Вальсо с помощью кремня зажег свечу и, ухватив со стола початую бутылку, жестом пригласил Лаена в коридор, который уже успело затянуть сумраком. Время за разговорами пролетело незаметно, и, натягивая сапоги, десятник сполна ощутил накопившуюся усталость, вылившуюся в протяжный зевок.

Из-за дощатых стен слышался похожий на птичье курлыканье тихий женский говор на непонятном диалекте. Миновав половину пути до лестницы, атаман толкнул одну из дверей.

– Вот тут девчонка жила… Так вот, насчет политики. Думаешь, легко с такой разудалой ватагой сладить? Уважение заслужить надобно! Вот, к примеру, к нуждам парней стоит прислушиваться, но одновременно и в строгости держать. Ба-лан-си-ро-вать, значит. Рукой, этой же, кормящей, если надо, то и по зубам давать за провинности. Понимаешь, о чем толкую? А хошь, расскажу тебе, как в атаманы вышел и порядки навел тут свои?

– Хороши у вас порядки! – с сарказмом заметил десятник, входя вслед за атаманом в маленькую комнатушку, скорее напоминающую чулан. – Смотрю, рвение у твоих ребят через край бьет! Еще немного – и точно повесят нужного человека.

– А то! – подбоченился атаман, принимая сказанное за чистую монету. – Главное, уважение в людях вызвать! Веру в свои силы. Тогда они и горы свернуть могут.

По стенам заплясали их собственные тени. Вездесущий и раздражающий запах пыли здесь перемежался с духом смерти. Грубо сколоченная кровать полностью занимала пространство у противоположной стены и оказалась накрыта старой дерюгой. Трехногий табурет рядом и кучка какого-то засаленного тряпья в углу – больше ничего не было.

– Дитятко ее землячки забрали, а больше и не трогали ничего. Я запретил. Завтра прикажу, чтобы тряпье ее выкинули, вдруг зараза какая. Пусть сожгут все к лешему!

– Когда нашли, она где лежала?

– Там, возле кровати. – Атаман передал десятнику свечу и отступил к двери, давая возможность осмотреться.

Присев возле топчана, Лаен ощутил укол тревоги, проникший сквозь сотканный вином кокон беззаботности. Мрачная атмосфера каморки всколыхнула недавние воспоминания. Опустил свечу ниже, внимательно разглядывая пол. Доски возле кровати оказались пропитаны кровью. Достав стилет, Лаен пошевелил сваленное в кучу тряпье, но не обнаружил ничего интересного. Лишь заношенные до дыр женские и детские вещи.

Он уже догадывался, что могло происходить в станице, и от нехороших предчувствий перехватывало дыхание. Наконец джарах нашел то, что так боялся обнаружить, – едва заметные частые углубления, оставшиеся от удара острым предметом. Вытащив из-за голенища нож-коготь безносого так, чтобы этого не увидел атаман, Лаен легонько ткнул острием в шершавое дерево. Сравнил засечки – один в один! В голове сам собою вспомнился скрипучий голос лакея баронессы, сетующего на отсутствие помощника, посланного «в лес, ватажникам вредить»…

По наитию сунув руку под кровать, Лаен широко загреб ладонью. Загнал пару заноз. Но не зря – на свет свечи выкатилось несколько давно прогоревших углей, а ладонь оказалась перепачкана свежей сажей. Картина происходящего представилась во всей красе, заставив десятника даже слегка протрезветь. Но мгновение спустя его обуяли сомнения иного рода.

Что будет, если он тотчас расскажет атаману все, что знает? Нетрудно предугадать действия Вальсо и его неутомимых сподвижников… Поднимется такая великая буча, что помимо несчастных беженцев с Небесного плато, среди которых явно находится и слуга баронессы Вильмы, перевешают всех более или менее причастных. А ведь караванщики тоже от нее бежали, значит, несомненно попадут под подозрение…

А как в станице поступают в подозрительных ситуациях, Лаен уже успел убедиться воочию. Будет резня, солдаты Калача многих отправят на тот свет, но и сами костьми полягут вместе со всей общиной. Атаман Вальсо вряд ли сможет защитить от толпы. Не больно его тут и слушают.

