Он наблюдал, как мара швыряла проклятия в настигающих их птиц. Опускались сумерки. «Баторий» уже десять часов шел на всех парах над Пущей-монстром, но птицы так и не выбились из сил. Они медленно, но уверенно сокращали дистанцию. Вековечная мобилизовала новые силы, чтобы, как и предполагал Кутшеба, другой стаей попытаться преградить им путь.

На этот раз Новаковский предоставил Мочке свободу действий, и одержимый разверз вокруг «Батория» настоящее пекло. Маленькие воздушные штормы затягивали и растерзывали птиц, огненные молнии сжигали их. Мочке даже удалось подчинить несколько орлов, которые успели убить много тварей, прежде чем Пуща разгадала уловку и вернула контроль над ними. Вскоре Мочка потерял сознание от перенапряжения, но стая была разбита, что позволило «Баторию» оторваться. Птицы уже не гнались за ним, а только сохраняли дистанцию, ожидая, пока к ним присоединятся два следующих сверхсущества. Все на борту знали, что с ними Мочке уже не справиться.

Мара появилась, едва село солнце. Помогли ли в борьбе со стаей ее заклятия, Кутшеба не знал. Его забавляла злость мары, направленная, как всегда, на создание, которое стало у него на пути. Как только она покинула его тело, он уже не разделял ее гнев. Не в первый раз она оказалась более агрессивной и настойчивой, чем он.

Она казалась такой естественной. Смуглая, почти хрупкая, ее можно было принять за девушку, которая с палубы корабля высматривала своего возлюбленного. Склонившись над бортом, она махала рукой, делая жесты, которые можно было принять за прощание.

Однако она бросала заклятия.

Ветер развевал ее волосы и нес ее слова к птицам. Не впервые Кутшеба восхищался ее грацией и красотой. Он не знал, какой видели мару остальные. Когда-то он слышал легенду родом из восточных степей, повествующую о мужчине, который всю жизнь встречался со Смертью, переодетой в женщину. Когда он увидел ее молодым, она показалась ему безобразной, но чем больше он старел, тем прекраснее она ему казалась. И когда пробил его час, он радостно упал в объятия самой красивой женщины, которую только встречал в своей жизни. Может, с марой было так же? Может, остальные видели в ней чудовище, и только он видел прекрасную девушку, потому что только он был готов связать себя с ней?

Она почувствовала, что мужчина смотрит на нее, и повернулась к нему, сидящему на низкой скамейке, которая была бы уместна скорее на пассажирском, чем на боевом корабле, задрожала и внезапно оказалась сидящей у него на коленях, обнимая за шею и нежно царапая когтями.

– Мирек, Мирек… – выдохнула она ему в ухо, – чего они все от нас хотят?

– Ты должна знать это лучше, чем я.

– Ты ранишь меня, – грустно прошептала она, склоняя треугольное лицо ближе к Кутшебе. Глядя ему в глаза, она ласкала его щеку ладонью, а потом вдруг снова вернулась в его душу. Он услышал кое-что еще, что могло быть шепотом или даже его собственным воображением: «Я другая, другая!»

– Я почувствовала, что нечто темное выползло на борт. – Сара уселась рядом с Кутшебой. Она не выглядела обеспокоенной, хотя сопровождающий ее Яшек смотрел на Кутшебу, широко раскрыв рот от удивления. Их, конечно же, сопровождал Крушигор. Он до сих пор носил патронташ и карабин, перекинутый через плечо. У него тоже было какое-то странное выражение лица. – И часто она из тебя так вылезает, муло?

– Что значит это слово?

– Что добрые люди должны держаться от тебя подальше. Ответь на вопрос!

– Нечасто.

