Часть вторая
Джек Клинч с трудом отвернул стопора почтовой капсулы. У него было такое чувство, будто он подвергся четвертованию. Капсула явно не была рассчитана на пассажиров его роста. Ломило шею, онемели руки, а ноги, казалось, навсегда останутся в согнутом положении. Он сначала выбросил в люк мешок с почтой, а затем, превозмогая боль в коленях, сам вылез из капсулы и огляделся. Пейзажик не радовал. Голые скалы бурого цвета, ни деревца, ни травинки. На горизонте — темно-красный диск какого-то светила. Порывистый, холодный ветер доносил глухой рев. Клинч вспомнил, что почти вся поверхность планеты покрыта океаном, и это никак не улучшило его настроения. Мысленно (уже в который раз!) он обругал Роу. Тому, конечно, хорошо, сидя в кабинете, рассуждать о вполне подходящих условиях работы.
Клинч еще раз ругнулся, на этот раз вслух, достал из капсулы свой рюкзак и начал спускаться в ущелье, ориентируясь по световому маяку. Скалолаз он был никудышный, к тому же мешал рюкзак за спиной и мешок с почтой в руках. Судя по описанию, где-то рядом проходила тропа, но в сумерках Клинчу так и не удалось ее разыскать. Он несколько раз оступался, больно ударился коленом и чуть не сломал шею, сорвавшись вниз с одного из уступов. В результате окончательно сбился с маршрута и вышел в ущелье в районе шахты, примерно в полутора километрах от базы.
Небольшое пространство между скалами было сплошь уставлено зачехленными механизмами. В центре располагалась бурильная установка. Атомная электростанция находилась в искусственной пещере, металлические ворота оказались запертыми. Клинч решил отложить детальное знакомство с местом работы. Он изнемогал от усталости.
Здесь, в ущелье, ветер дул, как в аэродинамической трубе. Хотя он и подгонял Клинча в спину, легче от этого не становилось. Объемистый рюкзак выполнял роль паруса, а крупные камни на дне ущелья напоминали подводные рифы, грозившие в любой момент вызвать кораблекрушение.
Когда Клинч наконец добрался до базы, вид у него был совсем неважный. Мокрые от пота усы свисали вниз жалкими сосульками, одежда заляпана грязью, правая штанина разорвана на колене. Шлем он потерял в скалах, и ветер раздувал кудри, совсем как у короля Лира, ищущего ночного пристанища.
Дверь алюминиевого домика оказалась на запоре. "Странно! — подумал Клинч. — От кого здесь нужно запираться?"
Он постучал. Никакого эффекта. Постучал сильнее. Казалось, база покинута людьми. Окна закрыты ставнями, через которые невозможно что-либо разглядеть. Клинч забарабанил в дверь ногами. Неожиданно она распахнулась. На пороге, протирая глаза, стоял Томас Милн. Видимо, он только что поднялся с постели. Мятая пижама, стоптанные шлепанцы. К тому же лауреат премии Роулинса благоухал винным перегаром. Он изумленно глядел на Клинча, пытаясь сообразить, откуда тот взялся.
Клинч представился. Инспектор отдела полезных ископаемых Юджин Кеннеди, и все такое.
Милн почесал затылок.
— Привезли приказ об эвакуации?
— Нет, должен определить, что требуется для продолжения работ.
Химик рассмеялся:
— Продолжения работ? Интересно, как они себе это представляют? Разве вы не знаете, что шахта затоплена?
— Знаю.
— И что же?
— Может, вы меня впустите? — раздраженно сказал Клинч. — Я не собираюсь обсуждать дела, стоя на этом чертовом ветру.
— Простите! — Милн посторонился и пропустил Клинча. — Есть хотите?
— Не откажусь.
Клинч проследовал за Милном по полутемному коридору.
— Жить вам придется здесь. — Милн открыл одну из дверей. — Если вы, конечно, не боитесь привидений.
— Это комната Майзеля?
— Да. Мы тут все оставили, как было.
Клинч осмотрелся. Комната как комната, похожа на номер во второразрядном кемпинге. Кровать, стол, кресло, убирающаяся в стену ванна. Раковина с двумя кранами. Горячая вода, видно, поступает от атомной электростанции. В общем, жить можно.
На столе, рядом с толстой тетрадью, лежал пистолет "хорн". Клинч сделал вид, что не заметил его. Великолепная улика, если проверить отпечатки пальцев.
— Кают-компания — в конце коридора, — сказал Милн. — Я буду там. А это что, почта?
— Совсем забыл, пожалуйста, возьмите! — Клинч подал ему мешок.
На то, чтобы принять ванну и привести в порядок одежду, ушло около сорока минут.
Когда Клинч появился в кают-компании, там уже все были в сборе.
— Знакомьтесь! Мистер Коннели, инспектор КОСМОЮНЕСКО, — представил его Милн. — Сеньора Сальенте — врач и Энрико Лоретти — биолог.
Прекрасная Долорес одарила Клинча ослепительной улыбкой. Лоретти оторвался на миг от газеты и небрежно кивнул.
Милн поставил на стол перед Клинчем банку саморазогревающихся консервов, пачку галет и термос.
— Вы прибыли вместо Майзеля? — спросила Долорес.
Клинч дожевал твердую галету и ответил:
— Нет, с инспекторской целью.
— Вот как? С какой же именно?
Клинч налил себе из термоса чуть тепловатый кофе.
— Мне поручено выяснить, как быстро можно начать работы в шахте.
Лоретти неожиданно расхохотался.
— Бросьте врать! — Он протянул Клинчу газету. — Никакой вы не инспектор Коннели, а полицейская ищейка Джек Клинч. Вот, полюбуйтесь!
Клинч развернул газету. Это были "Космические новости". На первой странице красовалась большая фотография его особы под заголовком: "Детектив Джек Клинч отправляется на Мези для расследования предполагаемого убийства Эдуарда Майзеля".
Да… Видимо, у Дрейка был настоящий нюх репортера. Только подумать, что Клинч сам доставил этот номер газеты в мешке с почтой. Такого промаха он ни разу еще не допускал в своей работе.
Лоретти встал и демонстративно вышел из кают-компании.
Милн впился своими поросячьими глазками в Клинча:
— Так что, Пинкертон, придется выложить карты на стол?
— Придется, — усмехнулся Клинч. — Однако не забывайте, что я еще к тому же наделен инспекторскими полномочиями.
— Постараемся не забыть.
Милн поднялся и вместе с Долорес покинул кают-компанию, оставив Клинча допивать холодный кофе.
Из дневника Джека Клинча
21 марта.