Невзра, помоги! Что же делать?..

Напрашивалось единственное решение – действуя в привычном джараху стиле, найти клеврета и собственноручно устранить, не привлекая внимания. Тогда убийства прекратятся как бы сами собой и станица будет жить по старым порядкам. Караван тем временем уйдет в Атрель, решать торговые дела с Безземельным графом. А вот напоследок можно будет и предупредить Вальсо про баронессу, обосновавшуюся у него почти под боком.

Посчитав, что так будет лучше для всех, десятник повернулся к ожидающему атаману. Тот, прищурив глаз, подпирал косяк и прихлебывал из бутылки.

– Не знаю пока, что здесь могло произойти. Когда, ты говоришь, первую убили?

– Дней десять назад, – запрокинув голову, атаман вылил в горло остатки и похлопал себя по животу, – с тех пор я вкусно жрать перестал.

– Найдешь еще себе повариху! – утешил его Лаен, продолжая сопоставлять факты.

Получалось, что убийства начались как раз после того, как атаман Вальсо поселил в станице беженцев. Для слуги баронессы вышла большая удача, что среди местных не нашлось ни одного человека, понимающего их язык. Скорее всего, к беженцам он примкнул под видом странника, а в станицу проник уже не отличимый от них.

Первой жертвой оказалась кухарка, которая, по словам атамана, жила одна где-то в недрах усадьбы. Убийца ее раньше всех заприметил, когда всю толпу на смотрины к атаману водили. Обитавшие на первом этаже молодчики не в счет. Небось все под утро случилось, когда они третьи сны досматривали после обильных возлияний; пьяный матрос прошел бы с песнями – и то б не проснулись.

Что дальше? Совершил свой гнусный обряд и подкинул тело обкуренным оракулам, чтобы отвести подозрения. И тут грубо просчитался – ватажники так прикипели к хранителям секретов Иллокия, что посчитали нужным искать виновника среди своих. А самое главное – поганец рассчитывал, что стряпуху поднимет сущность. И опять мимо – атаман же проговорился, что своих покойников они хоронят по-особенному.

Видно, прислужник сильно удивился, когда на следующий день в станице не произошло ничего необычного. Решил действовать наверняка и заманил подальше в лес портного… немудреное дело. И опять неудача! Или, наоборот, удача? На тело наткнулся патруль, и забулдыгу опять погребли по всей местной науке…

А вот дальше – загадка! Третья жертва никак не желала вписываться в стройные рассуждения десятника.

Зачем было лезть на второй этаж, чуть ли не в покои атамана? Слишком много народу здесь шляется, велик шанс попасться – и тогда петли не миновать. Тогда зачем так рисковать? Почему нелюдь решил сотворить свои безобразия именно с беженкой? Он не мог не догадываться, что местные не дураки и закопают ее со всеми предосторожностями. Так же, как и всех остальных.

Непонятно.

Объятый ворохом мыслей и догадок, десятник чувствовал, что упускает из виду какой-то важный момент, крутящийся на задворках сознания, но, как ни силился, уразуметь его не смог. Усталость и вино начинали действовать в едином ключе, мешая рассуждать логически. Нужно было прибегнуть к испытанному средству – хорошенько выспаться, тогда все само собой встанет на свои места.

Передав атаману свечу, он заявил, с трудом сдерживая зевоту:

– Постараюсь найти вашего душегуба, Вальсо. Но сейчас спать пойду, не обессудь уж. Устал так, будто ярмо от телеги на собственном хребте тащил!

– Ну так и устраивайся здесь, у меня, велика печаль! Сейчас прикажу приготовить тебе комнату, – заявил на это атаман, явно надеясь, пока суд да дело, продолжить попойку.