Он подумал, что должен уйти. Разговаривая с этой колдуньей о маре, он чувствовал, будто предавал верную подругу. Хотя все твердили, что демоница использует его, на самом деле, с тех пор, как он принял ее в свое сердце, она никогда не подводила его. Что бы ни говорили, они были нужны друг другу. Может, если бы не она, гнев, сжигающий Кутшебу изнутри, давно погас бы и он отказался бы от мести? Это была не очень приятная мысль. Если бы он уделил ей больше времени, то должен был бы спросить сам себя, помнит ли он еще свою семью, грустит ли по ним и любит ли их так, как любил когда-то. Возможно, именно для того, чтобы не сталкиваться с последствиями таких размышлений, он и решил остаться с Сарой.

– Когда-то вообще не вылезала. А в последнее время случалось пару раз.

– Просто так? Выходит из тебя, чтобы поговорить? Посмотреть на мир?

– Она не смотрела на мир, Сара. Она бросала проклятия в птиц.

– Проклятия? Она сама – одно сплошное проклятие, муло. Твое и тех, за кем вы охотитесь. И ничье больше. Ее заклятия не действуют ни на кого, кроме тебя.

– Может, ты не всё о ней знаешь?

– Ты глуп!.. – проворчала Сара, но вдруг смягчилась: – Может, и не знаю. Я никогда не слышала, чтобы мара так просто вылезала из человека.

– Мир меняется, правда? Может, демоны тоже? А теперь ты мне кое-что скажи…

– Снова торгуешься? Плохой ты человек, муло.

– Нет смысла это повторять. Все и так это знают. Скажи, какой ты ее видела. Какой она тебе показалась?

Сара посмотрела ему прямо в глаза. Неожиданно ее взгляд посветлел, как будто от улыбки, и через мгновение она действительно улыбнулась.

– Наверное, я глупее, чем думала, – прыснула она, вставая. – Мне пора, надо нашего одержимого сопляка вернуть к жизни, чтобы спас нас, когда снова прилетят птицы.

– Ты не ответила.

– Пусть они тебе ответят, – она указала на ошарашенных мужчин. Крушигор только кашлянул, недоброжелательно посмотрел на Кутшебу и ушел. За ним засобирался и Яшек, но Кутшеба остановил его.

– Красивая была, – выдавил из себя парень, залившись краской. – Я не знаю, почему. Страшная. Но красивая. Я не знал, что чудища могут быть такими красивыми. Это было какое-то искушение, наверное.

– Тебя когда-то кто-то обижал, Яшек?

– Только вы, господин. Но вас я простил. Вы – плохой человек, но вы не служите злу. Это судьба вас так наказала.

– Иди уже, святоша, – рассмеялся Кутшеба. – Все вы непонятно почему вдруг стали такими приветливыми. Прямо не знаю, что с этим делать!

– Но Крушигор не любит вас, господин, – обрадовал его Яшек и убежал.

Суматоха в Драконьей яме все усиливалась. Когда мимо каштана прошли восемь стражников, Кутшеба с Шулером спрыгнули с дерева на землю.

Как и предупреждал Тмин, вызванный им проливной дождь не попадал на вавельский внутренний двор. Не удалось также погасить чарами газовые фонари, и даже силы Шулера здесь были ограничены. Он всё еще мог изгибать линии судьбы и использовать случай, однако был не в состоянии создать его из ничего. Но заклятия, которые когда-то звучали в этих стенах, действовали: слишком много обитателей холма использовали худшие формы магии, чтобы хотя бы попытаться полностью ее нейтрализовать. Однако Кутшеба мало что знал о чарах. Он полагался только на формулы, которые получал от искусных магов, а они стоили дорого. Поэтому он покупал только те, которые были ему необходимы. Заклинанию невидимости не нашлось места в списке расходов. Рассчитывать на какую-либо защиту не приходилось, и Кутшеба понимал, что попытки скрыться и незаметно пробраться к Воровской башне лишены всякого смысла. Он расправил плечи и пошел по аллее, как будто бы имел полное право здесь находиться.

Стражники, которых нанял банк, не покинули своих постов, и, как оказалось, у них есть собственное мнение насчет двух нарушителей порядка, так как они тут же нацелили на мужчин карабины. Они стояли вшестером перед дверями, вооруженные современным оружием, о котором городские службы могли только мечтать. В их мундиры были вшиты амулеты самого разного происхождения, а фрагменты охранных татуировок, которыми были покрыты их тела, виднелись из-под белых воротников и рукавов униформы.

