Лаену казалось, что он кричит настолько истошно, насколько может себе позволить разве что жертва умелого палача. Но на деле саднящее горло исторгло лишь жалкий хрип, достойный умирающего от безводья. Разум совершенно запутался в происходящем и с трудом отличал явь от бреда. Живые картинки, промелькнувшие перед глазами, словно сценки из волшебного фонаря фокусника, оказались настолько пугающе реальны, что десятник до сих пор ощущал отголоски чужеродного женского сознания и всепоглощающий мертвый голод…

Мир снова поплыл перед глазами, и закружилась голова. Десятник успел перекатиться на живот, и его вырвало. Когда мучительные опустошающие желудок позывы прекратились, он запрокинул голову и отдышался. Стало немного легче. Почувствовав, что холодное железо больше не охлаждает саднящие запястья – с недоумением огляделся.

Оковы валялись рядом, раскуроченные в местах сцепки. Но взгляд задержался на них не дольше мгновения. Внимание оказалось приковано к исковерканным телам, лежащим вповалку друг на друге. Это был тот случай, когда проверять, живы ли люди, совсем не требовалось. Хватало лишь поверхностной оценки.

Содрогнувшись, десятник невольно вспомнил, что ему довелось лицезреть подобное лишь однажды, еще до Ритуала, когда продажного судью и всех его родных слуги императора предали лютой казни в назидание остальным мздоимцам. Затравили собаками.

Безносый тоже никуда не делся. Его щуплое тело посредством цепи оказалось подвешено за шею к потолочной балке, а в разорванном животе отсутствовала добрая половина кишок. Под выпотрошенным трупом, скрючившись, замерла та самая служанка госпожи Тавии. Ее перемазанный в крови рот и такие же сведенные судорогой пальцы наводили на нехорошие подозрения.

Десятник с опаской дотронулся до худенького плечика. Девушка, не меняя позы, повалилась на пол камеры, словно сломанная кукла.

«Нет, не кукла. Оболочка!» – внезапно догадался джарах.

«Мне удалось уговорить ее уйти, – потерянный голос Марты звучал виновато. – Если бы не защита сигила Пустоты…»

«Ты понимаешь, что натворила?! – не находя слов, десятник просто обвел руками помещение. – Ты убила их, понимаешь? Всех до единого! Даже тех, кого еще можно было спасти!»

«Спасти? Но как?! Простите меня, сударь, но я не видела другого выхода. – Она словно пожала плечами, не испытывая особого раскаяния. – Еще мгновение – и слуга баронессы лишил бы вас жизни… и меня заодно».

«Кто тебе вообще дал право решать?! Что тебя связывает с этой тварью?! Подожди-ка… Я начинаю вспоминать… эти видения… ты заигралась с Шуйтаром, стала одержимой!»

«Я… я не знаю, Лаен. Все эти годы я молила ту несчастную о прощении…»

«Подожди!.. Выходит, тогда, в хижине, ты спасла меня исключительно из мести? Ожидала, что я убью того проклятого алхимика, но у меня не получилось этого сделать, а твое тело… Кажется, я догадался. Оно стало сосудом для сущности Шуйтара?! Ты… ты контролируешь… это? Оно приходит на твой зов?!»

«Нет, Лаен! Нет! Все не так! – Она пронзительно кричала в голове джараха, и в голосе слышалось отчаяние. – Когда он склонился над тобой с ножом в руке… я поняла, что не хочу умирать… Это странно для послушницы Мальки, но, видимо, что-то сломалось во мне…»

«Марта, не смей больше звать эту тварь! Никогда! Ты слышишь меня?! Ни-ког-да! И вообще, уйди наконец прочь! Оставь меня навсегда! Ох, святой Воритар, помоги…»

Лаен тяжело осел на пол, обхватив голову руками. Он чувствовал, что сходит с ума, и теперь понимал, что не только Марта была тому виной. Сигил Пустоты жег кожу и давил на внутренности, словно жернов. Ощущения оказались гораздо более сильными, чем в тот раз, когда десятник впервые попал в эти подземелья. Он чувствовал себя словно в эпицентре гигантского урагана. Поток вероятностей раскручивался и набирал силу подобно маховику, где осью являлся сигил джараха.

Нечто из мира Шуйтара пыталось сфокусировать внимание на том месте, где он находился. То и дело натыкаясь на вуаль Пустоты, оно злобно ворочалось, повреждая истлевший занавес между настоящим миром и его первородным отражением. В такие моменты катакомбы содрогались и жалобно стонали прогнившими балками перекрытий.

Лаен вздрогнул всем телом. Его кожу рядом с сигилом будто стегнули молодыми побегами шиповника, а ноздри затрепетали от сладковатого запаха тлена. Накатившая следом волна ужаса подняла волосы дыбом. Захотелось бежать отсюда, не оглядываясь…

Встряхнувшие нутро ощущения не задержались и пары мгновений, но оставили после себя сильнейшее чувство страха. Теперь десятник понимал, что через разлом в катакомбы проникло нечто чуждое этому миру, родом из Шуйтара. В этот самый момент оно обретало форму. Благодаря жившему здесь некогда правителю-глупцу на глубинных уровнях подземелья осталось вполне достаточно материала.

По сравнению с новой угрозой баронесса и ее слуги выглядели уже не столь смертоносно. Подтверждая догадку десятника, в глубинах катакомб что-то мощно ухнуло, и сильный гул прокатился по коридорам, сметая вековую пыль с окаменевших опор. Под ногами задрожал пол.

Нужно было срочно выбираться на поверхность. Внимательно смотря, куда поставить ногу, стараясь не наступать в черные лужи крови, джарах подошел к решетке и с тревогой, смешанной с надеждой, заглянул в соседнюю камеру.

Слава тебе, Невзра! Она не догадалась…

Широкая грудь капитана вздымалась в такт тяжелому дыханию. Черноволосая голова покоилась на камне. Бригантину с него сняли, исподнее из дорогой ткани зияло порезами, а алый плащ валялся под ногами на манер половой тряпки. Запястья и щиколотки Вортана перехватывали полоски металла, к счастью, обладающие простым запорным механизмом.

Помимо капитана на полу лежали еще несколько тел. Внешне целых. Только вот не было уверенности, живы ли они.

Сняв с Калача кандалы, десятник осторожно похлопал его по щеке. Его тело, в кровоподтеках и ссадинах, тем не менее выглядело целым, без увечий. Похоже, у покойного Прата на капитана также имелись особые планы.

Не сразу, но великан пришел в себя и поднял на джараха заплывший глаз:

– Прихвостень поганый…

– Капитан! Ты как?

– Морок?! – изумился Вортан и с облегчением выдохнул: – А я-то думал, что так бесславно и сдохну здесь, как прикованный к конуре пес!.. Здо́рово, что тебе удалось освободиться!

– Мне просто повезло, – ответил десятник и неосознанно отвел взгляд. Другого ответа он дать не мог. – Идти можешь?

– Надо попробовать!.. – кряхтя, капитан кое-как поднялся. Открыв рот, дотронулся языком до каверны в десне, на месте отсутствующего переднего зуба. – Вот гад! Кстати, где эта вошь?

– Нет его больше, – десятник запоздало подумал, что Калачу лучше не видеть того, что произошло в соседней камере. Сориентировавшись, он показал на пыльные сундуки, стоящие вдоль стены. – Ты пока оружие поищи и проверь, есть ли тут еще живые, а я сейчас вернусь. У безносого вроде нож был… Попробую найти.

Капитан безропотно подчинился. Сильная контузия или растерянность были тому причиной – не важно, десятнику это играло на руку. Вернувшись в камеру, где все началось, он принялся осматриваться в поисках ножа.

Опрокинутая чаша нашлась быстро, она лежала в луже крови прямо под безносым. А вот проклятого клинка нигде не было видно. Проходя мимо подвешенного Прата, десятник неловко зацепился за цепь, и тело шумно грохнулось на камни.

