ЧТО НЕОЖИДАННО УЗНАЛ БОРЩЕНКО
Шакун и Борщенко уединились в буфете. Перед ними стояла еда и вино.
Шакун мало ел, время от времени потирая распухшую скулу, и много пил, — и говорил, говорил, говорил:
— Угощайся! Ты, кажется, любил пожрать!.. Я тут на хорошем счету… И заработок приличный… Но в команде охранников — из наших я один! Хорошо, что теперь вместе будем. А то — язык наломал: не с кем душу отвести по-русски. С пленными не разговоришься: того и гляди прихлопнут…
— А что здесь такое? — спросил Борщенко.
— Ты разве не знаешь?
— Откуда мне знать? Я ведь попал сюда этой ночью и случайно…
— Да-да, совсем забыл. Тут, Павел, дело большое. Важное строительство. А работают военнопленные. Особый лагерь…
— Но где же мы находимся?
— Вот чего захотел! А дьявол его знает где!.. На острове — и это все, что известно. Ясно только, что у черта на куличках!
— Неужели нет у острова названия? Как-нибудь зовут же его…
— Пленные, Павел, зовут его Островом Истребления. А наши никак не зовут. Остров — и всё… Но ты не думай, что тут работы мало. Тут, брат, такие дела развертываются, что будет жарко.
Нагнувшись к Борщенко ближе, Шакун ощерил большие желтые зубы и заговорил тише:
— Тут у славян заговор… Готовится побег… Я — в курсе…
— Что значит «у славян»?
— Ну, у русских и других, родственных. Главный у них — Смуров. Но он не один. У них — комитет. Я — в полном курсе. Мы потом их всех накроем и главарей повыдергаем. Вот когда потешусь досыта!..
Борщенко сжал челюсти, чтобы сдержаться.
— Что с тобой? — удивился Шакун, видя как передернулось лицо Борщенко.
— Зуб схватило, — процедил тот.
— А-а-а! Рассказывали, что ты зубами полтинники перекусывал. Попортил, что ли?
— Да… А много обо мне в Киеве слухов ходило?..
— Неужто не знаешь?
— Кое-что, конечно, знаю, но не все… Интересно, что приходилось слышать тебе?
Шакун долго и восторженно рассказывал, какими легендами среди власовцев было окружено имя Черного Ворона в Киеве. Борщенко слушал с отвращением, но внимательно, запоминая все, что относилось к его кровавому двойнику.
— Ну, а знаешь ты мою настоящую фамилию?
— Нет. Уж больно ты, Павел, засекретил самого себя.
— Ну, а где я родился? Сколько мне лет?
— Откуда мне знать?.. Ведь всего-то три раза я с тобой и встречался близко. А сам ты о себе ничего не рассказывал. Называли и твою фамилию, но я забыл. Говорили, будто у тебя есть родственники в Харькове. Правда это?
Борщенко неопределенно пожал плечами.
— Может быть… А от начальства обо мне никогда ничего не слышал? Как оно относилось ко мне?.
— Этого не знаю. Майор Кунст со мной ни разу не разговаривал. А капитан Мейер — тот только рычал всегда.
Борщенко помолчал, запоминая фамилии.
— А что же ты не выпил и рюмки? — подозрительно спросил Шакун. — Подменили, что ли, тебя?
— Мне нельзя пить! Вернусь в камеру, и вдруг — пьяный. Откуда?..
— Ах, да-а… Ты вперед смотришь… — Шакун снова потер скулу. — А мне сегодня один из твоей камеры в морду заехал!..
— Ну, мне, пожалуй, пора, — забеспокоился Борщенко, не слушая. — А то расспросов не оберешься.
Шакун осоловело посмотрел на Борщенко.
— Да, да… Пить пей, а дело разумей…
— Мне надо в камеру, Федор. Пошли!..
— В камеру? А ты слышал мои слова? Меня один из этих сегодня в морду двинул! Понимаешь — меня! Но завтра он узнает, что значит ударить Федора Шакуна!..
— Нельзя его трогать! — строго сказал Борщенко.
— Почему нельзя?! — Шакун ударил кулаком по столу. — Я не могу не рассчитаться с ним! Понимаешь, — не могу!
— Нельзя! — решительно повторил Борщенко. — Он мне нужен.
— Но я оставлю ему кусочек жизни! — Шакун стиснул руку Борщенко. — Оставлю… ради тебя…
— Говорю нельзя — и всё! — отрубил Борщенко. — Особое задание, Федор. Понимать надо!
Шакун замолчал. Сейчас он почувствовал того самого Черного Ворона, который, как о нем говорили, не терпел возражений. И Шакун смирился.
— Ну, пошли, коли так! — сказал он, вставая из-за стола.