– Нет, Вальсо, я лучше к своим пойду, не обижайся. Привык, знаешь ли, исключительно на любимом топчане высыпаться, – выкрутился десятник. – Слушай, вот еще что… Каравану в Атрель попасть нужно, и чем скорее, тем лучше. Вот пособлю тебе злыдня поймать – и отбудем мы, уж не обессудь. Препятствий чинить не станешь?

– Как тебе такое и в голову-то пришло! Я знаешь что? Проводников своих дам! В клане мы с тобой как-никак вместе, через многое пройти пришлось…

Лаен от всей души поблагодарил атамана, и Вальсо, пошатываясь, отправился к себе попивать винцо. Десятник же спустился по скрипучей лестнице на первый этаж, чувствуя себя неуютно под пристальными взглядами людей атамана, прервавших игру в карты, проследовал к дверям и вышел во двор.

Невидимые еловые лапы шумели над головой. Сквозь прореху в небесах выглядывал кусочек желтой луны. В лагере под навесами тлели редкие костры, изредка в их свете появлялись и исчезали угловатые тени. Откуда-то издалека доносились приглушенные слова заунывной разбойничьей песни. Десятник прислушался. Подвыпивший молодой голос выводил слова протяжно и с надрывом, как и подобает, когда поешь про горячего кровью молодца, взявшего казну и подло изловленного патрульными лимитатами ну совсем ни за что.

Станица медленно проваливалась в бражное забытье и делала это крайне самобытно, почти не нарушая первозданной лесной тишины.

«Настоящие свиньи! Лишь бы пожрать вкусно и запить пойлом зерновым. А потом и к сношениям приступать можно».

«Марта! – Десятник отказывался верить, что слышит голос целительницы. – Откуда столько ненависти?»

«Из Шуйтара, наверное, разве нет? Ты же сам недавно заявил, что я продалась тварям. И запомни мои слова десятник: тебе с местным скотом нужно держать себя в роли пастуха. Не справишься – загрызут и не подавятся».

«Впредь держи свое мнение при себе. И не смей больше вот так вторгаться в мои мысли!»

«А иначе что ты со мной сделаешь? Расскажешь монахам?» – насмешливо поинтересовалась целительница.

«Найду способ, не сомневайся, – пообещал Лаен, между тем до глубины души поразившись преображению Марты. Насколько он помнил, она никогда не позволяла себе разговаривать с ним в подобном тоне. – А сейчас просто уйди и не мешай мне. Позже поговорим».

Он подождал, но целительница ничего не ответила. Ночная прохлада ласково коснулась лица и разбавила хмельные пары. Накинув капюшон, десятник направился к стоянке каравана, обходя хаотично расположенные постройки. Возле некоторых неподвижно сидели тени, едва различимые в темноте, но до десятника никому и дела не было.

Мысли путались, цеплялись друг за дружку, тем не менее двигаясь в одном русле. Марта отошла на второй план, сейчас он все равно ничего не мог изменить. Лаен на ходу коснулся горевшего отчего-то лица, и усмехнулся про себя: «Право слово, будто юнец какой-то!»

Миновав изгородь, джарах оказался в пределах стоянки каравана. Вокруг составленных рядами телег ярко горели факелы. Периметр патрулировали солдаты – Калач, как и обещал, выставил охрану. Еще пара воинов виднелась поодаль, у борта походного лазарета. Там неторопливо потрескивал костерок и изредка постукивали ложки, доставая дно мисок. Рядом с парнями стояла аккуратно прислоненная к колесу пузатая бутылка. Повезло им: видать, смену уже отстояли.

Ноги сами собой принесли Лаена к повозке негоцианта. Медленно поднявшись по приставной лесенке и ощущая себя путником, преодолевшим крутой горный перевал, джарах замер на площадке, пытаясь унять тревожно стучавшее сердце. Дверь оказалась заперта, но открывалась снаружи секретным способом, известным лишь обитателям общины.

Лишь бы на засов не догадалась закрыться!

Не догадалась. Внутри оказалось тепло и не в пример чище, чем когда ему довелось побывать здесь в последний раз. Скудно коптила догорающая свеча. Пройдя на несгибающихся ногах половину расстояния до ширмы, Лаен шепотом позвал:

– Госпожа Тавия!..