Итак, по воле нелепой случайности я превратился из детектива в следователя. Весь разработанный план пошел насмарку. Приходится вести игру в открытую. Вся надежда на то, что убийца непроизвольно сам себя выдаст. Нужно перейти к тактике выжидания, ничего не предпринимать, ждать, пока у преступника сдадут нервы и он начнет делать один ошибочный ход за другим. Впрочем, кое-что уже есть. Пистолет "хорн". Кто-то промыл его спиртом, смыл отпечатки пальцев. При этом так спешил, что не заметил нескольких волокон ваты, прилипших к предохранителю. Все это было проделано, пока я в одиночестве пил кофе. Когда я вернулся в комнату, запах спирта еще не выветрился.
В обойме не хватает одного патрона, в стволе — следы выстрела. Обшарил всю комнату в поисках стреляной гильзы. Безрезультатно. Либо выстрел был произведен в другом месте, либо гильзу предусмотрительно убрали. Первая версия более вероятна. Комната слишком мала, чтобы пуля 35-го калибра не прошла навылет. Вероятно, выстрел был сделан с расстояния 20–30 метров. Ладно, не будем торопиться с выводами, а пока — спать!
22 марта.
Спал отвратительно. Всю ночь мерещились шаги в коридоре и какой-то шепот. Несколько раз вставал и подходил к двери, шаги смолкали. На всякий случай, запер дверь на ключ и сунул под подушку пистолет. У меня нет никакого желания прибыть на Землю в кремированном виде.
Утром завтракал в одиночестве. Опять консервы и кофе, который сам сварил на плитке. Обитатели базы не показывались.
Просмотрел тетрадь, лежавшую на столе. В ней — данные геофизической разведки с многочисленными пометками, сделанными другой рукой. Видимо, это почерк Майзеля. Очень характерный почерк, неразборчивый и с наклоном в левую сторону. Жаль, что я не графолог, с этим почерком стоило бы повозиться.
Если затопление шахты — диверсия, то проделана она со знанием дела. Рядом с главным стволом — подземное озеро, миллионы кубометров воды. Галерея шахты должна была идти в другом направлении. Очевидно взрыв разрушил перемычку между стволом и озером. Если так, то откачать воду вряд ли удастся.
Листая тетрадь, сделал любопытное открытие: на полях, в нескольких местах, — женский профиль. Рисунок не очень искусный, но все же улавливается нечто общее с профилем прекрасной Долорес. Чернила те же, что и на пометках, сделанных Майзелем. Любопытно! Сразу складывается версия: ревнивец, стреляющий по счастливому сопернику. Впрочем, чушь! Не такая была внешность у Майзеля, чтобы взять приз на подобных скачках. Тогда что же? Неразделенная любовь. Опять-таки повод для самоубийства. Но самоубийства не было, значит… Значит, гипотеза не подходит.
Около двух часов пополудни услышал, как кто-то топает по коридору. Открыл дверь и столкнулся с ученейшим Томасом Милном. Он был настолько пьян, что шел держась за стены.
Я спросил его, когда здесь обедают.
Он подтянул сползающие брюки и ответил:
— Когда захотят. Что касается меня, то постараюсь проделывать это в такое время, когда вас там не будет. Ясно?
Яснее выразиться трудно. Как говорится, благодарю за комплимент.
Обедал в одиночестве. На кухне, примыкающей к кают-компании, — холодильная камера. Большой набор продуктов, но не чувствуется, чтобы ими пользовались. Сковородки и кастрюли покрыты толстым слоем пыли. Разыскал замороженное мясо и зажарил себе бифштекс, весом в два фунта. Запил пивом. После этого стало как-то веселее жить.
Вымыл посуду и направился восвояси.
В кают-компании обнаружил Энрико Лоретти, поглощающего консервы. Увидев меня, он вздрогнул и выронил вилку.
Я спросил его, почему никто не готовит обед.
Он пожал плечами:
— Так безопасней.
— В каком отношении?
— В запаянную банку труднее подсыпать яд.
Я почувствовал, как у меня в животе перевернулся съеденный бифштекс. Впрочем, разговор принял занятное направление, и я решил его продолжить:
— Чепуха! Кто же тут может подсыпать яд?
— Не беспокойтесь, желающие найдутся.
Он бросил в мусоропровод банку и, не поднимая глаз, вышел из кают-компании.
Я вернулся в свою комнату и сразу почувствовал, что в ней что-то изменилось. Тетрадь на столе была немного сдвинута, а в воздухе витал чуть уловимый запах духов.
Я снова просмотрел тетрадь. Один лист оказался вырванным. К сожалению, в прошлый раз я ее только перелистал, и сейчас никак не мог вспомнить, что же могло быть на этих страницах.
Пересмотрел заново все записи. Ничего интересного, если не считать рисунков на полях.
Спать лег рано, приняв соответствующие меры против непрошеных визитеров.
23 марта.
Первый допрос Долорес Сальенте. Все получилось совершенно неожиданно. Я готовил себе завтрак, когда она пришла на кухню:
— Доброе утро, мистер Клинч!
— Доброе утро, сеньора!
— Можете называть меня Долорес.
— Благодарю вас!
Она села на табуретку. Я невольно залюбовался ею, до того она была хороша в кружевном пеньюаре. Пахло от нее уже знакомыми мне духами.
Я предложил ей кофе.
Она сидела опустив глаза, пока я жарил яичницу. Женщины обычно плохо умеют скрывать волнение. В таких случаях их выдает напряженная поза. Долорес несколько раз порывалась что-то сказать, но не решалась. Пришлось прийти ей на помощь:
— Вы хотите меня о чем-то спросить?
— Да.
— Пожалуйста!
— Почему… почему вы меня не допрашиваете?
Я рассмеялся.
— А почему вы решили, что я должен вас допросить?
Она взглянула мне в глаза, и я почувствовал, что это крепкий орешек, гораздо крепче, чем можно было предположить. Во взгляде мексиканки было нечто такое, что трудно определить. Какая-то смесь страха и твердой решимости бороться до конца. Раненая пантера, приготовившаяся к прыжку.
— Ведь вы меня, наверное, подозреваете в убийстве Майзеля, — сказала она спокойным тоном, будто речь шла о совершенно обыденных делах.
Нужно было чем-то сбить этот тон, и я спросил:
— Зачем вы вчера заходили ко мне в комнату?
Она побледнела и закусила губу.
— Случайно. Я привыкла поддерживать в ней порядок, и вчера, совершенно машинально…
— Не лгите, Долорес! Вы вырвали лист из тетради. Почему? Что там было такого, что вам обязательно понадобилось это убрать?
