НА ГРАНИ РАЗОБЛАЧЕНИЯ
Хенке приказал Борщенко и Хефтлигеру ожидать в вестибюле, а сам прошел в кабинет Реттгера. Нервы Борщенко были напряжены. Каждую минуту он ждал появления Шакуна и лихорадочно строил всякие варианты своих действий.
Мятущиеся мысли Борщенко перебросились на Рынина. Если опасность, в лице Шакуна, еще только подкрадывалась к Борщенко и сам он имел возможность встретить ее во всеоружии, с автоматом в руках, то положение Рынина было намного хуже. С неотступным угрюмым Кребсом, безоружный и беспомощный, он не имел путей к спасению. Рынина увезли сюда. Он должен быть где-то здесь. Здесь должен остаться и Борщенко. Он обязан быть около. Если бы удалось еще передать Рынину пистолет…
По большим настенным часам, висевшим в простенке, Борщенко видел, что до начала восстания осталось менее двух часов. Но сколько же времени придется еще сидеть здесь, в ожидании неизвестности?..
Наконец Борщенко и Хефтлигера впустили к полковнику.
Оба вошли в кабинет с автоматами на груди и, прошагав в ногу, остановились перед столом, вытянув руки по швам.
Реттгер сидел неспокойно; толстым карандашом необыкновенной длины он нервно постукивал по золотому рыцарю. Рынин сидел в кресле; Хенке, как обычно, почтительно стоял. У двери дежурил мрачный Кребс с автоматом на груди.
Реттгер резко говорил;
— Вы, доктор. Рынин, так и не объяснили мне, почему после дополнительных работ по вашим указаниям перестал действовать подъемник. Что случилось с выходным щитом? Почему его так заело, что сегодня невозможно было поднять, чтобы вывести из грота подлодку?.. Вы вместо объяснения напустили туман! Я не такой дурак, как вам кажется, доктор Рынин!
— Я, полковник, сделал то, что надо было сделать.
Реттгер злобно щелкнул карандашом по золотому забралу рыцаря, отчего оно закрылось, и, медленно отчеканивая слова, добавил:
— Еще вопрос, кому надо то, что вы сделали! Но если вы не освободите подлодку, мы, Рынин, не просто расстреляем вас, — нет! Вы по-настоящему узнаете, что такое гестапо, да! Узнаете и пожалеете, что родились!..
Рынин посмотрел на часы, стоявшие на сейфе, и холодно сказал:
— Вы, полковник, оказывается, всего лишь мелкий гестаповец застенка.
— Молчите, Рынин! — стукнул Реттгер кулаком по столу. — Не доводите меня до крайности!.. Обеспечьте немедленное освобождение подлодки!.. Иначе я применю к вам крайние меры!
— Я вам однажды уже объяснил, — невозмутимо продолжал Рынин, — с угрозами ко мне нет подхода…
Красное лицо. Реттгера повернулось к Борщенко.
— Ты сможешь на него воздействовать?.. Переведи, Хефтлигер!
— Разрешите мне, господин полковник, переговорить с Рыниным наедине, — сказал Борщенко. — После разговора со мной он станет перед вами шелковым!
Все еще не остывший от ярости полковник подозрительно посмотрел на Борщенко и неуверенно повернулся к Хенке. Тот пожал плечами.
— Вы ничего не потеряете, господин штандартенфюрер. Бугров очень решительный субъект. В этом я сегодня убедился.
— Ладно, Бугров. Сейчас ты поговоришь с Рыниным здесь. И помни, — за обман мы не пощадим и тебя!..
Резко зазвонил телефон. Реттгер снял трубку и стал слушать.
— Что-что?.. Как это случилось?.. Так… После окончания работы расстрелять каждого десятого русского!.. Проследите за этим лично и об исполнении доложите мне!..
Реттгер бросил трубку на рычаг, злобно посмотрел на Рынина, затем на Борщенко и нажал звонок. Немедленно вошел дежурный эсэсовец. Реттгер приказал:
— До моего возвращения надеть на Рынина наручники! Держать здесь, в карцере. А ты, Кребс, будь около!
В кабинет торопливо вошел майор Клюгхейтер. Он быстро приблизился к Реттгеру и что-то ему шепнул.