Прошло несколько томительных ударов сердца, показавшихся вечностью, до того момента, как изящный силуэт скользнул из-за приоткрывшейся занавески. Обоняния коснулся тонкий аромат гаттейского ландыша, строгий и морозный по обыкновению, но сейчас отчего-то заставивший вскипеть кровь. Вышедшее из-под контроля воображение нарисовало столь непристойные образы, что у десятника никак не получалось выдохнуть.

Теряя опору, он грузно опустился на скамью. Она примостилась на краешке напротив него.

– Господин Лаен! Я знала. Знала, что вы непременно придете ко мне. После всего случившегося мне так и не представилась возможность отблагодарить вас за мое спасение! – Ее голос дрожал, как пламя на ветру.

– Ну что вы, госпожа… мой долг – защищать вас от любой опасности. Увы, но вашего мужа уберечь не получилось, я сожалею всей душой. – Десятник еще хотел добавить, что скорбит вместе с ней, но язык неожиданно взбунтовался. – Как вы себя чувствуете?

– Я очень устала… – Ее плечи безжизненно опустились. Женский силуэт, облаченный в невесомые восточные накидки, выглядел столь беззащитно, что десятник с трудом поборол желание подойти, обнять и прижать ее к себе. – Раненые пугают меня… Один возничий умер буквально у меня на руках, я даже не успела понять, как помочь ему. Долго плакала, но потом взяла себя в руки и приготовила укрепляющий отвар для остальных. К счастью, лежачих совсем немного. В лазарете мне сейчас помогают Аглая и Сата. Я хотела остаться с ними на ночь, но они выпроводили меня, сказали, что нужно отдохнуть.

– Хорошо, что они поступили именно так! Вам многое пришлось пережить, госпожа. Фабио должен был принести вина…

– Да, он приходил перед закатом разбирать записи моего покойного мужа. – Она не выдержала и всхлипнула. – Я помогла чем смогла, в них много недосказанности, его мысли… всегда опережали перо. – Она робко положила ладони на разделяющий их стол.

Лаен все понял и накрыл их своими. На непродолжительное время повисла тишина, которую первой нарушила вдова негоцианта:

– Надеюсь, господин Лаен, ваш недуг не давал о себе знать? Со всеми этими ужасными событиями я чуть не забыла приготовить для вас укрепляющий отвар! – Аккуратно высвободив руку, Тавия подала десятнику маленький пузатый флакончик, а потом коснулась его щеки тыльной стороной ладони. – Я слышала, местный атаман оказался вам знаком? Не ведет ли эта ниточка в глубины вашей потерянной памяти?

– Нет-нет, – поспешно открестился десятник, убирая флакон в карман. Теперь его ладони тоже будут пахнуть гаттейским ландышем. – Вальсо – мой земляк, и я знал его еще до того, как умудрился потерять часть собственной души. Нам всем повезло, что ватажники признали его своим атаманом.

– Нам тоже вскоре предстоит подобный выбор. – Теперь ее мягкий и чарующий голос звучал задумчиво. – Старший приказчик считает, что вы, господин Лаен, отлично подходите на роль кочевого торговца. – Ее слова прозвучали для Лаена очень неожиданно, он сейчас думал совсем не об этом.

– Я… я не знаю, – выдохнул он в ответ, сбитый с толку и находясь в жутком смущении. – Его светлость погиб по моей вине буквально вчера…

– Вы же сами прекрасно понимаете, господин Лаен, что вашей вины в произошедшем вовсе нет. – Теперь ее ладонь мягко поглаживала его скулу, а голос, наоборот, приобрел едва уловимый требовательный оттенок. – Иллокий кинул свои кости судьбы, и моему покойному мужу выпали глаза Мальки… Что произошло, то произошло. Я слаба и беззащитна, поэтому не могу не задумываться о будущем…

– Если только община каравана не будет против! – Лаен привел последний довод, будучи не в силах сопротивляться этой женщине. – Преподобного едва не сожрали в той деревне, Калач темнее тучи грозовой, огромные потери среди солдат, к тому же Ива…

– Вам не стоит об этом беспокоиться. Я сама лично относила целебную мазь и чистые повязки отцу Мэтью. Монах искренне благодарен вам за спасение из той ямы.

