Андрей Белянин
Орден бесогонов

…И на какое-то время у меня остановилось сердце.

Наверное, на минуту, не меньше; в наступившей тишине раздавалось сопение изумлённого Гесса, бодрый стук его сердца, слабенькое прерывистое сердцебиение искалеченного Анчутки, а третье сердце не стучало. Видимо, это моё.

Страшные слова безрогого брюнета превратили тёплый живой комок в моей груди в некое подобие заледеневшего голубя. На разбитых губах Анчутки пузырилась кровь…

– Выскочили из ниоткуда, я попытался… – Каждое слово, каждый выдох давались ему с трудом. – Они забрали отца Пафнутия, он их не…

Я не спрашивал кто. Мы все это знали.

Полиция могла забрать, но полицейские не стали бы избивать домашнего беса. Бабы или просто сельчане могли прийти, наораться, затребовать своё и тоже забрать с собой, но не батюшку. А вот как раз наоборот, Анчутку! И тогда нашего красавчика просто бы разыграли по жребию в карты сугубо ради плотских утех. Почему нет, и в современных сёлах бывают простые нравы…

Мелкие или даже крупные бесы нипочём бы не смогли справиться ни с отцом Пафнутием, ни с нашим нечистым поваром, а уж с их боевым тандемом тем более. Значит, это были…

– Куда пошли черти?

– На… на площадь, – слабо прошептал Анчутка. – Казали, що там… там ось вже и… и расстреляють як сепаря на майдани.

– Давно?

– Цвай минутен.

– Гесс, за мной!

Уже на пороге я обернулся и спросил:

– А ты почему за него вступился? Вроде не обязан.

– Пошёл к чёрту…

– Туда и собираюсь, Декарт мне в печень!

Теперь, возможно, стоит на минуточку вернуться к законам жанра. Сейчас их мало кто соблюдает, но я воспитан в высоких традициях литературы и мировой философии, поэтому для начала позвольте хотя бы представиться: Фёдор Фролов.

Бывший гот, бывший философ, бывший военный. Нет, не профессиональный, но успел отметиться на службе в армии и снайпером в горячих точках. Ушёл после первого же ранения, чего не стыжусь: война грязное дело, и не с моими интеллигентскими иллюзиями лезть в неё с головой.

Судьба-индейка, по выражению романтических литературных героев начала девятнадцатого века, отправила меня в почти забытое советской властью (да и нынешней, российской, редко вспоминаемое) село Пияла в холодной Архангельской губернии, где я был принят скромным послушником в Воскресенский храм и поселён в доме местного священника отца Пафнутия.

Вот он-то как раз бывший кадровый офицер, Герой России, участник четырёх войн, мужик с секретом, удивительным добродушием и такими сплошными тайнами, что ни боже мой лезть к нему в душу, даже если очень и очень хочется. У меня хватило мозгов и такта.

Так вот, у этого самого батюшки также жил (типун мне на язык, он и сейчас живёт!) высокопородный двухлетний доберман по кличке Гесс. Вообще-то Гесс умеет разговаривать, непонятно с чего и как, но что есть, то есть, назад не перемотаешь, примите как данность, вам же проще. У него разум семилетнего ребёнка, иногда умнее, иногда глупее, а основной лексикон составляют слова «лизь», «кусь» и «на тебе лапку, не обижай собаченьку!».

Ну а кроме того, как вы уже поняли, при нашем доме прописан натуральнейший бес.

Анчутка, взятый мной и Гессом в плен, добровольно согласился обломать рога, обкорнать хвост, покориться православному батюшке и кормить нас всех чудесными блюдами разных народов исходя из возможностей нашего скромного кошелька и небогатого выбора продуктов в сельском магазине.

При этом попутно занимаясь со мной специфичным рукопашным боем и разговаривая как сумасшедший полиглот в беглом режиме на куче известных ему языков. В этом смысле он реально был не только спарринг-партнёром, но ещё и учителем. Это правда, это имеет место быть.

В общем и целом, хвала Фрейду озабоченному, компашка у нас складывалась та ещё…

– Куда мы идём? – спросил мой остроухий пёс уже за воротами, хотя вроде бы всё время был рядом и слышал всё то же, что и я.

– Спасать отца Пафнутия.

– Там будут бесы, я их кусь!

– О, там будут даже черти, и могучие.

– Но ты ведь защитишь собаченьку? А я тебе лапку дам, на! Хочешь две лапки?

– Гесс, дружище, – я опустился на одно колено, встав с доберманом нос к носу, – у меня шесть патронов в нагане, и ты прекрасно знаешь, что всего лишь один нижегородский чёрт готов был придушить нас всех, имея три серебряные пули в башке. Значит, сколько бы там ни было чертей, мы по-любому у Вольтера в тощей заднице! Но отца Пафнутия бросать нельзя, поэтому бей, кусай, отвлекай внимание, у меня всё ещё есть перо из ангельского крыла.

– Декарт нам всем в печень? – с надеждой уточнил мой пёс, вывалив набок язык.

Я потрепал его по загривку, поправил серебряный ошейник, позволил Гессу два раза лизнуть меня на морозе в нос, после чего мы рысью дружно бросились на выручку нашего героического батюшки. Как говорит наш президент, русские своих не бросают.

Не скажу, что искали долго: со всего села народ стекался на площадь Ленина перед почтой. Несколько громкое название для прямоугольника пять на шесть метров, но тем не менее. А вот то, что мы там увидели, было, мягко говоря, не совсем обычным. Поэтому диктую вслух.

Вся площадь заполнена шепчущимися сельчанами, человек тридцать, не меньше, в массе старики, бабы, дети. То есть все, кто не на работе и кому заняться нечем. У бюста Ленина в снежной шапке стоят два стареньких неработающих фонаря, с вершины одного из них свисает бельевая верёвка, опустившись петлёй на шею безмолвного отца Пафнутия, стоящего в домашних тапках на нашем же кухонном табурете.

Руки православного батюшки были связаны за спиной, в глазах полыхало нечто, абсолютно непохожее на смирение и жажду мученического венца: брови сдвинуты, борода дыбом, а кто умеет читать по губам, прочёл бы отнюдь не поминальную молитву. Материться мы все умеем.

Кстати, да, людям сегодня было о чём поговорить, потому что слева и справа от святого старца плечом к плечу стояли двое эсэсовцев в рогатых шлемах, в форме Великой Отечественной, со шмайсерами на груди. Плюс стройный, подтянутый офицер в новенькой шинели и фуражке вермахта.

Вот, значит, кто сегодня черти, ну-ну…

– Чё такое от творится-то, ась?

– Поди, от кино снимают.

– А чё-то камер-то и не видать. Когда у нас от в коровнике начальство дойку снимает, так от Зинку-то с грудями завсегда вперёд ставят, под камеру.

– А милиция-то знает? Хотя чё ей до нас, той милиции.

– Все они полицаи! Сталина на них нет…

– Ох ты ж, бабы, чё ж не сказали от, чё и нас снимать-то будут, я б хоть накрасилась, носик припудрила.

– Когда ты налижешься, так от, поди, и краситься не надо – нос красный, щёки бордовые, мешки под глазами фиолетовые. Анджолина Джоли!

Я молча протиснулся меж балаболящих местных жителей, на ходу выхватывая револьвер.

– Ахтунг, ахтунг! – с характерным немецким акцентом вдруг раздалось над площадью. – Этот человек есть партизанен. Сейчас ми будем его немножко вешать.

Толпа замерла в любопытстве. Черти (а я видел их реальные рыла) выставили вперёд автоматы, и главный, то есть самый высокий, сделал шаг вперёд, явно работая на публику. На крепкой шее отца Пафнутия заботливо подтянули петлю.

– За все преступлений против законной германской власти великого фюрера, за убийство немецких зольдатен, за помощь партизанен этот человек будет…

– Не будет, – громко объявил я, протискиваясь в первые ряды.

– О, глянь, бабы, монашек пришёл, – облегчённо выдохнул кто-то.

– Да, чернецы, они, говорят, безбашенные.

– Небось от хочет на первые кадры-то попасть, мешает от добрым людям киношку-то досматривать.

– Всем есть закрить рот! – рявкнул офицер, медленно доставая из кобуры парабеллум. – Ты есть кто, молодой партизанен?

– Так это ж Федька-монах, – заботливо влезла с пояснениями какая-то поддатая тётка в пуховом платке. – Он от у отца Пафнутия при храме-то служит, и у него же дома живёт. Дурачок от, но опасный. Вы от бы его к себе в Германию-то забрали, в какой ни есть концлагерь, а то он от наших девок нос от воротит. Тьфу, стыдоба же, ась?!

Батюшка только ухмыльнулся в бороду, а немцы развернули в мою сторону стволы автоматов.

– Ти есть один, партизанен-монах Фиедька?

– Гав, – материализовался у моего колена чёрный пёс в телогрейке и ушанке с красноармейской звездой. Глаза Гесса горели жёлтым огнём, а губы нервно подёргивались над белоснежными клыками.

– Доберман? – не поверил глазам офицер и даже надел на нос пенсне. – О майн либен гот, то есть отличний доберман, майн шёнес тьир! Я, я! Фиедька, где ти украль этот редкий немецкий псина?

– От псины слышу, – ни капли не смущаясь, отрезал Гесс. – Отпусти батюшку, а не то я тебя так кусь, что матушкой станешь!

– Доберман взять живим, пастора вешать, молодой чёрний партизанен расстрелять, – подумав, прокашлялся офицер, но я выстрелил первым.

В одно короткое движение, не целясь, не согнув колена, я нажал на спусковой крючок, ещё даже не выпрямив руку. Пуля перебила верёвку над головой отца Пафнутия.

– Гесс, кусь их, – рявкнул я, пользуясь шоком общего замешательства.

Мой пёс на секунду присел для прыжка, но…

Но, прежде чем он сделал хоть один шаг, сзади, со стороны занесённой снегом дороги, раздался визг тормозов и старенький уазик с колёсами, обмотанными цепями, высадил на обочину высокую девушку в ярком лыжном комбинезоне и со столь же модной спортивной сумкой через плечо.

Машина тут же рванула в сторону сельсовета, или, как сейчас принято говорить, «мэрии», а девушка без особого пиетета протиснулась через ряды зрителей, обратившись напрямую к отцу Пафнутию:

– Дед, это чё за хурма?

– Вешают, окаянные, – с показным смирением ответил он, демонстрируя петлю и обрывок верёвки.

– Опять бесы?

– Нет, внученька, это от черти.

– Вечно у тебя одно и то же. – Покачав головой, незнакомка засучила рукава. – Хоть раз бы сказал, типа эльфы пришли или инопланетяне какие-нибудь.

– Фройляйн тоже есть партизанен? – очнулся эсэсовец.

– Нет, я его внучка из Питера.

– Ми вас тоже будем немножко вешать, – посовещавшись, решили немцы.

– А фреска не треснет?

Почему-то именно этот вполне себе невинный вопрос вдруг наэлектризовал толпу.

– Бабы, чё ж от творится-то? Внучка от к деду из городу приехала, а её тут же от и в партизаны записали. Неудобно как-то…

– Ещё и вешать, поди, начнут.

– От тока не в мою смену! Не держите меня-а, мужики-и…

Для движухи не хватало, так сказать, последней капли.

И тут Гесс гавкнул! Громко и мощно, словно гром небесный. Ну вот и всё…

– А-а-а! Бей фашистских оккупа-анто-ов! – в голос, заполошно, тоненько взвыла бабка Маня, раскрывая на груди пальто, а там тельняшка. Народ дрогнул.

Люди собрались, выдохнули, сдвинули брови, сжали кулаки. Скрюченный радикулитом дедушка-гармонист растянул трёхрядку.

– «Встава-ай, страна огромная-а! – взлетело над головами. – Встава-ай на смертный бой!»

– Ми есть стрелятн, паф-паф, – без особой уверенности в голосе предупредил офицер.

Мгновением позже ему по каске прилетел чей-то валенок, и началось…

Доберман в длинном прыжке, под два метра вверх, чёрной молнией в телогрейке сбил с табуретки отца Пафнутия. Очень удачно сбил, в высоченный сугроб, так что батюшку мы сразу потеряли. И надолго, кстати. Хотя тапки остались стоять на табурете.

Я же вступил врукопашную с одним из чертей. Как оказалось, почти ежедневные занятия боксом и борьбой с Анчуткой всё-таки дали результат, мы колотили друг дружку, но никто не мог взять верх. Меня это даже веселило, а вот чёрта в форме ваффен СС уже трясло от обиды и ярости. Они не привыкли, что люди могут им противостоять. Так на тебе, гад!

Краем глаза отметил, что незнакомая девушка отважно сцепилась со вторым солдатом, судя по всему, она знала дзюдо. Хотя в снегу это всегда проблемно, но зато более тяжёлый чёрт никак не мог её завалить, а вот сам падал уже раз шесть. И всё на голову.

– «Не смеют крылья-а чёрные, – расхристанная гармонь рвала русские сердца, – над ро-одиной летать!»

– «Поля-а её просторные-е…» – невольно вспомнил я, не отвлекаясь от драки.

– «Не смеет враг топтать!» – хором поддержала отважная толпа русских баб, под руководством нашего добермана захлестнув немецкого офицера. Стрелять он не рискнул: как бы ни были злы черти, но убивать людей просто так они тоже не смеют – тут запросто можно нарваться на мгновенный ответ ангельского спецназа. Это я со слов нашего безрогого брюнета знаю, хоть сам таких не видел.

В общем, в тот морозный день согрелись все, все отвели душу и почесали кулаки. Оказалось, что жители Архангелогородской области до сих пор не разучились выворачивать доски из заборов, бить ведром по голове, махать лопатой, визжать в ухо и закапывать врага в снегу. Наверное, в одиночку ни я, ни девушка, ни мой доберман не смогли бы одолеть чёрта, но если, как говорится, навалиться всем селом, то вполне и даже запросто.

– «Пусть ярость благородна-а-я вскипа-ает, – грозно неслось над площадью, – как волна-а! Идёт война народная-а…»

…За околицей, посреди истоптанного в грязь поля, стояли три снежные бабы, для крепости облитые водой и мгновенно заледеневшие на морозе. Внутри каждой находилось по одному избитому фашисту, каски были нахлобучены сверху… Глаза вопиют о милосердии, а из-под морковкиных носов выбегают тонкие струйки пара. Значит, всё-таки дышат.

Извлечённый за ноги отец Пафнутий сначала долго плевался снегом, потом ругался матом, потом низко поклонился всем в пояс, попросил прощения и благословил, а бабку Маню даже обнял при всех. Народ расходился неспешно, с песнями и впечатлениями. Как я уже, кажется, говорил, с развлечениями у нас на селе негусто, а тут почти праздник…

Домой мы ушли последними, чертей из снежных баб решили не выковыривать, пусть охладят горячие головы, подумают о своём поведении. В конце концов, мы их сюда не звали, они сами припёрлись. Так что теперь это ваши проблемы, парни, Диоген мне в бочку!

Батюшка шёл впереди, на ходу выдирая льдинки из бороды. Гесс прыгал вокруг, вертел огрызком хвоста, носился взад-вперёд, но пока разумно помалкивал. Мы же поравнялись с той героической девушкой в комбинезоне. Ростом лишь на полголовы ниже меня, то есть высокая. Фигура гибкая, шагает легко, плечи прямые, немножко курносая, но симпатичная.

Я молча протянул руку, из вежливости предлагая забрать у неё сумку.

Покосившись на меня, она помотала головой и спросила:

– Новый послушник, как я понимаю?

– Фёдор Фролов, – отрекомендовался я. – Для друзей Тео.

– Обойдёмся без фамильярностей, Фёдор. Курсант школы МЧС Дарья Фруктовая. И вот только хихикни мне!

Я прикусил губу, потому что хихикнуть как раз таки очень захотелось.

– Фамилия по отцу, а родителей не выбирают. Пафнутий мой дед по материнской линии, я у него зависаю периодически. Ну там раза два-три в год, если с учёбы отпускают. Ещё вопросы?