– Лейтенант Маяковский из краковской полиции, – прокричал Кутшеба, левой рукой поднимая фальшивое удостоверение. – Я пришел сообщить, что было совершено дерзкое нападение на дракона. Ну и проверить, всё ли у вас в порядке.

– Стой! – голос начальника стражи звучал так грозно, что мог бы остановить и самого дракона. – Брось нам эти бумаги, мы проверим, кто ты.

Сохраняя вид послушного служаки, которому было все равно, что происходит, лишь бы у него лично не было проблем, Кутшеба кинул фальшивку под ноги стражнику. А когда подделка в картонной обложке взорвалась, ослепляя всех в радиусе двух-трех метров, Кутшеба прорвался сквозь отряд.

Банк не нанимал обычных солдат или полицейских на пенсии, которые больше внимания уделяли содержимому собственного желудка, нежели своей физической подготовке, его интересовали настоящие крутые парни, хоть и ветераны, но всё еще молодые и сильные. Однако даже они, при всей своей защите и подготовке, на которую тратилось целое состояние, совершенно разленились. Директор банка, очевидно, не разделял их спокойствия, но стражники чувствовали себя в безопасности в Вавеле, который защищался десятками разных способов.

Двоих Кутшеба лишил сознания ударом дубовой палки со свинцовым стержнем. Справился даже без помощи Шулера.

Однако уже через мгновение бог отводил от своего подопечного пули из карабинов стражников, которые были еще в состоянии целиться. Остальные стреляли вслепую. Одних Кутшеба отвлек маленьким подручным заклятием, купленным в свое время у Бабы-яги, других – знакомил со своей палкой.

– Ну… по-тихому не получилось, – пробурчал после всего Шулер.

– Пусть знает, что я иду. Пусть боится! – им овладела лихорадка сражения. Мара в нем кричала, разгорячившись в предвкушении битвы, жаждая долгожданной мести. Когда он бросился к стражникам, она защищала его от ударов. Один раз даже высунула свою когтистую руку из Кутшебы и располосовала горло стражнику, который подходил со спины. Хотя она знала, что Шулер, наверное, защитил бы его, но она жаждала разделить кровавое возбуждение со своим мужчиной, отдаться всепоглощающей лихорадке, сплавив с ней собственное упоение.

Двери они высадили динамитом Кунтца. Кутшеба не экономил – взрыв не только вырвал массивные врата, но и разнес часть стены. Сразу же во всей башне раздался сигнал тревоги, но только работники банка могли на него отреагировать. Вавельские стражники уже столпились вокруг Драконьей ямы, собирая доказательства, в том числе сосуды из-под фальшивого эфира, либо гонялись по побережью Вислы за убегающим на грозовой туче Тмином или за Яйцусем, который пытался сбежать более традиционным способом. Некоторые, поддаваясь искушению, пытались прихватить с собой часть сокровищ, другие утихомиривали дракона, который когтем пришпилил к стене герра Кунтца и медленно подогревал ему пятки горячим дыханием.

Вооруженный карабином, отобранным у одного из стражников, Кутшеба вошел в холл банка. Он даже не пытался скрываться. Благодаря поддержке Шулера он замечал охранников еще до того, как они успевали отреагировать. Он уложил четверых, пока добрался до лестницы. Он заглянул за угол. Пули не промазали бы, если бы не помощь Шулера, который раздваивался и расстраивался.

– Это слишком! – крикнул бог.

– Пусть боятся! – Кутшеба безумно захохотал.

Он застрелил стражника на ступеньках и погнал вверх, в спальню, где под кроватью сжался лысоватый толстяк, который сейчас совсем не был похож на одного из самых могущественных людей Кракова. Во вспотевшей дрожащей руке он держал револьвер, полученный когда-то от генерала из Крепости Сов, с которым они дружили с детства. Он молился, чтобы бронированные, укрепленные священными и магическими символами двери выдержали, и взывал к помощи бога, которого когда-то они создали вшестером, чтобы получить власть и богатство.