– Морок, все в порядке? – послышалось из другой комнаты. – Я сейчас…

– Нет, подожди!..

Поздно. Вортан уже заглянул в комнату, держа в руке свой палаш. Он буквально опешил, обводя взглядом залитые кровью стены и куски тел на полу.

– Благородный Драшник! Что здесь случилось?!

– Э-э-э…Прислужник ведьмы бесновался. У него не заладилось что-то с призывом, вот и давай ножом во все стороны махать… – Ведьмовской клинок наконец-то попался джараху на глаза, и был им подобран. – Меня безносый вырубил рукоятью, не видел я…

– Но… его ведь самого выпотрошили, Морок! Как зайца!

– Говорю же – не знаю я, что тут произошло! – отрезал десятник и, сунув нож за голенище, зло уставился на капитана. – Может, в него тварь какая вселилась или тут еще кто из их кодлы успел побывать… не ведомо мне. Давай уже выход искать и выбираться отсюда!

– Да, ты прав, – согласился капитан, настороженно обводя глазами картину бойни. Если он и сделал какие-то выводы, для Лаена они остались неизвестны. – Вот твой стилет, в сундуке полно оружия. А живых не было вовсе, тела остыли давно. Пойдем-ка за мной. – Поманив десятника, он повернулся и пошел к единственным дверям, ведущим в общий коридор. Похоже, к Вортану возвращалась былая уверенность. – Нужно найти путь на поверхность. Надеюсь, кто-то из моего цеха еще жив!

Лаен в этом сильно сомневался, но возражать не стал. Достаточно и того, что капитан не побоялся повернуться к нему спиной. После недавних событий сам он не стал бы вести себя столь опрометчиво.

На нижних уровнях вновь знатно бухнуло, словно камень, выпущенный из катапульты, попал в городскую стену. Задрожал пол. Сигил Пустоты уловил отзвук вопля целого сонма мелких тварей, ставших разменной монетой в магической схватке.

Калач чуть вздрогнул и обернулся:

– Что, мать его, тут происходит?!

– Мне кажется, у баронессы большие проблемы, – уверенно заявил Лаен. – Это наш шанс. Нужно пошевеливаться, если хотим спастись.

Дверные петли оказались повреждены подземными толчками. Поднатужившись, Калач просто выдавил дубовую створку наружу. Оказавшись в коридоре, десятник с удовлетворением отметил, что верно определил местоположение. Они с капитаном сейчас были как раз где-то между выходом на поверхность и гостевыми комнатами.

Как и в первый раз, камеры никто не охранял. Лишь поодаль привалился к стене мертвым один из солдат Вортана с вилами в груди. Прямо над ним скудно чадил одинокий факел, едва дававший свет. Коридор терялся во тьме в обе стороны. Где-то очень далеко на периферии восприятия слышались крики битвы и звон оружия. А может – это ветер завывал в расщелинах. Путаясь в ощущениях, десятник сейчас ни в чем не был уверен.

Вортан снял со стены факел, и они не сговариваясь двинулись вниз, по направлению к комнатам, где ранее расположились караванщики, по совершенно пустому коридору. Благополучно миновав первую развилку, Лаен покачал головой и решительно остановил капитана:

– Я пойду первым.

– Это еще почему? – заартачился Вортан, подозрительно глядя на десятника. – Думаешь, я боюсь?

– Ты топаешь, как болотный ягерь во время гона! Посуди сам – любой дурак, спрятавшийся в нише, сможет пронзить тебя копьем с первого удара, – подтверждая свои слова, Лаен с силой ткнул пальцем в голую грудь капитана, заставляя того отступить на шаг. – Поверь, мне лучше известны повадки подобного отребья.

– Ну, может ты и прав… – вынужденно согласился Калач, и затем его голос впервые дрогнул: – Живым я этим… больше не дамся! Дьявол!.. Ладно, будь по-твоему, Морок. Как поступим?

– Держись за мной шагах в десяти. Главное – не мешай, в драку ввязывайся только в крайнем случае, да, и огнем лишний раз не свети.

Не привыкший подчиняться, Вортан тяжело вздохнул, опустил факел и покорно остался стоять на месте. Десятник накинул капюшон и растворился в коридорной тьме.

…Местное «блошиное» воинство будто вымерло, хотя иногда эхо приносило отдаленные звуки торопливых шагов. Под ногами суетливо сновали крысы. Изнутри стен что-то иногда царапало камни, будто неживые рудокопы решили пробудиться от вечного сна. Осторожно продвигаясь вперед, Лаен прислушивался к каждому шороху, стараясь упредить возможную опасность. Тревога не отпускала, а с погружением в глубины рудника лишь нарастала.

Таким образом они с капитаном миновали несколько развилок и поворотов, сквозящих силой тьмы, так и не повстречав ни единой живой души. Изредка на глаза попадались тела наемников, чаще всего – подло заколотых в спину. У одного из них капитан позаимствовал кольчугу, едва налезшую на его могучие плечи.

Где-то впереди блеснул свет факела, предвещая очередной перекресток. Последний перед гостевыми комнатами, если десятник ничего не напутал. Близость цели подействовала ободряюще, и ноги сами зашагали быстрее. Это едва не стало роковой ошибкой.

Не донеся поднятую ногу до земли, десятник замер. Он только сейчас заметил, что шагах в десяти впереди, подпирая спиной деревянный столб и сливаясь с ним в одно целое, затаился человек в рваном балахоне с низко надвинутым на лицо капюшоном. К счастью, оборванец стоял к джараху спиной.

Нервно махнув рукой выглядывающему из-за угла капитану, – чтобы не вздумал вмешиваться – Лаен выждал немного, но других противников не обнаружил. Что ж, тем хуже для притаившегося – десятнику пришло в голову захватить пленного, чтобы узнать, что здесь вообще творится.

Бесшумно выдернув из рукава до сей поры не пригодившуюся плеть, десятник подкрался сбоку к неподвижному человеку и резким движением накинул тонкие кожаные кольца тому на шею, разводя руки в стороны.

– Ар-р-г-х… – засипел бедолага и неожиданно с силой подался назад, знакомым десятнику приемом выкручивая голову и не позволяя петле затянуться.

Тряпье с головы свалилось, и Лаен невольно разжал пальцы:

– Дьякон?!

– Господин… – прохрипел дозорный и – как стоял, так и съехал по столбу вниз, растирая шею. – Ох, и испужался я, чуть жизни не лишился!.. Со страху только и вспомнил ваши наставления…

– Постой, ты как тут?.. – Лаен подивился собственным словам, вспомнив, что уже задавал этот вопрос Дьякону менее суток назад. Только тогда дело было на свежем воздухе и при других обстоятельствах. – Жив? Не ранен?

– Почти, – ухмыльнулся мужичок, оправившись и восстановив дыхание. – Вашими стараниями, господин десятник, едва к Мальке в подол не угодил…

– Ты откуда взялся, черт бородатый?.. – яростно зашипел подоспевший Вортан, осторожно заглядывая в боковые проходы. – Чего вырядился, как эти?

– Так жить больно хотелось! Меня как дубинкой по темечку огрели – темнота! Очухался, побродил, помаялся, смотрю – мертвые лежат! – Дьякон всплеснул руками, и Лаен наметанным взглядом заметил на поясе дозорного нож с коротким широким лезвием и крючком, какой используется охотниками для быстрого снятия шкуры. – Одежку поприличнее с одного стянул, вырядился. Думаю – пойду, значит, вас искать.

– Плохо искал, – буркнул капитан.

– Дык, тут цельный лабиринт, – повел глазами в сторону Дьякон. – Заплутал я. Вот, отдохнуть хотел, а тут вы как раз…

Он с усердием потер шею. Десятник нахмурился:

– Что ж, не обессудь, считай, повезло тебе. Госпожу Тавию видел?