– Никак нет.

– Вольно, – без улыбки бросила она. – Эй, Гесс! Гесс, тебе говорю, дуй сюда, поглажу!

Мой пёс одарил внучку своего хозяина высокомерно-подозрительным взглядом и, гордо задрав морду, проследовал в наши ворота.

– Забыл меня, – вздохнула она, ни к кому не обращаясь. – А ведь ещё позапрошлым летом играли во дворе в дочки-матери. Такой милаха был, если его укутать в пелёнки и платочек повязать. Качаешь его на ручках, качаешь…

Я представил себе строгого добермана в роли куклы Барби и понял чувства бедного пса. Второй раз он на такое не подпишется, хоть кастрируй, хоть расстреливай. Избитый в кровь Анчутка встретил нас на пороге. Голова домашнего беса была замотана бинтами, лицо в синяках, правая рука на перевязи. Как на ногах вообще стоял, ума не приложу, но бесы – твари живучие…

– Где они? – тихо спросил он, когда я поднимался на крыльцо.

– За селом три снежные бабы. Мы их туда закатали.

– Грациас, сеньоры!

– Освободил бы от чертеняк-то, кстати, – не оборачиваясь, буркнул отец Пафнутий. – Замёрзли-то, поди, в лёд. Так ты от лом железный возьми.

– Премного благодарен, ваше превосходительство, – умилился Анчутка, достал из сеней лом и, прихрамывая, пошёл мстить.

На новую гостью он внимания не обращал, коротко поклонился (или споткнулся?) и вышел за ворота. Но, видимо, для девичьего сердца вид избитого красавчика был столь эпически-героичен, что внучка отца Пафнутия на миг замерла с распахнутым ротиком.

Я подмигнул Гессу, и верный доберман легонько вмазал ей передней лапкой по нижней челюсти, приводя в чувство.

– Это не человек, бес.

– А-а… кто?

– Бес. Нечто вроде тех чертей в фашистской форме, но пожиже уровнем. Я думал, ты знаешь?

– Знаю, конечно. – Она гордо вздёрнула носик. – Мне дед о них все уши прожужжал. А ты, значит, тоже в них веришь.

– Как можно не верить в то, что видишь?

– Оу-у, как всё запущено… – Она сделала вид, что её это не особо касается. А я, естественно, не стал ничего доказывать.

Мы ввалились в наш большой уютный дом. Батюшка, не раздеваясь, не снимая тапок, протопал к себе в комнату и, опустившись на колени, истово перекрестился на иконы.

Я же снял полушубок, повесил его на гвоздь в сенях и помог разоблачиться Гессу. Надеюсь, никто не обратил внимания, что сегодня он при всех разговаривал? Ну а если обратили, так, наверное, забыли уже в пылу сражения. Там же лютый махач был, хорошо ещё всерьёз не пострадал никто.

Кроме чертей, разумеется. Но для них это дело сейчас пойдёт по второму кругу, там уже Анчутка с ломом возьмёт своё, а он драться умеет, по себе знаю. Кстати, как-то вдруг забылся и сам факт того, что наш православный батюшка каких-то полчаса назад стоял с петлёй на шее.

Ему оно уже не было ни капли интересно, у него теперь другая радость, Фруктовая…

Когда я вошёл в горницу, отец Пафнутий и Дарья уже стояли в обнимку. Признаться, я слегка вздрогнул.

– От же праздник-то какой, внученька от любимая приехала!

Нет, не от их родственных объятий и поцелуев в щёчку, просто, когда девушка сняла вязаную зимнюю шапочку, оказалось, что у неё очень короткая мальчишеская стрижка и совершенно седые волосы. Не крашеные, а именно седые. Это если и не пугало, то напрягало уж точно.

– Знакомься, паря! – Батюшка развернулся ко мне, чуть подталкивая внучку за плечи. – Это от Дашка! Дочка средняя моей Насти, по отцу Дарья Константиновна Фруктовая! Сам от по сей день ржу от ихней милой фамилии, но куды деваться-то?

– Ну, де-э-эда…

– Мы уже познакомились, – вежливо кивнул я.

– Когда успели-то? А впрочем, дурное от дело-то не хитрое. Ну, что ж от, за стол, что ли? Федька, ставь от самовар!

Пока я занимался кухней, Дарья раскрыла сумку, выставив на стол городские гостинцы: белёвский мармелад, коркуновские конфеты, дорогой российский сыр в форме шара, в блестящей чёрной упаковке, и что-то ещё по мелочи.

Как я понял из обрывков их разговора, дочь нашего батюшки вышла замуж в Питере, там же родила и вырастила эту самую Дашу, которая на данный момент проходит полевую практику по линии МЧС. Внучка деда любит и навещает не реже двух-трёх раз в год, но чаще конечно же летом.

Гесс мгновенно поднял морду на запах вкусняшек и, умильно виляя обрубком хвоста, стуча когтями, пошёл на цыпочках выпрашивать свою долю. Клянчить он умел, у доберманов это в крови.

Но вот то, что он аккуратно выпустил из зубов и положил передо мной одну шоколадную конфету, граничило по значимости с резким изменением русла Двины куда-нибудь в Китай.

– На, это тебе. Я хороший?

– Говори потише, услышат.

– Я хороший, я заботливый, я тебе вкусняшку принёс. Погладь меня!

Заслужил, не спорю, я терпеливо погладил вымогателя промеж ушей.

– А конфетку ты сам съешь? Не поделишься с бедной голодной собаченькой?

Ох, лысина Сократова, на что я надеялся, в самом деле…

– Забирай её целиком. Вкусная?

Счастливый доберман сглотнул конфету не жуя и довольно закивал.

– А эта Фруктовая, она знает, что ты говорящий?

Мой пёс отрицательно замотал мордой. Уже неплохо, мне почему-то совсем не улыбалось, чтобы он болтал со всеми подряд, тем более с симпатичными девчонками. Хватает и того, что он с Мартой разговаривает, хотя она, конечно, не совсем человек.

Она ангел. И, видимо, не в переносном смысле, потому что у неё крылья. Большие, белые.

Наша с ней последняя встреча получилась несколько скомканной, так как ни я, ни она не знали, что говорить, а поскольку, кажется, с обеих сторон начали просыпаться некие чувства, то, как уверяют старики-философы, нет ничего более слепого, чем глаза, и ничего более всевидящего, чем сердце!

Философия вообще призвана утешать человека. Мне помогает.

– Беса кусь? – осторожно спросил доберман.

Я резко пришёл в себя: на ручке самовара сидел, свесив ножки, задумчивый оранжевый бесёнок. Значит, нас вызывают в Систему.

– Собирайся, – шепнул я псу. – Мне им только чай отнести, и валим отсюда.

Отдельного разрешения батюшки на бесогонство нам уже не требовалось, как правило, нас возвращали домой едва ли не минута в минуту с момента выхода на службу. Вот готовиться к выходу стоило всегда, потому что никогда не знаешь, какое задание тебе подсунут на этот раз. Марта обычно старалась давать нам что-то полегче, но там же был ещё и чернокрылый Дезмо, и этот противный тощий тип с прилизанным пробором невзлюбил нас с первого взгляда.

Поэтому следовало быстренько заменить патрон в старом нагане, обработать перекисью царапины на костяшках кулаков, проверить карту джокера, сунуть в карман короткого тулупа фляжку святой воды, не забыть старенький молитвенник, и вроде всё. Гесс и так всегда готов, ему только ватник застегнуть, а ушанку он и сам преотличнейше надевает. Когда отец Пафнутий не видит, разумеется.

Я поставил на стол тяжёлый ведёрный самовар ещё царского производства, с шестью клеймёными медалями, вежливо отказался «составить компанию за чаем» и, подмигнув доберману, направился в сени. Прикрыл дверь, нащупал джокера в нагрудном кармане свитера, погладил верного друга по загривку и шепнул:

– Развлекаемся?

– По полной, – счастливо подтвердил мой пёс. – Гулять, прыгать, играть, их кусь, тебя лизь! Всегда бери с собой собаченьку!

Щелчок ногтем по карте, секундное ощущение холода и головокружения… и вот мы оба стоим в белом коридоре. Лампы дневного света, белые стены без малейших украшений, белая дверь без таблички, две скамейки, один бесогон, ожидающий своей очереди.

– Здоровеньки булы, хлопци, – важно кивнул нам голубоглазый мальчишка лет четырнадцати-пятнадцати, бритый наголо, с ног до головы в байкерской чёрной коже с вышивкой, заклёпками и цепями. – Ось шукаю новины. Вже без бисов як без пряников!

– День добрый, – поздоровался я, доберман просто кивнул. – Парень, а ты не молод для такой работы? Без обид.

– Та яки обиды меж своими? – широко ухмыльнулся он. – Я ось вже шесть рокив у той Системе працую. А вы шо?

– Меньше месяца.

– От оно и то ж. Який же гарнесенький пес! Мабудь, грошей стоил дюже богато?

– Честно говоря, мы его почти на улице подобрали. Хозяин, депутат из центра, бросил его беременную мать в нашем районе. Этот попал ко мне.

– От це ж ах, – искренне вздохнул мальчик и протянул мне ладонь: – Грицко! Просто Грицко з Харькива.

– Фёдор, то есть для своих Тео. А это Гесс.

Доберман улыбнулся во всю пасть и сам сунул морду под мышку новому знакомцу. Типа погладь мой зад, погладь меня! Пока юный Грицко из Харькова счастливо начал наглаживать спину этого прохиндея, я невольно задумался о том, насколько же широко братство Ордена бесогонов.

Все проблемы грязной современной политики и любой грызни народов, казалось бы, не касались нас, людей, изгоняющих бесов. Волей судьбы мы всегда заняты чем-то более высоким, чем сиюминутная прибыль, и работаем отнюдь не на свой карман. Что было бы с этим несчастным миром, если б и мы поддались всеобщей шизофрении международного разлада? Это же страшно…

Представьте себе украинца, отказывающегося изгонять беса из несчастной девочки только потому, что она русская? Как если бы православный казак отказал в помощи семье мусульман-кавказцев, когда их дом захватили шайтаны? А улыбчивый татарин-бесогон не защитил бы собрата-белоруса на общем задании по обезвреживанию старого кладбища где-нибудь в Еврейском автономном округе? Представили?!

Боже, храни Систему и тех, кто каждый день выходит против нечисти здесь, сейчас и в прошлом, не задумываясь ни о чём, кроме реальной борьбы с бесами.

– Следующий!

– До побачення, Тео и Гесс. – Мальчик бодро вскочил на ноги, хлопнул себя по коленям, кивнул бритой головой и скрылся за дверью.

– Он хороший.

– Наверное. Только такие долго не живут.

– Да брось, – недоверчиво сдвинул жёлтые брови мой доберман. – Я же слышал, что он тут дольше, чем мы, и ничего. Бесов гонять весело!

– Наполеон в своё время тоже говорил, что лучший солдат – это мальчик четырнадцати-пятнадцати лет. Он не боится смерти и свято верит в своего полководца. Но нет ничего хорошего в том, что дети выполняют работу взрослых. И нелучшую работу.

– Ты скучный.

– А ты глупый.

– А я тебя кусь за это!

– Следующий, – прервал нас громкоговоритель.

Гесс так и замер с распахнутой пастью, полной жутких зубов. Я слегка прищёлкнул его по нижней челюсти, несерьёзные личные разборки закончены, пора заняться настоящим делом. Пёс мгновенно подобрался, подняв уши и напружинив лапы.

Надо признать, что некая нотка служебной дисциплины была привита ему ещё на генном уровне, доберманы жутко любят новые задания, тренировки и приказы. Особенно когда уверены, что отлично со всем справятся, а уж уверенности у них хоть отбавляй.

Мы практически одновременно толкнули дверь. За компьютерным столом сидела круглолицая, зеленоглазая, рыжекудрая девушка в свободном синем платье, словно сошедшая с полотен раннего Ренуара. Она поправила очки в серебряной оправе.

– Фёдор Фролов и его пёс Гесс. Проходите.

– Привет, Марта! – Доберман радостно кинулся ей навстречу, но замер под ледяным взглядом.

Честное слово, даже я за три шага почувствовал пронизывающий холод. Начинается-а…

– Вы практически провалили прошлое задание, – немилосердно продолжала девушка, которую я люблю, и в голосе её не было ни тени ответного чувства. – Вы подвергли опасности жизнь сотрудника Системы.

– Когда?

– А тогда, когда, не сумев ограничиться логичным изгнанием беса, вы вдруг вошли в полноценный конфликт с настоящим чёртом.

– Но мы победили.

– Кстати, используя не принадлежащее вам ангельское оружие, – мрачно добила Марта. – Вам необходимо вернуть перо.

– С собой нет. – Я честно распахнул тулуп.

– Вернуть немедленно!

– Сожалею, оно валяется где-то дома в Пияле. Если отец Пафнутий просто не выбросил его в печку.

– Очень на это надеюсь, – неожиданно легко согласилась она. – Итак, в остальном к вашей парочке нет претензий. Ваше новое задание…

– Марта, что происходит? – Я шагнул вперёд, встав перед ней бровь в бровь.

– О чём вы, агент Фролов?

– О нас с тобой.

– Скажу один раз: нет никаких «нас с тобой». Никак. Вообще. Без вопросов. Просто как данность. Повторять не буду. – Её голос был твёрже стали, а в глазах стояли слёзы. – Итак, ваше задание на сегодня. Есть тема по изгнанию бесов из бармена Славика в хэ. Если кто не в курсе, это сеть пивных пабов «Хэратс паб». Место действия – Россия, наши дни, город Саратов. Цель – два мелких беса, один справляет нужду прямо в бельгийское пиво, другой…

– Я тебя люблю.

– Что? – дрогнула Марта.

– Что? – не поверил своим ушам Гесс. – Ты же меня любишь, забыл?!

Я протянул руку и сам нажал клавишу Enter на её клавиатуре. Сердце сжалось от обиды и боли, но мгновением позже мы стояли в… В чужом городе, в сугробе по пояс. Декарт мне в печень!

– Лысина Сократова-а, – подтвердил мой пёс, закопанный в снег едва ли не по уши.

Наверное, впервые я от всей души порадовался, что мы так тепло одеты. Мороз стоял круче, чем у нас на Севере. Вернее, сам мороз вряд ли был выше десяти – пятнадцати градусов, но сильный, леденящий вдох ветер, казалось, в единую секунду выдувал любое тепло из-под одежды. Дыхание вылетало не паром, а сразу причудливыми ледяными скульптурами, перпендикулярно падая в тот же сугроб. Честно, честно!

Переглянувшись, мы с Гессом пошли врукопашную, активно выкапывая друг друга. Если в две руки и четыре лапы, то вполне себе получается, надо лишь постараться. А мы очень-очень старались! Жить-то ведь хочется, правда?

В сияющий предновогодними огнями паб мы ввалились, как Дед Мороз и Снегурочка, то есть оба белые от инея, по уши в сосульках, с синими носами и страстно желающие алкоголя. Ну, кроме Гесса, разумеется, он у нас не пьёт. В смысле ничего, кроме воды и тёплого бульона.

Хэ встретил нас полупустым помещением, домашним теплом, ароматами крафтового пива, солёных орешков, мяса на гриле, картошки фри и гостеприимным плакатиком «Официантов тут нет!». Но нам оно уже абсолютно пофиг…

– Самое крепкое пиво мне и миску подогретой воды моему псу!

– С собаками нельзя, – обрезал мрачный бармен.

Я поманил его пальцем поближе и выразительно прошептал на ухо:

– Это доберман. Собака дьявола, если что…

Вроде бы в моём голосе не было угрозы, да и вежливый Гесс старался улыбаться как можно дружелюбнее, но скалозубая улыбка добермана всегда обманчива, так что у бородатого (или, скорее, давно не бритого) мужика хватило мозгов не рисковать.