– Да?.. – тупо переспросил Лаен, у которого почти не осталось аргументов, которые можно было сейчас привести. А про те, что имелись, говорить было никак нельзя. Даже этой обворожительной женщине.

– Именно так. С господином Авинсо, как мне кажется, все обстоит куда проще, чем вы думаете. Пообещайте ему больше, чем платил мой покойный муж.

– Как я могу такое обещать, если даже не знаю, сколько им платил негоциант? – возразил Лаен.

– Нет нужды подсчитывать в лирах, главное – дать надежду, что все останется как прежде и станет даже лучше. – Теперь ее голос звучал исключительно по-деловому, без толики грусти или капли сожаления. – Позже мы решим этот вопрос.

– Мы?.. – Джарах снова не понимал, что она имеет в виду.

– Вы, господин Лаен, как наш негоциант, и старший приказчик Фабио Ранье. – Внезапно потянувшись вперед, ее маленькие пальчики сняли пылинку с плаща десятника. – Старый вашуйец знает расценки, он, несомненно, поможет разобраться с жалованьем наемников. Даже если Авинсо начнет упрямиться, он не найдет поддержки среди собственных солдат, ведь мы наймем новых взамен павших, когда окажемся в Атрели. В любом случае мой муж был щедр, поэтому недовольные окажутся в меньшинстве.

– А как же остальные караванщики? Зачем цехам выбирать меня? Я не понимаю, госпожа Тавия. Неужели больше некому возглавить караван? Для меня это все очень… непривычно, даже дико. В решениях его светлости никто не сомневался, его уважали за справедливость и заботу, которую покойный проявлял по отношению к своим людям…

– А кто проявит заботу обо мне? – Тавия спрятала лицо в ладошках, ее острые плечи затряслись от плача. – Где мне теперь искать защиту? Я даже готова к любому смирению, день и ночь проводя в лазарете, помогая раненым, но кто знает, как будущий негоциант распорядится моей судьбой?!

– Стойте, не нужно слез, госпожа! – Лаен переживал целый сонм противоречивых чувств. – Что бы ни случилось, я не позволю никому обидеть вас или причинить вред!

– Вы же знаете, что это невозможно, – грустно отозвалась Тавия. – Моя судьба исключительно в руках нашего будущего правителя. И помочь вы мне сможете лишь в одном случае…

Решившись наконец, десятник протянул руку и осторожно погладил женщину по мокрой щеке. Его сердце ухнуло в бездну, когда она всем телом подалась вперед, реагируя на его жест.

– Лаен… мой господин. Вы ведь не бросите меня? Не оставите одну? Судьба может оказаться очень жестока по отношению к беззащитной женщине, которая может рассчитывать лишь на милость окружающих…

– Все будет хорошо, – попытался успокоить ее десятник. – Сейчас вам нужно отдохнуть. Спите спокойно и обещайте мне, что ни о чем не будете переживать.

– Я… не буду, – всхлипнула она. – Я полностью доверяю вам, мой господин.

– Хорошо. Госпожа Тавия, перед тем как уйти, мне крайне необходимо задать вам один вопрос. – На самом деле Лаен понимал, что сейчас не место и не время для подобных расспросов, но от ее ответа зависело многое. – Госпожа, там… в подвалах… вы видели, как именно погибла знахарка Ива?

– Я все помню, будто это произошло только что… – Свеча догорела, и голос в полутьме прозвучал очень тихо. – Они вломились к нам целой гурьбой… одного из несчастных солдат убили сразу, другого сначала мучили, а потом повесили на балке… веселились, громко кричали. Внезапно пришел их старший и заставил что-то искать. Его люди принялись расшвыривать вещи, трогать мою одежду. Я спряталась за стол и начала молиться. Ива попыталась их остановить, когда они добрались до ее сумы… старший рассвирепел и ударил ее клинком… Все случилось на моих глазах… О, святой Воритар! Мне казалось, что Малька уже занесла надо мной свой серп!