— Ничего. Клянусь вам, ничего особенного!
— И все же?
— Ну… там были… стихи, и я боялась, вы неправильно поймете… Словом, все это личное.
— Где эти стихи?
— У меня в комнате.
— Пойдемте!
Несколько секунд она колебалась.
— Ну что ж, пойдемте!
В коридоре мы столкнулись с Лоретти. Нужно было видеть выражение его лица, когда я, вслед за Долорес, входил в ее комнату.
— Вот! — Она протянула мне сложенный вчетверо тетрадный лист.
На полях, рядом с данными гравитационных измерений, были нацарапаны стихи, которых раньше я не заметил.
Когда со светом фонаря
Смешает бледный свет
Мертворожденная заря,
В окно вползает бред.
И то, что на меня ползет,
Огромно, жадно и безлико.
Мне страшно, раздирают рот
В тиши немые спазмы крика.
Мне от него спасенья нет.
Я тяжесть чувствую слоновью…
И говорят, что этот бред
В бреду я называл любовью.
— Эти стихи посвящены вам?
— Не знаю. Возможно.
— Он был вашим любовником?
— Нет.
— Он вас любил?
— Да… кажется.
— А вы его?
— Нет.
Я вернул ей листок со стихами. Мне он был не нужен, а ей… Кто разберется в душе женщины, да еще и к тому же красивой.
— Как умер Эдуард Майзель?
— Он застрелился.
— Где?
— Около шахты.
— Кто его обнаружил?
— Милн.
— Как там очутился Милн?
— Эдуард не пришел ночевать, и Милн отправился его искать.
— Милн принес труп на базу?
— Нет, он прибежал за нами, и мы втроем…
— Куда стрелял Майзель?
— В голову.
— Рана была сквозная?
— Не знаю. Череп был сильно изуродован, и я…
— Договаривайте!
— И я… Мне было тяжело на это смотреть.
— И все же вы его собственноручно кремировали?
— Я обязана была это сделать.
— Вам кто-нибудь помогал?
— Энрико.
Я задумался. Тут была одна тонкость, которая давала повод для размышлений. Долорес, видимо сама того не замечая, называла Майзеля и Лоретти по имени, а Милна — по фамилии. Это не случайно. Очевидно, отношения между членами экспедиции были в достаточной мере сложны.
— Как вы думаете, почему застрелился Майзель?
Я намеренно немного отпустил поводья. Сделал вид, что верю, будто это самоубийство. Однако во взгляде Долорес снова мелькнул страх.
— Не знаю. Он вообще был какой-то странный, особенно последнее время. Я его держала на транквилизаторах.
— Он всегда был таким?
— Нет, вначале это не замечалось. Потом он стал жаловаться на бессонницу, ну а после взрыва…
— Он прибегал к снотворному?
— О, да!
Еще одна загадка. Если убийца — Долорес, то проще ей было его отравить. Ведь она — врач, и сама должна была определить причину смерти. Проще простого — вкатить смертельную дозу наркотика, а в заключении поставить диагноз: паралич сердца. Нет, тут что-то не то! И все же откуда у нее этот страх? Я вспомнил слова Лоретти о яде, который могут подсыпать в пищу. Они все тут чего-то боятся. Не зря же питаются только консервами. Остерегаются друг друга? Бывает и так, когда преступление совершено сообща.
Я решил провести разведку в другом направлении.
— Что вам известно о взрыве в шахте?
— Почти ничего. Эдуард сказал, что это от скопления газов.
— В это время кто-нибудь был на рабочей площадке?
— Мы все были на базе. Взрыв произошел во время обеда.
В каждом допросе есть критическая точка, после которой либо допрашиваемый, либо следователь теряют почву под ногами. Я чувствовал, что наступает решающий момент, и спросил напрямик:
— Взрыв в шахте мог быть результатом диверсии?
Кажется, я попал в цель. Теперь во взгляде Долорес было такое выражение, какое бывает у тонущего человека.
— Нет, нет! Это невозможно!
— Почему?
— Не знаю.
Мне показалось, будто что-то начинает проясняться, и я задал новый вопрос:
— У вас есть оружие?
— Есть… пистолет.
— Такой? — Я достал из кармана пистолет Майзеля.
— Да.
— Зачем он вам? Ведь здесь, на Мези, не от кого защищаться.
— Не знало. Все экспедиции снабжаются оружием.
Проклятье! Я вспомнил, что в документах нет никаких данных о номерах пистолетов. Тот, что я сейчас держал в руках, мог принадлежать любому члену экспедиции.
— Как пистолет Майзеля оказался в его комнате?
— Я его подобрала около шахты.
— А почему вы, после моего появления здесь, смыли с него отпечатки пальцев?
Она удивленно подняла брови.
— Не понимаю, о чем вы говорите.
— Позавчера вечером пистолет был промыт спиртом.
— Клянусь вам, что я об этом не знаю!
Возможно, что на этот раз она не лгала.
— Благодарю вас, Долорес! Пожалуйста, никому не рассказывайте, о чем мы тут с вами беседовали.
— Постараюсь.
Я откланялся и пошел к себе. Итак, новая версия: Долорес взрывает шахту. Об этом становится известно Майзелю, и она в спешке приканчивает его из своего пистолета. Затем берет его пистолет, а свой оставляет на месте преступления. Однако сколько требуется натяжек, чтобы эта версия выглядела правдоподобно!
24 марта.
Снова спал очень плохо. Ночью кто-то тихо прошел по коридору, постоял у моей двери, а затем тихонько попробовал ее открыть. Я схватил пистолет и распахнул дверь, но в коридоре уже никого не было. Потом я долго не мог уснуть. Я не робкого десятка, но иногда мне тут просто становится страшно. Есть что-то зловещее во всей здешней обстановке.
Утром решил осмотреть шахту. Впрочем, утро — понятие довольно относительное. Живем мы все тут по земному времени. Фактически же ни дня, ни ночи нет. Всегда сумерки, а вечно маячащий на горизонте багровый диск скорее греет, чем светит. Я невольно вспомнил стихи Майзеля. "Мертворожденная заря", — сказано очень точно.
Это была моя первая вылазка за пределы базы. В ущелье дул ветер, и идти против него было нелегко.
С годами у меня выработалось обостренное чувство опасности. Я обычно инстинктивно поворачиваюсь раньше, чем выстрелят в спину. Это не раз спасало мне жизнь. Вот и сейчас, идя согнувшись в сплошной пелене хлеставшего по глазам дождя, я чувствовал, что за мной кто-то крадется. Несколько раз, на ходу, я просматривал пространство за собой при помощи карманного зеркальца. Однажды мне показалось, что за уступ скалы скользнула какая-то тень. Я сунул руку в карман и перевел предохранитель пистолета в боевое положение. К сожалению, это мало что меняло. Шум дождя заглушал все другие звуки, а для того, кто крался сзади, я был отличной мишенью.