– Ладно. Садитесь вон там, поближе к дверям, чтобы не мешать посетителям.

Каким? На момент нашего визита в заведении находилось всего двое гостей. Один мужчина с пустой кружкой практически спал носом в скорлупках фисташек, а другой, коротко стриженный здоровяк со ставропольским акцентом, без стеснения орал матом по телефону, объясняя кому-то на том конце провода, как он ехал «БлаБлаКаром» и попал в аварию, так что даже немного ушиб голову.

Жаль, что не совсем разбил, как писал Киплинг, «в трещину в голове могло бы войти хоть немного ума»… Воспитания, такта, приличий и так далее по незнакомому ему списку.

Тем не менее мы честно уселись в дальнем углу. Спустя пару минут я забрал с барной стойки пол-литра пива «Квак» и глубокую пластиковую тарелку с горячей водой. По просьбе обледенелого пса я высыпал туда два пакетика сахара, размешал и поставил на пол, а сам поднял к губам причудливое деревянное сооружение, зыбко удерживающее стеклянную колбу с пивом.

После первых же двух-трёх глотков мы с Гессом обрели способность к мышлению. Наш мозг был разморожен, в грудь вернулось дыхание, в животе приятно потеплело, пальцы ног, рук и лап стало приятно покалывать. Не будь мы на задании, тут так приятно было бы просто расслабиться и отдохнуть от всего. Но, увы, вы же знаете, нам нельзя, мы тут не просто так, а по делу…

– Где бесы, кого кусь?

– Грейся пока, я скажу.

Не знаю, на первый взгляд никого видно не было. Обычные бесы, как правило, абсолютно наглый народец, стопудово уверенный в своей безнаказанности, а так как их никто не видит, то им и прятаться смысла нет. Но мы бесогоны, от нас не скроешься, ха…

– Ха! – Кажется, я повторил это вслух.

Доберман мигом поднял острые треугольные уши. Мы почти одновременно уставились на барную стойку, к которой подошёл парень-матерщинник, попавший в аварию. Он заказал ещё пива, и я вдруг чётко увидел ухмыляющегося синего рогатого бесёнка, пускающего свою струю в его пенную кружку. Есть, объект зафиксирован, надо брать.

– Он мой, – предупредил я, осторожно нащупывая в кармане тулупа посеребрённую фляжку.

Мелкие бесы такого уровня молитвой не изгоняются, на мат не всегда реагируют, но и тратить на них серебряную пулю тоже не стоит. Думаю, управимся одной святой водой.

– Что-нибудь к пиву? – не поднимая взгляда, бросил нам бармен.

– Хорошо прожаренного беса.

– В смысле?

Если бы у меня было время придумать что-нибудь смешное и в рифму, я бы так и сделал. Но, увы, если беса не остановить сразу же, эта нечисть блохастая резко прячется и залегает на дно, пятачка не высовывая, пока опасность не минует.

Причём в реальность существования бесогонов они верят не больше, чем обычные люди в существование самих бесов. И кстати, это единственное, что нас спасает. Пока они все там нечистой толпой удивляются, мы их бьём. Всерьёз и по-взрослому!

Я мгновенно выхватил фляжку из-за пазухи, свинтил пробку и наотмашь хлестнул струёй святой воды по любопытному синему нахалу с рожками. Попасть-то попал, но не только в него…

– Ты чё, козёл, ваще берега попутал?! – Охреневший здоровяк даже забыл мат, рукавом свитера вытирая брызги с лица.

– Извини, брат.

– Засунь себе свои извинения знаешь куда? В ж…

В этот момент умирающий синий бес, облитый святой водой, начал раздуваться и лопнул, ударной волной перевернув бокал тёмного «Гримбергена» на голубые джинсы парня. Очень эффектно и в нужном месте. Ну, вы поняли…

– Ё-ма-а, ах ты ж сук-к…

Спящий мужик на мгновение поднял лицо в скорлупках прилипших фисташек и сочувственно хмыкнул:

– До туалета не добежал? Бывает, бывает…

– Хи-хи!

Вот просто голову готов на плаху положить, что это хихикнул мой пёс, прикрывающий лапой глаза, но кто бы в это поверил? Правильно, никто. Все трое мужчин, считая бармена, уставились на меня. Кабздец котёнку…

Надеюсь, я это не вслух сказал?

– Парни, примите мои глубочайшие извине…

Вместо ответа в голову мне полетел пустой бокал из-под пива. Я уклонился, бокал с такой силой врезался в стену, что осколки стекла долетели до барной стойки. Ну вот оно так и началось…

Весёлая кабацкая драка, шум, крики, перелёты мебели, звон разбитой посуды, мат-перемат, участвуют все, даже Гесс, он у нас вообще любитель таких мероприятий.

Бармен орал, что вызовет полицию, периодически хватаясь за новенький айфон, пока не уронил его в широкую кружку с нефильтрованным «Бланш де Брюссель». Такой долгой и витиеватой ругани на английском я давненько не слышал.

Здоровенный ставрополец пытался бить меня, махая тяжёлыми кулаками с ловкостью человека, привыкшего молотить боксёрскую грушу. Разница лишь в том, что груши, как правило, не убегают и не дают сдачи. Впрочем, и я не давал, мне было достаточно просто уходить с линии его ударов, предоставляя парню возможность разбивать кулаки о стойку бара.

Любитель фисташек пытался помочь то ему, то мне, то бармену, а в результате просто путался у всех под ногами, собирая шишки ото всех на свою сострадательную голову. Такие добрые люди встречаются повсюду, благие намерения вечно заводят их в самое пекло.

Счастливый доберман, заливаясь лаем, носился по стенам, словно мотоцикл в цирке, сшибая всё и всех мосластым задом. Холодное пиво лилось рекой, и отнюдь не в фигуральном смысле, мы все буквально по щиколотку утопали в пенящихся лужах.

Случайная молодая пара, рискнувшая сунуть нос в хэ, вовремя метнулась назад на улицу, у нас теплее, но там всё-таки безопасней. Я бы давно двинул обратно в Систему или сразу домой, но, во-первых, нужно было как-то ухитриться поймать Гесса – не оставлять же здесь развеселившегося нахала! Ему тут слишком хорошо, так что мне уже чуточку завидно, а во-вторых, бармен Славик вдруг начал резко зеленеть. Такой неприятный болотный цвет…

– Тысяча извинений, но другого выхода у меня просто нет, – честно предупредил я, в три коротких удара укладывая буйного парня на пол.

Второй мельтешащий мужик рухнул в обморок сам, когда до него вдруг дошло, ЧТО именно он видит за барной стойкой. Резвый доберман включил голову, вспомнил о совести и долге, мгновенно очутился рядом со мной, едва ли не поскользнувшись в мутной луже пива, и оскалил клыки:

– Бес? Бесов надо кусь!

Ещё какой бес, мысленно признал я. Ростом выше нашего Анчутки, толстый, как японский борец сумо, с прыщавой кожей цвета жухлой зелени, большущим зубастым ртом от уха до уха, хищно подёргивающимся пятачком и чёрными бусинками глаз.

Зависть и жадность. Лютые, бескомпромиссные, помрачающие разум и разъедающие сердце создания. Как жаль, что я не дослушал Марту насчёт второго беса. Не такой уж он и мелкий оказался.

Но тут уже всё от человека зависит: до какой степени раскормишь эту нечистую тварь своими страстями, такого урода и получишь на выходе. Этот толстяк, видимо, рос не один год, питаясь худшими чертами характера податливого парня за стойкой.

Моя рука невольно потянулась за револьвером.

– Нет. – Вовремя опомнился: пристрелив беса, можно было запросто убить и человека.

Бармен, конечно, сам во всём виноват, но не я ему последний судья. Когда ты стреляешь в противника на войне, это одно дело, вопрос личной жизни и смерти, а вот так походя пустить серебряную пулю в лоб тому, кто ещё недавно наливал тебе пиво, – как-то не комильфо. Но и святой водой с молитвами такого уже вряд ли изгонишь, разве что…

– Гесс, кусь его за все мягкие места!

Доберман сдвинул брови и чёрной тенью бросился в атаку.

О-о как он это сделал! Словно британская конница в Крымскую войну идёт в самую безоглядную, безбашенную, безнадёжную, бессмертную атаку на оскалившиеся штыками отважные русские окопы. Сила на силу! Доберман на беса! Зубы против рогов! Скорость против мышц! Один дебил против другого идиота! Короче, это было эпическое сражение…

Я лишь на минуточку отошёл в сторону и скромненько ждал, пока он его умотает. В конце концов, никто не может соперничать с моим псом по части выносливости, прыгучести и ловкости. Он искусал неповоротливого беса зависти и жадности как резиновую Зину, которую Агния Барто зачем-то купила в магазине, уронила в грязь и потом отмывала бензином!

Хотя водой, разумеется, проще. Но «Зина» и «бензин» рифмуются на ассонансах.

Через самое короткое время бес взвыл дурным голосом, сдавшись психологически и пытаясь повеситься на своём же хвосте. Вот тут-то я и перехватил его, завалив на барную стойку, заламывая руки за волосатую спину. Бес зависти матерился и жадно глотал пересохшим ртом воздух. На что я и рассчитывал…

– Гесс, держи его за горло!

Мой героический пёс, не задавая лишних вопросов, впился в толстую шею нечистого, ворча словно бетономешалка. Я же твёрдой рукой взялся за ручку крана «Гримбергена»:

– Пей, сволочь! Пей, пока не напьёшься. Мне не жалко!

Струя тёмного янтаря ударила в разверстую глотку. Бес жадности волей-неволей страстно начал глотать пиво, и я знал, что он не остановится. Его живот раздувался, словно купол десантного парашюта, но прерваться хотя бы на пару выдохов он не мог. Это было выше его сил. Неуёмная жадность душила его, а лютая зависть заставляла завидовать самому же себе!

Три слова подряд на букву «зэ», тот же Довлатов, наверное, просто убил бы меня мусорной урной по голове. Но я-то не пишу отвлечённую книгу, а лишь рассказываю, как всё было.

– Дружище, отпускай!

– А ты?

– Я придержу. Выноси людей, сейчас рванёт!

Гесс цапнул зубами воротник любителя фисташек, легко волоча мужика к выходу по волнам пива. Я же взвалил себе на плечи начинающего приходить в себя здоровенного ставропольца, и, как только мы вывалились из дверей, внутри хэ грохнул взрыв!

Садануло так, что трёхэтажное здание аж вздрогнуло от крыши до фундамента. Толстенное витринное окно было выбито телом несчастного Славика, вылетевшего в снег с волной стеклянных брызг! Закоротило электричество, бедный бармен дрыгал ногами в сугробе, но, кажется, всё-таки был жив, а вот его пузатому бесу повезло куда меньше…

Всё-таки пиво газированный напиток и уж если шарашит, так по полной!

– С другой стороны, если бы мы его убили серебряной пулей, то мог погибнуть человек, – зачем-то начал объяснять я резко протрезвевшему парню из «БлаБлаКара». – А раз он сам взорвался, то и бармен не пострадал. Ну-у, практически…

Последнее, кстати, спорно, поскольку Славик вдруг перестал дрыгать ногами, то ли замёрз, то ли устал, то ли вообще откинулся. Мне помогли, мы в четыре руки вытащили его наружу, убедились, что жив, просто снегу переел и…

В следующее мгновение мы с Гессом стояли в белом коридоре. Мокрые, выдохшиеся, в хрусталиках льда и витринного стекла, но целые и, кажется, всё-таки выполнившие задание.

– Следующий.

Мы огляделись по сторонам, кроме нас, никого. Идём.

И стоило нам войти в офис, как мы встретили ледяной взгляд Дезмо. Чёрный ангел с брезгливым лицом уставился на нас не мигая, словно очковая змея.

– Вы. Идиоты. Молчать!

Мы и рта раскрыть не успели, чего ж так орать-то?

– Вы связались с чертями! Дважды! Бесогоны никогда не прыгают выше головы, для этого есть другие силы и иные инстанции, что непонятного?

Мы пожали плечами. Ничего такого, просто нас же не предупредили.

– Вы поставили под угрозу жизнь Марты. Вы толкнули её в схватку с чертями, то есть с куда более могучей угрозой человечеству, борьба с которой вам не по чину и не по зубам!

Ну, тут нам и вовсе ответить было нечего. Мы же побили чёрта благодаря ангельскому перу того же Дезмо, и не знать этого он не мог.

– Но вам этого мало, вы ещё сегодня изувечили группу чертей, которые всего лишь хотели…

– Повесить отца Пафнутия! – дружно возмутились мы.

– Но можно же было их не убивать.

– Так мы и не убили!

Вот тут, наверное, стоило взять паузу. Ни я, ни Гесс не знаем, что там учинил безрогий брюнет Анчутка со своими обидчиками. Э-э, даже если и убил, так это он, а не мы! Мы-то их по-любому не убивали. Правда же?

Но, с другой стороны, если смотреть непредвзятым взглядом, то получается что вся эта драчка лишь рядовые разборки нечисти между собой, так сказать, извечный конфликт между крупными бесами и зазнавшимися чертями. В конце концов, пусть сами разбираются, нам-то какое дело…

– Тем не менее, – скучный ангел за компьютерным столом сверился с экраном, скрипнул зубами и едва слышно выдавил: – Вы справились с заданием. Два беса обезврежены, ваш гонорар будет зачислен на банковские карты.

– И?

– Почему вас нельзя отстранить? Ну хотя бы просто похоронить в крайнем случае…

Вопрос чёрного ангела остался без ответа, поскольку Система в ту же секунду заботливо перенесла нас обоих в сени дома православного батюшки. Если верить моим внутренним ощущениям, мы отсутствовали меньше минуты.

Доберман беззаботно стянул с головы ушанку и начал расстёгивать свою фуфайку. Моей помощи тут не требовалось, Гесс на редкость умная и хитрозадая домашняя скотинка, его надо знать. Я же спокойно повесил на гвоздик свой видавший виды тулупчик, пригладил грязные волосы, слипшиеся от пота и мороза, а потом шагнул в горницу.

– От и Федька с Геськой возвернулись! Видать, от, паря, передумал ты по деревне-то шастать, решил от с нами-то чайку попить. Так садись уже, рассказывай!

– Нечего рассказывать.

– А чего ж от тебя так от пивом-то разит?

– Новый дезодорант, экспериментальный запах.

– А-а, тогда всё одно садись от, внученьку-то мою от слушать будем. Поди, она все новости санкт-петербургские нам поведает, а то мало ли про что от газеты молчат да телевидение-то скрывает. Верно от, Дашка?

Седая мадемуазель Фруктовая невероятным образом умудрилась кивнуть, не отрывая губ от блюдечка с облепиховым чаем. Хитрый пёс устроился у моего колена с умилительным взглядом из серии «ты чёрствый, бессердечный человек, креста на тебе нет, совести тоже, поэтому живо отдай голодной бедной собачке все вкусняшки! Иначе гореть тебе в аду…».

Я гореть не хотел, поэтому две сушки с маком быстренько перекочевали в жаркую пасть моего короткохвостого друга. После чего он со столь же умоляющей физиономией уселся поближе к гостье. Но, видимо, у неё были более крепкие нервы в отношении этого шантажиста: «конфетами тебя недавно угостили, а ещё больше вкусняшек – что не надо слипнется».

Пёс тяжело вздохнул и, опустив голову, улёгся у себя на коврике, печальный, как Бэмби, познавший всю боль и жестокость несовершенного мира. Это изображать он умеет.

– Ну а что в Питере, та же хурма, всё как всегда. На Ваське так же едят корюшку, на Апрашке торгуют шмотками, Петька на коне, Валька-стакан за поребриком, Цой жив, Крым наш, Чижик-пыжик на Фонтанке, на Крупе книжки, Боярский в старой шляпе, «Сплин» всё ноет, Шнур пишет стих на каждый чих, короче, ничего нового. Ах да, везде бельгийские брассерии понаставили, и пиво там действительно как дезодорант у Феди… бе-э!

