9
Дело шло к обеду. Псарь наблюдал из подворотни за тем, как Казимир выливает масло на дверь борделя. Рядом с Гончей стоит нищий мальчишка, трет грязными пальцами свои отекшие глаза и вытирает сопли. Жалкое зрелище.
— Не плачь.
Ребенок зажал руками рот, но не плакать он не мог. Казимир поджег дверь.
— Рассадник блуда и похоти! — взвыл он. — Я предаю огню этот притон! Гнездо греха! Во имя Господа! Во имя наших детей!
Горожане заинтересованно глядели на происходящее как на фортели ярмарочного зазывалы.
— Я сожгу каждый бордель в Златограде! — выл больной лепрой, и никто не пытался его остановить. — Город святых! Здесь нет места пороку! Нет места бандитам! Мы долго терпели!
Иво оглянулся на ребенка:
— Не плачь. Твой отец делает это ради вас.
Мальчишка понимал о жизни больше, чем Гончая мог подумать о нем. Ребенок не мог не плакать.
— Сын! — проорал Казимир и поднял над собой бутыль с маслом. — Я люблю тебя! — Масло текло по его лицу, по лохмотьям, что некогда были одеждой.
— Папа! — ребенок дернулся, собираясь бежать к отцу, но Иво схватил его за шиворот. — Папа!
— Ему будет не больно, — соврал Псарь. — Огонь не причинит ему боли.
Когда-то давно Казимир был уважаемым человеком. Иногда Иво казалось, что прокаженный не утратил гордости, и сейчас Гончая убеждался в этом.
Дверь «Шелков…» залили водой. К горе-поджигателю уже бежала стража.
— Я не дам себя вздернуть! — прокричал он и применил огниво по назначению. — Я не дам тем, кто перестал молиться на одном колене, заступаться за меня!
Псарь прижал ребенка к стене, стараясь не трогать пораженную болезней кожу.
— Не смотри. Ты не сможешь это забыть. Бери деньги и иди домой.
Мальчишка рыдал, пытаясь прижаться к человеку из Псарни.
Самосожжение некогда отлученного от церкви человека Златоград забудет не скоро, но об этом, друг мой, ты узнаешь, посетив университетскую библиотеку. Ведьм Рогатого Пса не интересовали подобные мелочи, а вот представителей Златоградской епархии сей случай взбудоражил основательно. Я немного знаю о Казимире, ибо никогда не интересовался судьбой этого человека. Знаю лишь, что некогда он был уважаем и к его советам прислушивался молодой Рудольф Гриммштайнский. Знаю также, что Казимир не принял церковных реформ и за слепую верность старым традициям был отправлен в трущобы врачевать больных и помогать страждущим. Мне также удалось узнать, что в те далекие годы, когда Иво и его сестра, потеряв родителей, остались на улице, именно Казимир не дал детям умереть с голоду.