оказывались и в обычных селениях, если там проходил Сыдыков, и не всегда половая принадлежность играла большую роль, но шлюх он не любил больше других.

В очередной раз Ахмеда в Шымкенте взять не смогли. Он словно почувствовал подготовленный для него капкан, перестрелял засевших в засаде нукеров генерала Ашимова и растворился на просторах Каганата. То ли подготовка к операции оказалась слабовата, то ли заранее предупредил кто об облаве, а может и правда обладал звериной чуйкой, как о нем говорили. Шал придерживался второй версии, что и подтвердил покойный Бзал. Родственные связи, как и обычный подкуп, никто не отменял. Была еще одна мысль, но ее он держал при себе, и при стражах порядка не озвучивал. Недооценили Ахмеда и не тех людей послали на поимку бандита, просто не тех.

Офицер из Службы Безопасности сам предложил Шалу сотрудничество, когда тот привел сдавать очередного «клиента». Сулил различные преференции за Сыдыкова в любом состоянии. Предпочтение отдавалось, конечно, живому, но при затруднениях с доставкой кровожадного бандюгана допускалась транспортировка по частям. Естественно, подходящим под опознание. Обычно Шал мог месяцами рыскать по степи в поисках «басы», как он называл людей, за которых Каганат назначал награды. Только разыскивал других преступников он между делом, а сам искал Мясника. В результате репутация закрепилась соответствующая – все, за что брался, Шал всегда доводил до конца. Взялся якобы «официально» и в этот раз, не столько из-за награды, сколько из-за преимуществ, что давало сотрудничество с СБ, а их было достаточно. Кроме новой информации, что предоставили по Мяснику, ему выдали охранный мандат, открывающий двери в любом населенном пункте, где присутствовала власть Каганата. С патентом на поимку преступников от Шымкентского отдела по борьбе с бандитизмом это имело двойной эффект.

В очередной раз прибыв в Тараз, Ахмеда он уже не застал, но зато случайно встретил Балыка, от которого и узнал местоположение остальных членов банды. Единственное, что было непонятно ему и никто из подельников Мясника не знал точно – зачем тот снова собирается в Шымкент, если только что его покинул, и это посещение омрачилось пристальным вниманием службы безопасности. До такой степени бесстрашен или просто обнаглел?

Шал не любил уродов. Моральных. Кривое дерево дает кривую тень, и обычно родители сами сбивают своих детей с истинного пути. Моральное уродство передается по наследству. К тем же, у кого это являлось физическим изъяном, он относился с жалостью. Ненавидеть тех, кто старается жить по совести, даже несмотря на то, что судьба обошла их своей благосклонностью, нельзя. Ахмед же был не только моральным уродом, но и садистом. И за это Шал не только не собирался приводить его живым в СБ, но и приносить туда его голову.

Са́быр вдруг споткнулся и захромал. Всхрапнул, зафыркал и пошел шагом, оправдывая свое имя. Тот, кто нарек коня, возможно, видел будущее и предполагал трудности, что свалятся на бедную животину. «Терпеливый». Впрочем, нынешний отрезок современной истории велел быть терпеливыми всем – не только животным, но и людям.

Остановив коня, Шал спешился, осмотрел ногу и выругался. Раздолбаи из караван-сарая перенесли на утро то, что просил сделать с вечера, а утром нашли более важные дела. Кузнец Касым вообще ушел на рынок, оставив кузню на помощника. Чтобы не задерживаться надолго в Таразе, пришлось согласиться на предложение его подмастерья, чем в очередной раз подтвердил народную мудрость, и даже не одну. Поспешишь, два раза заплатишь. И ведь убедил хитрый шакаленок, что к качеству его работы еще не было нареканий по причине отсутствия недовольных клиентов. Может оно и так. А может, и нет их уже в живых этих клиентов, если в дальнем переходе конь потерял подкову благодаря халатности юного балбеса, возомнившего себя настоящим мастером. Если необходима была скорость, от которой зависела жизнь… Ну, теперь-то недовольные есть. Что вынуждает вернуться в Тараз, оставить пару замечаний кузнецу Касыму и пересчитать зубы его помощнику.

Сейчас же о быстрой езде нечего и думать. Подкова, лопнув пополам, вырвала часть копытной стенки. Следовало удалить оставшийся кусок металла, чтобы не портить копыто еще больше, да и для равномерного хода с другой ноги вторую подкову снять не мешало бы, но необходимого инструмента не было. Не думал он, что когда-нибудь случится подобное, и кроме оружия и оружейных принадлежностей другим инвентарем коня не нагружал. Покопавшись в рюкзаке, Шал выудил старую майку и обвязал ею ногу Сабыра, ничего другого в голову не пришло. Теперь при ходьбе оставшаяся половинка подковы только слегка позвякивала на разболтанных ухналях, но, видимо, боль коню причиняла, слишком часто тот стал фыркать и припадать на ногу.

Шал сдвинул панаму на затылок, огляделся и пустил коня шагом. Не лопни подкова, тут все равно пришлось бы сбросить скорость, уж очень изрезанная балками и оврагами началась местность. К тому же сопки и небольшие холмы тоже не способствовали байге, северо-западные склоны Киргизского Хребта постепенно растворялись в степи. Еще не равнина, но уже и не горы. Территория практически обезлюдевшая – о присутствии человека напоминали только пустые строения когда-то жилых аулов и поселков, посещать которые нежелательно; встречались там и одичавшие собаки, которые давно забыли о многовековой дружбе с царем природы. И кроме обычного степного зверья забредали сюда порой с востока особи совсем новых видов с весьма кровожадными повадками, что сильно отличало их от местной живности.