Вот примерно в таком дивном эмоциональном ключе и шла вся наша застольная беседа. Не самая информационно насыщенная, согласитесь? Батюшку тем не менее всё устраивало, он вообще полон противоречий, и если от меня вечно чего-то требовал, то на внучку свою наглядеться не мог!

Она же с умным видом несла какую-то псевдомолодёжную полусленговую чушь, прихлёбывая чай, а отец Пафнутий улыбался её шуткам, оттопыривал уши, чтобы лучше слышать, не сводил с неё добрых глаз и всё время подсовывал поближе мёд, варенье, шоколад, сушки и пряники. Я и предположить не мог, что у этого могучего старикана с пудовыми кулаками такое нежное сердце.

Безрогий Анчутка вернулся часа через два. Хромающий, усталый, но довольный. Должен признать, что заживало на нём всё как на собаке и даже лучше. Когда мы его из-под лавки вытащили всего в крови, я думал, этот бес вообще не жилец на белом свете. А он уже вполне себе ходит, говорит и даже дерётся, вот что значит нечистая сила!

К общему застолью не присоединился, отпросился в баню, которую, кстати, сам и вытопил и воды натаскал, категорически отказавшись от моей помощи.

– Без обид, амиго! Но я из-за тебя уже влетел на шпицрутены, так вот мне тестикулы под гильотину класть не айс, мон шери!

Тут тоже не поспоришь, если б я того чёрта в Нижнем не завалил, так и никто из пекла не припёрся бы к нам мстить. Мелкие бесы тоже, правда, приходили, но безрогий брюнет сам их перетёр в труху осиновую, поскольку на своей территории он в своём законном праве. Черти же быстренько доказали ему превосходство сильного над правым.

Когда вечером я выгуливал Гесса, сидя на крылечке в тихих сумеречных размышлениях, ко мне неожиданно присоединилась Дарья.

– Куришь?

– Нет.

– В смысле бросил?

– Просто никогда не курил.

– А я уже шестой раз бросаю, – хмыкнула она, присаживаясь рядом и наблюдая, как этот олень носится кругами за какой-то особенно неуловимой снежинкой. – Ты давно у деда? Он у нас с тараканами, но неплохой, мама его любит. В отличие от остальной родни.

Я ничего не ответил. В конце концов их семейные проблемы не моё собачье дело.

– Они с бабушкой развелись, когда он окончательно в церковь ушёл. Не захотела быть матушкой в этой дыре, ушла, и всё. Всегда была против, что я в МЧС подавала. Маму тоже настроила…

– Прошу прощения, но мне это зачем знать?

– Затем, что дед опять бесов видит, – вздохнула седая внучка, сунула руку в карман зимней куртки, вытащив пластиковый пузырёк. – Он таблеткам не верит, но ты давай ему во время приступов. Имеет накопительный эффект, так что если отпускает, то надолго.

Ох ты ж лысина Сократова!

Я тоже не сразу поверил в бесов, но когда увидел своими глазами, то вряд ли бы согласился пить психотропные, отупляя свой мозг лишь ради того, чтобы убедить самого себя в том, что, чего не видишь, того и не существует. Получается, что эта умничка видит Анчутку, видела фашистов, дралась с ними, но ни за что не признает их истинную сущность. Нечисти нет, зато лекарства от неё есть. Удобно, а что?

– Извини, я не могу подсовывать таблетки отцу Пафнутию. Это не есть хорошо, он вменяемый человек, в здравом уме и трезвой памяти.

– В здравом уме, какого Блюхера? Да он же бесов видит!

– И я вижу.

– Значит, тебе тоже к доктору надо. Короче, пять штук заработать хочешь?

– Нет.

– Десятку?

– Не продаюсь. – Я встал.

Она тоже.

Стальные серые глаза пытались прожечь меня насквозь, но, как водится, безрезультатно.

– А я деду скажу, что ты ко мне приставал!

– У меня свидетель есть. Гесс?

Чёрный доберман мгновенно откликнулся на мой голос.

– Скажи, я к ней приставал?

– Нет, – не задумываясь, честно гавкнул пёс. – Она сама вредная. Вкусняшки зажала! Нет тебе лапки, жадина.

– Вы… вы чё? Как? Ты разговариваешь, что ли?!

Я покачал головой, отпустил Гесса и подтолкнул к ней пузырёк:

– Держи, тебе нужнее. Если уж ты слышишь, как собаки разговаривают, то это симптом, у-у…

Даша Фруктовая тихим белым сусликом замерла на крыльце, не в силах осознать своим дисциплинированным умишком, что у нас тут вообще происходит. Кажется, теперь мне становилось понятней, почему святой старец так подчёркнуто ласков и заботлив с внучкой.

– Один вопрос, – прежде чем взяться за дверную ручку, спросил я. – Почему у тебя седые волосы?

Девушка вздрогнула, закусив губу. Потом толкнула меня плечом и первой прошла в сени. Не хочет отвечать, не надо. Я свистнул нагулявшегося добермана, тот на всякий случай дополнительно пометил столбик у нашей калитки и в три длинных прыжка влетел на крыльцо.

– На тебе лапку!

– Давай. – Мы церемонно пожали руки-лапы. – Пошли домой, морозно сегодня.

…Ну, наверное, на этом можно было бы и закончить приключения этого насыщенного дня, всё равно ничего интересного больше не произошло. Разве что явившийся из бани безрогий бес опять заставил девичье сердечко Дарьи стучать немножечко громче, чем следует.

Хотя и Анчутка (надо отдать ему должное, прекрасно зная, какое впечатление он производит на женский пол) вёл себя крайне вежливо и корректно, граней не переходил, вольностей не позволял, надежд не подавал и так далее. Вес кулака отца Пафнутия был ему известен.

В честь прибытия дорогой внучки меня согнали на пол к Гессу, а моя постель перешла в собственность девушки. Естественно, после замены простыни, пододеяльника и наволочки.

У нас была маленькая стиральная машинка (честно говоря, громкое название для тазика с моторчиком!), но отец Пафнутий как бывший военный питал особое пристрастие к гигиене, чего и от меня вечно требовал. Поэтому набор чистой одежды и две смены белья всегда лежали в шкафу.

Укладывались спать мы традиционно рано, как и вставали. Отбой в десять вечера, подъём в шесть утра, изменение режима только в соответствии с распорядком церковных служб, в частности, всякие всенощные бдения. Тогда, бывало, мы и вовсе глаз не смыкали всю ночь, но тут уж ничего не поделаешь. Священники вообще работают без выходных.

Дарья Фруктовая как курсант, привычный к уставу, тоже отрубилась в десять, накрывшись одеялом почти с головой. Пока батюшка молился под иконами, ко мне на цыпочках подошёл Анчутка. Приложил палец к губам, сунул руку в карман спортивных треников и вытащил тот самый пластиковый пузырёк. Понятно, девочка у нас упёртая и с сюрпризом.

Я так же молча забрал у него таблетки. Мы не нуждались в словах, прекрасно понимая, что наша тихая устоявшаяся жизнь уже не будет прежней. И да, в качестве спойлера, забегая вперёд, скажу, что каникулы Даши в гостях у любимого дедушки я лично запомнил навсегда! А у моего добермана появился первый седой волос на хвосте. Или на том, что он называл хвостом…

Но давайте по порядку. Я проснулся оттого, что меня не разбудили.

Понимаю, что звучит парадоксально, но это так. Каждое утро, ещё до рассвета, меня поднимает мой пёс, требуя вывести его на прогулку. То есть имеет место быть либо нервное посвистывание, либо холодный кожаный нос ко мне под одеяло, либо в самом крайнем случае просто стягивание с меня одеяла и обиженное рычание, пока я не проснусь.

Так вот сегодня этого не было. Я вскочил как подброшенный пружиной, потому что Гесса нет. Моя прежняя постель аккуратно заправлена на армейский манер. Сунув нос в сени, я увидел, что телогрейки и ушанки добермана также нет. Получается, Даша сама вывела его пробегаться в туалет?

Быстро натянув чёрный свитер и запрыгнув в джинсы, я накинул тулуп на плечи и, не застёгиваясь, вышел на крыльцо. Картина, представившаяся моему взгляду, наверное, могла бы кому-то показаться комичной, но у меня не вызвала даже улыбки.

Взъерошенная курсант Фруктовая, по колено проваливаясь в снег, гоняла по нашему двору моего добермана и орала на всю улицу:

– Значит, ты разговариваешь? Скажи точно, что разговариваешь! Скажи мне в лицо, что это не глюки и я не сошла с ума!

– Уйди, психическая, – рычал бедный Гесс, уворачиваясь в самых невероятных прыжках. – Я тебя кусь! Честное слово, кусь!

– Ага-а! Ты говоришь!

– Отвяжись от бедной собаченьки!

– Я знала, я чувствовала, я из-за тебя полночи не спала, думала, что…

– Спаси меня! – Ретивый доберман полез ко мне на ручки. – Я её боюсь, она пристаёт ко мне. Ты хороший, я тебя лизь! Убери эту дуру-у!

– Как ты меня назвал?!

– Всё, мир! – Я растопырил руки в стороны, словно российский миротворец на грузино-абхазской границе. – Гесс, успокойся, я тебя не выдам. Дарья, возьми себя в руки, у тебя стресс, собаки не разговаривают.

– У меня стресс, потому что этот короткохвостый гад как раз таки и разговаривает!

– Это невозможно.

– Почему? – в один голос спросили девушка и пёс.

Короче, он снова спалился по полной.

Я показал ему кулак, и доберман покаянно опустил нос. Уверен, что он ещё и уши прижал в знак полного раскаяния, но под ушанкой этого не было видно. Пришлось призвать на помощь всё своё образование, заставив классическую философию служить сиюминутной политике.

– Хорошо, мир. Давай по-честному. Да, он говорит. Стиль не ах, образования никакого, книг не читает, нигде не учился, так сказать, Тарзан.

– В смысле? – опять-таки единовременно вытаращилась на меня эта парочка.

– Ох, поясняю. Американский писатель Эдгар Берроуз, придумавший книгу «Тарзан – приемыш обезьян», на голубом глазу уверял доверчивого читателя, что если младенец, брошенный в джунглях, по крови своей настоящий британский лорд, то он легко способен научиться говорить и читать по-английски, просто держа перед глазами случайно найденную азбуку.

– Чё?!

– Да, согласен, это полная хрень, – кутаясь в тулуп, уныло подтвердил я. – Но такова писательская фантазия, и каждый автор имеет на неё право. Точно так же как наш Гесс, будучи доберманом самых высоких кровей, не имея при себе никаких документов, бумаг, печатей, доказательств, занятий с кинологом, тем не менее самостоятельно овладел человеческой речью. Я имею в виду русский язык. И по возрасту своему этот пёс равен шести-, семи-, восьмилетнему ребёнку. На самом деле это очень круто!

Гесс и Дарья переглянулись.

– А я думала, у меня глюки…

– Ну что ж, добро пожаловать в реальный мир. Кстати, твои таблетки у меня. Прими парочку, и быстро забудешь, что этот пёс говорящий. Хочешь?

Боевая внучка отца Пафнутия мгновенно покраснела до корней седых волос. Конечно, кому понравится, когда тебя пичкают твоим же лекарством…

– Я хороший мальчик? – на всякий случай уточнил доберман.

– Ты лучше всех!

– Я тебя люблю! Лизь тебя, лизь! На тебе лапку, на две, а ей, противной, нет лапки!

Даша Фруктовая пристыженно опустила голову. Её уши полыхали красным.

– Гесс, – попросил я.

– Не буду.

– Ну пожалуйста.

– Она в меня не верит.

– Ну, ты не Господь Бог, чтобы в тебя верить. Просто дай лапку человеку. В конце концов, когда ты был маленький, она же с тобой играла?

Суровый доберман сентиментально сдвинул жёлтые бровки, подумал и протянул девушке лапу. Та на автомате пожала её, а потом вдруг чуть ли не в слезах кинулась Гессу на шею обниматься. Вот и ладушки. Обожаю сцены примирения…

– Осталось объяснить кое-кому, что бесы есть, потому что Анчутка существует здесь и сейчас, – пробормотал я себе под нос, поскольку слышать меня на данный момент никто не хотел, все были заняты.

Пёс вертел обрубком хвоста, а счастливая курсантка школы МЧС никак не могла поверить, что остроухий щенок из ещё прошлого лета стал таким великолепным, да ещё и говорящим псом, с которым наверняка можно вспомнить давно ушедшую (аж прошлогоднюю!) молодость.

В итоге в дом мы вернулись, наверное, через полчаса, когда общие эмоции подуспокоились, жаркие страсти улеглись, а внимательный в определённых вопросах доберман заново поперенюхал все столбы. Ему это было важно, нам не понять.

После дружного завтрака отец Пафнутий с внучкой пошли в церковь. Мы же с бесом и псом остались дома. Безрогий брюнет всё ещё прихрамывал, но тем не менее сам занимался домашними делами, не увиливая и не ссылаясь на больничный. Гесс задремал на коврике в тепле, а я всё ещё никак не мог толком отойти от недавних утренних событий.

В том, что Фруктовая не сдаст нас деду, сомнений не было. Да, кстати, хоть бы и сдала, я в своё время сам говорил нашему батюшке о том, что его пёс разговаривает, в ответ на что был послан лесом в пень в самой вежливой и христолюбивой форме. Отец Пафнутий чётко держался усвоенных им лично церковных знаний и традиций, не особенно позволяя спорным новшествам портить себе жизнь. Говорящая собака по-любому в эти параметры не входила.

Во-первых, как мне рассказывал сам доберман, он уже разговаривал с батюшкой. Но тот был не совсем трезв, поэтому диалога не получилось. Уверен, что и сейчас, как раз таки на трезвую голову, святой отец начнёт поливать мою собаку святой водой, отчитывать молитвами и бить тяжёлым серебряным крестом по голове, старательно изгоняя из него бесов. Которые там и не ночевали.

Ну, с другой стороны, он их отовсюду изгоняет, профессия такая, все мы тут бесогоны.

Почему нет? В чём бы ни решилась признаться Дарья, ни я, ни Гесс нипочём не подтвердим её слова. Упрёмся как триста спартанцев или двадцать восемь панфиловцев, готовые погибнуть на месте, но не отступить ни шагу! Что дальше, какие доказательства или репрессии?

В принципе, на крайний случай, мы оба можем уйти в Систему. Снимать жильё где-то по России, выходить на задания, получать свою зарплату на две банковские карты и в общем-то жить припеваючи в своё удовольствие, не парясь тем, что прятать говорящую собаку от науки – не поощряется, а от церкви – не благословляется. Если что, так нас прикроет весь Орден бесогонов, там надёжные ребята, проверенные в деле.

Поскольку посоветоваться или поговорить на эту тему по душам мне было не с кем (бес по факту ничего хорошего не предложит, а доберман тупо дрыхнет!), оставалось дождаться возвращения отца Пафнутия с внучкой. Часа через три – три с половиной они вернулись, но в такой шумной ярости я давненько не видел нашего святого отца. Судите сами…

– От же рьяный поклонник-то мужеложества! От же глаза его бесстыжие, от смотрящие из собственного анального отверстия, от же язык-то его, намеренно испачканный фекалиями пёстрой козы с северных от склонов государства Турции! От же невежливый, нехороший человек-то бараньей породы с заведомо непорядочными намерениями! Практически от Гитлер и есть!

Как вы, наверное, уже догадались, это я вам запипикал весь натуральный текст, переведя его в мягкую и удобочитаемую лайт-версию. Там такой мат до потолка стоял, что у перепуганного спросонья добермана ушки внутрь закрутились, а безрогий брюнет вообще со страху под печку забился, прикинувшись грязной ветошью. Тем не менее Даша Фруктовая, скромно опустив взгляд, стояла в уголочке.

– Вам водки или сразу наган?

– С чего от?! – стопорнулся святой старец, мгновенно принимая боксёрскую стойку. – Напиться от али застрелиться-то опосля одного вида той буржуйской морды? Баньку-то вона лучше истопи, паря!