— Уже знаю! — раздраженно ответил Реттгер. — Еду сейчас в госпиталь. Вернусь через час.
И Реттгер вышел, сопровождаемый Хенке. Проклиная русских и Рейнера, он поехал в госпиталь. Не беспокойство за жизнь капитана понудило Реттгера лично посетить пострадавшего. Его беспокоил приказ о предстоящем выходе лодки в море. Если бы капитан Рейнер в другое время отправился в более далекое «плавание» — в самый ад! — Реттгер не моргнул бы и глазом. Но сейчас, когда каждый час надо быть готовым к отплытию, было о чем задуматься! А тут еще заклинился Щит в гроте…
Клюгхейтер, задержавшись в кабинете Реттгера, повернулся к Борщенко.
— Бугров, следуй за мной! — приказал он по-русски.
Борщенко глянул на Рынина и медленно пошел позади майора.
У крыльца стояла машина. Мотор ее работал. Указав Борщенко на заднее сиденье, где никого не было, Клюгхейтер сел рядом с шофером, и машина тронулась.
Расстояние до тодтовской канцелярии майора было небольшое, и через несколько минут Борщенко уже входил в знакомый кабинет.
Клюгхейтер сел за стол и, поглядывая на молчавшего Борщенко, задумался. Ему было о чем подумать.
Полчаса назад в кабинет майора ввалился растерзанный и перепуганный Шакун. Прерывисто дыша, он еще с порога начал выкрикивать:
— Господин майор!.. Надо принять срочные меры. Бугров не Бугров!., Он меня сейчас чуть не убил!..
Майор, не выносивший Шакуна, на этот раз отнесся к его выкрикам со всей серьезностью.
— Рассказывай все по порядку! — приказал он.
Шакун слизнул кровь, сочившуюся из пальца, порезанного стеклом, и, все еще тяжело дыша, продолжал:.
— Понимаете, господин майор, — мне водяной помог! С рогатиной, большой!
У обычно сдержанного майора глаза округлились. Шакун пояснил:
— Он был у него на груди. Бородатый, в короне. И — вдруг его нету! Понимаете? Рогатина тройная, страшная! И он меня хотел убить!
— Погоди, Шакун. Я ничего не понимаю. Что, тебя Бугров пытался заколоть, что ли, рогатиной?
— Да нет, господин майор! Этот водяной был с давних лет. Когда он был еще моряком. Бородатый, с трехзубой рогатиной. А теперь его у него не оказалось. А он исчезнуть не мог. Понимаете?
— Я ничего не понимаю! — начал терять терпение майор. — Отвечай лучше на мои вопросы; может быть, я и сумею разобраться в твоей ереси…
После ряда вопросов и путаных ответов майор Клюгхейтер постепенно уяснил события и задумался. Что Борщенко не Бугров, он знал уже давно. До сих пор майору не хотелось подводить под расстрел понравившегося ему умного, прямого и честного советского моряка, не по своему желанию принявшего на себя личину перебежчика. Майор понимал и всю сложность положения мнимого Бугрова и даже подумывал взять его в услужение к себе. Но как же быть теперь? Теперь, как видно, придется принять меры к задержанию Борщенко… А к чему это приведет?.. Еще к одной кровавой расправе над невинным.
— И потом, я должен сделать вам еще одно важное сообщение! — спохватился Шакун. — Русские замышляли напасть на арсенал, но потом передумали. Теперь они хотят захватить радиостанцию и вызвать сюда советские корабли и самолеты.
Майор молча посмотрел на Шакуна, продолжая думать о Борщенко.
— Ты кому-нибудь рассказывал о сегодняшней истории с Бугровым? — спросил он.
Нет, господин майор. Господина оберштурмфюрера на месте не оказалось. И я поспешил к вам — по ранжиру…
Майор снова задумался.
— Я, господин майор, уже давно заметил, что он не тот! — изливался Шакун. — Не так он себя держал! Не пьянствовал… И не убил за все время ни одного человека… Бугров был не такой…
— Так ты давно заметил, что он не тот, не Бугров? — заинтересовался майор.
— Да, почитай, с первого дня!.. И после тоже…
— Что-то не пойму тебя, Шакун! — кривя душой, нарочито строго сказал майор. — Похоже, что ты все время был с ним заодно!
— Да что вы, господин майор! — испугался Шакун. — Я совсем другой!..