– Никак нет, господин!

– А знахарку? – влез Вортан, в голосе которого слышалась неприкрытая тревога.

– И ее не видал, господин капитан!

– Ну так чего стоим тогда? – рассердился Калач. – Тут до комнат рукой подать!

Трофейная роба Дьякона пришлась как нельзя кстати. Отправив дозорного вперед, десятник пошел следом. Замыкал процессию хмуривший брови капитан. Не приученный к бесшумной ходьбе и находясь во взвинченном состоянии, Вортан то и дело запинался о разбросанный повсюду мусор. К счастью, ничьего внимания это пока не привлекло.

Внезапно Дьякон подал знак рукой.

Подкравшись к нему, Лаен осторожно выглянул за коридорный изгиб. Тот самый тупичок с комнатами. Возле главных дверей крутилась парочка оборванцев. Один из них, согнувшись в поясе, пытался что-то рассмотреть сквозь щели в досках.

План созрел сразу. Жестами объяснив, что от него требуется, десятник послал Дьякона вперед. Бородатый кивнул, плотнее укутался в капюшон и спокойным шагом вышел на свет.

Его, естественно, заметили:

– Эй, паря! Опять ты… Всем ведь велели вниз сигать, на подмогу…

Не поднимая головы, Дьякон взмахнул рукавами балахона, будто крыльями, шумно высморкался и, неопределенно мотнув головой, продолжил путь. Заинтригованные слуги баронессы двинулись наперерез, невольно показывая десятнику свои спины.

Бесшумно нагнав идущего последним, Лаен ткнул оборванца стилетом в печень и, бережно обхватив, будто дорогого родственника, опустил на землю, зажав рот ладонью. В тот же миг развернувшийся на пятках Дьякон так же тихо упокоил его напарника. Лаен удовлетворенно кивнул подчиненному – регулярно устраиваемые им тренировки не прошли даром.

Убедившись, что помеха устранена, Вортан подскочил к дверям и подергал за ручки. Оказалось заперто. На уровне пояса находилось отверстие под ключ. Лаен было зашарил по одеждам убитых, но капитан больше не желал медлить: найдя упор для ног, он поднатужился и выставил двери вон.

Шуму наделал изрядно, но винить его за это никто не собирался.

– Ива, Ивушка! – с надрывом позвал Вортан и скрылся в комнате.

Десятник бросился за ним, приказав Дьякону караулить вход. Ему очень хотелось верить, что с женщинами ничего не случилось.

Интерьер зала оказался изрядно разгромлен, и сердце десятника сжалось в дурном предчувствии. Стол со сломанными ножками лежал на боку, из раскуроченных комодов торчали края одежды. Пол устилал ковер из осколков и обломков. Складывалось впечатление, что местных что-то сильно разъярило и они устроили настоящий погром.

Поскрипывая веревкой, покачивалось тело личного охранника негоцианта, повешенного прямо на потолочной балке. На голых ступнях бедолаги, избавленных от сапог, сидели большие черные мухи.

Больше здесь никого не было, ни живых, ни мертвых. Скорее всего, прислужники баронессы утащили людей в темницу, где хозяйничал безносый. Но десятник на все сто был уверен, что жены негоцианта и знахарки там не было. Тогда они с капитаном в отчаянии закружили по комнатам.

Из темного угла каморки послышался всхлип, и десятник бросился туда. За перевернутой кроватью пряталась женщина с темными волнистыми волосами. Сжавшись в комок и уткнувшись лицом в колени, она тихонько плакала.

– Нет, нет, оставьте меня!

Лаен сразу узнал ее голос.

Вытянув руки ладонями вперед, он осторожно опустился на колени рядом с ней:

– Госпожа!

Вздрогнув, будто от пощечины, она подняла на него лицо, мокрое от слез. Нежная кожа с оттенком золы выдавала в ней уроженку юга. Тонкие губы указывали на волевой характер. Но сильнее всего внимание привлекали глаза, в которые Лаену так нравилось заглядывать украдкой – настоящие обсидианы миндалевидной огранки. Сейчас в них плескалось целое море ужаса.

– Господин Лаен! – Ее по обыкновению мягкий и уверенный голос был надломлен и перемежался всхлипами. Порывистым жестом она схватила его ладони и спрятала в них лицо. Десятнику стало неловко от столь чувственного порыва, но отстраниться он не решился. Она снова всхлипнула. – Я не надеялась уже… думала, что все мертвы.

– Все будет хорошо, – джарах переборол смущение и осторожно провел рукой по мягким, словно пух, волосам, – вы под нашей защитой, госпожа: моей и капитана Вортана.

Она подняла на него заплаканные глаза:

– А где мой муж? Фект жив?

– Нет, госпожа Тавия. – Лаен отвел взгляд, испытывая смешанные чувства. – Нас заманили в ловушку, и он… пал в бою.

Маленькие женские плечи вздрогнули и затряслись от беззвучного плача. Он молча гладил ее руки, борясь с желанием прижать к себе это хрупкое и беззащитное тело.

Сзади раздался тяжелый и протяжный вздох. Обернувшись, десятник увидел капитана, державшего на руках безжизненно поникшее тело знахарки. Лицо Вортана выражало растерянность:

– Госпожа, я рад, что вы живы… Лаен, помоги мне! Я не могу привести Иву в чувство!

Мягко отстранившись, десятник вскочил на ноги и перевернул стол в надлежащее положение. Капитан осторожно водрузил на него тело. Взгляд Лаена невольно скользнул по залитой кровью тунике. Ее оказалось слишком много. Оглянулся на Тавию – та лишь качнула головой и, уткнувшись в ладони, зарыдала с новой силой. На капитана было страшно смотреть. Он все понял. Качнувшись в сторону, Вортан опустился на пол там, где стоял, продолжая сжимать ладонь знахарки.

Не находя слов, Лаен одернул нательную камизу погибшей, прикрывая оголенные ноги. Бросилось в глаза, что рана, ставшая смертельной, нанесена профессионально, точно в подреберную впадину, Оружие оставило широкий разрез, и на обратном ходу вырвало кусок кожи. Характерный клинок для местного отребья, но вот применила его весьма опытная рука.

В любом случае это знание ничего не давало. Отомстить за смерть знахарки вряд ли удастся. Нужно выбираться на поверхность, пока люди баронессы Вильмы не хватились беглецов. Шансы спасти кого-либо еще практически равнялись нулю. Если кто из караванщиков и выжил, то найти их без знания катакомб не представлялось возможным. Тем более после гибели негоцианта десятник не мог позволить себе рисковать еще и его супругой.

Через дверной проем заглянул Дьякон, явно желавший поторопить присутствующих, но, увидев сидящего на полу капитана и тело на столе, побледнел и прикусил язык. Подошла Тавия, осенила знахарку светлым знамением и осторожно накрыла лицо платком.

– Вортан! – настойчиво позвал Лаен. – Нам нужно выбираться отсюда и отправляться в старый карьер. Возможно, там кто-нибудь выжил.

– Как так вышло, госпожа? – Проигнорировав слова джараха, капитан обратился к жене негоцианта.

– Это… ужасно! Один из них, здоровенный бугай, расшвыривал наши вещи… вытряхивал одежду на пол… потом разозлился… ударил ее. Я испугалась… убежала в комнату для слуг и забилась в угол. Я не видела, что происходило дальше…

– Ее уже не вернуть, – снова настойчиво вмешался Лаен. – Капитан Вортан, нужно уходить отсюда, иначе нам всем несдобровать!

– Господин Лаен дело говорит. – Голос Дьякона дрожал от волнения. – Думается мне, злыдни скоро вернутся.

– Мы бросим Иву здесь? – Вортан растерянно переводил взгляд с одного на другого. – Но так же нельзя!