Я и глазом моргнуть не успел, как Анчутка едва ли не на четвереньках метнулся исполнять приказ «его святейшества». Гесс же, наоборот, не дожидаясь, пока и его припрягут к делу, быстренько занял нагретое бесом место под печкой. Меня тут не было и нет, я в ваших разборках не участвую, я собаченька, у меня лапки…

Отец Пафнутий бухнулся на табурет, выразительно пристукнув кулаком по столу. Понятно, пришлось лезть в холодильник за самогоном.

– Себе от тоже налей.

– Не буду.

– Ты от меня уважаешь?

– Дед, прекрати, – не повышая голоса, потребовала внучка, и старик обиженно отвернулся.

Я молчаливым кивком поблагодарил её за поддержку.

Пока шло моё обучение по видению и распознаванию бесов, алкоголь был необходим как проводник и анестезия, но сейчас в лишнем употреблении уже смысла нет. Я могу по случаю выпить немного, но гасить спиртом нервы – это не лучшее решение. Впрочем, соглашусь, что тёплое молоко или ромашковый чай в случае стрессовой ситуации вообще не помогают.

– Что произошло-то? – шёпотом спросил я, пока отец Пафнутий крестил свою рюмку.

Оказалось, в принципе ничего особенного, обычная служба в церкви, но тут вдруг…

В общем, как таким же драматическим шёпотом пояснила курсант Фруктовая, в пияльский Воскресенский храм заявились двое: мелкий чиновник из районной администрации и неизвестный бородатый мужчина подозрительной внешности.

В каком смысле подозрительной?

Ну я бы наверняка и внимания не обратил, а вот острый женский взгляд сразу выделил очки в серебряной оправе от Тиффани, жёлтые зимние сапоги от Гуччи, замшевый тулуп от Версаче, чёрные джинсы от Дольче Габбана, толстый золотой «ролекс» на запястье и последнюю модель айфона в платиновом корпусе с христианской символикой, выложенной южноафриканскими алмазами.

Чиновник попросил, чтобы батюшка благословил гостя на строительство в районе экологического заповедника для сохранения популяции диких пчёл, освятил участок земли под будущие посевы льна, открытие фермы по производству славянского молока от исключительно русских пород коров и небольшого магазинчика настоящего исконного насущного хлебушка по три тысячи рублей за буханку. Причём лицам нетрадиционной ориентации вход в него будет запрещён!

Если последней фразой они намеревались купить лояльность православного священника, то не на того нарвались. Отцу Пафнутию по маковку хватило всего предыдущего, чтобы начать наматывать цепь кадила на кулак. Особенно хлеб за три тысячи в селе, где старушки на пенсии получают от родного государства аж пять! Диоген мне в бочку!

Но модный гость умудрился усугубить ситуацию.

– А эта юная девица, что при вас, на работу ко мне не хочет ли? Беру только здоровых девственниц от пятнадцати до восемнадцати, без косметики, без претензий, без наследственных заболеваний, ненормированный рабочий день, с базовым знанием трёх иностранных языков, высшим образованием, готовностью полностью подчиняться воле начальника и господина. Дресс-код: юбка в пол, блузка под горло, обувь без каблуков, платок на голову, взгляд не поднимать. Плачу щедро, от трёх до четырёх тысяч в месяц! Плюс обеспечу жильём на ферме. И уж не говорю про возможность выгодно выйти замуж по окончании контракта. Так-то я стриженых не беру, но эта девка чем-то запала, так что…

Бородатый был выкинут из храма броском через плечо с захватом за его же бороду, перепуганный чиновник вылетел пинком под зад, оба грозно обещали вызвать полицию и составить протокол. Но, как вы знаете, нашего святого отца этими булавками не запугать, он ещё и обложил их с порога на три этажа всеми соответствующими эпитетами под аплодисменты и «аллилуйя!» старушек-прихожанок. Короче, мы в заднице…

– Отче?

– Чё от надоть, изменник? Не выпил-то со мной души спасения ради.

– Просто хотел спросить: у вас не сложилось ощущения, что там замешаны бесы?

Батюшка задумчиво удалился в чертоги разума минуты на три или даже четыре. Я уже успел Дарье чай налить и сушки на стол поставить.

– Есть от такое дело, паря. Собирайся от да револьвер-то не забудь. Коли не сможешь от беса изгнать, так хоть крысу-то энту очкастую пристрели для меня от за-ради Христа-бога!

– Гесс, ты со мной?

– Гав, гав! – У моего колена мгновенно встал чёрный доберман с горящими охотничьим азартом глазами.

Отлично, вдвоём нам спокойней и надёжней. Этот пёс отлично видит даже самых мелких бесов, не боится их и сам охотно лезет в драку, защищая мою спину. Поэтому более верного друга мне никогда не найти. Я привычно положил руку на его тяжёлый ошейник, невольно столкнувшись с тонкими девичьими пальцами. Что за дела?

– Дед, я с ними погуляю, можно?

– Нельзя.

– А если очень хочется, то можно?

– Ох ты ж, Дашка, горе от моё конопатое, – тяжело вздохнул батюшка, качая бородой. – И от каким-то тебе мёдом намазано с энтими охламонами куда-то идти? Чего ты от там не видала-то?

– Дед, я-то как раз того бородатого хама во всех деталях очень даже рассмотрела, а ребята нет. Вдруг они пристанут к кому-нибудь другому?

Отец Пафнутий поднял на меня вопросительный взгляд.

– А чего? Мы дебилы, вы же знаете. Можем из любого встречного бесов изгонять, там почти всегда хоть кто-то да есть, – на автомате подыграл я.

– Ваше святейшество, – в горницу влетел растрёпанный Анчутка, – банька истоплена, ву компрёне муа? Так что не изволите ли прошествовать в римском стиле?

Таким образом, безрогий бес волей-неволей поддержал нас, потому что сумрачный старец устало кивнул, забрал с собой бутылку и махнул рукой:

– Тока от смотри, Федька, не дай бог что… Ну ты от понял, да?

Мне оставалось только послушно кивнуть. Курсант Дарья Фруктовая вдруг улыбнулась и заговорщически подмигнула нам с Гессом. Очень надеюсь, что это не плохой признак…

В общем, на это задание мы пошли в непривычном составе, то есть втроём.

Единственный плюс всего происходящего – так это то, что выёживаться или притворяться перед ней уже не имело смысла. Она знала, что мы с доберманом разговариваем, что он понимает наш язык и способен отвечать нам на нём же. Все всем открыты, всё по чесноку.

Впрочем, когда мы вышли со двора, начались те же «старые песни о главном»…

– Фёдор, а почему у тебя доберман без намордника?

– Прости, не совсем понимаю суть вопроса. Он же умный пёс, без приказа никого не укусит. То есть с ним всегда договориться можно. Зачем ему намордник?

– По закону Российской Федерации.

Ох ты ж Декарт мне в печень, Сократ на лысину и любопытный Фрейд во все интимные зоны! Ну зачем, скажите, зачем?!

Это же доберман. Элита собачьего племени!

Лучший друг, спутник, компаньон, защитник человека. К чему ему намордник с точки зрения закона? Если он невоспитан и агрессивен, то, мать вашу, тут уж никакой намордник вообще никого не спасёт! А если правильно натренирован, обучен, подготовлен к общению с доминирующим миром людей, тогда ради чего такая унылая, тупая и бессмысленная средневековая дискриминация?

– Дарья…

– Фруктовая, – поправила она.

– Дарья Фруктовая, – не стал спорить я, тем более что после пятого-шестого повторения это уже не было так смешно, – здесь на селе, в глубинке Архангельской области, не все законы и не всегда исполняются так страстно, как желало бы наше любимое правительство. Хотя о чём я говорю? Мы летом с Гессом и по Каменному острову в Санкт-Петербурге разгуливали без намордника и поводка!

– Это конкретно где?

– В районе станции метро «Каменный остров», мимо грузинского ресторана до кафе «Мистер Фокс». Кстати, если что, у нас там хорошая скидка. Мы несколько услужили хозяину.

– Бесов изгоняли? – угадала она.

Пришлось честно кивнуть.

– Те ещё аферисты, – вздохнула внучка, закатывая глаза.

Конечно, можно было бы ей нос в нос напомнить, что, по её же мнению, Гесс и разговаривать не должен, а он болтает, так что не заткнёшь. Видела? Видела. Тогда с чего бухтеть? И если уж ты позволяешь разговаривать собаке, то как можно не допускать существования и других, ранее неприемлемых для тебя аспектов жизни? Так что бесы есть.

– Куда идём?

– Они сказали, что остановились при администрации в каком-то гостевом доме.

Знаю, где это, слышал. Хотя гостевым домом я бы это не назвал. Гостиницей, отелем или даже простым студенческим хостелом тем более.

Обычная хата на первом этаже в пятиэтажном доме, у нас их тут целых два. В эту квартиру поселяют дорогих гостей, которых волей коварной судьбы, злого рока или просто приказом вышестоящего начальства забросило в наши холодные края.

Естественно, никакого кода на подъезде, никаких консьержей на входе. Заходи кто хочет, стучись в двери, плачься на жизнь, суй заявления, предъявляй претензии, всё равно не откроют.

– Это он? – Я указал на тень, возникшую на фоне занавешенного окна.

– Судя по бороде, да.

– Идём. Подождёшь нас здесь?

– Ты мне или своей собаке?

– У меня имя есть, кусь тебя.

– Ай!

В общем, вот как-то так мы собрались, добрались, потоптались на пороге и практически всей толпой вкатились в дверь. Не заперто, странно. Гесс осторожно принюхался, скорчил мрачную моську и шепнул:

– Водка. Мужчина. Вкусняшки. Он кого-то ждёт?

Как оказалось, да. Ждали нас. Не кого-то другого.

– Ба-а-а, пришла-таки, девка? – Нас встретил развалившийся на диване бородатый мужчина лет сорока пяти – пятидесяти, голый по грудь, в белых кальсонах, с большущим золотым крестом на груди. – Садись, пей! Стакан с маху одолеешь, возьму к себе!

– Минуточку, мы по другому вопросу…

– А ты, парень, рот закрой, – зевнул бородатый, рискованно отодвигая локтем в сторонку табурет с початой бутылкой и коробкой конфет. – Твоя задача была девку привести. Привёл и сваливай. Там в прихожей пальто моё, сунь руку в карман, возьми себе из кошелька за труды. Да не наглей сверх меры, Боженька жадных не любит.

Дарья победно улыбнулась мне в лицо, типа ну и что дальше, молчать будем, драться, бесов изгонять? Ответить я не успел, но не потому, что не знал как. Просто мужик вдруг резко встал и совершил непростительную глупость.

– А кто собаку в дом пустил? Место собаке в будке, пусть двор стережёт! Пошла вон, вон, я сказал!

И охреневший идиот в кальсонах изловчился пнуть Гесса ногой в бок. Тот даже не попытался увернуться, у доберманов непробиваемая мышечная броня, типа как если бы с размаху врезать по железобетонной стенке. О-о-очень неразумно, так что бородач с воплем схватился за отшибленную пятку и рухнул на пол, воя от боли!

Зато из его рта начали лезть бесы…

Два здоровенных, синих с розовыми проплешинами, таких ни матом, ни крестом на груди не изгонишь, ни православной молитвой не запугаешь. Придётся стрелять. А что делать?

– Гесс, придержи его.

Доберман метнулся вперёд, не задавая вопросов, и сцепил зубы там, где сочленялись кальсоны. Вопящий мужик выкатил глаза, но зато мгновенно заткнулся, перейдя на осторожное дыхание носиком, в одну волосатую ноздрю. Я же выхватил револьвер.

– Круть! – признала Даша, скрестив руки на груди. – Хотя, было дело, дедуля и не такие спектакли закатывал. То же типа как бесов гонял. Врал по-любому, но зрелищно так…

Мы с Гессом в её сторону даже головы не повернули, а смысл? Девочка всё равно в упор не видит бесов и в этом смысле может быть даже счастливее нас. Лично я всегда немножечко завидовал людям в розовых очках, но на службе никогда не забывал, когда и перед кем нахожусь, поэтому стрелял навскидку. Тут уж либо-либо…

Одного беса уложил сразу в два выстрела, второй оказался пошустрее и, даже словив пулю в живот, решился с отчаянной храбростью лезть врукопашную.

– Я тебя зубами рвать буду, я из тебя нервы по одному выдирать стану, я твою печень выгрызу, я ж из тебя по кусочку…

– Бес лютого самомнения? – предположил я, буквально вбивая ему две пули под жирный подбородок.

Тварь успела кивнуть и обвисла на мне словно пять тяжёлых матов в спортзале. И вот в этот не особенно приятный момент на сцене появилось ещё двое бесов. Одного я снял лёжа, а вот на втором спусковой крючок щёлкнул вхолостую. Как же не вовремя-то!

Чёрный с красным тощий бес злобы, ростом не выше моего локтя, оскалил пасть с тройным рядом клыков (один укус, и от неконтролируемых приступов агрессии лечиться можно месяцами)…

– Фёдор, тебе чем-нибудь помочь? – вежливо осведомилась девушка, морща носик от пороховых газов. – А то лежишь тут, будто танком расплющенный. Реалистично так, кстати. Уважуха.

Бес скаканул ко мне, стуча копытцами, в его глазках горело недоброе пламя.

– Можешь достать книгу у меня из тулупа? – прохрипел я.

– Запросто.

Нечистый распахнул пасть, но мне удалось ловко вставить ему рукоять нагана в зубы.

– О, молитвенник, и что мне с ним делать?

– Вдарь изо всей силы по рукоятке револьвера.

– Зачем?

– Бей, дура! – рявкнул доберман, на миг разжимая зубы и тут же смыкая клыки с ещё большей силой. – А ты не дёргайся, дядя, не мешай мне кусь…

Больше вопросов внучка отца Пафнутия не задавала, видимо обидевшись, но честно обрушила святую книгу на рогатую голову невидимого ей беса. Синие искры шибанули так, что храбрый курсант Фруктовая едва не выпрыгнула прямо в закрытое окно.

Комнату заполнил жутко едкий запах серы и горелого мяса. Фу-фу-фу-у-у…

А на меня вдруг перестал давить вес ранее пристреленного нечистого, видимо, все три беса были как-то связаны меж собой. Надо при случае спросить у нашего батюшки, может, он такие моменты объяснит, всё-таки мир тёмной силы нами ещё очень мало изучен и таит в себе кучу сюрпризов, в (на) которые мы регулярно вляпываемся или нарываемся…

– Это что было, дебилы?

Вопрос был задан Дарьей, а значит, относился ко всем нам, включая бородатого мужика. Отвечать пришлось мне, поскольку остальные были всё ещё заняты.

– Изгнание бесов из гражданина закончено. На работу он тебя теперь вряд ли возьмёт, уж прости. Но в остальном всё прошло как по маслу. Гесс, попрощайся с дядей – и домой!

– До сфинаня, – не разжимая хватки, вежливо прорычал доберман, кивнул, вызвав у бородатого спазм, и, выпустив несчастного, первым упрыгал к двери. Правильно, здесь нам больше делать нечего.

Мы с Дашей направились за ним. Хотя нет, прежде я распахнул форточку и аккуратно собрал с пола мягкие серебряные пули. Не стоит оставлять улик, тем более из драгоценных металлов.

Уже на морозной улице нам вслед фальцетом долетело:

– Я на вас в суд пода-ам, душители-и бизнеса-а! Па-ра-зи-ты-ы!

…Мы решили не оборачиваться и не обращать на это внимания. Главное – задание выполнено, дело сделано, одержимость несчастного бесами жадности, похоти, тупости на какое-то время отключена. Не знаю, правда, насколько. Да и никто не знает.

