2

Они жили небогато, но благородно, если подобное применимо к крестьянам. Каждый седьмой день Ханна водила своих детей в храм, где Фридрих и Фрида молились за ушедшего на войну отца. Своего храма в Репьях не было, и потому, чтобы успеть на службу, им приходилось вставать засветло и, позавтракав, выходить в пешее путешествие к селу Ручейному. В Ручейном храм был. Небольшой, но ладный, и служил в нем молодой священник Сиджисвалд, имени которого Фридрих и Фрида выговорить не могли в силу возраста. Сиж, как они его называли, понимал — в столь тяжкое для герцогства время людям есть чем заняться кроме просиживания портков в стенах дома Божьего и потому значительно сократил свои проповеди, чем вызвал раздражение епархии и заслужил благодарность своей паствы. Короткие проповеди были яснее и не вызывали гневившей Господа зевоты.

В тот день Сиджисвалд с благоговением смотрел на десятилетних двойняшек, истово молящихся Господу.

— Дай Бог, чтобы их молитвы были услышаны, — прошептал священнослужитель и, встретившись взглядом с Ханной, подмигнул девушке. — Вы все преодолеете, — сказал он ей шёпотом. — Война скоро закончится, и Эбба вернется домой.

Так и жили. Дни сменялись неделями, пасмурные дни — ясными. На коленках Фридриха не успевали заживать ссадины, Фрида была трусихой и боялась каждого шороха, а Ханна долгими ночами уходила в хлев, где рыдала, глядя на истощавшую корову Росинку.

Армия Трефов не спешила возвращаться домой с победой, и люди начинали перешептываться, дескать, Трефы и вовсе были разбиты.

— Такого просто не может быть, — утверждал Сиджисвалд, — за последние двадцать, а то и тридцать лет Трефы не проиграли ни одной войны. Возьми хоть Пурпурную Саламандру! А Скорпионов, а Десницу?! Да только эти подразделения могут сделать победу, а ведь на войну еще и ополчения ушли! На войну пошли ландскнехты аристократов, и союзные Трефам бароны также поддержали кампанию. Наши братья и сестры. Твой, Ханна, муж ушел воевать ради блага нашего герцогства. Мы уже сильнее златоградских свинопасов, а станем еще могущественнее, заимев Вранов в вассальном подчинении. Так что ты, Ханна, не печалься! Не вешай нос и жди. Господь велел ждать и верить. — И Ханна ждала.

Однажды утром, когда мать и сестра еще спали, Фридрих услышал тихий стук в дверь. «Отец!» — подумал мальчишка и, спрыгнув с лавки, побежал встречать родителя.

Петухи уже начинали драть свои глотки, и для мальчишки было сложно вообразить более счастливый момент. Отец обещал принести из похода какой ни то трофей. О чем-то более или менее сносном речь, конечно, не шла, но то не мешало ребенку мечтать. В своих снах он неоднократно видел, как утомленный войной папа приходит к дому с приведенным под уздцы боевым конем в черно-синей сбруе Вранов. «Это тебе, сын, — говорил в его снах Эбба. — Но это еще не все. В походе я спас жизнь командующему, и теперь ты станешь его оруженосцем». Фридрих видел этот сон так часто, что успел поверить в него, и вечерами, слушая сказки, которые матушка рассказывала его сестре, он вычленил для себя одну важную деталь — героям тех сказок постоянно снятся вещие сны.

Открыв дверь, Фридрих пал духом. Не отец ждал его у порога, не за отцом стоял конь в боевой сбруе, да и не конь то был, а впряженный в телегу осел.

— Твоя матушка говорила со мной, — произнес крупный мужчина с густой русой бородой. — Иди умойся, засоня. Время осваивать профессию. Покажи-ка мне свои руки. Да… Сгодятся.

Несколько дней тому назад матушка действительно ходила за ручей, туда, где жил и трудился кузнец. Всеми правдами и неправдами она уговаривала уважаемого человека взять её сына в подмастерья. Когда Фридрих сделал шаг назад, дабы скрыться в избе и никогда не уходить за ручей с кузнецом, на его плечо легла рука матери.

— Иди же, — улыбнулась она и вложила в руки сына платок с куском хлеба и луковицей. — Теперь ты совсем большой и начинаешь работать.

— Кузнец — человек важный. А, малой, хочешь быть важным? — пробасил за его спиной Юалд. — Вырастешь — будешь подковы ковать, даст Бог, станешь бронником, как я. Заживешь. — Он не лгал. Юалд был много состоятельнее иных жителей окрестных земель, ибо кого-кого, а бронника война кормила. — Идем же, я не кусаюсь. Легко не будет, это я тебе обещаю, но Господь-то тоже простыми путями не ходил.

Фридриху стало не по себе:

— Если я буду кузнецом, то не смогу…

— Тише, — матушка обняла его. От нее пахло теплом. — Тише, милый. Ты не будешь рыцарем, — она сказала это не подумав, но сказанного не воротишь. Ханна сильнее прижала его к себе. — Прости, но это правда. Юалд и так слишком добр.