– Тише, тише, госпожа! – Лаен пытался успокоить ее как мог. – Обязательно выпейте вина, которое принес Фабио, и ложитесь спать. Все плохое, что могло случиться, уже произошло, нет нужды об этом вспоминать.

– Вы правда позаботитесь обо мне? – Она взглянула на него блестящими от слез даже в полутьме глазами.

– Да, обещаю, госпожа Тавия. Когда я уйду, обязательно заприте дверь на засов.

– Хорошо, господин Лаен, я поступлю, как вы сказали.

Не говоря больше ни слова, десятник проскользнул за дверь и дождался металлического лязга с обратной стороны. В голове роились разные мысли, но все они, словно мотыльки, тянулись к единственному в его жизни огоньку – госпоже Тавии. Совет общины, на котором должен быть избран негоциант, уже не вызывал столь сильной тревоги. Посеянное ближайшим окружением семя уверенности в собственных силах стремительно прорастало в его сознании.

Но насколько были искренни эти люди в своих намерениях? Лаен Тарк не мог не ощущать, что титул кочевого правителя ему мягко навязывают, и каждый пытается следовать собственным интересам. Или это ему только кажется? Возможно ли такое, что его личностные проблемы извратили восприятие настолько, что любые проявления дружеского общения выглядят попыткой навязать свою волю?

А даже если и так, что он теряет?

Если дело исключительно в сохранении прежнего уклада общины и личной безопасности отдельной молодой женщины – пусть, он не против. С другой стороны, именно статус негоцианта может помочь провести переговоры с нужными профессорами медицины, чтобы попытаться избавиться от проклятой Марты. Даже если у него ничего не получится, можно будет убедиться, что госпоже Тавии ничто не угрожает, оставить дела на Фабио, а самому вернуться к первоначальному плану – отправиться в Островные королевства. И если все выйдет как задумано, вернуться за госпожой и… взять ее в жены. А почему бы и нет, в конце-то концов?!

Приняв столь головокружительное решение и от этого почувствовав себя гораздо легче, Лаен спустился на землю и быстрым шагом отправился к собственной кибитке, планируя наконец-то крепко выспаться. Проходя между повозками, поставленными бок о бок, он неожиданно заметил между ними подозрительно сгустившуюся тень.

Шагнув вперед, ухватил за горло прятавшегося там человека.

– Глык… глык… – забулькал неизвестный и голосом Дьякона зашипел: – Гх-господин!.. Лаен… Это я, Дьякон!..

– Это уже становится традицией, – буркнул десятник. – Кто же так тьмой укрывается? Дурень! Мало я тебя учил?

– Простите великодушно, господин, – залебезил дозорный. – Маялся тут, ждал, когда вы от госпожи Тавии… изволите…

– Ах ты вошь бородатая! – яростно зашипел разозленный десятник, впрочем, понимая, что уж от своих-то соглядатаев скрывать что-либо было очень сложно. – Подслушивал?!

– Ни в жисть, господин, э-э-э… негоциант. Ваша светлость! Хотел только доложиться, что перед тем сказывали мне сделать!

– Говори!

– Ватажники крепко округу держат, мышь не проскочит. Поговаривают, сам граф приказал, чтобы императорским служкам препоны всяческие в передвижении чинили и задерживали по всякому надуманному поводу…

– Погоди… так граф Дейрио вроде как за императора ратует?!

– Ой, не спрашивайте меня, господин! Воритаром клянусь: что слышал, то и сказываю, без прикрас всяческих!

– Ладно, давай дальше.

– А еще, если слуги графа дознаются, что человек столичный идет мимо них, тут же ему допрос учиняют обстоятельный. Дознаются, что ему о Ритуале известно…

– Как это «известно»? – переспросил Лаен.