– Вортан, времени почти не осталось! – с нажимом произнес Лаен, продолжая попытки достучаться до разума капитана. – Госпожа Тавия в опасности, нужно вывести ее и найти тех, кто еще жив на поверхности! Наконец, нужно понять, что случилось с повозками и людьми, которые остались в карьере!

– Хорошо. Будь, по-твоему. Пусть святой Воритар позаботится о ней… – Капитан собрал раскиданное тряпье, деревянные обломки, сложил все в кучу под столом и поднес свечу. – Я отомщу твоим убийцам, Ива, клянусь!

Люди вышли за дверь, когда пламя уже жадно облизывало сухое дерево стола. Не таясь, побежали вперед знакомыми местами, благо дорога наверх была известна. Пару раз из темных углов на них кидались визжащие фигуры – и тогда боль капитана находила выход в могучих ударах, которые он с ревом раздавал направо и налево.

Наконец впереди забрезжил голубой прямоугольник неба. Выбравшись на залитую солнцем деревенскую площадь, люди в изнеможении упали на жухлую траву, переводя дух и позволяя глазам пообвыкнуться с дневным светом.

Десятнику пришла в голову мысль подкинуть огоньку в подпол и запереть створки, но он не стал этого делать: вдруг какой бедолага из каравана жив остался и выход ищет?

– Туда надобно! – Дьякон указал на брешь в частоколе, ранее не замеченную в вечернем сумраке. Она позволяла попасть на дорогу, минуя ворота, и была достаточного размера, чтобы пролез даже Вортан. Караванщики переглянулись и побежали к щербатому пролому.

Пара ухарей со струпьями на лицах внезапно преградила дорогу. Слуги баронессы бесновались и размахивали длинными ножами. Одного через ключицу до поясницы разрубил Вортан, другого отвлек Дьякон, и десятник пронзил его сердце стилетом.

– Морок! Подожди! – Возглас капитана заставил десятника и Дьякона повернуть головы.

Черноволосый имперец указывал острием меча на ближайший к ним заброшенный дом. На фоне закопченных и обугленных старым пожаром стен сразу бросались в глаза новехонькие двери и наглухо закрытые белые ставни.

Изнутри дома доносились приглушенные звуки борьбы.

– Там кто-то есть! – сообразил Лаен. – Возможно, наши!

– Нет! Нам нужно скорее бежать отсюда! – раскрасневшаяся Тавия изо всех сил тянула десятника к дыре в частоколе. – Враги могут появиться здесь в любой момент!

Джараху пришлось выбрать:

– Дьякон, уведи госпожу за ворота и спрячьтесь где-нибудь поблизости. Капитан, давай со мной!

Перепрыгнув низенькую изгородь, десятник врезался плечом в дверь. Заперто! Краем глаза увидел мчащуюся следом во весь опор массивную фигуру Калача и успел отскочить в последний момент. Хрустнул засов, и Лаен вслед за капитаном ворвался в полутемное помещение. Настороженно замер на пороге, позволяя глазам адаптироваться к сумраку.

В нос шибанул кислый запах пота и мускуса. Пол в избе отсутствовал. Площадка у порога оканчивалась прямоугольной ямой в полтора человеческих роста, занимающей всю площадь комнаты. Посреди ямы был вкопан столб с перекладиной, напоминающий виселицу.

В железном кольце потихоньку умирал огрызок факела, освещая лишь пятачок вокруг себя. В центре этого светового пятна тяжело сипел отец Мэтью.

Капитан возгласом поприветствовал преподобного и уже хотел было спрыгнуть в яму, но десятник удержал его за плечо. Он посчитал, что сооружение, больше похожее на загон для диких животных, устроено здесь не просто так. Присмотревшись, понял, что чутье не подвело.

Святой отец так и не ответил капитану. Он выглядел крайне измотанным, а роба словно побывала в пасти бешеной псины. Его локти, сведенные вместе перед бочкообразной грудью, перехватывала толстая веревка. Оборачиваясь вокруг предплечий, она уходила к верхушке перекладины, сильно ограничивая движения монаха. Мэтью с трудом удерживал равновесие и мог стоять лишь на цыпочках. По непонятной причине он топтался на месте, пытаясь зачем-то развернуть в сторону свое грузное тело.

Сосредоточенный взгляд монаха шарил по стенам ямы, которые, как только сейчас заметил десятник, имели многочисленные ниши. Внезапно из дыры выскочила тень – и бросилась на узника!

Предупреждающий крик Лаена не имел смысла, но монах оказался готов к нападению. Издав страшное сипение, он подтянулся на веревке и ударом ноги отправил тень обратно во мрак. Было заметно, что акробатический трюк стоил монаху неимоверных усилий.

Неужели, пока они скитались по подземельям, ему пришлось находиться здесь и связанному отбиваться от тварей?!

Враги Мэтью выглядели достаточно быстрыми и чурались света, будто тени – факела белого старца. При силуэте тощего подростка их руки и ноги тем не менее были непропорционально длинными. Хаотично снуя по краям ямы, существа походили на огромных пауков. Десятник насчитал четыре особи, но возможно, их было больше.

Факел начал потрескивать и подмигивать светом, словно намекая, что развязка близка.

– Упыри! – выдохнул стоящий рядом капитан, нервно сжимая рукоять палаша. – Так вот кого здесь плодит баронесса!

– Мелковаты они для упырей, капитан. Это гнездо живорезов. Вон смотри, в яме множество нор в стенах.

– Проклятье, ты прав!

– Скорее всего, люди баронессы обнаружили тварей, когда начали обживать территорию. Ну и использовали по-своему.

– Как будем действовать?

– Я отвлеку их внимание, а ты выручай преподобного.

Больше не раздумывая ни секунды, десятник одним движением извлек из рукава плеть, вполне подходящую для борьбы с быстрым противником, и спрыгнул в яму. Подскочив к заполненным тьмой нишам, он, пользуясь преимуществом внезапности, принялся наотмашь стегать снующие тени гибким хлестким орудием.

Твари заголосили и завыли, принялись еще хаотичнее носиться по стенам, но, сообразив, что урон им всем наносит один-единственный человек – собрались в кучу и дали отпор.

Первая особь оказалась настолько жадной, что, разинув пасть с игольчатыми зубами, прыгнула на десятника как есть, спереди, чтобы попытаться отхватить кусок лица. Наказание за глупость последовало незамедлительно – отброшенная в сторону капитана, она оказалась с хрустом растоптана огромными сапожищами.

Вторую, трепещущую от жажды крови, десятник встретил уже острой сталью, но, не зная анатомию твари, допустил оплошность. Длинное лезвие стилета на удивление легко пробило кожу существа, но неожиданно намертво застряло в костях черепа, будто кончик шпаги в размокшем бревне. По инерции продолжая движение, тварь улетела за спину джараха, едва не вывернув ему кисть и оставив без оружия.

Видя заминку врага, третья атаковала молниеносно, используя свое тело как таран. Сильнейший удар в грудь напрочь выбил из десятника дух. Брякнувшись на спину, единственное, что он успел сделать – это поджать ноги и с силой садануть по тому месту, где раздавались рычание и клацанье челюстей. Последовавший за этим визг известил его о том, что удар пришелся точно в цель. Но, как оказалось, радоваться было рано. Ровно через секунду через штанину в голень впилось несколько острых игл.

Проклятье! Крутанувшись не хуже акробата на подмостках, джарах умудрился оттолкнуть и эту тварь, попутно огрев ее хлыстом прямо по скалящейся морде, напрочь выхлестнув один из краснющих глаз. Переливчатый визг ударил по ушам. С сумасшедшей скоростью перебирая конечностями, тень сиганула на стену и исчезла в норе.

Неплохо. Если он не ошибся, оставалась последняя.

