Поскрипывая сочленениями, карета дозорных кое-как взобралась на крутой пригорок. Привстав на козлах, Лаен оглянулся назад и с досады стиснул кулаки. Ему постоянно казалось, что караван едва тащится, с черепашьей скоростью петляя среди набивших оскомину холмов, березовых околков и лугового высокотравья, тоскующего по заботливой крестьянской руке.

А еще в глаза бросалась неряшливость обоза. Впопыхах закрепленные куски парусины ослабли и хлопали на ветру, будто крылья. Покатые и выщербленные крыши кибиток с пригорка напоминали панцири гигантских жуков. Будто вереница диковинных насекомых, караван упорно полз по липкой паутине к ее спасительному краю, подальше от засевшего в центре паука. Точнее – кроваво-красной паучихи…

Радовало лишь одно – их никто не пытался догнать. По крайней мере, явно. А вот если проклятые Воритаром слуги баронессы решат в качестве скрытного передвижения использовать многочисленные балки и овражки урочища… да еще и устроят засаду, как бы поступил и он, то сама Малька утомится складывать вопящие души в свой необъятный подол.

Маячивший впереди гребень Приланского леса с каждой пройденной милей все заметнее подрастал, но до сей поры оставался недосягаем для караванщиков, как для младенца висящая над люлькой свистулька. Проклятье! Десятник не находил себе места и с трудом сдерживал желание отстегать плетью ленивую животину, по недоразумению названную лошадью. В то же время он прекрасно понимал, что с не знавшими отдыха тягловозами такой номер не пройдет.

Компенсируя напряжение, костяшки пальцев сами собой начинали выбивать о деревянный борт кареты нервную чечетку.

Мусоля в руках бумажный обрывок, повозку по обочине догнал запыхавшийся писарь и, путаясь в полах туники, неловко запрыгнул на подножку со стороны Фабио. Вашуйец передал вожжи Лаену и внимательно выслушал помощника, при этом кивая и шевеля губами. Затем взмахом руки отправил того обратно.

– Ну что? – нетерпеливо спросил Лаен. Ожидание плохих новостей, как это часто бывает, изматывало больше, чем собственно сами новости. – Всех опросили?

– Один момент, господин Лаен… – Фабио поднес листок к самому носу и близоруко сощурился. – Так, погибшие, значит… его светлость негоциант Фект Стелайский и оба его телохранителя. – Вашуйец принялся загибать пальцы. – Призрачные казармы Драшника пополнили полтора десятка душ из цеха охраны. Список имен прилагается. Солдат вообще чуть более половины осталось, если и раненых в расчет принимать. Цех мастеровых, значит… глава плотников Прол, трое его людей, потом… двое ловчих. По цеху Ярока восемь душ возниц. Далее по общине – трех женщин недосчитались и ребенка… Дитя не нашли – возможно, потерялось. Впрочем, это одно и то же в нашей ситуации.

Лаену показалось, что налетевший порыв ветра принес с собой женские причитания.

– Моих трое, – мрачно заявил десятник, и перед глазами встала нелепая и досадная смерть Пострела. Быть бедолаге теперь одним из глаз Невзры в ночном небе. – Пострела слуга баронессы казнил. Вакша и Ерш в подземном зале остались.

Фабио сочувственно покачал головой и что-то отметил у себя в записях. Негромко добавил:

– Знахарка.

– Как теперь без Ивы-то? – сокрушенно вздохнул Лаен. – Раненым уход нужен. Того и гляди зараза пойдет.

– Раненых, к счастью, немного. К тому же с ними госпожа Тавия, – отозвался вашуйец. – Она все свободное время проводит в походном лазарете, готовит отвары, но плачет, что умения не хватает. Насколько мне известно, уважаемая Ива держала рецепты по большей части в памяти, поэтому, пока вдова негоцианта разберется, что там и как… скорее всего, милосердной Мальке придется еще какое-то время тащиться за нашим караваном.

– А’штамон ш’рак!.. – в сердцах пробормотал десятник. По жизни любознательный, Фабио с удивлением узнал кордское ругательство, которым степняки обозначали неодобряемую связь своего земляка и молодой кобылицы. Ему еще не приходилось слышать подобное от своего приятеля.