– Ну… как я понял, спрашивают, в присутствии писаря, мол, если присутствовал в столице дюжину лет назад, то при каких обстоятельствах, что видел, ну и так далее… Подробно все и под перо чернильное.

– Зачем все это? – удивился десятник. – Бредни же… Кто там что помнит сейчас…

– Вот! Мне тоже думается, ерунда это, – не приминул согласиться Дьякон и зачастил: – Писульки эти потом самому графу Безземельному с нарочными отправляют. А тех, кто помнит много и глазастые, самолично живьем к нему доставляют.

– Вот те раз! – Лаен покачал головой. – Совсем, видать, граф умом тронулся. Живорезы того и гляди из урочища в лес прорвутся, а он сущей ерундой занимается… Плохие времена, однако, настали.

– А еще… – интригующе понизил тон Дьякон, – завелся тут у них душегуб: людей портит и за оградку выбрасывает. Слышал, как мужики какого-то Хоса, по кличке Гусиное Перо, обсуждали. Уверовали, что его рук дело! Завтра его обманом, будто по приказу атамана, заманят к старым ямам, где раньше уголь пережигали, и расспрашивать с пристрастием будут, чтоб сознался, стервец.

– Почему на него подумали? – поинтересовался десятник, поражаясь активности и предприимчивости местных. – Не он это. Предупреди его, что ли.

– Не он? Вам, конечно, виднее, господин… – озадаченно потряс бородой Дьякон. – Припомнили Хосу, что в рейдах он себе слишком много позволял. Если дружина лагерем вставала – ну харчеваться там, отдохнуть, шмотки подлатать, – любил он по округе пошастать да девку себе сыскать. А как натешится вдоволь, так имя у нее вострым ножичком на лбу и чиркнет. Любовь к письму, стало быть, имел непреодолимую…

– Достаточно, – оборвал Лаен подчиненного и поджал губы. Ему вспомнилась заброшенная деревня. – Не надо предупреждать. Верно – ошибся я. Пускай поспрашивают его… сотоварищи. Не будем мешать. Еще что-то?

– Есть, но не разумею, важно ли.

– Говори.

– Ватажники намедни налет удачный провернули на обоз с железом, что из рудников на юг следовал…

– А нам-то что?

– Это не все еще. Помимо добычи, значит, лекаря они пленили, который батраков на шахтах проверял, ну пригодны или новых присылать надобно. С инс-пекцией ездил, во! – с трудом выговорил непривычное явно подслушанное слово Дьякон. – Теперь дерутся между собой, спорят, в очередь к нему выстраиваются – для лечения, значит. Держат бедолагу рядом с домом атамана, в сараюшке, там, где раньше уголь корды хранили. Хотел больше разузнать, но возле него пара рыл сурьезных трется, подойти не смог. Я подумал – наша же лекарка померла… так вот если бы…

– М-да… – Лаен одобрительно поцокал языком, обдумывая слова подчиненного. – Интересно, нужно будет с атаманом на эту тему переговорить… Ладно, молодец! Отдыхай, завтра понадобишься.

– Благодарствую! – В глазах Дьякона промелькнула радость, и мужичок растворился в окружающем сумраке.

Толковый лекарь каравану был необходим как воздух. Даже не учитывая нынешнюю тяжелую ситуацию с ранеными, люди и так часто болели и получали травмы. Для кочевой общины было крайне важно поставить их на ноги в кратчайшие сроки. Особенно это становилось актуально, когда караван заходил в провинции, пораженные мором или поветрием. Знахарка Ива хорошо справлялась со своими обязанностями, а вот госпожа Тавия откровенно не годилась на эту роль…

Поймав себя на мысли, что он начинает размышлять как настоящий негоциант, Лаен усмехнулся. Что ж, завтра все встанет на свои места. А сейчас пора отправляться спать. Безошибочно найдя в темноте кибитку дозорных, Лаен проник внутрь, стараясь не побеспокоить спавшую смену, разделся и завалился на холодный топчан.