Как выяснилось мгновением позже, именно она оказалась наиболее сообразительной и, пока десятник проделывал трюки, достойные артиста бродячего цирка, подкралась к нему со спины. Нетерпеливо щелкая суставами, она прыгнула на вожделенную цель, видимо собираясь для начала перерубить клешней позвоночный хрящ в шее…

– Берегись!

Все что мог успеть десятник – пригнуть голову. Через мгновение на расстоянии ладони от его глаз бешено защелкали и замельтешили мощные челюсти, забивая обоняние смрадом разложения. Тварь верещала и разбрызгивала вонючие слюни. Но более ничего предпринять уже не могла – на ее тощей шее намертво сомкнулись поросшие волосом пальцы монаха.

С облегчением выдохнув и утершись, Лаен благодарно кивнул преподобному. Тот чинно склонил голову в ответ.

– Как ты? Смотри-ка, живехонек! – обрадовался Калач, и мощный рывок поставил десятника на ноги. – Почти всех упырей ухайдакал! Молодчина!

– Сколько тебе говорить – не упыри это. Какая-то разновидность живорезов, – глухо отозвался джарах. Перед его глазами все еще мелькала оскаленная пасть. – Остались без хозяина – и одичали… Настоящие упыри и ведьмы поднимутся позже. В тех темницах, откуда мы бежали.

– Я считал, что светлый Воритар уже распростер надо мной свои объятия, – прошамкал монах разбитыми губами. – Если бы не вы… Кому-то еще посчастливилось остаться в живых?

– Госпоже Тавии. Она сейчас с моим дозорным. Но мы пока не знаем, что стало с караваном и общиной.

Монах еще раз кивнул, просто принимая услышанное. Тварь в его руке продолжала трепыхаться, пытаясь достать обидчика. Тогда Мэтью кинул ее на землю и аккуратно прижал ногой к полу. Потом не торопясь снял с пояса веревку и накинул петлю на тощую шею.

– Дышать им вовсе не обязательно, святой отец! Очухается ведь потом… – хмыкнул Вортан. – Давай-ка я лучше мечом…

Мэтью посмотрел на капитана как на недоумка. Затем, намотав концы веревки на руки, принялся тянуть вверх, постепенно усиливая нажим. Тварь истошно заверещала. Захрустели выворачиваемые из хрящей позвонки.

Повернувшись, десятник нашел свой стилет, высвободил его из головы твари, обтер и убрал за пояс.

– Все готовы?

Люди покинули избу, когда преподобный разыскал свою жаровню, закинутую прислужниками баронессы в дальний грязный угол. Пробравшись через пролом, они, к своей радости, нос к носу столкнулись с десятком наспех вооруженных караванщиков под предводительством Рыбы.

– Господин, Лаен! – обрадовался парень. – Мы к вам на выручку! Дьячок подсказал, где искать!

– Рад видеть… Что с обозом?

– Отбились, там совсем мало было этих… Сейчас возничие кибитки на дорогу выводят. Нас подождут экипажи.

– Хорошо. Госпожа Тавия?

– В безопасности! С ней Дьякон и господин Фабио.

– Молодец! А теперь надо уносить ноги, пока все шельмовское гнездо на нас не поднялось.

К стоянке каравана спешили так, что у десятника закололо в боку. На прокушенную ногу ступать было тяжело, но, к счастью, после схватки с тварями ни у кого не оказалось серьезных ранений, даже Мэтью смог передвигаться самостоятельно. На протяжении всего забега монах методично и не повторяясь продолжал костерить тварей, голодранцев и баронессу Вильму.

Капитан же наоборот, после радостной встречи замкнулся и ушел в себя. Безжизненным голосом отдавая распоряжения солдатам, он совсем не напоминал себя обычного. Глядя на него и вспоминая убитую знахарку, Лаен испытал сильную грусть. Похоже, их ждал нелегкий разговор.

…Выскочив на поляну, люди попрыгали в ожидающие их кареты. В воздухе защелкали кнуты возниц, заставляя ленивых тягловозов пошевеливаться. Усталые караванщики переглядывались и робко улыбались друг другу. Сегодня судьба именно к ним оказалась благосклонна, а остальное пока не имело значения.

Но рано или поздно их мысли вновь вернутся к павшим товарищам, навек оставшимся под холмом Висельника, и зазвучат траурные речи в угоду бездушной Мальке.

Заметив угрюмое состояние десятника, измученный пробежкой отец Мэтью ободряюще похлопал его по плечу:

– Будет тебе, Морок. Ведь выбрались, слава Воритару!

– Выбрались… – в изнеможении откинувшись на мягкое сиденье, согласился Лаен. – Только не все, святой отец; только не все…

Неказистые постройки одинокого хутора сиротливо сбились в кучу на склоне холма, окруженного черным ельником, словно овцы, пережидающие холодную ночь. Во главе хозяйства располагался приземистый бревенчатый дом на несколько комнат с соломенной крышей и резным крыльцом. По обе стороны от него начинался частокол, который опоясывал просторный двор и сходился у надежных с виду двустворчатых ворот.

В центре двора – кострище, спрятанное под навесом, столярный стол и ящик с недавно обработанными бочарными клепками. Чуть поодаль – обложенный камнем колодец и поросший травой холмик ледника с отдушиной и откидной решетчатой дверцей. По периметру частокола протянулись хозяйственные постройки: утлый свинарник, пара дышащих на ладан сараев и открытая с одной стороны изрядно оскудевшая поленница.

Вечерело. Солнце неохотно завершало свой обычный переход, постепенно скатываясь на запад, в сторону далеких отсюда трясин Чести. На хуторе все шло своим чередом: лениво бродили куры в поисках травяного семени, в грязи под навесом, похрюкивая и почесывая бока о подпорки, копались свиньи, а коза со сломанным рогом недовольно блеяла, сетуя, что в поилке закончилась вода.

Хозяин хутора, деревенский бондарь, – длинный сутулый мужик в широких шароварах и голый по пояс, – лениво постукивал топором у сарая с торфяной крышей. На дверях сарая висел массивный амбарный замок.

Замок лишь с виду казался серьезным и непреодолимым. На самом деле железяка отпиралась в два счета с помощью штыря с крючком на конце и обычного подковного гвоздика. Ишка уже пробовал. Ради тренировки, и чтобы на деле проверить те самые хитрые приемы, которым обучил его дядька, вернувшийся с войны примерно в начале лета.

Ишка полезным штукенциям обучился, но дядьку все равно посчитал отпетым брехуном. Какая такая война? С кем? До отрыжки напившись пива, дядька утверждал, что воевал против других таких же, как он, мужиков, якобы восставших против императора. Даже отсеченную по самый локоть руку предъявлял каждому усомнившемуся как верное доказательство.

Ха! Ишку не обманешь: император не мог своих собственных мужиков под нож как свиней пустить. Точно врет дядька. Да и не учат на войне замки тонкими изогнутыми железяками открывать.

Но сейчас Ишке было не до войны и уж тем более не до дядьки. У бондаря в очередной раз с топорища слетело лезвие. Гулко ударившись о доски сарая, оно упало прямо в копну прелой травы, наваленной у стены.

Паренек подобрался. Он жил вместе с матерью неподалеку, в деревеньке у подножия холма, и шастал на хутор уже в течение трех дней, успев за это время изучить нехитрые повадки его обитателей.

Сейчас бондарь пойдет за сарай, к навесу, где находится верстак, и будет долго подбирать подходящую деревяшку, чтобы заменить выпавший клин. Потом украдкой извлечет из-под рогожки глиняную бутыль и, убедившись, что за ним не наблюдает жена, присядет на чурбан и, зажмурив глаза, крепко отхлебнет из нее. И только после этого вернется к сараю и начнет шарить в копне узловатыми руками в поисках лезвия.