Из проклятого Шуйтаром карьера, ставшего братской могилой, уходили второпях, бросив намертво застрявшую меж каменюк телегу и пару экипажей с порезанной оборванцами упряжью. Выстроившись цепью, перекидали более-менее ценный груз на свободные подводы. Работали с исступлением, сжимая зубы, невзирая на чины и должности, понимая, что от этого зависят их жизни. Перегруженные тягловозы отзывались на щелчки кнутов недовольным ржанием и злобно выбивали копытами глубокие ямки.

Подобрали всех, кто отозвался и выполз на свет из щелей-укрытий. Повозки постепенно набирали ход. Люди расслабленно откидывались на доски, переводили дыхание. Завязывались первые разговоры с одной-единственной темой. Но мимолетная радость спасения с каждой верстой словно песок размывалась морем скорби по усопшим товарищам.

Караван отчаянно отступал по заброшенной дороге на запад, вслед за солнцем, стремясь поскорее укрыться под еловым куполом Приланского леса. О возвращении на тракт и продолжении запланированного маршрута и речи быть не могло – дорогу преграждали слуги баронессы, и следующая встреча с изгнанницей могла стать для караванщиков последней.

Хорошо еще, что погони не было. Вслух высказывались разные предположения по этому поводу, но лишь джарах помалкивал, догадываясь об истинном положении дел. Интересно, смогла ли изгнанница одолеть ту сущность, что обрела плоть в катакомбах? Как ни крути, именно безымянной твари Шуйтара большинство людей оказались обязаны своим спасением…

Нет, он ошибался. Не только ей обязаны – в темнице побывала еще одна тварь.

Накатившая волна горечи захлестнула Лаена, сойдясь в центре груди обжигающим спазмом вины. Он ничего не мог изменить, повернуть время вспять, оживить убитых караванщиков, казавшихся теперь почти родными! Отражая внутренние переживания, лицо десятника исказилось в мучительной гримасе.

Сидевший рядом Фабио глянул искоса, но, слава Невзре, спрашивать ни о чем не стал. Десятник был очень благодарен ему за это.

Думать о чем-то другом не получалось. Раз за разом прокручивая в памяти случившееся, Лаен пришел к выводу, что баронессу непременно поставит в тупик произошедшее в камерах. Страшная и бескомпромиссная расправа над безносым заставит осторожничать. Это караванщикам на руку. Вопрос в том, насколько сильна просящая и сможет ли почувствовать призванную Мартой сущность. Того и гляди посчитает, что среди караванщиков непостижимым образом присутствует слуга погонщиков ведьм.

О, святой Воритар! Почему все случилось именно так? Проклятая Шуйтаром последовательница Мальки обратилась теперь в не меньшую угрозу, чем баронесса или живорезы. А что если, к примеру, эта сбрендившая почитательница боли вздумает призвать свою названую сестру прямо во время стоянки каравана, когда все спят?!

И вообще, как она смогла заставить ее повиноваться?!

Лаен не знал, слышит ли сейчас его мысли затаившаяся целительница, но ему было наплевать. Вопрос назрел давно, а в открывшихся обстоятельствах требовал незамедлительного решения. Но в пределах империи помощь в таком щекотливом деле вряд ли кто-то способен оказать: монахи не дремлют. Значит, нужно как можно быстрее добраться до Атрели, а уже оттуда держать направление на юго-запад. Ничего, что придется преодолеть множество лиг пути. Зато, добравшись до портового Вельмонда, будет несложно найти корабль, идущий в Халидос, столицу Островных королевств. А там – будь что будет!

…Наконец, когда огромные сосны уже нависли над головой и закрыли собой добрую половину неба, дорога скрылась под водой бродом мелкой речушки и вынырнула уже в Приланском лесу. Широкая просека уходила вперед и терялась за вековыми исполинами, укрывшими свои вершины пушистыми еловыми облаками.

Судя по всему, когда-то в этих местах заготавливали бревна и отправляли их на холм Висельника для незатухающих ярмарочных костров и возведения виселиц, или костылей искупления, как звались Малькины столбы на западе.

Ни десятник, имеющий полезную привычку и умение составлять карты, ни опрошенные возницы не знали, куда ведет просека. Да и было это не столь важно. Лишь бы не окончилась досадно тупиком в одном из лагерей лесорубов. Тогда придется как-то разворачивать неповоротливые повозки и придумывать способ незаметно миновать людей баронессы.