Все же до шахты я добрался без всяких приключений. Здесь, над небольшим пятачком, где располагалась бурильная установка и стояли бездействующие механизмы, скалы нависали со всех сторон, образуя своеобразное перекрытие. Ветер тут свирепствовал с особой силой.
Я заглянул в глубь ствола и увидел зеркало воды, примерно в десяти метрах от поверхности.
Я попытался представить себе все, что тут произошло, и внезапно меня осенило. Нужно точно выяснить, где был обнаружен труп, а затем прпытаться найти гильзу от патрона. В случае самоубийства она должна была находиться где-то рядом. На всякий случай, я решил осмотреть почву возле самой шахты, благо со мной был электрический фонарь.
Я был целиком поглощен поисками, и только присущее мне шестое чувство заставило отпрыгнуть в сторону, раньше чем на место, где я стоял, обрушился сверху обломок скалы.
Теперь отпали все сомнения. Меня хотят убрать по той же причине, по которой убили Майзеля. Из охотника я превратился в дичь.
Из дневника Джека Клинча
25 марта.
Вчера я вернулся на базу совершенно разбитый. Повесил сушить одежду и завалился на кровать. Несмотря на усталость, спал плохо. Во сне мерещились то серая тень с пистолетом в руке, то Роу, приказывающий найти убийцу, то окровавленный Майзель, который, стоя на краю шахты, взывал к возмездию. Проснулся с твердым намерением, не откладывая, довести до конца все, что решил вчера. Оделся и, не завтракая, постучал в дверь к Томасу Милну.
В ответ послышался хриплый голос, приглашавший войти.
Великий боже! Мне показалось, что я попал в клетку со скунсом. Неприбранная кровать с грязными простынями, стол, заставленный химической посудой, обрывки бумаги и окурки на полу. Запах давно не мытого тела и алкоголя.
Химик сидел полуодетый на кровати и уписывал консервы. В ногах у него стояла уже опорожненная бутылка виски.
— А, комиссар Мегрэ! — приветствовал он меня с насмешливой улыбкой. — Вот не ожидал! Ну что ж, давайте выпьем по этому поводу! — Он подошел к шкафу и достал новую бутылку. — Вот черт! Где-то был стакан. Впрочем, пейте из горлышка первый, я-то не брезгливый, могу после вас.
Я взял бутылку, подошел к шкафу, поставил ее на место, запер дверцу и положил ключ в карман.
Он смотрел на меня вытаращив глаза.
— Эй! Какого дьявола вы распоряжаетесь в моей комнате?!
— По праву старшего.
— Тут нет старших. У нас персимфанс, оркестр без дирижера, так что отдайте ключ и катитесь к чертовой матери!
— Я инспектор отдела полезных ископаемых.
Тут он взорвался окончательно:
— Сукин сын вы, а не инспектор! Будь вы инспектором, вы бы видели, что тут творится! Пора закрывать эту лавочку, не то…
— Что же вы замолчали? Я вас слушаю.
Он устало махнул рукой.
— Отдайте ключ.
— Не отдам. Вы мне нужны в таком состоянии, чтобы дойти до шахты.
Опять это знакомое мне выражение испуга:
— До шахты? Я туда не пойду.
— Почему?
— Мне там нечего делать.
— Вы помните место, где подобрали труп Майзеля?
— А что?
— Покажите мне.
— Не могу.
— Как это — не можете?
— Забыл.
Я подошел к нему, схватил за плечи и тряхнул с такой силой, что у него лязгнули зубы.
— Одевайтесь, и пошли!
— Я не могу, — вдруг захныкал он, — я болен!
— Вы не больны, а пьяны.
— Нет, болен. У меня кашель, высокая температура и еще печень болит.
— Хорошо. Сейчас я приглашу сюда сеньору Сальенте. Она определит, больны вы или нет, и, если нужно, даст лекарство.
Внезапно он протрезвел:
— Сальенте? Ну нет! Скорее я суну голову в львиную пасть, чем возьму лекарство из рук этой гадюки!
— Почему?
— Хочу еще пожить.
Я начал терять терпение:
— Послушайте, Милн. Или вы перестанете валять дурака и говорить загадками, или я вас так трахну головой о стену, что вы забудете, как вас зовут!
— Я не говорю загадками. Просто я боюсь этой женщины.
— Вы считаете, что она могла убить Майзеля?
Он расхохотался.
— Убить Майзеля?! Ох, уморил! Долорес могла убить Майзеля! Да вы знаете, что она нянчилась с этим хлюпиком, как с малым ребенком? После взрыва в шахте он запсиховал, ну что-то вроде нервной горячки. Так она с ним ночи сидела напролет. А вы — убить! Нет, уважаемый Шерлок Холмс, тут ваш метод дал осечку.
— Вы уверены, что Майзель покончил с собой?
— А кто его знает? Может, и покончил. Я при этом не присутствовал. А вообще он был чокнутый, этот Майзель.
— Хватит! Одевайтесь!
Видно, он понял, что я от него все равно не отвяжусь.
— Отдайте ключ, тогда пойду.
— Не отдам. Вернемся, пейте сколько влезет.
— Ну один глоточек!
— Черт с вами! Лакайте!
Я отпер шкаф и налил ему в мензурку на два пальца. Но тут у меня опустилась рука и содержимое бутылки полилось на ноги. Среди огрызков хлеба и недокуренных сигарет на столе лежала стреляная гильза.
— Перестаньте разливать виски! — крикнул Милн. — У меня его не так много осталось, чтобы поливать пол.
Я поставил бутылку.
— Скажите, Милн, откуда у вас эта гильза?
Он выпил и еще раз налил. На этот раз я ему не препятствовал.
— Откуда гильза? Подобрал около шахты.
— Когда?
— Не помню. Давно.
— Зачем?
— А чего ей там валяться?
Я взял гильзу. Судя по влажным окислам на поверхности, она долго находилась под открытым небом и попала на стол к Милну не далее чем вчера.
— Ладно, — сказал я, — поход отменяется, а теперь сядьте, и поговорим по душам.
— А разве до этого мы говорили не по душам?
Он снова начал хмелеть, но я подумал, что, может, это лучше. Больше вероятности, что проболтается спьяну.
— Слушайте, Милн. Есть основание считать, что Майзель был убит, и подозрение падает на вас.