Ишка уже успел выяснить, что кроме бондаря и его жены на хуторе никого не было. Трое его сыновей – пара здоровенных детин и один слабоумный, еще в начале месяца уехали на ярмарку в Атрель с подводами бочек, вкусно пахнущих смоляным варом.

Пока все шло строго по плану. Бондарь со злости швырнул топорище на землю и спустя мгновение его тощая сутулая спина скрылась за углом сарая.

Выпрыгнув из своего укрытия за свинарником, Ишка отвесил смачного пенделя потерявшей бдительность молодой свинке и торопливо нырнул за поленницу, держа в поле зрения дверной проем избы. Он знал, что через секунду-другую на поросячий визг выглянет беременная жена бондаря, толстая и дурная, внимательно осмотрит двор, и не отметив ничего необычного – отправится на поиски мужа, придерживая руками живот.

К этому времени Ишка уже должен быть возле входа в избу. Там, в темных сенях, сразу за дверью, у хуторян хранится смачный кусок сала, при одной лишь мысли о котором рот паренька наполнялся слюной.

Главное – не упустить момент, и все пройдет как задумано.

Зазря обиженная свинка издала особо жалостный хрюк, похожий на детский всхлип, и, как по команде, на грязный двор выкатилась неопределенных лет особа в повязанном вокруг объемистого живота драном цветастом платке и огромных мокроступах.

Ишка, не забывая двигаться по-крабьи вдоль поленницы, мимолетно порадовался – в случае чего, в такой обуви она его ни в жисть не догонит!

Баба решительно направилась к загону, Ишка метнулся к избе. При всем желании, заметить его было очень нелегко. Стараясь слиться с окружающей обстановкой, паренек аж рубашку в грязи измазал загодя, еще до проникновения на хутор. Ничего, вот продаст сало – так купит себе и кушак с оборками в виде змеек не хуже дядькиного. И сапоги высокие, с блестящим голенищем. И картуз…

Перед самыми сенями Ишка мельком стрельнул взглядом в сторону верстака, чтобы убедиться, что бондарь тоже действует по плану. К великой досаде, выяснилось, что нет. На чурбане тоже никто не восседал. Мелькнула мысль, что это как-то неправильно, но азарт уже полностью овладел разумом паренька, а запах сала щекотал ноздри.

Юркнув в сени, Ишка торопливо зашарил по стене в поисках мешка. После дневного света полумрак помещения оказался настоящей тьмой. К пряному запаху сушившихся трав подмешивался кислый и неприятный запах гнили. Откуда он здесь?

Ишка тихонько ойкнул, поймав ладонью занозу. Потом еще одну. Есть! Под пальцами оказалась ребристая поверхность грубой дерюги, немного подмокшая внизу. Руки парня метнулись по мешку вверх в поисках горловины. Нужно срочно снять его с крючка! И ходу, ходу!

Над головой оглушительно хлопнуло, будто при сильной грозе, и Ишкины ноги сами оторвались от пола, промелькнув перед собственным носом будто чужие. Кулем шлепнувшись на что-то мягкое и податливое, парнишка попытался ползти в сторону входной двери, где розовой полосой маячило вечернее небо…

Куда там! Нечто тяжелое и беспощадное вновь настигло его; довольно урча, отбросило к противоположной стене и, через яркую вспышку боли, окунуло сознание паренька во тьму.

…Заночевав в бескрайних трясинах, небесное светило сделало привычный оборот вокруг Континента и вновь нависло над безымянным хутором, расположенным на самой границе Приланского леса. Здесь все опять шло ленивой до безысходности чередой: по двору слонялась живность, бондарь меланхолично помахивал топором, а его беременная жена не показывалась из дома.

Даже Ишки до сих пор не хватились в деревне: мать третий день гнула спину в поле, отрабатывая долг мельнику, а дядька обретался в местной корчме, напрочь позабыв о сыне сестры. Так бы и закончился очередной день, если бы на дороге, ведущей к хутору с противоположной от деревни стороны, не появился одинокий путник.

Неопределенных лет мужчина в черном балахоне примостился на относительно сухом пятачке обочины и, печально склонив голову, рассматривал обутки. Покрытые грязью сапоги выглядели так, будто их по очереди пользовал весь сумрачный легион тварей Шуйтара. Подошва еще держалась, но до непоправимого оставалось совсем чуть-чуть.

– Экий сапожник упырь! – с сожалением посетовал хозяин сапог, пытаясь стряхнуть налипшую грязь. – А ведь я целых пять лир за них отдал! Хорошо еще, что свои приберег. – Мужчина с любовью похлопал ладонью по вещевой суме, висевшей на тощем плече.

Щуплый на вид, он тем не менее выглядел весьма обстоятельно и вблизи мог вполне сойти за городского аптекаря или, на худой конец, сельского доктора. Глубоко посаженные умные глаза внимательно осматривали хутор через круглые окуляры, удерживаемые на горбатой переносице специальным зажимом. Тонкие губы то изгибались в ухмылке, то превращали ее в отталкивающий оскал. Резкие и непроизвольные движения наводили на мысль о полученной в прошлом серьезной травме.

Странник опирался на добротную палку, явно рассчитанную не только на одичалых собак. Помимо собственных сапог его весьма заинтересовал хутор – по большей части своим отдаленным расположением. А вот в деревеньку, лежащую ниже, за черной рощей, соваться было опасно: не ровен час, на вездесущих монахов Воритара наткнешься…

– В следующий раз нужно попробовать сапоги из кожи монашка сварганить, – вслух задумчиво подумал «аптекарь» и остервенело плюнул в ближайшую лужу. – Курва!

Отраженное небо возмущенно всколыхнулось от подобного хамства, но быстро успокоилось, ощутив исходящее от путника дыхание Шуйтара. А тот перехватил поудобнее дорожный посох и, поправив висевшую на плече торбу, размашисто зашагал к негостеприимно закрытым воротам.

Стучать палкой по воротине пришлось долго, зато дырка в ней – от выпавшего сучка – позволила провести первичную рекогносцировку. Подворье выглядело запущенным, но хозяйственные постройки активно использовались. Грязный двор, кое-где прокинуты доски, позволяющие хуторянам пройти, не испачкав ноги. Путнику показалось, что здесь обитало не менее пяти человек. Скорее всего, хозяин с женой и детьми.

Наконец из-за сарая показалась долговязая фигура, и Язьва – именно так звали этого человека – отступил на пару шагов назад, всем своим видом делаясь похожим на усталого путника. Для разнообразия он хотел попробовать попасть внутрь естественным путем.

Гулко стукнула приставляемая лестница, и над частоколом возникла растрепанная черноволосая голова с изъеденным оспой лицом и всклокоченной бородой. Маленькие свиные глазки с подозрением уставились на мнимого пилигрима, а тот, в свою очередь, с удивлением ощутил легкое покалывание в шраме на затылке.

Так случалось всегда, когда Язьве грозила опасность.

– Че надо? – наконец выплюнула пару слов голова.

– Д-долог был путь мой, а конец его еще дальше. За горами П-предков хочу милости у тамошних жрецов испросить, для р-рода своего, для детей, почивших… Устал я, да и вечереет уже. С-сразу признал, ты, хозяин – добрый человек! П-пусти сумрак переждать в защите твоей. – Лжепаломник пытался произносить слова нараспев, однако, когда губы сводила судорога, слегка заикался.

Поросячьи глазки бондаря ощупали Язьву с ног до головы, а затем пробежались по дороге за его спиной. Убедившись, что странник путешествует в одиночестве, борода тем не менее почему-то мешкал. То ли что-то не приглянулось ему в паломнике, то ли просто не хотел пускать в дом пришлого человека.

– Дык, это… Деревня там есть. – Возле головы появилась жилистая худая рука и помахала в сторону рощи. – Иди туда.