После заковыристого урочища, где каждая неровность рельефа сулила опасность, поющий мелкими птахами лес действовал на разум обманчиво умиротворяюще. Крутя головой по сторонам, Лаен невольно залюбовался творчеством покровительницы урожая, убравшей деревья и все вокруг по своему разумению и смешав воедино множество приятных глазу оттенков. Обычно неприветливый, сейчас лес выглядел скорее торжественно-благосклонным… но полного доверия это все равно не внушало.

Вообще, великий Приланский лес всегда жил собственной жизнью и существовал обособленно от возникавших и канувших в бездну истории государств. Обремененные длинными бородами ученые мужи из Данастской академии осмеливались утверждать, что в самом его сердце до сих пор существуют племена кордов, не встреченные человеком образованным, имея в виду, конечно, имперских первопроходцев.

Еще задолго до Ритуала монахи Воритара отправляли сюда боевые отряды для изучения повадок тварей Шуйтара в естественной, так сказать, среде обитания. Дети Мальки в древних чащобах искали целебные травы, наблюдая за поведением животных и птиц и обучаясь у них. Черные алхимики проводили в глуши свои поганые эксперименты – Лаен прекрасно помнил, что как раз в Приланском лесу он обрел себя в клетке для подопытных после нескольких лет беспамятства.

Но сейчас большая часть леса севернее Атрели, вплоть до крепости Павших на острове Героев, была заражена живорезами. Никто не знал, что там происходит. В тех местах имелась прямая дорога из Хаска до столицы, восточный тракт, но его давно забросили из-за неодолимого засилья различных тварей. Когда падет Атрель, а это рано или поздно произойдет – вопрос одного года или максимум десятка, – сущности Шуйтара полностью выдавят аламийцев из огромного лесного массива, открывая своим ордам путь на Сибар и Заозерье.

…Вечер подкрался незаметно, как одинокая старость к чересчур разборчивой даме. Удлинившиеся тени развеяли очарование, и кроваво-золотой огонь осени обернулся почерневшей бронзой подгнившей листвы. Прямая, как древко стрелы, просека продолжала вести караван в глубину леса. Разросшийся по краям ельник все чаще заставлял людей браться за топоры. Скорость движения упала в разы, и впору было задуматься о ночлеге.

Завидев очередную преграду, Фабио устало натянул поводья. То же самое по цепочке проделали остальные возницы, и караван с убежавшими в хвост обоза уханьем и скрипами медленно замер среди кружащихся в воздухе хвоинок. Сухая, будто древняя старуха, но вполне себе крепкая лесина нависла над дорогой и неторопливо мела лесную подстилку еловыми лапами. Телеги еще можно было провести под ней, а вот жилым кибиткам высотой примерно в два человеческих роста нипочем не пройти.

Бодро застучали топоры, затянули унылую песню двуручные пилы. Нагнавший караван на вынужденной остановке Дьякон доложил, что ни одна живая душа не соблазнилась на преследование обоза с момента въезда в лес.

Лаен слушал подчиненного вполуха – сейчас его больше беспокоило другое. Посланные вперед по дороге Рыба с Гузлом отсутствовали подозрительно долго. Не случилось ли чего… Все-таки эта часть леса принадлежала графу Дейрио Безземельному, правителю Атрели, и его ватагам. Ну, по крайней мере, сам граф считал именно так. Масла в огонь подливал Фабио, менторским тоном утверждая, что разрешение на проход, имевшееся у покойного негоцианта, касалось исключительно южного тракта, но никак не здешних областей.

На вполне закономерный вопрос Лаена, к чему такие сложности с проездом, если всем вокруг и так нелегко живется, Фабио недовольно посетовал, что десятник ничего не понимает в политике: дескать, чем больше запретов, тем вероятнее шанс для запретивших словить кого-либо на горячем и, соответственно, поставить в зависимое от них положение. Это в лучшем случае.

Задумавшись над столь явной несправедливостью и меланхолично следя за действиями плотников, разбирающих завал, Лаен пропустил мимо ушей последние произнесенные вашуйцем слова, но тут же спохватился:

– Прости, Фабио… Что ты сказал?