Всё напрасно.

Круг, нарисованный на пороге, остановил Шулера, неестественная удача покинула Кутшебу, когда он взорвал бронированные двери и вошел в спальню. Но тогда его направляла уже другая сила. Пули, которые выпустил в него толстяк, отвернула не судьба. Банкир промазал из-за страха, стрелял вслепую, сжимая в руках трясущийся револьвер. Кутшеба вытащил толстяка из-под кровати, раздробил ему колени палкой, а потом просто застрелил, не обращая внимания на мольбы.

Шулеру, который наблюдал за всем из-за порога, даже стало жаль бедолагу. Сквозь линии судьбы он всматривался в путаницу потенциальных жизней директора банка. Он видел потерянные шансы на счастливую жизнь и отброшенную возможность отказаться от преступного плана. Тогда еще не толстяк и не директор, а едва достигший тридцатилетнего возраста светловолосый начальник одного из отделов банка, три бессонные ночи он провел в сомнениях, не уговорить ли партнеров найти другой способ сделать успешную карьеру. Все эти возможности и воспоминания гасли, покидая остывающее тело. Раньше банкир светился потенциальными возможностями, а теперь превращался в пятно мрака, похожее на то, каким для Шулера был Кутшеба. Вокруг Мирослава, который наклонился проверить, не услышит ли он хотя бы отголосок пульса, не появилось никаких светлых ответвлений судьбы. Путь у него был один – прямой и черный.

– Приближается его хранитель, Мирек. Знает, что опоздал, но хочет нам отомстить.

– Скроешь наши следы. И дай мне еще минуту.

Кутшеба наклонился над ухом мертвеца, и, хотя тот уже ничего не слышал, он прошептал короткую, состоящую из трех имен, литанию.

– Теперь, – сказал он новому дню, – еще четыре.

– Валим, – повторил Шулер.

– Теперь да, – согласился Кутшеба.

Они убежали, хотя путь им пытались преградить банковские стражники и преисполненный скорби по потерянному создателю бог, рожденный кровью и смертью пассажиров поезда Галицийских железных дорог. Хоть Кутшеба и не знал этого, часть неупокоенных духов помогала им сбежать. Они были слабы – эти переполненные печалью призраки, которые ночами блуждали вдоль путей, прогоняемые хранителями локомотивов и магическими стражами железнодорожных станций. Они существовали в вечном полусне, пока их не пробудил вопль этих душ – жертв мести Кутшебы.

Они слетались со всей страны, как птицы-падальщики, которые ищут, чем поживиться. Все стражники городов – будь то души животных, закопанных на границах территорий, или духи людей, которые позволили себя замуровать в городских стенах или заставах, – пытались их задержать. Однако им никогда не удавалось остановить всех. Всегда были какие-то дыры в преградах, они пробирались через перекрестки, пользуясь помощью мелких чертей, удерживающих там свои плацдармы, либо проникали во сны грешников, поддающихся безумию. Они пробирались через щели, проделанные обезумевшими диверсантами, которые были готовы жертвовать собой ради того, чтобы насолить ближним, и торговцами собственными душами, которые искали выгодной сделки с нечистой силой. А потом натыкались на окропленную кровавым ритуалом душу и разрывали ее на куски.

Ни один из мужчин, до которых добрался Кутшеба, не имел шанса на избавление или хотя бы перевоплощение в мстительного упыря. Духи убитых пировали недолго, а добыча приносила им лишь минутное утешение. Однако они путали следы и невольно помогали беглецам.

Мара, которая жила в сердце мстителя, видела упырей, но никогда так и не поделилась этими знаниями со своим носителем. Время от времени она хотела сказать ему об этом, но всегда напоминала себе, что среди упырей она видела также искалеченные лица его жены и детей. И что в их глазах, как и во всех остальных, уже не было ничего человеческого – чистый голод.