Язьва не согласился. Исказив губы в улыбке, он вновь заюлил:

– Не гони прочь, отец милостивый! Смотри сюда – обувки мои совсем в негодность пришли, чинить нужно. Боюсь, не дойду до деревни. – В качестве подтверждения Язьва приподнял подол балахона и выставил на всеобщее обозрение худые бугристые ноги и дышащие на ладан сапоги. – Пусти на постой! В сарае соломки насыплешь – благодарен буду! Не дармоед я. Вот! Монеткой серебряной оплачу заботу твою…

Похоже, с этого стоило начать. В глазах бородатого промелькнуло что-то похожее на интерес, и он торопливо буркнул:

– Покажь!

У Язьвы уже чесались руки наказать деревенщину, но пришлось усилием воли растворить гнев в вечерней прохладе. Всему свое время.

– Вот! Смотри, кормилец! – В пальцах лжепаломника мелькнула полоска серебра. Язьва специально покрутил ее поближе к носу бондаря, чтобы тот непременно увидел заозерную чеканку, что косвенно должно было подтвердить долгое странствие путника. – За ее половинку, изволь, хозяин, соломы настелить да обедом накормить.

– Будет тебе обед, – после секунды колебаний и с неким странным подтекстом усмехнулась голова над забором.

Прошла еще минута, прежде чем распахнулась одна из створок, и Язьва гордо прошествовал внутрь.

Изнутри хутор также не произвел впечатления на повидавшего виды странника. Серо, грязно. Свиной дух забивал даже слабый отголосок чего-то мясного с кухни. Взгляд Язьвы пробежал по распахнутому настежь сараю с крышей из дерна и задержался на откидной решетке, под углом врезанной в небольшой пригорок. На входе в ледник висел большой черный замок.

На хуторе было подозрительно тихо. Кроме хозяина и крупной женщины, промелькнувшей в дверном проеме избы, странник никого не увидел. Может, остальные в деревенскую корчму отправились?

Устроив пилигрима в одном из сараев, служившем хозяевам помещением для хранения огородного инвентаря, бородач показал, где находится нужник, и убежал, напоследок наказав Язьве явиться на кухню за ужином. А также строго предупредил – нигде не бродить и не тревожить хозяев. Впрочем, у путника были свои планы на этот счет.

Первым делом он подпер дверь найденным на полу бруском и уселся прямо на утоптанную землю в центре помещения, скрестив ноги на манер санданирских заклинателей чумы. Именно в жарком и скупом на дожди халифате, расположенном в долине оазисов прямо посреди огромной пустыни, Язьва впервые опробовал науку быстрого сосредоточения. Полученные знания весьма пригодились ему в дальнейшем при погружении в мастерство алхимии.

Настроившись на нужный лад, «аптекарь» извлек из сумки флакончик с толстыми стеклянными стенками, в котором на самом дне плескалась коричневая жижа. Н-да, не густо… Вытяжки из безглазого ворона живорезов хватит не более чем на пару раз.

Вытащив зубами деревянную пробку, Язьва запрокинул голову и отпил ровно половину.

Попав в желудок, а оттуда разбежавшись по жилам, эссенция ударила в голову, стенобитным тараном выталкивая сознание в вечернюю прохладу. Взмывая над полом, Язьва увидел сначала собственное, будто разбитое параличом тело, потом крышу сарая, затем неровную окружность частокола, осиновую рощу и даже квадраты деревенских огородов далеко за ней.

Сложив воображаемые крылья, он камнем метнулся вниз и на бреющем полете сделал круг над хутором, стремясь ощутить отголоски мыслей и эмоций, запах крови, пульсирующей по жилам, и трепетание сердец.

Однако! Вернувшись в тело, Язьва выждал несколько секунд, пока не прошло головокружение. Планы кардинально менялись прямо на ходу. Ритуал призыва сущностей Шуйтара в человеческие тела для последующего извлечения полезной вытяжки не имел смысла – хутор уже оказался заражен живорезами.

Язьва ехидно ощерился. Его позабавила комичность ситуации – жертва возомнила себя охотником. Пружинисто поднявшись с холодного пола, лжепаломник решил действовать незамедлительно.

Но, как оказалось, инициативой уже завладела противная сторона. Вылетев из сарая словно разъяренный дабр из зарослей багульника, Язьва обнаружил лишь пустые надворные постройки. Проверять запертый снаружи ледник не имело смысла.

Непостижимым образом хозяева догадались, что за рыбина попалась в их сети, и успели укрыться в земле. Странник ощущал многочисленные пустоты и каверны под ногами, источавшие ауру ожесточения и крайней озлобленности. Гнилостные отражения чужеродных эмоций были сосредоточены конкретно на нем.

Язьва презрительно приподнял верхнюю губу. Ему ли было не знать, как люто живорезы ненавидели черных алхимиков за их умение извлекать и поглощать эссенцию сущностей мира Шуйтара… И если обычных людей твари рутинно отлавливали и использовали как рабов или для восполнения потерь роя, то алхимиков считали кровными врагами наравне с ведьмами.

Окружившая хутор тишина подсказала Язьве, что теперь все будет немного сложнее, а последний лучик солнца, отразившийся от флюгера на крыше избы, известил о скорой смене декораций.

– Безмозглые твари… совсем страха лишились. К-курвы! – зло цыкнул языком Язьва. – Только силы на вас тратить…

Но ничего не поделаешь, по-другому не выпустят. Запланированный алхимический ритуал с целью пополнения запасов эликсиров уже не имел смысла. Одно дело – изловить ничего не подозревающую сущность в теле жертвы, распятой на хирургическом столе, и совсем другое – столкнуться с нею, разъяренной и полностью контролирующей тело носителя.

В своей блеклой и невыразительной жизни до Ритуала, перевернувшего мир и его собственную душу, Язьва частично имел доступ к архивам Собора. Он знал, что согласно исследованиям в подобном человеческом гнезде живорезов должна присутствовать главенствующая особь. В первую очередь следовало уничтожить именно ее.

Вытащив из кармана сморщенный кусок мяса подозрительного происхождения, густо увитый прозрачными жилами, Язьва закинул его в рот и методично с хрустом разжевал.

Позвоночник выгнуло так, что темный едва устоял на ногах. Сумрачные жгуты начали прорастать прямо сквозь тело, обвивая кости и укрепляя мышцы. Невыносимая боль когтистым зверем прошлась по организму, и из глотки Язьвы вырвался протяжный стон, наполненный нечеловеческим отчаянием.

Призванная тварь успешно усваивалась организмом алхимика.

Громко отрыгнув и сплюнув на землю кровавым сгустком, Язьва справедливо решил начать поиски с хозяйской избы. Когда-то он жил в самом большом городе империи и прекрасно помнил, что под землю можно попасть через подпол. Иногда ловя проблески своего естества, Язьва из интереса пытался припомнить лицо матери, но тщетно. Возможно, виной тому были миазмы эликсиров, отравляющие и разлагающие мозг. А может быть, старушка сама не хотела являться сыну, ставшему чудовищем, даже в памятном образе.

Дверь в избу распахнулась с первого тычка, и ноздри алхимика затрепетали от сладковатого запаха разложения. Пройдя в сени, он огляделся. Сваленное в угол тряпье и висевший в углу мешок с салом не привлекли внимания – куда больший интерес вызвали свежие капли крови, густо разбрызганные на грязном полу.

Поднеся к глазам собственную ладонь, Язьва с удовлетворением оглядел крепкие серпообразные костяные наросты на месте ногтей. Осторожно подцепив одним из них вязкую каплю, он отправил ее на язык. Кровь оказалась совсем молодой. Как темный и предполагал, в сети живорезов недавно попалась очередная жертва.

Впрочем, она, скорее всего, была уже мертва, что никак не меняло планов и оставило его абсолютно равнодушным.

