Глава тринадцатая
ГОРОД ТАБАСКО
Утром Кортес собрал всех солдат и капитанов на круглую площадь между двумя храмами, трижды ударил обнаженной шпагой по стволу большого дерева в центре площади и громко объявил, что передает город Табаско во владение испанского короля.
— Клянусь, я буду отныне защищать этот город мечом и щитом от всякого посягательства со стороны врага как исконное владение кастильской короны! — сказал Кортес.
Секретарь армады, Диего де Годой, записал эти слова латынью в толстую тетрадь, капитаны подписа-лись, и так индейский город Табаско стал законной частью владений короля Карла.
Войску надо было кормиться — с судов почти не взяли запасов. Эконом де Торрес наутро снова пошел по домам — искать провиант. В загородках возле домов солдаты наловили много кроликов. По дворам бегали индейские свинки, маленькие остроносые, похожие на крупных жирных крыс. Свинки кусались и, едва до них дотрагивались, испускали какой-то острый запах. Попробовали прирезать и изжарить несколько таких свинок, мясо оказалось жирное, белое, но запах был неприятен.
— Не стану я есть этой индейской дряни! — заявил баск Эредия.
Хлеба тоже не было, только кое-где возле домов лежали кучи маисового зерна, наполовину проросшего. Кашевары накормили солдат похлебкой из маиса и кроличьего мяса.
Кукурузные поля простирались за городом; там, дальше за ними — кустарник, леса. Индейцев нигде не было видно, но Кортес никому не позволил выходить безоружным за ограду, да и с оружием — только группами, не в одиночку.
На полях было пусто; ночью индейцы унесли оставшиеся трупы своих воинов. Никаких следов боя — только где-нибудь изорванная повязка или перо из боевого убора. Листья кукурузы шелестели, обрызганные засохшей кровью.
Так прошли сутки. Съели и кроликов, и проросший маис. Солдаты ловили по дальним загородкам последних одичалых кур. Кое-кто уже выполз за ограду и принес молодые початки кукурузы. Еще нарвали за городом каких-то мелких светло-зеленых бобов. Бобы были твердые и горьковатые на вкус. Они росли на низеньких деревцах, посаженных правильными рядами. Есть эти бобы было невозможно.
Кортес ждал индейских послов. Придут с повинной, принесут подарки, — надеялся Кортес. Но послы не приходили.
На третий день стало уже по-настоящему голодно. Кортес выслал два больших отряда, по пятьдесят человек, осмотреть местность, поискать продовольствия.
С одним отрядом шел начальником Сандоваль, с другим — старший Альварадо.
Отряды пошли в разные стороны, но часа через два вернулись, соединенные вместе, быстрым маршем и с большим уроном: вели и несли восемнадцать раненых. Весь обратный путь они отбивались от индейцев.
Табасканцы осмелели: они начали показываться из лесов большими полчищами и грозили городу издали. Должно быть, перебежавший к ним в первую ночь Мельчорехо расскавал, что испанцев не так уж много и что, соединив силы, легко можно взять их измором.
Сандоваль привел с собой двух пленных. Долго бились с индейцами, — без Мельчорехо никто не умел с ними объясниться. Кто-то догадался позвать Агиляра.
Привели Агиляра. Ему индейцы отвечали охотно. «Много людей! — говорили индейцы и показывали на дальние холмы. — Много людей собиралось там, большое войско. С востока, с запада, — со всех сторон идут воины на город Табаско».
— Спроси у них, брат Агиляр, — сказал Кортес, — спроси у них, почему они хорошо приняли первых людей, пришедших с моря, — капитана Грихальву, — и почему теперь так плохо принимают нас?
Агиляр спросил. Индейцы в ответ быстро-быстро заговорили.
— Капитан Грихальва не поднимался по реке, не трогал селений, — объяснил Агиляр. — С ним табасканцы охотно менялись. Да и за эту мену досталось им от соседних племен. — «Вы изменники, трусы, — говорили табасканцам соседи. — Надо было гнать пришельцев от своих берегов. А не то уйдут одни, придут другие…» Так и получилось. Теперь все соседние племена — с того берега реки и с верховьев, и с дальних предгорий — большими полчищами собираются вокруг города, хотят, соединившись, прогнать и уничтожить белых людей.
Капитаны переглянулись, слушая Агиляра.
— Слишком смел Кортес, слишком смел! — осторожно сказал соседу на ухо Алонсо Пуэртокарреро. — Уйти далеко от судов, в чужой стране с тремястами людей, без тыла, без продовольствия… Слишком смел капитан Кортес!..