— Так получается, Шакун! — неумолимо продолжал майор. — Ты его выдал за Бугрова!.. Ты рекомендовал его в охранники! Большое хвалебное послание о нем сочинил. Я ведь читал. И господин штандартенфюрер читал.
— Что вы, что вы, господин майор! — в отчаянии воскликнул Шакун. — Да если бы я что-нибудь почуял в нем, — я бы в ту же минуту доложил. Я бы…
— Что ты меня путаешь! — сердито оборвал майор. — Ты передо мной не выкручивайся! Ты же сейчас признался, как с первого дня заметил, что он не тот, что он не Бугров! И молчал об этом, пока не подрался с ним сегодня! Заврался ты, Шакун…
Шакун сразу вспотел, не зная, как выбраться из тупика, в который сам себя загнал.
— Придется мне тебя арестовать! — еще строже сказал Клюгхейтер. — Ты обманул самого господина штандартенфюрера! И когда он узнает все это дело, он наверняка прикажет немедленно растрелять вас обоих… вместе.
Шакун побелел. Ноги его задрожали, и он зашатался.
— Господин майор, спасите! — взмолился он.
— Вот что, Шакун! — строго сказал майор. — Придется тебе намертво прикусить язык об этой истории!.. Я к Бугрову приму меры, а тебя сейчас отправлю в карцер недельки на две! Может, поумнеешь! Но если об этой истории узнает господин штандартенфюрер, — конец тебе будет, Шакун! Понял?.. Скажешь, что я арестовал тебя за пререкания.
— Буду вечным вашим рабом, господин майор! — От пережитого ужаса и открывшейся надежды на спасение Шакун ослабел. Слезы вдруг поползли по его грязным щекам. Вид его вызывал непреодолимое отвращение.
Майор вызвал по телефону комендатуру и приказал выслать конвой за арестованным Шакуном. Через пять минут счастливый Шакун уже шагал под конвоем в карцер.
Оставшись один, майор Клюгхейтер вспомнил вдруг предупреждение Шакуна о замысле русских захватить радиостанцию. Конечно, это глупая фантазия Шакуна. Но нет ли здесь чего-либо другого, более реального? Например, попыток русских установить связь с работниками радиостанции?..
Майор забеспокоился. Вчера он подписывал пропуск, правда — разовый, на мыс некоему русскому Пархомову. Нет ли в этом начала каких-либо неприятностей?
Опасаясь всякого повода к массовым карательным мерам по отношению к заключенным, майор снял телефонную трубку и, связавшись с начальником караульной команды мыса, сказал:
— Вчера мною подписан разовый пропуск на проход через перешеек некоему Пархомову. Я аннулирую этот пропуск. Что?.. Только что прошел? Догоните! Отберите пропуск, а Пархомов пусть немедленно явится ко мне!.. Всё! Доложите затем об исполнении!
А потом поступило известие о трагической истории в гавани… Встревоженный майор поспешил к Реттгеру и там встретил Борщенко.
…И вот теперь, глядя на Борщенко, стоявшего с автоматом на груди, майор с беспокойством думал о тех репрессиях, которые неизбежно последуют за Рейнера.
Но что же делать с этим советским моряком?..
— Вот что, Борщенко!.. — начал майор. — Я вас предупреждал, что, если вы попадетесь, я уже не сумею вам помочь. Так вот, возникло важное обстоятельство…
Продолжительный звонок телефона прервал его мысль.
Майор снял трубку и обеспокоенно выслушал какое-то сообщение.
— Хорошо. Я сейчас же приеду.
Клюгхейтер посмотрел на часы.
— Разговор с вами, Борщенко, я прерываю на полтора часа. На это время можете быть свободным.
Борщенко облегченно вздохнул: «Эх, майор, майор! Если бы ты знал, как мне нужны именно эти полтора часа!.. Спасибо тебе, майор!.. Большего мне от тебя не надо!..»
— Разрешите идти, господин майор?
— Да, идите! Нет, постойте… Сдайте ваш автомат! Борщенко заколебался, но, взглянув на майора, снял автомат и положил его на стол.
— Ну, теперь идите! И помните — только на полтора часа!
— Точно через полтора часа буду у вас, господин майор!
Борщенко повернулся и вышел.