Внизу что-то зашуршало, захрюкало и выгнуло доски пола так, что те опасно заскрипели. Язьве это не понравилось. Вместе с поглощенной сущностью его собственный вес увеличился в несколько раз, что могло привести к незапланированному падению. Там, внизу, в подполе, его явно ждали.

Стараясь держаться у стены, где пол казался прочнее, темный спешно проследовал в горницу. Наглухо закрытые ставни и спертый вонючий воздух делали тьму чуть ли не осязаемой. Язьве пришлось изменить строение зрачка, чтобы рассмотреть убранство помещения.

Высохшая переломанная мебель, паутина во всех углах, кучки трухи и свежих человеческих экскрементов. Напротив, в стене, рядом с закрытой дверью, чернел пролом в соседнюю комнату. Темный понял, что попал в нужник. Он уже догадывался, что имеет дело с младшим роем. Здесь выращивали вулдов, безвольных и послушных рабов живорезов. Оставалось найти главного кукловода, или, по-другому, хозяина.

А неплохую общину он здесь сколотил! К-курва! Небось в соседней деревеньке много кого недосчитались за последние несколько сезонов. Язьва вновь сокрушенно поцокал языком. У него самого редко получалось задержаться в каком-либо местечке больше чем на пару недель. Серые шавки Воритара упорно пытались мешать проводимым экспериментам и научным изысканиям. Приходилось работать быстро и немного… грязно. Темный не хотел в этом признаваться, но его фундаментальные исследования в области алхимии последнее время утратили размах и скатились до банальной ловли сущностей Шуйтара: так сказать, на живца.

Кстати, о живце – за спиной темного, в сенях, раздались неуверенные детские всхлипывания. Ребенок явно был напуган и просил помощи.

Язьва усмехнулся – святая наивность!

На всякий случай держа в поле зрения проход в сени, он двинулся в соседнее помещение. Где-то там должен находиться спуск в подвал. Живореза-хозяина следовало нейтрализовать прежде всего, иначе его безмозглые слуги будут биться до последнего.

Миновав пролом и стараясь не касаться покрытых отвратительным налетом стен, Язьва проник в следующую комнату и в замешательстве остановился.

Прямо по центру, преграждая путь к ведущей в подпол лестнице, за большим деревянным столом сидела объемистая бабища. Склонив голову и открывая шею, она исподлобья смотрела на вошедшего. По правую руку от нее в столешнице торчал разделочный нож, источавший такое, что плечи Язьвы невольно передернулись от отвращения.

– Давай поговорим, темный, – протяжно на выдохе прошептала баба и демонстративно скрестила пальцы на выпуклом животе, подальше от оружия.

Темный не повелся на дешевый театральный жест. На его памяти живорезы никогда не совершали бесполезных превращений, а значит, толстуха обладала телесами не просто так и могла быть опасной и без ножа.

– Поговорить? – задумчиво переспросил он. – Почему тогда ты сам не покажешься? Убери рабов – и будет разговор.

– Рабов? Они мои дети… Ты тоже когда-то был рабом, подчинялся вашему императору…

Не дав ей закончить, Язьва совершил гигантский прыжок вперед и снизу вонзил острие костяного серпа бабе в подбородок, круша челюсть и лишая возможности нести крамольные речи. Для верности хотел и вовсе выдернуть ее, но внезапно вздувшийся будто бычий пузырь живот бабы отбросил темного на несколько шагов назад.

Вскочив на ноги, Язьва в ярости приготовился выпотрошить подлую тварь, но в комнате уже никого не было. Лишь край грязного платка, которым баба прикрывала живот, мелькнул на лестнице, ведущей вниз. Темному оставалось лишь подивиться ловкости измененной.

Уловив шорох под ногами, он в последний момент успел припечатать каблуком уродливую голову мелкого существа, похожего на очень зубастого младенца. Тварь хрюкнула и брызнула в стороны едкой дрянью. К-курва!

– Я никогда не был рабом! Слышишь меня? Никогда! – заорал Язьва, брызжа слюной. Вены на его тощей шее вздулись и яростно пульсировали. – Я лишь следовал долгу и вассальной клятве рода!

Когда темный осознал, что кричит в пустоту, ярость схлынула так же мгновенно, как и пришла, оставив после себя осадок горечи. Подлые и обличительные слова задели его за живое – местный хозяин оказался ох как не прост! Дернул, что называется, за последнюю ниточку, которая связывала существо под именем Язьва с остатками человеческой натуры.

Боевой настрой сошел на нет, освобождая место привычной хандре. Планируя провести на отдаленном хуторе парочку интересных опытов, темный не рассчитывал, что его блестящий и острозаточенный инструмент вновь останется не у дел. Местный хозяин откровенно разочаровывал. Следовало заканчивать здесь и искать новую возможность посвятить себя науке.

Сомкнув веки, Язьва усилием воли отдал команду на завершение превращения. Тело скрутили спазмы, и оно зажило собственной жизнью. С хрустом выскакивали из хрящей кости, рвались сухожилия и трещала кожа под буграми мышц.

Внизу наконец поняли, что происходит, и из-под досок пола раздался многоголосый заунывный вой.

Язьва отстраненно наблюдал, как его новое тело, коротко подпрыгнув, проломило половицы и упало в подвал, впечатывая в истоптанную землю чью-то неповоротливую морду. Могучий рев оповестил всех заинтересованных о кардинальном изменении баланса сил.

…Страшный звук привел Ишку в чувство. Тело одеревенело от холода и слушалось с трудом. Последние воспоминания пульсировали болью в левом боку и отдавали в затылок. Проклятое сало, век бы его не видеть! Эх, знатно его бондарь отметелил, тело будто лошади истоптали…

Ишка как-то бегал смотреть, как имперский патруль топчет лошадьми пойманного поджигателя, и чувствовал себя, наверное, примерно так же. Хорошо еще, что лежал на чем-то холодном, что притупляло боль.

Небольшой, забранный решеткой квадрат наверху пропускал голубоватый свет с улицы. Правый глаз начал различать контуры, и Ишка, сжав зубы, перевернулся на живот… Лучше бы он этого не делал. Прямо на него уставилось синюшное лицо лесоруба Дрю, пропавшего полную луну назад. Все считали, что он запил и ушел топиться – бедняга тяжело переживал недавнюю смерть жены при неудачных родах.

Ишка отпрянул назад, задел головой камень и вновь ненадолго провалился в забытье. Сколько провалялся – неведомо, но, когда пришел в себя, сообразил, что находится в зимнике. Помимо лесоруба парень насчитал еще около пяти тел. Около, потому что не все части у них были на месте, у многих не хватало рук и ног.

Неожиданно его привлек шум, исходивший со двора. Парень собрался с силами и подполз к дверной решетке.

В нескольких шагах от входа в зимник, широко расставив ноги и согнувшись в пояснице, стоял человек в черной одежде паломника. По доносившимся звукам Ишка понял, что того выполаскивает сильная рвота. Незнакомец точно не был бондарем и не напоминал никого из жителей родной Ишкиной деревни, поэтому паренек решил на всякий случай не выдавать своего присутствия.

Кто его знает: может, болезный с хуторянами заодно.

Опорожнив желудок, неизвестный со вздохом подошел к колодцу и долго пил воду из поднятого на поверхность ведра. Потом с облегчением скинул с ног рваные обутки и достал из наплечной сумки красивые сапоги с высоким голенищем и острыми носами, обитыми полосами жести. Удовлетворенно пощелкав согнутым пальцем по подошве, странный человек обулся и пошел к воротам.

Ишка сапоги оценил, а вот паломник доверия не внушил. Веяло от него чем-то… нехорошим. Проверив карманы и с радостью обнаружив в кармане хитрые дядькины приспособления, парень просунул руки сквозь решетку двери и принялся ковыряться в знакомом и бестолковом замке.