Обычно нечисть такого рода необычайно прилипчива к человеку, но, с другой стороны, если откуда-то только что изгнали одного беса, то вопреки чаяниям другие рогатые отнюдь не спешат тут же занять освободившееся место. У них своя система связи, оповещения и информации. Короче, тупо побаиваются: если отсюда других турнули, то мало ли…

Ну и, как уверяет отец Пафнутий, свято место пусто не бывает, душа человека свята от рождения, так что изгнанием бесов мы ещё и поддерживаем боевые ресурсы ангела-хранителя.

Полагаю, именно он сейчас и матерится на правом плече бородатого гостя нашего села, возможно при этом добивая каких-нибудь совсем уж мелких бесов. Эти твари порой размером с микроб бывают, простым глазом и не разглядишь. Считается, что вот таких даже самый слабенький ангел-хранитель и давит на корню. А уже с большими мы ему как можем помогаем.

До дома шли лёгким широким шагом в непринуждённой шумной беседе. Фруктовая вдруг резко разговорилась. Внучка святого отца, разумеется, ни в грош не верила в то, что мы реально кого-то там изгнали, но в остальном оказалась не такой занудной девчонкой, как позиционировала себя в начале нашего знакомства. Хотя, озабоченный Фрейд мне в дышло, какое может быть нормальное знакомство на расстреле любимого дедушки, правда?

Она много смеялась, расспрашивая меня о неспешной жизни в селе, в свою очередь рассказывала свежие питерские анекдоты и бородатые истории о кадетском корпусе, больше половины которых я читал ещё в рассказах Куприна и Пикуля, тормошила Гесса за воротник, но более всего пыталась вывести нить нашего разговора на Анчутку. Понимаю, он красавчик…

– Не, не подумайте чего такого, у меня бой-френд есть. Закончил академию ФСБ в прошлом году, папа у него немаленькая шишка в органах, да и сам по себе, кстати, начитанный такой, кёрлингом увлекается, ездит везде по стране, хокку пишет и рисует ещё по-китайски тушью, в Инстаграме знаешь сколько народу на него подписано? Блондин. А этот ваш брюнет, он женат?

Короче, Фруктовая явно запала на нашего безрогого беса. Объяснять, кто такой Анчутка на самом деле, вряд ли стоило, она всё равно не поймёт и не поверит. Да и не моё это дело – лезть в чужие амурные романы, со своей бы любовью разобраться. Наверное, надо просто предупредить на эту тему отца Пафнутия, пусть это будет его головной болью.

Вечер упал быстро, раньше я никогда в жизни не видел, чтобы зима так упорно не сдавала позиций. Казалось, февраль на носу, можно уже не напрягаться, отпустить вожжи, постепенно собираясь в дорогу, а она не только по-прежнему владела всей северной территорией, но ещё и всё более нагнетала морозы и снега.

Возможно, поэтому архангельские традиции бесогонства столь живучи и надёжны: тот, кого не сломала здешняя зима, закаляется тут как в пламени ледяного ада. Северян не согнёшь.

А погода всё ухудшалась. В домах постепенно загорались огни, жёлтый свет редких фонарей метался по сугробам, ветер усиливался, бросая колючие снежинки целыми горстями нам в лицо.

Гесса это только веселило, а меня вполне устраивало. Хотя бы потому, что, наглотавшись снега, болтунья Дарья немножечко притихла, а то меня уже честно не немного достало вынужденно отвечать на провокационные вопросы про красавца-беса вроде: давно ли он у нас, сколько ему лет, откуда приехал, чем по жизни занимается, имеет ли всякие увлечения и хобби, какие девушки ему нравятся и так далее по списку. Не хочу я в это лезть, ну не хочу и не буду…

– Ага, заявились от, аники-воины, – тепло приветствовал нас батюшка, когда наша троица, раздевшись, прошла в горницу. – Чёй-то ядерных взрывов от не слыхать было, али от так, божьим словом, кровопийцу-то народного от злых бесов избавили?

– Дедуль, всё нормуль! Ребята были на высоте, – громко ответила за нас седая внучка. – Не, ты, конечно, реально крут, но они тоже старались. Особенно Геська, он так лихо этого бородатого между ног цапнул, что даже я скрип скорлупы слышала.

Отец Пафнутий ухмыльнулся в усы, принял от неё поцелуй в щёчку и уже потом, пока девушка переодевалась в домашнее, потребовал детального отчёта от меня. Я честно и коротко доложил о трёх уничтоженных бесах, стрельбе, драке и прощальных угрозах от спасённого потерпевшего. Хотя это не в новинку: нам вечно угрожают, мы привыкли.

Старец слушал не перебивая и удовлетворённо покачал бородой, принимая из моих рук помятые серебряные пули. Нетрудно будет заказать новые, да на селе и местные охотники могут с этим помочь. Револьвер хорош тем, что не выплёвывает гильзы, меньше улик остаётся.

Как я понимаю, по большому счёту в судебных исках нас давно бы могли просто утопить, если б хоть один цивилизованный суд в стране принял к производству дело об изгнании нечистого и привёл к присяге говорящего пса. Хотя, наверное, где-нибудь в Африке или в Амазонии такое вполне бы и прокатило, там до сих пор колдунов сжигают. Но мы в России всё-таки цивилизованные люди.

Об Анчутке удалось поговорить только наутро, когда седая девушка с доберманом отправились в магазин закупаться макаронами и томатной пастой. Безрогий брюнет обещал нам обед в итальянском стиле. Поэтому говорили открыто, честно, втроём по-мужски, глаза в глаза.

– От оно как поворачивается, – вздохнул батюшка, хмуря брови. – Бес поганый что творит, а?

– Ваше святейшество, эскьюз ми, сэр, я тут ни при чём! Соблюдаю статус-кво, место своё знаю, к вам в родню не лезу, но на всякий случай заранее раскаиваюсь. Пардон, пардон, пардон! Хотите, я ей ещё и грубить по-немецки буду при каждой встрече? Так я готов!

– Не нравится от, стало быть, внучка-то моя?

– О-очень даже нравится, оу йес! Умница, красавица, секси, ля белле фемина, мон амур! Только благословите, и я шнелле, шнелле унд кирха под венец…

– Выходит, нечистый ты дух, от всё ж таки клинья-то к ней подбиваешь?!

Бедный бес уставился на меня взглядом умоляющим если не о торжестве справедливости, то хотя бы о толике сострадания. Бесполезно, раз уж и отец Пафнутий сам не знает, что со всем этим делать, то виноватого, согласно старой армейской традиции, он всегда сможет просто назначить из лиц младших по званию. А поскольку у красавчика-брюнета самый низкий социальный статус, вот и выходит…

– Боюсь, это не поможет, – вдруг решился я.

– Да вот тебя-то от кто спрашивал, паря? Ты-то сам сперва вон с Мартой своей разберись, а уж потом от с советами лезь! А покуда молчи, может, от за умного сойдёшь.

Накал страстей грозил довести ситуацию до малоуправляемой. Будь здесь Гесс, так ему бы хватило одного громкого «гав!», чтобы мы все чуточку успокоились. Но добрый доберман на данный момент отсутствовал, как и главная обсуждаемая нами особа, поэтому мне пришлось включить философа-дипломата и решительно предложить:

– Может, по чуть-чуть, отче?

– Чаю давай, – подумав, глухо протянул батюшка. – Ежели водки-то сейчас от выпью, так вообще всё тут разнесу к едрене-фене!

– Айн момент, джентльмены. – Наш домашний бес действительно управился за одну минуту, накрывая на стол. – Файф-о-клок!

По первой чашке ароматного индийского чая с бергамотом и мятой мы выпили молча, давая друг другу остыть. Вот говорил же я, что не хочу лезть в это дело, но приходится, куда ты денешься в одном доме между святым и нечистым? Декарт мне в печень!

– Всем от меня слушать, – после третьей наконец-то определился отец Пафнутий. – Дашка от ненадолго приехала, всего-то недельку тут гостить будет. Так от и мы ничего из себя-то строить не станем, будем от жить, как и жили, Анчутка по дому хозяйничает, ты от, паря, по заданиям бесогонишь, я при храме служу да от за всем приглядываю.

Мы кивнули. Пока всё разумно.

– Ну а с внучкой-то моей ведём себя от вежливо, на провокации от не поддаёмся, однако ж все следим, чтоб Анчутке-то с ней нипочём один на один у крылечка не сидеть! Увижу, от хвост оборву!

– Уже купирован-с, – на всякий случай напомнил бес.

– И то верно, – задумчиво согласился батюшка. – Ну так чё другое оборву! Вопросы?

– У матросов нет вопросов, – хором ответили мы.

Осталось предупредить о достигнутых договорённостях нашего добермана, но как раз вот это я легко могу взять на себя. Оно, кстати, и не так просто, как, быть может, кому-то кажется. Гесс искренний и верный пёс, именно поэтому совершенно не приспособлен к хитрости или двуличию. Он даже вкусняшки выпрашивает без малейшей задней мысли, пребывая в полной детской уверенности, что просто они ему куда нужнее. Вот и всё, ничего личного, справедливое перераспределение особо нуждающимся, не более.

Как ему объяснить, что теперь наш мужской коллектив вынужден строить козни против одной деятельной невинной седовласки с целью каким-то чудесным образом не допустить её случайного союза (да что там, даже скромного поцелуя!) с бывшим рогатым? Придётся думать и выкручиваться.

Таким образом, вступив в мужской триумвират против невинной девицы, мы коротко кивнули друг другу, решив обойтись без рукопожатий и подписи кровью. Планы построены, главное – согласованно держаться в общих рамках, а прочее по ситуации. Поэтому, когда разрумянившаяся с мороза Даша Фруктовая в сопровождении моего заботливого пса вернулась домой, мы были во всеоружии.

Тем более что вернулись они не одни, практически сразу за ними, едва ли не минута в минуту, заявился районный участковый. Невысокий, крепко сбитый мужик, башкир, коротко стриженный почти под ноль, лет сорока или чуть больше, с умными азиатскими глазами.

– Старший сержант Бельдыев, – сняв шапку, но не раздеваясь, с порога начал он. – Опять нарушаем, батюшка? Заявление на вас подали. Какое по счёту, знаете?

– Да откуль же от, мил-человек? – простодушно развёл руками отец Пафнутий, делая невинные оленьи глаза. – В мои-то годы, поди, от и память не та, и силы не те, и холестерин не туда, тока от склероз никогда не подводит.

– Восьмое только с лета! – строго припомнил участковый, грозя пальцем. – Правда, когда читали… ох, ржали всем отделением! Этот ж надо придумать? «…монах-сутенёр привёл молодую бабку, а говорящий пёс в это время держал меня за яйц…», прошу прощения, девушка. Кхм, э-э, а вы, случайно, не свидетельница?

– Дарья, объяснись от, внученька.

– Я вообще не при ваших делах, чё тут за хурма, я же девочка из Питера! – искренне захлопала ресничками курсант Фруктовая. – Гуляли с ребятами по селу, вдруг из окошка крики, грохот, вопли: «Спасите, помогите, насилуют!» Мы туда, типа вдруг они сами не справятся, помочь надо? А там, прошу прощения, пьяный мужик в одних трусах телевизор смотрит…

– Тьфу от, срамотища-то, – возмущённо перекрестился отец Пафнутий. – Федька, и ты от поди сюда. Чего ты властям скажешь?

– Подтверждаю.

– Что подтверждаете? – быстро уточнил участковый Бельдыев.

– Всё, – уверенно кивнул я. – Что хотите, то и подтверждаю. Хотя там были не трусы, а кальсоны. И да, собака у нас разговаривает. Гесс, скажи?

– Гав, – так же честно сказал доберман.

Глядя в его искренние круглые глаза, ни один жлоб на свете, включая самого прожжённого следователя или продажного американского прокурора, не посмел бы усомниться в его словах. Иначе – «кусь, кусь, кусь их всех»!

– Отметим: говорит, но по-собачьи, – подумав, признал полицейский.

Мы согласились.

– Так этот небритый умник из города ещё врал, будто бы вы там в него из дореволюционного нагана стреляли, как в «Неуловимых мстителях», и…

– Пули от есть?

– Нет. Но есть царапины на стенах вроде как типа от…

– Запах пороха?

– Там скорей серой воняло.

– Как будто от кто бесов изгонял, да?

– Да, действительно. А пойду-ка я. – Понятливый башкир-участковый натянул шапку на уши. – Но и вы, отец Пафнутий, уж как-нибудь там поимейте совесть, что ли? Восьмое заявление за полгода! Ну ёлкина ж мать…

– От и я тебя благословляю, сын мой. – Безмятежный батюшка важно перекрестил полицейского. – Иди от с миром. Мы ужо постараемся. И как от мёд-то свежий с родины прибудет, ты заходи. Я от прикуплю!

– Замётано! – кивнул сержант. – А вот спросить ещё хотел: вы нам отделение не освятите?

– Опять улики пропадать стали?

– Ага, стоны и шумы всякие, словно в стену стучит кто. Года не прошло, и вот снова.

Отец Пафнутий пообещал быть в самое ближайшее время. На этом двустороннем компромиссе мы и расстались. Старший сержант Бельдыев вежливо козырнул в ответ на наши улыбки, широчайшие как Чёрное море, наклеенные, словно стикеры на сковородки в «Пятёрочке» по акции, и фальшивые-э-э как… Как не знаю что! Придумайте сами, ваше право и не наша проблема.

– От же аферистов-то каких прожжённых свалила горькая судьбинушка-то на мою от седую голову, – ни к кому конкретно не обращаясь, вздохнул святой старец, тяжело опускаясь на табурет. – Кабы вы от в большом городе-то жили, так, поди, и пели бы давно по камерам от невнятным хором про голубей, что «летят над нашей зоно-ой»… А от в тихой нашей Пияле северной вас Господь хранит. Хрен от его знает для какой цели, но промысел-то Божий великая от тайна сие есть!

– Пер фаворе, к столу, ваше святейшество, – быстренько развернул ситуацию безрогий бес. Всё ещё не совсем здоровый, прихрамывающий, но деятельный, старательный и дотошный. – Прошу отведать спагетти болоньезе, суп по-неаполитански (с треской вместо морепродуктов, но всё равно вкусно!), оливковое (подсолнечное…) масло с чёрным перцем и белым хлебом, а к нему красное неаполитанское кьянти! Ой вей, таки я в курсе, шо по факту оно есть тот самый фанагорийский саперави номерного резерва, но кто таки нам мешает проявить чуточку фантазии? Грацие, грацие милле, синьоры и синьорина!

Батюшка утомлённо махнул рукой, а мы все дружной итальянской семьёй присели к столу. Готовить Анчутка умел. Вы это и так знаете, но ладно уж, простите, если лишний раз напомнил.

Застолье прошло в скромном веселье, Даша долгими шутливыми уговорами заставила беса присесть рядом со всеми. Согласно нашему недавнему договору он ей уступил, но только после того, как святой старец благословил трапезу, а потом тихо грыз заранее отложенный сухарик.

Если кто вдруг задумался, чем вообще он у нас тут питается, то сразу скажу, что бесы в принципе в земной пище не нуждаются. Их самая желаемая еда – это человеческие страсти, эмоции, полярные перепады настроения. Они насыщаются нашей скорбью, слезами, тоской, злобой, гневом, яростью, завистью, жадностью, ленью, раздражительностью, а уж от лакомой возможности целиком заполучить душу вообще нипочём не откажутся.

Тому же Анчутке только дай волю, так он первым мне в горло вцепится.

Поэтому мы и держим его в покорности и наморднике, на коротком поводке, православными молитвами и Георгиевской лентой. В таких вопросах отец Пафнутий непоколебим!

Поверьте, самый послушный бес (шайтан, чёрт, демон, джинн) днями и ночами только и ждёт, пока вы расслабитесь, отвернётесь, потеряв бдительность, и тогда всё, ваша смерть будет страшной…

Поэтому и бесогон должен быть собран всегда! Захотите жить, научитесь. В этом смысле я стал лучше понимать братьев Запашных, ежедневно работающих с крупными хищниками.