Он ухмыльнулся:
— Ну нет, номер не пройдет! У меня — железное алиби. Я тогда два дня не уходил с базы.
— Но именно вы нашли труп.
— Это еще ничего не доказывает.
Милн нахмурился и засопел. Видимо, такая постановка вопроса ему была не очень приятна. Я выдержал долгую паузу и спросил:
— Вы вчера шли за мной к шахте?
— Шел.
— Зачем?
— Обожаю детективные романы. Хотел поглядеть, как работает прославленный Джек Клинч.
— И, чтобы облегчить работу, спрятали гильзу?
— Может быть.
— Где вы ее обнаружили?
— Она сама попалась мне под ноги. Около входа на пятачок. Видно, отнесло туда ветром.
Я мысленно обругал себя болваном. Эту возможность я не предусмотрел. В самом деле, ветер такой силы вполне мог откатить легкую гильзу.
— А потом из-за того же интереса к детективным сюжетам вы пытались меня убить?
— Я этого не делал. Слышал, как упал обломок скалы, но я находился тогда внизу.
— Что же, он сам так просто и свалился?
— Возможно. Такие вещи тут бывают. Полно бактерий, разлагающих горные породы. Остальное делает ветер.
— А вы не допускаете мысли, что этот обломок кто-то сбросил нарочно?
— Вполне допускаю.
— Кто же это мог сделать?
Он удивленно взглянул на меня:
— Как кто? Конечно, Энрико. Вы его еще не знаете. Угробил двух жен, и вообще ему убить человека легче, чем выкурить сигарету.
О господи! Час от часу не легче! Я вообще уже перестал что-либо понимать. Если даже допустить, что все они убили Майзеля сообща, то какой ему резон топить Лоретти. Ведь о главной улике — оболочке пули, найденной в пепле, — им ничего не известно. Зачем же Милну так легко соглашаться с версией убийства? На суде все равно вскроется правда, тем более что изворачиваются они очень неумело. Однако, так или иначе, но допрос нужно было довести до конца.
— Значит, Лоретти мог и Майзеля убить?
— Конечно!
— Вы располагаете какими-нибудь данными на этот счет?
— Я же вам сказал, что это законченный негодяй.
— Ну а взрыв в шахте — тоже дело чьих-нибудь рук?
— Не думаю. Тут все объясняется просто. Бактерии выделяют много водорода. Я предупреждал Майзеля, чтобы он был осторожнее.
— И он вас не послушал?
— Видно, не послушал, раз произошел взрыв.
В комнате было нестерпимо душно, и я весь взмок. Хотелось поскорее уйти из этого логова алкоголика, но многое в Милне мне еще оставалось неясным. Я решил повернуть допрос в новое русло:
— Скажите, Милн, почему вы так опустились? На Земле у вас — жена и трое детей. Неужели вам не стыдно было бы предстать перед ними в таком виде?
Он вздрогнул, будто я ударил его по лицу.
— Мне страшно, Клинч, — произнес он после небольшой паузы. Весь его гаерский тон куда-то улетучился. — Вы знаете, что такое страх?
— Знаю.
— Нет, не знаете, — вздохнул он. — Вам, наверное, никогда не приходилось умирать от страха. Мне кажется, что я схожу с ума. Я боюсь всего. Боюсь этой проклятой планеты, боюсь Лоретти, боюсь Долорес, боюсь…
— Меня? — подсказал я.
— Да, вас. Боюсь, что вы мне пришьете дело об убийстве, в котором я не виноват!
Я протянул ему бутылку, и он с жадностью припал к горлышку.
— Не собираюсь вам пришивать дело, Милн, но если в моих руках будет достаточно улик, тогда берегитесь!
— Спасибо за откровенность! — Он запрокинул голову и вылил себе в глотку добрых полпинты неразбавленного виски.
— И вот что еще, — сказал я, — отдайте мне ваш пистолет.
Милн безропотно вытащил из кармана брюк вороненый "хорн" и подал его мне. Пистолет был на боевом взводе со спущенным предохранителем. У меня заныло под ложечкой, когда я подумал, что все это время ему было достаточно сунуть руку в карман, чтобы выпустить мне в живот целую обойму. Впрочем, так открыто он вряд ли бы на это решился. Такие обычно наносят удар из-за угла.
Я встал и уже в дверях как бы невзначай задал вопрос:
— Кстати, не вы ли на днях смыли спиртом следы пальцев с пистолета Майзеля?
— Я.
— Почему?
— Все по той же причине. Там могли быть и мои следы.
26 марта.
Опять не мог уснуть. Поводов для размышлений было более чем достаточно. Что представляет собой Милн? Откуда эта смесь наглости и страха? Почему он старается выгородить Долорес и поставить под подозрение Лоретти? Отчего не спрятал гильзу, а оставил ее на столе? Трудно предположить, чтобы он не ожидал моего визита. Тогда что же? Желание поиграть в опасную игру? К тому же, мне казалось, что временами он прикидывался более пьяным, чем был на самом деле.
Если принимать поведение Милна всерьез, то напрашивается версия, при которой преступники — Милн и Долорес, а Лоретти что-то знает, но по неизвестным причинам не решается их разоблачить. Тогда становятся понятными загадочные слова Лоретти о яде, который могут подсыпать в пищу.
Кроме того, оставалось невыясненным вчерашнее падение камня. Случайность это или покушение?
Видимо, с камня и нужно начинать распутывать Весь клубок.
Я оделся и, стараясь двигаться как можно тише, чтобы никого не разбудить, вышел на воздух.
Ветер стих, дождя тоже не было, и я дошел до шахты значительно быстрее, чем позавчера. На этот раз я был уверен, что за мною никто не крадется, поэтому позволил себе полностью расслабиться. После нескольких дней непрерывного напряжения, впервые я наслаждался чувством безопасности и с удовольствием вдыхал свежий воздух.
Без особого труда мне удалось найти место, где я чуть было не отправился к праотцам. Обломок скалы, весом в несколько тонн, выглядел достаточно внушительно для надгробного памятника ирландцу на чужбине. Такого не постыдился бы даже мой дед, заказавший себе при жизни самый роскошный склеп в Дублине.
Я вооружился лупой и самым тщательным образом исследовал поверхность обломка. Милн говорил правду. Весь разлом, за исключением тонкой перемычки, был изъеден, как сыр рокфор. Впрочем, оставшую ся перемычку могли с одинаковым успехом сломать и ветер, и человек.
Оставалось только бегло осмотреть почву. Следы крови давно уже должны были быть смыты дождями, а на какую-нибудь случайную находку я мало рассчитывал.
