ГУСАР

Борис Константинович Ладожский, «последний гусар», как тебя называли друзья… Ты действительно был похож на гусара. Высокий, кудрявый, блестящие яркие глаза под стрельчатыми тонкими -бровями, стройный, быстрый, ну, гусар, да и только! Великолепный инженер-радист, обладающий громадной интуицией, ты всегда обижался, когда кто-нибудь из полка связи говорил: «Ладожский? Да он схемник, он, конечно, теорию не знает, теорию знает Акимов, но Борис — схемник талантливый».

— Я «схемник»? Ну хорошо, пусть придет новое оборудование, и пусть наши «великие теоретики» сами его устанавливают. А «схемник» поедет в Ставрополь к своей милой старенькой маме.

Но приходило новое оборудование, и командование отбирало у Бориса уже выданный ему отпуск ввиду срочного и важного задания.

— Опять, — говорил он мне. — Опять не пустили в отпуск. У них же есть великие головы, великие теоретики, что же это они на мне ездят? Я же черная сила, темный мужлан с непонятным талантом запускать генератор в нужном режиме! Ну, я их проучу.

Теоретиком слыл Виталий Акимов. Это был могучий человек с совершенно невероятной прической, собственно не прической, а целой копной рыжеватых вьющихся волос. Иногда, когда ожидалось прибытие старшего по званию, Акимов водружал поверх своей «прически» фуражку армейского образца; сиротливо выглядывал ее козырек из-за могучего чуба.

Однажды в часть приехал генерал, инспектировавший военный округ. Он подозвал Виталия и спросил его тихо, вполголоса: «Простите, товарищ гвардии старший лейтенант, вы поэт? Нет? Но вы, вероятно, драматург? Тоже нет? Простите, теперь я знаю, вы — художник. Нет? Тогда завтра же приведите голову в порядок».

Виталий побрил голову наголо, чтобы через несколько месяцев отрастить еще более необычайное диво. Борис Ладожский уверял, что никакой Акимов не теоретик, а просто у него, как и у известного волшебника Черномора, вся сила в волосах.

Но вот в часть пришли новые радиостанции. Борис Ладожский собирался — в который раз! — поехать в отпуск, как вдруг позвонил Виталий.

— Борис, — громко кричал он в трубку. — Выручи, слышишь меня, у нас целый диапазон не прослушивается.

— Какой именно? — спросил Ладожский. — От какой частоты до какой? Все просчитал? Теория бессильна, говоришь, иначе ты и не позвонил бы? Ну хорошо… Так вот, мой совет нетеоретика, мой малограмотный совет таков: на антенном входе поверни конденсатор, там есть такой, пикофарад на десять, желтенький, поверни на девяносто градусов. Да, да, прямо рукой, своей теоретической ручкой и поверни. Все! Завтра я еду, будь здоров!

Через десять минут позвонил телефон.

— Не подходи! — закричал Борис. — Не подходи, это звонит Виталий. Пусть хорошо назвонится, теоретик…

Действительно, телефон звонил не умолкая. Буквально каждые пятнадцать минут он начинал настойчиво дребезжать, а Борис радостно посмеивался и «гусарским» движением взбивал свои пушистые усы.

— Звони, звони, теоретик, — говорил он.

— Но, может быть, это не он? — высказывал я робкое предположение.

— А мы сейчас проверим, — сказал Борис и, подождав, когда телефон замолкнет, быстро вызвал Сопку.

— Ладожский, — кричал чей-то голос в трубку, — что ты сделал с Виталием, он обзванивает всех и всем кричит, что ты нечто сверхъестественное в радиотехнике, хотя не знаешь теории…

— Сверхъестественное? — переспросил Борис. — Не знаю теории? Ну, так пусть старший лейтенант еще часика два поработает над телефонией, ему еще рано заниматься радиотехникой; так и передайте, что у него плохо с теорией, так и передайте, вот таким макаром.

— А что ты все-таки сделал? — спросил я Бориса. — Я ведь слышал, ты ему действительно говорил что-то о конденсаторе, я ведь слышал…

— И ты, Брут, вонзил в меня свой кинжал, — горестно воскликнул Борис, с сомнительной точностью передавая известное восклицание Юлия Цезаря. — Давай разберемся, вот бумага, вот карандаш. Я попытаюсь по этапам рассказать, что произошло в моей голове, когда ко мне позвонил наш поэт-теоретик. Вот смотри, — Борис набросал небольшую схемку. — Вот смотри… Когда Виталий мне сказал, что в таком-то диапазоне ничего не прослушивается, я сразу подумал: дело во входной емкости, причем не в емкостях, встроенных в переключатели, а именно на входе. — Борис объяснял мне около часа, старательно, неторопливо, с привлечением математического аппарата.

— Ну, так скажи мне теперь, кто из нас «черная сила», а кто теоретик? — спросил он меня, закончив объяснения, и поднял трубку: — Это ты, Виталий? Слушаю… Заработал приемник? Ничего удивительного… Не стоит благодарности… Как это я сделал? Ну, это не так просто, это уж когда я вернусь из отпуска, мы встретимся, потолкуем, но тебе придется крепко поработать головой, не знаю, не знаю, справишься ли… Ах, как я, не зная теории… Так, так… А вот сейчас у меня сидит наш общий знакомый физик. Да, Михаил… И при помощи Стреттона пытается опровергнуть некоторые мои теоретические посылки, но пока что-то не получается. — Я действительно достал с полки томик «Теории электромагнетизма» и старался разобраться в той сложной задачке по взаимодействию полей, которую так стремительно, буквально мгновенно решил, на моих глазах Борис.

— Ну, а теперь на дорожку, «щоб шлях нэ курывся», давай по последней! — сказал он мне. Мы выпили, и я стал прощаться.

— Писем не пишу, — сказал он мне, — а вот адрес матери запиши, захочешь — найдешь…