Боль и обида сопровождали крушение детских мечт сына землепашца Эббы. Фрида стояла позади матери и держала в руках кувшин разбавленного водой молока. Она тоже хотела проводить брата, но теперь на её глаза наворачивались слезы.

— А вот и станет! Станет! — давясь слезами, вскрикнула она и топнула ножкой. Поставив кувшин на глиняный пол, побежала к матери и тоже обняла её. — Мама, скажи, что ты все это придумала нарочно! Скажи, что Фрид будет самым отважным рыцарем и сокрушит самого страшного врага! Скажи!

Хана тяжело вздохнула и умоляюще посмотрела на кузнеца. «Выручай!» — не говорили, кричали её глаза.

— Девка дело говорит, — кузнец подошел к ним и взъерошил волосы на макушке своего горе-подмастерья. — Среди исенмарских богов есть один бог-громовержец. Мьёльн, если память мне все еще верна. Ты слышал о нем, а, Фридрих? Даст Бог, и ты увидишь мастерство кальтэхауэров. Там есть, на что полюбоваться. В их руках сталь поет!

— Нет. Не слышал.

— Так слушай. Мьёльн — тоже кузнец. Такой, как я, и такой же, каким станешь ты, если будешь меня слушать.

При слове «кузнец» Фридрих вновь сжал кулаки, но любопытство брало верх.

— Он не только великий кузнец, но еще и великий воин. Да, дружище, одно другому не мешает.

— А я смогу сделать себе доспехи и стать таким, как Мьёльн?

— Конечно, но только не сразу. Для начала тебе нужно научиться ковать доспехи. Хочешь?

— Хочу.

— Тогда пойдем, сегодня я доделываю доспехи для нашего барона. Красивые, тебе они понравятся. Поглядишь одним глазком.

Мальчик поднял с пола платок со своим обедом и сделал шаг навстречу новой жизни. Хоть от новой жизни вовсю тащило потом и тяжелым трудом, его сознанием овладел бог-кузнец.

— Морда-голова. Молоко забыл! — обиженный, но звонкий голос сестры заставил его обернуться. — Стань хорошим кузнецом!

— Ну! Вы же не на всю жизнь расстаетесь, а только до вечера! — сказала им Ханна и искренне поклонилась кузнецу. — Спасибо, что помог.

Ханна и Юалд были знакомы с самого детства, и до появления в жизни Ханны Эббы, Юалд, но прежде всего его родители, строили на подругу далеко идущие планы. Природная нерешительность кузнеца не дала ему воспрепятствовать чужому счастью.

— Да куда бы я делся? Мой-то пацан с ополчением убежал, один теперь работаю. Идем, щегол, садись на телегу.

— А ты, Фрида, — женщина строго окликнула дочь, — иди в дом и наводи чистоту. Тоже мне, хозяйка растет! Распустили сопли.

Они ехали через деревню в девять домов, через посевные поля, на которых до войны трудился Эбба, миновали пролесок и избу кожевника, и, наконец, Фридрих увидел ручей.

— Ты уже бывал тут, — не оборачиваясь к парню, говорил Юалд. — С отцом ходил в том году, серп ладили. Помнишь?

— Помню, — ответил Фридрих, воображая, как надевает доспех собственной работы. — А доспех сегодня будем делать?

— Сегодня мы будем делать гвоздь! — захохотал Юалд. — У нас заказ на гвозди. Не переживай, если сразу не получится, это только кажется простым.

— Хорошо, а когда доспех?

— Давай я завтра тебе отвечу?

— Ладно…

Недалеко от входа в кузнецу мальчуган увидел соломенное пугало, на плече которого восседала огромная ворона.

— А зачем тут пугало? — спросил он у кузнеца.

— Чтоб вороны гвозди не воровали. — Кузнец, видя, что его собеседник то ли не понял, то ли просто не оценил шутку, махнул рукой: — Огород у меня за домом. Только от ворон этих спасу нет. Гляди, — он указал рукой на торчащий из-за ящика с инструментами собачий нос. — Рыжего вон запугали. Клятое воронье!

— Рыжий?

— А… Ты же не видал моего сторожа. Точно, — кузнец спрыгнул с телеги и, подняв с земли камень, швырнул его в ворону. — Кыш, гадина! Кыш! Рыжий, айда сюда.

Понимая, что угроза улетела, из-за ящика со звонким тявканьем выбежал рыжий щенок. Обрадовавшийся возвращению хозяина, он вилял хвостом и вращался, как глиняный волчок.

Смотря на гавкающего непоседу, Фридрих забыл о своих утренних горестях и захохотал, а кузнец, ухмыляясь в бороду, подумал, что теперь у него порядочные ясли, в которых он должен воспитать аж двух щенят разом и неизвестно с кем из них будет проще.