Вскоре я отправился назад, так и не обнаружив ничего интересного.
До базы оставалось не более сорока шагов, когда я услышал громкие голоса. На всякий случай, я спрятался за выступ скалы и, выждав немного, осторожно высунул голову.
У дверей базы оживленно разговаривали Милн с Лоретти. Вернее, говорил Милн, а Лоретти весело смеялся. Затем Лоретти похлопал Милна по плечу, и они, продолжая беседовать, скрылись в дверях.
Я простоял в своем укрытии еще несколько минут, а затем с беспечным видом пошел к дому.
Однако выдержки мне хватило ровно настолько, чтобы дойти до своей комнаты. Там я бросился на кровать и в отчаянии схватился за голову. Теперь я решительно ничего не понимал! У меня даже мелькнула мысль, не разыгрывают ли тут меня. Неплохой сюжетик для водевиля. Сыщик явился для расследования убийства, а изнывающие от безделья ученые подсовывают ему одну липовую версию за другой и потом веселятся за его спиной. Если так… Впрочем, нет! Весь мой многолетний опыт детектива подсказывает, что это не то. Я вспомнил выражение испуга во взгляде Долорес. Нужно быть изумительной актрисой, чтобы играть с таким искусством. Кроме того, Майзель мертв, а у меня в кармане — оболочка пули. Тут уж не до шуток. Для убийцы дело пахнет максимальным сроком заключения, если не хуже.
Я вымыл голову под краном и решил побриться, но тут мне был преподнесен новый сюрприз. Кто-то постучал в дверь, и голосок Долорес произнес сладчайшим тоном:
— Мистер Клинч, идите завтракать!
Этого я ожидал меньше всего.
В кают-компании моему взору представилась поистине буколическая картина. Во главе стола восседала прекрасная Долорес. На ней было ажурное платьице, на изготовление которого ушло меньше шерсти, чем можно было бы настричь с моих усов. Справа от нее сидел свежевыбритый Милн в крахмальной рубашке с галстуком, к тому же совершенно трезвый. Слева — Лоретти, красивый, как супермен на сигарной этикетке.
Они ели яичницу с беконом. В центре стола красовалось большое блюдо с тостами.
Я пожелал им приятного аппетита. Долорес жестом указала мне место напротив себя.
— Вам кофе с молоком или черный? — спросила она.
— Благодарю вас, черный.
Лоретти пододвинул ко мне сковороду с яичницей, и мы с ним обменялись любезнейшими поклонами.
Я подумал, что, видимо, это мой последний завтрак в жизни. Неплохо придумано! Трое свидетелей внезапной смерти Джека Клинча. Виноват, Юджина Коннели, инспектора и т. д. Дальше все по трафарету. Контейнер с прахом отправляется на Землю, прелестные пальчики мадмуазель Лоран повязывают траурный креп на урне, скромные похороны на кладбище в Космополисе.
— Почему вы не едите? — поинтересовалась Долорес.
— Спасибо, не хочется.
— Боитесь, что отравят? — усмехнулся Милн.
— Нет, не боюсь.
— Боитесь! — Он поддел вилкой большой кусок с моей сковороды и отправил себе в рот. — Ну что? Убедились?
— Убедился. — Я мысленно вознес молитву святому Патрику и залпом выпил кофе.
— Как вам здесь нравится? — светским тоном осведомилась Долорес.
— Ничего, очень мило. А у вас сегодня что, какой-нибудь праздник?
— У нас теперь каждый день — праздник, — сказал Милн. — Делать-то нам нечего.
— Смотря кому, — поморщился Лоретти, — мне так работы хватает.
— Вот как, вы продолжаете работу? — Для меня это было новостью.
— Делаю кое-что.
— Когда же нас все-таки отправят на Землю? — снова задала вопрос Долорес.
— Не знаю. Это должен решить мистер Роу.
— Ну а ваше мнение?
— Я думаю, что базу нужно ликвидировать. Откачать воду из шахты вряд ли удастся, а бурить такую толщу скал невозможно.
— Правильно! — хлопнул рукой по столу Милн. — Вот это слова! Приятно слушать!
Лоретти встал со стула:
— Прошу извинить, у меня — дела.
Я тоже поднялся:
— Спасибо за кофе, Долорес! Мне нужно с вами поговорить, сеньор Лоретти.
Он удивленно поднял брови.
— Пожалуйста, но только не раньше чем через час. Я должен закончить опыт.
Я провел этот час у себя в комнате, пытаясь разобраться, чем была вызвана удивительная метаморфоза. Чем больше предположений я строил, тем меньше что-нибудь понимал.
Так ничего и не решив, я направился к Лоретти.
Дверь комнаты Милна была открыта. Я заглянул туда. Долорес босиком, в шортах мыла пол. Милн, с видом пай-мальчика, без ботинок, поджав ноги, сидел на тщательно застеленной кровати. Окно было распахнуто, и даже видневшееся в нем небо имело какой-то непривычно голубоватый оттенок.
Поистине день чудес!
Долорес меня заметила и, откинув тыльной стороной руки прядь волос, улыбнулась:
— Не правда ли, мистер Клинч, Милн ужасная неряха?!
Я неплохо разбираюсь в женских ногах и могу сказать без преувеличения, что у Долорес они — выше всяких похвал. Увы! Детективу часто приходится приносить в жертву самое лучшее, чем может жизнь одарить мужчину. Впрочем, лирику побоку! Мне предстоял важный разговор, который мог кое-что прояснить.
Я постучал в дверь Лоретти.
Он сидел за микроскопом и кивком головы предложил мне сесть.
Я огляделся по сторонам. В комнате был идеальный порядок. В углу, над кроватью, висела фотография молодой девушки, почти ребенка. Мне невольно вспомнилась история с несовершеннолетней дочерью миллионера.
— Поглядите, мистер Клинч, металлургический завод в миниатюре.
Я подкрутил окуляры по своим глазам. В капле, на предметном столике, копошились какие-то твари.
— Бактериологическое разложение осмистого иридия, — пояснил Лоретти. — Полный переворот в технике. Огромная экономия, не нужно ни электрического тока, ни сложного оборудования. Все идет без вмешательства человека.
— Да, занятно. Но какой сейчас в этом толк, если шахта затоплена, а другого места для добычи на планете нет? — Я намеренно задал этот вопрос. Меня интересовало, как он воспринимает все случившееся.
— Не беда! — ответил он небрежным тоном. — Тут у меня подготовлено несколько штаммов для отправки на Землю. Не удалось тут, наладим там.
— А это не опасно?