Наивная питерская девушка если и пыталась обратить всеобщее внимание к некоторой «стеснительности» Анчутки, шутя, балагуря, улыбаясь и намеренно громко смеясь, всё равно не достигала поставленной цели. Верный слову брюнет был подчёркнуто скучен, отвечал односложно, на подколки не реагировал и в целом вёл себя, как мы договаривались. Однако, боюсь, в этом и заключалась некая проблема…

Мы же, как представители мужского взгляда на мир, были уверены, что столь явное (хоть и вежливое) пренебрежение оттолкнёт седую внучку святого старца от нашего беса. Типа как если бы «ах, я тебе неинтересна, я обиделась, ну так и пошёл ты в пень!». Это же так логично, правда?

Но сценарий почему-то отыгрывался в прямо противоположном направлении.

– Может, вам внучку в храм сводить? – тихо шепнул я отцу Пафнутию, кивая на кусающую губы Дарью, в глазах которой уже стояли слёзы. – Ну там иконы новые показать, за здоровье родителей свечи поставить. Короче, лишь бы подальше отсюда!

– Да, от, паря, чегой-то недодумали мы. А и впрямь ли, внученька, не прогуляться-то ли нам после обеда? Погоды-то нынче стоят отменные!

– О, я, я! Натюрлих! А тут к вашему возвращению будэ сточены палачинки по-нимбуркски з цукрем та кофе «турэк», – вдохновенно пообещал Анчутка, ужом выскальзывая из-за стола.

У курсанта Фруктовой не оставалось ни одного шанса, мы крепко держали круговую оборону.

Пока батюшка с несчастной внучкой собирались на прогулку, я на всякий случай проверил карту оранжевого беса. Стал замечать, что даже когда она просто лежит в кармане, то коротко пульсирует, словно пытаясь передать мне вызов. Значит, не так уж обязателен визуальный контакт с джокером, возможно, достаточно и тактильного.

– Гесс? – Я слегка прихлопнул ладонью по колену.

Доберман мгновенно материализовался рядом, глядя на меня самым преданным взглядом на целом свете. Уши торчком, брови вверх, стучит обрубком хвоста по полу, словно гвозди забивает.

– Давай!

– Э-э, в смысле?

– Ты меня звал, на тебе лапку, вкусняшку давай!

– Лысина Сократова, у нас задание.

– Нет вкусняшки? Не любишь меня…

– Гесс?

– Никогда меня не любил…

Безрогий красавчик со вздохом достал из кармана одну из конфет, привезённых Дарьей, и молча передал мне. Я лишь благодарно кивнул и сунул её под нос обиженного до глубины души добермана. Переход от вселенской печали до надкосмического счастья занял примерно полторы секунды, не более.

– Ты добрый, ты заботливый, любишь собаченек, лизь тебя!

– Короче, мы пошли в Систему. – Я успел предупредить Анчутку, прежде чем на стол выскочил нетерпеливый оранжевый бес и мой пёс метко шлёпнул по нему тяжёлой лапой.

Переход, как всегда, занимал неконтролируемо малое количество времени. В чистом белом коридоре, на лавочке, сидел какой-то узбек-казах-туркмен-киргиз (не очень разбираюсь в азиатских типах) в национальной одежде, с круглым загорелым лицом и насмешливыми чёрными глазами.

– Салам алейкум, – вспомнив прошлые приключения, поздоровался я.

– Ва алейкум ассалам, почтеннейший, – с готовностью поклонился мужчина, соскакивая с лавки и обращаясь ко мне на чистом русском. – Скажите, почтеннейший, а не вы ли тот самый святой мулла Тео ибн Гот, что с говорящим ослом разогнал всех шайтанов под Бухарой?

– Под Самаркандом, – поправил я, слегка вздрагивая от нахлынувших воспоминаний. Не попадись тогда нам с Гессом под руку обломок доски с именем Аллаха, рогатые шайтаны, наверное, порвали бы нас в клочья просто из-за чьей-то дурацкой шутки…

– С кем имею честь?

Мой собеседник смутился, явно не поняв вопроса.

– Я Тео, для друзей, разумеется. А это Гесс, мой пёс, при необходимости может представляться ослом, ишаком или вообще не знаю кем. А вы кто?

– В Бухаре и Багдаде, в Самарканде и Дели, в Ташкенте и Стамбуле, в Душанбе и Казани меня называют просто Насреддином.

– Ходжа?

– Ходжа Насреддин, – улыбнулся он, и глаза его стали похожи на два узких полумесяца.

На мгновение у меня слегка зашумело в голове. Или даже не слегка, слишком уж нереальным казалось происходящее. Неужели на Систему работают не просто наши современники, но и живые герои прошлого? Как, объясните же мне, как?!

Ходжа Насреддин – это имя нарицательное, шутник, глупец, балагур, мудрец, мулла, безбожник, весельчак, возмутитель спокойствия всего мусульманского мира, от Аравии до Персии, от Индии до Афганистана, от Египта до Кавказа, от Дагестана до Крыма, от нашего Татарстана до нашей же Калмыкии. Да задери меня Фрейд озабоченный, если он вообще не был самым популярным народным героем всех сказок мира!

– Я тут первый раз, – доверительно шепнула мне загорелая легенда Востока. – Они обещали, что научат меня бороться с шайтанами. Помните бессмертные строки Хайяма? Я готов напомнить:

Сказал Аллах:
– Я людям мир дарю!
Шайтан подправил:
– На короткий срок.
Читай хоть самые святые книги,
Там хвост шайтана виден между строк…

– Это в Системе умеют, – честно признал я. – Они там чего только не делают. Но позвольте спросить, а вот…

– Следующий, – громко раздалось в динамиках.

Ходжа встал, отвесил мне сложный церемонный поклон, подмигнул моему доберману и исчез за дверью.

– Он смешной, – добродушно зевнул Гесс. – А кто это вообще?

Ответить я не успел, потому что динамики включились вновь. Почти в ту же минуту, словно никакой Насреддин в их офис не входил и близко.

Я на автомате протёр глаза. Глюки, конечно, могут быть детально реалистичными, но чтобы их одновременно видели мы двое, человек и животное, увольте…

Получается, что орден всё-таки способен призывать в свои ряды не только ныне живущих людей, но и давным-давно умерших? Но как же далеко шагнула наука, если этот Ходжа никак не выглядел жителем современного Ташкента, но тем не менее совершенно спокойно говорил со мной на чистом русском, без малейшего акцента. Это просто невероятно!

Но что же тогда получается: неужели когда-нибудь я смогу встретиться прямо здесь, в белом коридоре, с Ньютоном и Бродским, с Вольтером и Дюма, с Леонардо и Буниным? Господи Боже, храни Систему, дарующую такие невероятные возможности скромному бесогону из заснеженной Пиялы…

– Следующий! – повторил голос.

– Это нас, это нас, пошли, – засуетился пёс, виляя мосластым задом. – Если там Марта, то у неё вкусняшки, а если там Дезмо, то я его кусь! Ну, чего ты сидишь?

– Прости, задумался о вечных ценностях. Идём, конечно, идём.

Мы толкнули белую дверь – в кабинете за ноутбуком сидела рыжая красавица с зелёными глазами. На этот раз она была одета в облегающее чёрное платье с тонким серым рисунком и небольшим вырезом на груди. Очень строгое и одновременно весьма подчёркивающее фигуру.

Марта сняла очки и улыбнулась нам:

– Привет!

– Привет, – осторожно улыбнулись мы.

Как помнится, в прошлый раз наш разговор с ней был отнюдь не самый позитивный и расставание тоже казалось не так чтоб жутко сентиментальным. Честно говоря, мы просто сбежали, воспользовавшись её же компьютером. Поэтому хотелось бы понять: с каких это щедрот вдруг такое хорошее отношение? Чисто так, на всякий пожарный…

– Я была дурой. Прости меня, ок?

– Принято, – прокашлявшись, кивнул я. – Сам вёл себя как дурак. Но нам же просто не дают толком поговорить, всегда кто-то рядом греет уши.

– Это я! Я всегда рядом, погладь мой зад! – счастливо завилял обрубком хвоста Гесс.

Мы с Мартой постарались не обращать на него внимания. Просто стояли друг против друга, глаза в глаза, краснея, как в первый раз влюблённые дети на утреннике в садике.

– Просто начальство не одобряет любых личных контактов между служащими.

– Начальство может пойти лесом до Китая в неудобной позе.

– Э-э… А-а, представила. Весело, мне непременно нужно хихикнуть? За одни такие мысли можно вылететь с работы.

– Лети, какие проблемы? У тебя же есть крылья.

– У меня да. А вот тебе лучше не знать, что ожидает бесогонов, покинувших Систему.

– Отец Пафнутий вроде и не парится.

– Это исключение, подтверждающее правило.

– Но мы же не об этом сейчас? – Я коснулся её пальцев.

– Ты мне нравишься. – Она опустила взгляд, не убирая руку. – Может быть, как-нибудь посидим вдвоём, чтобы просто…

– Втроём!

– Гесс, место! – дружно рявкнули мы.

– Ага, ещё и пасть закрыть прикажете, бесчувственные вы люди?! Где мои вкусняшки?

Рыжая сотрудница офиса возвела очи к небесам, пробормотала (судя по артикуляции губ, богохульное проклятие на латыни), сунула руку в шкафчик и достала полпачки овсяного печенья. Этот наглый жеребец схрумкал всё меньше чем за полминуты.

– Итак, ваше задание, – начала Марта, когда мы вновь вспомнили о служебных обязанностях. – Москва, наши дни, то есть прошлый год, фестиваль косплея. Некая Кристина Смолл, певица, «могильная плита русской поэзии». Бес тщеславия и непомерной гордыни! Причём настолько сильный, что у девушки на литературных выступлениях пару раз реально перехватывало дыхание, на третий он просто задушит её.

Доберман сострадательно вскинул жёлтые бровки, одновременно слизывая с кожаного носа длинным широким языком остатки вкусных крошек.

– Хм, задание довольно рядовое, – слегка задумался я. – Почему именно мы?

– Потому что она готесса.

– Ясно. Тогда конечно. Отправляй!

…Через пару минут мы с Гессом стояли в огромном зале, где под грохочущую музыку и рекламные лозунги проходило одно из самых замечательных культурных мероприятий нашего времени – фестиваль косплея. Это круто!

На мой предвзятый взгляд, конечно. Может, кому оно и не нравится, есть же ещё люди, предпочитающие концерт органной музыки Баха, пьесы Римского-Корсакова для фортепиано или передачи о здоровье Малышевой. Тут уж каждому своё, как говорили римляне на оргиях.

Попали мы крайне удачно, уже за линию охраны, сразу в толпу костюмированной молодёжи. К тому же переодеваться не пришлось ни мне, ни Гессу. Я в чёрном армейском свитере, чёрных джинсах, высоких шнурованных ботинках готического стиля, с отросшими волосами, собранными в хвост, и кобурой с наганом на поясе и так выглядел вполне себе в «марвел-комиксовском» стиле.

А высокий поджарый доберман с благородной мордой, в шикарном кожаном ошейнике с серебряными украшениями вообще идеально добавлял моему образу таинственного и мрачноватого шарма. По крайней мере, мы уж точно выглядели более подходящими для данного места, чем придурковатые лентяи в дешёвых японских пижамах, изображающих мишек, зайцев или единорогов.

Некоторым людям просто в лом заморачиваться с нормальным костюмом, но они бронебойно уверены, что и так сойдёт, типа оригинально же? Угу, конечно, таких вот штампованных на «АлиЭкспрессе» «оригиналов», абсолютно одинаковых, безликих и скучных, на любом комиксконе всегда встречается до двух и более десятков. Я уж молчу о мальчиках с бумажным пакетом на голове…

Нет, Декарт мне в печень, косплей – это серьёзное мероприятие! Это настоящий праздник неформальной культуры и крутейшего стиля, к которому готовятся годами, тратя на это кучу времени, денег и сил всего лишь за одну минуту аплодисментов под софитами на сцене!

Респект и уважуха вам, ребята…

– Мы где? Кого кусь, кого лизь, кому лапку дать?

– Пока никому, – подумав, ответил я, как бы невзначай оглядываясь по сторонам. – Но можешь говорить не стесняясь, в такой шумихе вряд ли кто всерьёз обратит внимание на болтающего пса.

– Ты добрый. – Доберман привычно подставил голову под мою ладонь: гладь давай.

– Попробуем без спешки обойти весь зал. Если где-то вслух читают стихи, значит, нам туда и надо. Ищем девушку в чёрном.

– Тут каждая третья в чёрном.

– Есть такое дело. Но, увы, без вариантов. Ищем.

Гесс был прав. На косплеях, в зависимости от темы, конечно, чаще всего работают три основных цвета: чёрный, белый и красный. Здесь не проводилась чисто готическая встреча, поэтому найти несчастную жертву бесовских домогательств будет чуточку легче. В том плане, что проще отыскать, но вот как изгонять из девушки нечистую силу в присутствии такого количества людей – это уже совсем другой вопрос. И не риторический.

Я автоматически проверил, что у меня есть. Карта джокера, молитвенник, револьвер, носовой платок и… лысина Сократова-а! В том смысле, что фляжка святой воды осталась во внутреннем кармане тулупа, а без святой воды изгонять кого-либо проблемно. На молитву ведутся не все рогатые, и устраивать ковбойскую стрельбу в туго набитом народом помещении тоже никто не позволит.

В первую очередь я сам. Мой доберман, кстати, тоже. У него от пальбы уши болят, собачий слух в сотню раз тоньше человеческого, а наган грохочет так, хоть всех святых выноси. Если кто стрелял даже не боевыми, а сигнальными «Жевело», тот понимает, о чём речь. Так вот…

– О-о, какой великолепный образец собаки дьявола!

Мы с доберманом едва не ответили грубостью. Но на нас смотрела невероятно красивая девушка лет двадцати трёх – двадцати пяти, с шикарной фигурой, длинными чёрными волосами, красными линзами в глазах, великолепной готической косметикой и в ажурном наряде, пугающем своей откровенностью. Собственно, я даже не сразу определился: она не успела до конца одеться или, наоборот, собиралась полностью раздеться? Скорее второе.

Вызывающее сочетание кружевного боди, шёлковых лент, черных полупрозрачных тканей, чулок в крупную сетку и увядшей розы в волосах составляло невероятный костюм, полный жутковатой мистики в комплекте с самой откровенной эротикой. Даже мой пёс невольно вытаращил глаза и вывалил язык набок, хотя собаки, как известно, не реагируют на обнажённые человеческие прелести.

– Его зовут Гесс, – наконец сумел ответить я, справившись с голосом.

– Он прекрасен. Глаза его светятся синим пламенем преисподней, а великолепное тело словно слеплено огненными пальцами отца Тьмы, – с лёгкой возбуждающей хрипотцой протянула девушка.

Я вдруг поймал себя на том, что не могу отвести взгляда от её чуть пухлых губ в матовой багровой помаде. Настоящая чёрная готесса, подлинная до кончиков ногтей! Казалось, что таких уже нет в природе, но сердце предательски ёкнуло, вспомнив старую любовь…

– А его хозяин имеет имя?

– Тео, – слегка поклонился я.

– Сокращение от Теодоро, – ничуть не удивилась девушка. – В мире Теней и Сумерек меня называют Смолл или Блэк Смолл, для своих просто Кристина.

Редкое имя для готов, успел сообразить я. Обычно мы избегаем всего, что хоть как-то напоминает о христианстве, даже кресты на одежде изображаются чаще всего в мрачной могильной гамме. Поэтому и предпочтение в именах отдаётся скорее некоему нуару.

Нормальный гот по имени Христо более чем редкость. Впрочем, и Тео тоже, но главное не в этом, а в том, что мы нашли цель нашего задания. Это и есть она.

– Ты явно не из столичных хлыщей. – С нескрываемым интересом и даже в чём-то развязной откровенностью Кристина медленно облизнула губы. – Диковатый вид, кобура с револьвером, ни грамма косметики, мужественность, шрамы на лице. Кто ты, милый юноша?