День снова выдался жаркий, но куртку Шал снимать не стал. Потеряв скорость, требовалось быть внимательным вдвойне, мало ли кого привлечет запах разгоряченной конины и потного человека. Старая потертая кожа сулила первоначальную защиту от когтей, а остальное – дело техники, то бишь оружия. Приходилось обливаться потом и терпеть, но свежий горный ветер приносил хоть какое-то облегчение.

Посматривая по сторонам, Шал поигрывал рукоятью обреза, что покоился в набедренной кобуре, сделанной умельцами в Шымкенте. Из коровьих шкур там делали ремни и портупеи на разный вкус, а ножны могли сварганить под любое холодное оружие, только плати. Как-то вспомнил, что много лет назад в фильме видел у крутой героини подобное, и заказал кобуру для обреза. Удобная штука оказалась. При должной сноровке обрез можно выхватить быстро, словно ковбой какой-нибудь, и пусть доработанный напильником ИЖ-43 длиннее «кольта», внезапно появившиеся стволы горячие головы остужают не хуже, чем на Диком Западе. Наученный горьким опытом, там же приобрел скаббард в седельном исполнении и для вертикалки. Надоело, что ружье колотит по спине и оставляет синяки, которые потом мешают спать. К тому же на ходу достать его из кобуры у самого седла проще и быстрей, чем скинуть со спины. Но несмотря на то, что больше предпочитал гладкоствол, в седельной сумке пряталась и «ксюха» – скорострельность иногда тоже была необходима.

Позади раздался громкий шелест, и это точно был не свист ветра в вентиляционных отверстиях панамы. Яростный свист, по интонации похожий на мяуканье, оглушил. Сабыр вздрогнул, всхрапнул и попытался перейти на бег.

Шал резко обернулся, выхватывая из кобуры обрез и взводя курки. Его накрыло тенью и сильным потоком воздуха, сбив панаму с головы, и пусть готов он был к нападению кого угодно, но такого не ожидал совсем. Сверху спикировала громадная туша, обдавая шлейфом невыносимого зловония. Ягнятник-бородач.

Эти птицы и до войны были немаленькими, а за двадцать лет вымахали до еще больших размеров, что позволяло им изменить свои древние охотничьи повадки. Если раньше бородач питался в основном падалью, то сейчас мог позволить себе и свежак. Схватить любую жертву и поднять ее высоко от земли сил теперь хватало. Правда, любоваться в полете окружающими видами добыче предстояло недолго – на определенной высоте ее отпускали. А уж от того фарша, что получался из нее по приземлении, птичку не оторвать – и мясо мягкое, и косточки раздроблены. Вот только сам факт барражирования пернатой твари над голой степью немного удивлял. Предпочитали они в основном горную местность, где достаточно камней для того, чтобы жертву расплющило, и обитали восточнее. О том, что залетают и в эти места, сообщений еще не было. А может, потому и не было, что некому донести до людей?

Точности бородача можно только позавидовать. Гася крыльями скорость, он обрушился сверху и вцепился в левое плечо острыми, как кинжалы, когтями. Качнувшись от удара и чувствуя, как трещит куртка и рвется плоть, Шал закричал от боли и нажал на спуск, сразу оглохнув от выстрела. Перья в облаке пороховой гари полетели в стороны, и он получил удар в голову. Клюв скользнул по коже, рассекая ее практически до кости. На лице сразу стало горячо и остро, до тошноты, запахло кровью. По ушам резанул мяукающий свист и Шал почувствовал сильный рывок вверх. Благодаря стременам он удержался в седле и снова выстрелил, направив ствол повыше лапы, которая держала его за плечо. Брызги крови птицы смешались с его собственной, которая хлестала из раны на голове и заливала левый глаз.

Ягнятник, яростно взмахнув крыльями, но не разжимая когтей, снова ударил, метя в темя. Потом еще и еще. Шал, обезумев от боли, выпустил из руки обрез и потянулся к ножу. Все же не зря он пришил ножны к куртке, ох не зря. Расположенный там рукоятью вниз нож пришелся очень кстати. О том, что где-то на боку болтается новый пистолет, он и забыл. Хотелось в ответ так же рвать чужую плоть, как рвали сейчас его.

Извернувшись, он взмахнул рукой, всадил нож куда-то над собой и получил ответный удар клювом. В глазах, и так залитых своей и чужой кровью, потемнело еще сильнее. Сабыр испуганно танцевал под ним и все норовил скинуть седока, но Шал, сосредоточенный на битве, не обращал внимания на поведение скакуна. Голова гудела от ударов, по силе похожих на плюхи боксера, и он чувствовал, что сил остается все меньше – еще немного, и все, окажется в нокауте. А там уже его доклюют. К тому же птица при каждом взмахе крыльев все сильней сжимала лапы, и от впившихся когтей левая рука не чувствовалась совсем. Казалось, ее уже нет.

Сабыр все же встал на дыбы. Шал ощутил, как скользит из седла вниз и тянет за собой нависающую тварь. Зарычав, он стал наносить частые удары ножом, чувствуя, как рука пружинит от тела ягнятника, чей громкий свист перешел уже на жалобное мяуканье. Рухнув на землю, Шал оказался снизу, но все равно получил скользящий удар в висок, успел попасть ножом пару раз куда-то еще, после чего силы покинули его, и проваливаясь в темноту, он наконец почувствовал разжимающиеся на плече когти. Боль всколыхнулась с новой силой, пронеслась по всему телу и завершилась в голове яркой вспышкой. Жаль, не успел найти…