— В каком смысле — опасно?
— Все-таки бактерии. А вдруг они вызовут на Земле какую-нибудь эпидемию?
— Исключено!
— Почему?
Он достал из стола коробку с сигарами. Это были мои любимые "Корона-корона", и я с удовольствием закурил.
— Видите ли, мистер Клинч, — сказал он, выпустив большой клуб дыма, — здесь, на Мези, никогда не было животной жизни, поэтому и опасных для живого организма бактерий быть не может. Они просто не смогли появиться в процессе эволюции.
— А если они, попав на Землю, приспособятся вместо осмистого иридия паразитировать на живых существах?
— Не думаю. Тогда это — уже не те бактерии. Кроме того, будут приняты все необходимые меры предосторожности. Концерн "Горгона", куда я собираюсь их передать, обладает огромными возможностями.
Я чуть не проглотил от неожиданности собственный язык. Передо мной сидел человек, который совершенно открыто говорил о своих связях с "Горгоной".
— Как?! Вы собираетесь, помимо КОСМОЮНЕСКО, передать их концерну?
— Почему помимо? Они пройдут санитарно-эпидемиологический контроль КОСМОЮНЕСКО, а Роу не будет возражать. Чистый иридий нужен позарез. Здесь его добывать не удалось, нужно расширить добычу на Земле. Я даже хотел просить вас захватить два штамма с собой.
Нет! Это был либо дурак, либо величайший негодяй из всех, которых мне приходилось встречать. Ничего не скажешь, ловко! Сначала — диверсия здесь, а потом — обогащение "Горгоны" за счет КОСМОЮНЕСКО.
Все же нужно было делать вид, что у меня не возникло никаких подозрений. Я решил переменить тему:
— Чем вы объясняете сегодняшний торжественный завтрак в полном сборе?
Он поморщился и раздавил в пепельнице сигару.
— Людям иногда надоедает валять дурака, мистер Клинч.
— И вам тоже?
— И мне тоже.
— А я уже подумывал, нет ли тут каких-нибудь бактерий, вызывающих умопомешательство.
— Таких бактерий тут быть не может, я уже объяснял почему.
Я тоже погасил сигару и встал.
— Очень благодарен вам за беседу. Если не возражаете, зайду как-нибудь еще.
— С наручниками?
— Пока без них.
Он снова занялся своим микроскопом. Я подождал, пока его мысли не переключились целиком на работу, и спросил:
— Чем вызван взрыв в шахте?
— Не знаю, — ответил он, не отрываясь от окуляров. — Это не по моей части, спросите Милна.
— Милн считает, что был взрыв газа.
— Значит, взрыв газа.
— И о смерти Майзеля вы ничего не можете мне сообщить?
— И о смерти Майзеля я вам ничего не могу сообщить, обратитесь к Долорес.
— До свиданья, сеньор Лоретти.
— Прощайте, мистер Клинч.
Из дневника Джека Клинча
4 апреля.
Восемь дней ничего не записывал. Внезапно возникшая нежная дружба между обитателями базы тает, как кусок сахара в стакане чая. Некоторое время еще продолжались совместные трапезы, но уже без былого блеска. Долорес что-то готовила на скорую руку, однако созвать всех вовремя к обеду было нелегко. Уже на третий день Милн стал являться в каюткомпанию под хмельком, а Лоретти часто отсутствовал, ссылаясь на срочные опыты. Видимо, ему не терпится передать "Горгоне" драгоценные бактерии.
Все же встречи за столом давали мне единственную возможность продолжать наблюдения. Остальное время все отсиживаются по своим комнатам. Снова дует ветер, и мы живем при искусственном свете. Приходится держать ставни закрытыми. Даже специальные стекла не выдерживают напора ветра. О том, чтобы выйти на прогулку, нечего и думать.
Все эти дни я пытался заново пересмотреть все, что мне известно о членах экспедиции. Мне кажется, что все они — одна шайка и, судя по всему, Лоретти — главарь. Его связи с "Горгоной" не подлежат сомнению, Майзель им мешал, и его убили. Я даже не уверен, действительно ли взрыв в шахте предшествовал смерти Майзеля. А может быть, — наоборот. К сожалению, сейчас установить это трудно.
Мне совершенно не ясна роль Долорес. Судя по ее поведению, она — целиком во власти Лоретти и Милна. Она много знает, но очень искусно играет свою роль. Зачем им понадобилась эта инсценировка дружбы? Впрочем, тут не только инсценировка. Я вэдь видел из укрытия, как беседовали по-приятельски Милн с Лоретти. Тогда, значит, инсценировкой была их взаимная неприязнь?
Они вполне могли меня отравить, но почему-то побоялись. Возможно, понимали, что две смерти вызовут подозрения. Может быть, если б не проныра Дрейк с его заметкой в "Космических новостях", я бы уже давно был на том свете. Этот подонок, сам того не подозревая, оказал мне неплохую услугу. Правда, игру приходится вести в открытую, но они-то знают, что находятся под подозрением, и вынуждены действовать очень осторожно.
О, с каким удовольствием я бы отдал их в руки правосудия! Но у меня нет никаких прямых улик. Болтовня Милна не в счет, он уже на предварительном следствии может от всего отпереться. Подобранная им гильза? Но мои показания вряд ли будут приняты во внимание, а других доказательств нет. Оболочка пули? Это, конечно, веская улика, но докажи, кто убил! Суду нужен конкретный убийца, а не трое предполагаемых. Ну что ж, значит нужно продолжать искать убийцу.
7 апреля.
Чрезвычайное происшествие! Уже несколько дней я чувствовал, как что-то назревает. Какая-то гнетущая атмосфера страха и взаимного недоверия. Все сидят в своих комнатах, снова питаются консервами. Меня просто игнорируют. При встречах отворачиваются и не отвечают на приветствия. Милн беспробудно пьянствует. Я слышу, как он натыкается на стены, когда идет в уборную. Долорес ходит с заплаканными глазами. Опять по ночам кто-то подкрадывается к моей двери и пробует, заперта ли она.
И вот вчера все разразилось.
Я задремал, и разбудил меня громкий шепот в коридоре. Разговаривали Милн с Лоретти. Слов разобрать не удавалось. Только один раз до меня донесся обрывок фразы: "…он может услышать, и тогда…" Очевидно, речь шла обо мне. Спустя некоторое время шепот перешел в перебранку. Голос Лоретти громко произнес: "Не думай, что тебе это удастся!" Последовал звук удара, топот ног, закричала Долорес, а затем прозвучал выстрел.
Я выскочил в коридор.