– Я с Севера.

– Северный гот, как будто сошедший со страниц запутанной карты «Игры престолов». Как же давно я не слизывала тёплую кровь, парящую на снегу…

– Чего? – не понял мой пёс. – Тео, она психическая, да?

– Она поэтесса, – тихо вздохнул я. – Не волнуйся, это лишь сценический образ.

Девушка на секунду вытаращила глаза, но тут же расслабилась:

– Говорящий доберман? О-о да, как я могла забыть, что собака дьявола владеет всеми языками земли, неба и бездны. А ты полон тайн, северный гот…

Я догадался кивнуть. Кажется, она просто приняла меня за чревовещателя.

– Хочешь послушать чёрные стихи, сотканные из мрака рифм и образов ночи?

Не дожидаясь ответа, Кристина Смолл взяла меня за руку и повела за собой.

Мой друг рыкнул для порядка, давая понять, что он меня не бросит, прижал уши и грациозно поскакал следом, уворачиваясь от костюмированных сборищ гостей, участников и зрителей. Не слишком ловко, впрочем, его явно забавляло, когда об его бока или зад люди стукались как об угол стола, отскакивая со стоном и руганью. Умеренной, естественно. Всё-таки всерьёз на такую собаку обижаться опасно, это все понимают.

Мы направлялись куда-то в сторону от толп общих игрищ. Что ж, может, оно и к лучшему, нельзя же изгонять бесов из человека прямо тут. Не поймут ни её, ни меня, будет лишний шум, фотографы, свидетели, ещё и охрана полезет вмешиваться, тогда мы вообще всё провалим.

Всё, идём, куда ведут, в конце концов, если меня будут убивать плохими стихами, то, наверное, Гесс заступится, у него есть литературный вкус. Ну хотя бы потому, что пару раз я своими глазами видел, как он жалобно воет, когда по телевизору идёт слишком уж голимая попса.

Мы зашли куда-то в закулисье, поднялись на сцену, встав в пыльном полумраке под оглушающие звуки «Рамштайн» лицом к лицу, но потом Кристина быстро скользнула мне за спину, обняв за плечи и начав тереться об меня грудью, страстно зашептала на ухо:

Ты не видишь – труп Офелии в реке?
Над ним кружатся – комары; и пчёлы тоже;
Хотят испить её кровушки, хе-хе,
И дьявольские туманы тут тоже амфетамин.
Нет мне спасения от сил Мрака в моей душе,
Кричу разрезанным – горлом, и в сердце у меня воткнутый нож!
Геката, Мора, чернокожая Лилит…
Вот матерь моя! А вы все слепые.
Вам не понять! Ничего не понять, глупцы!
О как я страдаю от кровавых слёз опиума…
Увы, увы…
Ах, молчи! Нас могут услышать и разлучить,
Мой царь Тьмы, мой Властелин! владеющий мной!
Ночью горгулии придут и вампиры – за душой.
Пей, Азриэль, на – мою-у кровь!
Убей меня, но оставь мне любовь!!!
Устала от наркотиков.
Цирцея! Которая змея, дай мне… яду…
Я-аду…

Мой доберман не выдержал первый, он сел на короткий хвост и поднял морду вверх, завыв от безысходной тоски, а также от невозможности заткнуть ротик чтицы.

– О да, собака дьявола! – с трудом выровняв дыхание, тем не менее расхохоталась она. – Я знала, что ты откликнешься, ты почувствуешь запах могил и тлена! Склонись же у моих холодных коленей, я хочу видеть, как синяя кровь демонов пылает в твоих очах. Вот ещё…

Сатанаил, я сердце голубя-а – выгрызаю из тёплой груди,
Смотри, это Тебе! Тебе, на, жертва моя!
Я – взываю к тебе, я! У-у-у!!!
Заклинаю именами разными, разделась и жажду:
Чёрная душа холодная во мне. Я та-ка-я-а!
Кладбище – всегда голодное, отдадим ему плоть всю?..
На, на! Кровь на моих губах –
Целуй же меня везде-э!

Я продержался парой-тройкой секунд дольше, просто потому что не мог найти нужных слов, меня мутило. «Могильная плита русской поэзии» оказалась махровейшей графоманкой, помешанной на садомазохизме с явными психическими отклонениями во все тяжкие. Какая она, к дьяволу рогатому, готесса, она просто дура!

Конечно, в университете нас учили, что стихи могут быть без рифмы, без размера, без ритма, без смысла, без логики, без правил расстановки знаков препинания, но чтоб без всего сразу, да ещё заунывно мистическим шёпотом?!

– Милый юноша, твоё выразительное молчание так возбуждает. От моих строк ещё никто и никогда не впадал в такой ступор, я буквально слышу, как твоё сердце перестало биться от восхищения и предвкушения. Но ты не останешься без награды. Расстегни же мне сзади молнию на трусиках…

– Да пошла ты к свинье в дупло, никуда по пути не сворачивая, – прямым текстом взревел я, потому что блистательная поэтесса упала на колени, пытаясь зубами тянуть ремень на моих джинсах. – Гесс, держи её крепче!

– Кусь?

– Нет, но можешь чуточку придушить, чтоб не особенно брыкалась. Итак, вдох-выдох, успокаиваемся, выравниваем дыхание, ну и…

Далее последовал непечатный из гуманных соображений длинный, старательно выверенный и не раз апробированный опытным путём поток отборного русского мата, после чего розовый в золотую крапинку пошло-голый бес тщеславия бежал из несчастной жертвы экзорцизма сломя голову! Недалеко, кстати; он превратился в жёлтую лужицу уже через пару-тройку шагов.

Однако, несмотря на позорное изгнание одного нечистого, сам мат, казалось, лишь ещё больше возбуждал красавицу-готессу. Это засада-а…

– О да, – хрипела Кристина, начав обнимать опешившего добермана. – Добавь ещё грязи, дорогой! Унизь меня, сделай мне больно, терзай меня, сломай меня всю! Ну же, жёстче, ещё жёстче, порви на мне шёлк, заставь меня выть!

Да ради бога. Я выхватил из кобуры наган, вытащил один патрон из барабана и провёл серебряной пулей две линии на её белом лбу, рисуя крест. О как она взвыла-а…

– Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли… И ныне и присно и во веки веков. Аминь!

Думаю, если бы не дико грохочущая музыка, нас бы точно обнаружили, а меня арестовали на месте за преступления как минимум по трём-четырём статьям, включая давление на свободу религии каждого гражданина или гражданки РФ. Но перекричать грохот барабанов «Рамштайн» практически невозможно, всеобщее внимание было приковано к сцене, закулисье на данный момент мало кого волновало, и это нас спасло.

Когда из ноздри вопящей красотки коричневым сгустком выполз едва дышащий грязный волосатый бесёнок с перекошенной мордочкой, мы поняли, что задание выполнено. Бдительный доберман молча наступил на него тяжёлой лапой, раздался хлопок, вверх взлетела струйка серого дыма, и всё. Задание выполнено.

– Пожалуй, мы должны откланяться. Так сказать, Север зовёт. – Я слегка коснулся губами кончиков чёрных ногтей Кристины, изображая поцелуй. – Парящая кровь на снегу и всё такое, помните?

– Ты не уйдёшь! Ты не можешь уйти, оставив меня так, с пылающим огнём в чреслах…

– Выйдите в зал, там бродит куча парней с «огнетушителями».

– Бесчувственное животное-э!

– Гесс, не волнуйся, это она не про тебя. – Я крепко взял друга за ошейник, и в тот же момент неведомая сила науки телепортировала нас в белый коридор офиса Системы.

…О чудо, на скамеечке всё так же сидел тот самый Насреддин! Я не ждал, не чаял встретить его вновь, а он тут. Скрестил руки на груди, улыбается нам и качает ногой.

Дыхание резко перехватило, нужные слова нашлись не сразу, мне хотелось задать ему тысячу и один вопрос, расспросить обо всём на свете, а потом сидеть и слушать, впитывая его простонародную мудрость, весёлые уроки дурачества и…

– Привет, Тео! – смешливо щурясь, хмыкнул он, протягивая мне ладонь. – Только, пожалуйста, давай сейчас без всяких этих «салам-валейкумов», достало уже. Извини, что сразу не представился – Ислямов Равиль, актёр казанского Театра имени Габдуллы Тукая.

Я чуть не сел там же, где стоял.

– Понимаю, глупая шутка получилась. Прости. У тебя было такое доверчивое лицо, что грех чуточку не потроллить. Но ты же не обиделся, да?

Да уж…

«Обида» было не то слово, которым получилось бы однообразно описать весь ураган чувств, буйствовавших у меня в груди. Даже мой пёс недовольно заворчал, скаля клыки, он не привык, чтобы в его присутствии так обижали хозяина.

– Мир?

– Да пошёл ты…

– Ребята, ну я же извинился, чё вы как эти?

Древние философы Востока учат нас, что непростивший заглатывает змею хвостом вперёд, а потом она годами сжимает его сердце. Прощение есть величайший дар человека человеку, быть может, даже выше дара любви. А уж если речь идёт о каком-то там глупом театральном розыгрыше, так можно ли вообще относиться к этому серьёзно? Детский сад, горшки в цветочек…

– Мир!

Нам удалось успеть пожать друг другу руки, наверное, за минуту до того, как прозвучал механический голос:

– Следующий.

Пока мы ждали своей очереди на лавочке, к нам присоединились ещё двое бесогонов. Один – высокий накачанный парень из Самары, в майке, семейных трусах и растоптанных тапках на босу ногу, а второй – степенный седой капитан в морской форме, откуда-то из-под Клайпеды. Вот в этом смысле орден необычайно гибок и демократичен, здесь служат все, кто хоть как-то способен видеть бесов и готов бороться с ними. Система это понимает и делает на это ставку.

Единственно, как я отметил, в наших рядах крайне редки именно профессиональные священники всех конфессий. Возможно, просто потому что они и на своём рабочем месте загружены по маковку. Изгнанием бесов занимаются и православные батюшки, и католические падре, и просвещённые муллы, и буддистские монахи, и ортодоксальные ребе. Увы, но именно в наше прогрессивное время нечисти всякой с избытком хватает на всех…

Перекинувшись парой фраз с капитаном (культурист слишком задирал нос), мы встали сразу же, как прозвучал вызов. На наше счастье, за столиком опять сидела улыбающаяся Марта, правда уже успевшая переодеться в строгую юбку ниже колена и зелёный свитер толстой вязки.

Удивительное дело, но ей шло всё. Хотя чему удивляться, она же ангел.

– Я в шоке, вы всё сделали, со всем справились и нигде не напортачили! Что с вами не так, ребята?

– Просто мы очень старались, – ответил я за нас с доберманом.

Рыжая красавица демонстративно похлопала нам в ладошки.

– Ну что ж, норм! Зачисляю ваш гонорар на банковские карты, можете обналичить уже завтра. Система благодарит вас за профессиональное исполнение задания. К сожалению, благодарность в устной форме и не монетизируется.

– Не будет вкусняшек? – не поверил мой пёс.

– Дома купим, – пообещал я.

– Итак, суммируем ваши достижения. Одного беса изгнали, да?

– Да, – подтвердили мы.

– Второго прихлопнули, да?

– Да.

– Ты с ней целовался, да?

– Да, – наивно кивнул Гесс.

– Нет, – каким-то чудом сумел выкрутиться я, и коварные зубья капкана лязгнули вхолостую, хотя ловушка была поставлена идеально.

– Бдительность – первое правило бесогона, – наставительно кивнула Марта. – Кстати, если что, на будущее интимные контакты ради выполнения задания ненаказуемы.

– Ничего не было.

– Я к тому, что если бы что и было, то в принципе всё ок. Никаких личных претензий.

– Всё равно ничего не было. – Я продолжал стоять на своём.

– Ой, ну всё, – с раздражением протянула моя любовь. – Так я вам и поверила, короче. Вот её страничка ВКонтакте, она прям чёрный лебедь из какого-нибудь адского озера. Мужики такие комменты оставляют, так слюнями и жидкостями на экран брызгают, что даже читать неудобно. А вы типа такие неприступные, верные, честные, ага…

– Тебе идёт зелёный, – перебил я. – Он поддерживает цвет глаз, нежно и деликатно.

– И ты вкусно пахнешь, – поддержал меня доберман. – Можно я ещё понюхаю?

– Полжизни мечтала!

– Правда?

– Нет! – Марта отодвинулась от нас вместе со стулом, плотно сжав колени. – Идите уже, у меня полно народа в приёмной.

– Само собой, – кивнул я. – А у ангелов бывают выходные? То есть я помню твоё предложение просто встретиться где-нибудь на кофе, поболтать, узнать друг друга поближе…

– Насколько ближе? – нахмурилась она.

Пришлось молча закатать губу обратно.

А меньше чем через минуту мы с Гессом стояли в сенях нашего дома. Отца Пафнутия и Дарьи не было, как помнится, они вышли прогуляться до храма, подышать февральским воздухом. Анчутка намывал посуду, отстукивая левой пяткой какой-то бравурный мотивчик. На наше победное возвращение отреагировал ровно, без удивления и подобострастия, типа живы, и ладно.

– Какие новости? – спросил я.

– За айн, цвай, драй минутен вашего отсутствия? Никаких, хер официр.

– Где мои вкусняшки? – решительно напомнил о себе пёс.

– Меньше вкусняшки, стройнее ляжки!

– Гр-р…

Безрогий брюнет разумно решил не вступать далее в опасные споры на тему диеты и фигуры, тут же выставив миску с чуть тёплым куриным бульоном, две большие говяжьи кости с ошмётками сырого мяса, приличный кусок хлеба с маслом и половинку отварной трески.

Я почувствовал лёгкий укол зависти, а Гесс, повернувшись задом, закрыл миску, давая понять, что делиться по-прежнему не намерен. Но я и не претендовал, не очень-то и хотелось.

К тому же давайте признаем, что теперь уже остроухий доберман не сидел ни на чьей шее, а получал собственный гонорар на карту. Не знаю, где и как у вас, но здесь, в маленьком селе Архангельской области, зарплата в семьдесят пять тысяч рублей считалась вполне себе о-го-го какой приятной. За короткое время нашей работы зачисления на карту Гесса были втрое выше.

Поскольку все были заняты, я сам налил себе чаю, положил в чашку ложку мёда и отстранился от мира. Надо было многое, очень многое обдумать. Как ни странно, но мысли о Марте на данный момент не слишком занимали мою усталую голову. С ней всё было более-менее понятно, как и абсолютно непонятно в равной мере, Декарт мне в печень.

Она ангел, я человек, далее мы дружно уходим по маковку в густой туман религиозно-философско-мистического толка, поэтому не будем. Пока не будем. Гораздо более важным казались некоторые вопросы рабочего функционирования Системы. Причём именно те, которые сама Система (в лице Дезмо) мне и задавала.

Итак, волей судьбы, рока, предназначения или не знаю чего-там ещё, но я схлестнулся с чертями. Одного собственноручно убил, трёх мы всем селом отлупили и опозорили. В обоих случаях эти встречи не планировались нашей стороной, поэтому логично, что ситуация разруливалась спонтанно и бесконтрольно, иначе бы я ни за что не порезал чёрта, так как отец Пафнутий категорически запретил с ними связываться. Есть моменты, когда послушание – добродетель!

Да и не будь у меня под рукой пера ангела, тот рогатый преспокойно захарчил бы и меня, и Марту, и Гесса. Нет, Гесса, конечно, только если бы догнал, а с тремя серебряными пулями в голове это уже проблематично…

Раскаяния за вынужденное убийство нечистого в целях самозащиты и спасения жизни ближнего я не испытывал, не дождётесь. Но вот то, что мы по-любому серьёзно нарвались и проблемы наши только начинаются, это факт. Не утешение, не самообман, а просто данность. Так получилось.

Дальше: Сноски

Андрей Белянин Орден бесогонов

Андрей Белянин
Орден бесогонов