Кортес не показал тревоги. Он одарил индейцев бусами и цветными поясами.
— Идите к своим! — сказал им Кортес. — Скажите вашим вождям: я каждого из них вдвое одарю, если он придет ко мне с миром.
Кортес выпустил индейцев за ограду. Они убежали быстро, не оглядываясь.
Кортес ушел к себе в палатку и долго не выходил.
— Что делает наш капитан-генерал? — спрашивали любопытные. Педро де Альварадо раза два заглянул в палатку. Он не увидел ничего особенного: Кортес шутил с пажом, потом поел горячего супа и долго играл с Леонсико, не разговаривая ни с кем.
Кортес еще мог уйти. Устье реки было свободно от индейских лодок; он мог пробиться к своим судам, погрузить обратно людей и уйти. Путь армады лежал дальше, на север, к тем берегам, к которым грудами привозят золото из глубины горной страны. Остановиться здесь, в Табаско, на половине пути, дать возможность врагу окружить себя в чужом городе? А продовольствие? А порох? Убыль людей, которую ничем нельзя восполнить, в то время как всё новые и новые индейские племена будут стекаться к городу?
Нет, это могло кончиться неудачей, разгромом, гибелью армады в самом начале путешествия. Оставаться в Табаско было безумием. Значит, что же? Поворачивать назад?
Кортес долго сидел в палатке. Не стерпев, Педро Альварадо снова заглянул к нему.
— Как вы решили, дон Фернандо? — спросил Педро. — Уходить отсюда?
— Нет, — сказал Кортес.
— Ждать осады?
— Нет, — сказал Кортес.
Педро раскрыл удивленные голубые глаза.
Что же тогда, дорогой дон Фернандо? — спросил Педро. — Я не понимаю вас.
— Выйти за стены города и принять бой в открытом поле, — вот что я решил, дорогой дон Педро, — сказал Кортес.
* * *
Ночью испанцы повезли своих раненых на суда. Устье реки было свободно от индейских лодок; меньшая испанская бригантина добралась благополучно, выгрузила раненых, взяла на борт еще полсотни солдат и десять коней. Шесть пушек еще прежде были подвезены в город. Половина матросов с судов и оружейники с «Санта Тересы» последовали за бригантиной в лодках. Всем удалось незаметно подняться по реке до тропинки, ведущей в город, и еще до наступления утра укрыться за стенами Табаско. Кони едва шли, — они застоялись на судах за долгие дни плавания.
В городе Табаско в эту ночь спали неспокойно. На дальних холмах горели костры. Весь горизонт с севера и с востока был розово-дымный от отсветов огня. Тысячи людей собрались на холмах вокруг костров-индейские племена с гор, с равнины и с другого берега реки. Индейцы здешних мест готовились дать отпор пришельцам.
Дважды просыпался Лопе этой беспокойной ночью и слышал шаги, видел неподвижную тень часового на белой стене, слушал беспокойное бормотание товарищей, лежавших рядом. По правую руку от него лежал Хуан де Торрес. Старый эконом мог бы остаться на «Санта Тересе» — капитан не стал бы посылать его в бой, — но вот пошел старик со всеми, не захотел отстать от товарищей и теперь лежал, прислушиваясь, с открытыми глазами; не спал, как все вокруг.
Индейцы били в барабаны; издалека доносились глухие ровные раскаты. «Точно кожаные мехи хлопают над чьим-то дьявольским горном!»- думал Лопе, прислушиваясь к ровному гулкому звуку. Беспокойные мысли томили солдата.
— Не спишь, земляк? — тихонько спросил Лопе соседа.
— Не сплю, — так же тихо ответил Хуан де Торрес.
Лопе живо привстал и наклонился к уху старика.
— Путь на суда чист, — прошептал Лопе. — Со стороны устья реки индейцев нет, и суда стоят на рейде наготове. Уходить надо, пока не напали на город индейцы. Их многие тысячи, нас малая горсть против них. Зачем Кортесу здешний берег и город Табаско? Не сюда мы держали путь и не за тем вышла в море армада. Уходить надо скорее!
— Теперь уж не уйдем! — хрипло вздохнул де Торрес. — Не уйдет капитан Кортес, не приняв от индейцев боя.
— Не надо бы ему заходить в эту проклятую реку, ах, не надо!.. — шептал Лопе. — Разобьют нас индейцы: их тысячи собрались со всего берега, — нас меньше пятисот человек.
— Поживем до утра, увидим, — сказал Хуан де Торрес.