Милн стоял привалясь к стене. Одной рукой он держался за бок, а другой сжимал длинный охотничий нож. Напротив него — Лоретти с пистолетом. Дверь в комнату Долорес была открыта.
— Что тут происходит, черт вас подери?!
— Он меня ранил! — захныкал Милн.
В дверях показалась Долорес. На ней была шелковая пижама. Видно, ее подняли с постели.
— Какой негодяй! — произнесла она дрожащим голосом. — Боже, какой негодяй!
Я не понял, к кому это относилось.
Милн шагнул вперед.
— Эй, отнимите у него нож, а то он вас пырнет! — крикнул Лоретти.
Ударом по предплечью я заставил Милна выронить нож, а затем обратился к тем двоим:
— Сдайте оружие!
Лоретти швырнул свой "хорн" мне под ноги.
— И вы, Долорес, — тоже!
Она вызывающе взглянула на меня:
— Я не могу тут остаться безоружной. Не забывайте, что я женщина!
Глядя на нее, забыть это было трудно.
— Ладно, защищайте свою честь. Так что же все-таки произошло?
— Он вломился ко мне в комнату. — Долорес показала пальцем на Лоретти.
— Он стрелял в меня, ранил, хотел убить! — проскулил Милн.
— Милн пытался ударить меня ножом, мы сцепились врукопашную, я не удержался на ногах и влетел в комнату Долорес, ну а потом… пришлось стрелять.
— Это правда?
Долорес презрительно улыбнулась:
— Не верьте ему. Этот негодяй способен на что угодно!
— Психопатка! — Лоретти повернулся и направился к себе в комнату.
— А вы, Милн, потрудитесь… — Я обернулся к нему и увидел, что он, закрыв глаза, сползает на пол. Рубашка на нем была пропитана кровью.
Мы с Долорес перенесли его в комнату.
Рана оказалась пустяковой. Пуля скользнула по ребру, но, пройди она немного правее, экспедиция лишилась бы еще одного специалиста.
Милн быстро очнулся и снова начал скулить. Долорес хотела сделать ему обезболивающий укол, но он, увидя шприц, пришел в совершенное исступление, Пришлось дать ему виски.
Мы подождали, пока он уснул рядом с наполовину опорожненной бутылкой, и вышли в коридор.
— Ну, Долорес, вам по-прежнему нечего мне сказать?
Она закрыла лицо руками.
— Не спрашивайте меня ни о чем, мистер Клинч, право, я ничего не знаю!
— Все равно вам придется дать откровенные показания, не здесь, так на Земле.
— Сжальтесь!
Первый раз в жизни женщина стояла передо мной на коленях. И какая женщина! До чего же она была хороша в позе кающейся грешницы!
— О, пожалуйста, умоляю вас, отправьте меня на Землю. Я готова на что угодно, только не переносить этот ужас!
Что я мог ей ответить? Все равно до прибытия пассажирского лайнера они не могли покинуть базу. Отправить ее вместо себя? Я не имел на это права. У меня на руках было нераскрытое убийство, и, виновна она или нет, но до окончания следствия нельзя было дать ей возможность скрыться от правосудия. Ищи ее потом по всему свету.
Я поднял ее и отвел в комнату:
— Успокойтесь, Долорес. Обещаю вам, что как только я вернусь на Землю, за вами отправят специальный корабль. А сейчас ложитесь спать. За Милном я присмотрю сам; если понадобится, ракбужу вас.
Мне не пришлось ее будить. Я лег в кровать и будто провалился в преисподнюю. Терзали кошмары, чудились чьи-то крики, и я долго не мог проснуться от настойчивого стука в дверь.
— Мистер Клинч, мистер Клинч! Откройте, случилось несчастье! — Это был голос Долорес.
Я выбежал в пижаме и босиком:
— Что произошло?
— Милн мертв, он отравился.
В комнате Милна пахло горьким миндалем. Я поглядел на кирпичный цвет лица покойника и спросил:
— Цианистый калий?
— Да.
На столе мы нашли мензурку со следами яда и записку. Характерным пьяным почерком было нацарапано: "Я вынужден так поступить, потому что лучше лишить себя жизни, чем…"
На этом записка обрывалась.
10 апреля.
Милна кремировали. Я должен привезти его прах на Землю.
Временами мне кажется, что схожу с ума. Все версии разваливаются одна за другой. Мне никак не удается связать факты воедино. Такого позорного провала еще не было в моей практике.
С нетерпением жду дня отлета. Скоро кончится период муссонов. Старт назначен на 20 апреля — время относительного затишья. Изучаю инструкцию. Почтовая ракета полностью автоматизирована, нужно только нажать кнопку, но есть множество правил поведения в случае неполадок, их требуется знать назубок.
Из Лоретти и Долорес больше ничего не вытянешь. Зря я ввязался в это дело. Теперь пусть им занимаются следователи на Земле, с меня хватит!
21 апреля.
Через несколько часов я должен стартовать на постоянную орбиту. Зашел попрощаться с Долорес. Бедняжка! У нее такой вид, что сердце переворачивается. Мне страшно оставлять ее здесь, но что я могу поделать?
Следующий визит — к Лоретти. После того как я ему заявил, что без разрешения Роу ни одной бактерии отсюда вывезено не будет, отношения между нами более чем натянутые.
Все же встретил он меня на этот раз без обычных колкостей. Видимо рад-радешенек, что будет избавлен от дальнейших допросов. Даже извлек из своих запасов бутылку старого бренди.
— За благополучное путешествие! Или вы при исполнении служебных обязанностей не можете пить с подследственным?
— Вы ошибаетесь, Лоретти. Я не служу в полиции и могу пить с кем вздумается. Наливайте!
Несколько минут мы просидели молча над своими стаканами.
— Так что, мистер Клинч, удалось вам найти убийцу?
Я ответил не сразу. Мое внимание было поглощено жидкостью в стакане. У меня даже дух заняло от внезапно пришедшей идеи. Поразительно, как все вдруг стало на свои места. Наконец я поднял голову и сказал:
— Нашел, сеньор Лоретти.
— Вот как?! Кто же?
— Пока это профессиональная тайна. Скажите, где Майзель хранил взрывчатку?
— Взрывчатку? — Он удивленно пожал плечами. — Кажется, во второй кладовой. А зачем вам?
— Хочу устроить салют по поводу успешного окончания расследования!
Я посмотрел на часы. Времени оставалось совсем мало. Нужно было еще раз тщательно исследовать оболочку пули, а затем… В душе у меня все пело. Я бы даже перекувырнулся через голову, если б не боялся уронить престиж фирмы "Джек Клинч, частный детектив".