– Я говорю, – терпеливо повторил тот, – не застрять бы нам здесь. Развернуться вряд ли удастся, да и ночь скоро… Может, каравану стоит расположиться на ночевку?

– Нет, будем двигаться дальше, пока у людей силы есть, – упрямо повторил десятник собственные слова, сказанные на скоротечном собрании общины, устроенном Фабио на правах старшего помощника покойного негоцианта. Его тогда все поддержали. Караванщиков тяготила близость к месту, где погибли их товарищи, а страх придавал сил. Лаен же жаждал оказаться как можно дальше от каменоломни по собственным причинам. Поэтому он продолжил: – Если повезет, наткнемся на одну из дорог, ведущих к Атрели, а там… не знаю… пусть решают, что с караваном делать.

– Решать очень многое придется. – Фабио вздохнул и горестно сложил на груди руки. – Сложно даже представить…

– Будто я не знаю! – огрызнулся десятник, хотя в его голосе слышалось больше растерянности, чем злости. – О том и толкую! Найдем место для стоянки – и пусть народ выбирает себе правителя и дальнейшую судьбу.

– Судьбу-то зачем выбирать, господин Лаен? – фыркнул старый вашуйец и с толикой превосходства глянул на джараха, что позволял себе крайне редко. – За них выберут. Народ за сильной рукой пойдет куда скажут.

– А есть у нас такие? Его светлость родовитым торговцем был, особое чутье имел, где и чем поживиться можно, и барыш получить. Заведомо предполагал, куда караван вести и за какие заказы браться! – Лаен принялся перечислять бесспорные заслуги покойного негоцианта, совсем позабыв, что старшему приказчику они известны как никому другому. – Заозерье все истоптали, даже на территорию мятежников заходить умудрялись. С софистами и многими князьями Фект общался по-свойски, как ты со своими писарями. Да у него же целый штат осведомителей в каждом городе был! Э-эх, тайны-то свои как есть в могилу унес…

– Осмелюсь вас поправить – не все, господин Лаен. Его светлость порядок любил, каждое действие свое в амбарных книгах фиксировал, чтобы не забыть ничего. Вся бумажная работа на мне, считай, и висела. Думаю, если еще и на личные записи негоцианта взглянуть, на многое свет прольется.

– Это ты верно говоришь, – обдумав слова Фабио, согласился десятник, невольно отвлекаясь от переживаний. – К тому же можно вдову его расспросить, госпожа Тавия постоянно подле него находилась.

– Вот и займитесь этим, господин Лаен. – Старый вашуйец отвел хитро блеснувшие глаза. – Госпожа вам свое благоволение кажет, а меня исключительно за простого писаря держит. Почерк, видите ли, у меня красивый, с завитушками…

– Обязательно расспрошу, – буркнул десятник, не заметив реакции собеседника.

На самом деле он еще не решил, как поступить. Джарах никак не мог определиться, на каком этапе покинет караван и что в первую очередь стоит для этого предпринять, и это не давало ему покоя. Как минимум нужно как-то решить вопрос с оплатой, иначе место на корабле купить не удастся.

– Фабио, а как вообще караванщики поступают в подобных случаях? Ну, если негоциант умирает? Ведь перед Малькой все равны. Кто выплачивает жалованье?

– Всех нас рано или поздно ждет ее милость, – согласился вашуйец. – А дело обстоит так, господин Лаен… Созывается совет общины, на котором избирается новый глава, то бишь негоциант. Практически всегда им становится прямой наследник покойного, но уложения гласят, что каждый уважаемый член общины может выдвинуть собственную кандидатуру. Сын Фекта погиб вместе с матерью несколько лет назад, а госпожа Тавия так и не понесла, да и в любом случае ребенок был бы сейчас совсем малым дитем. Значит, решение будут принимать главы цехов и приближенные к негоцианту люди.

Также осмелюсь высказать вам свое предположение, что преподобный и капитан наемников непременно воспользуются своим правом предложить кандидатуру, то бишь себя. Возможно, их примеру последует скорбящая вдова, госпожа Тавия. Быть может, кто-то еще из глав цехов. Да и вы себя недооцениваете: поверьте, многие захотят видеть именно вас во главе каравана.

– Да ты с ума сошел, Фабио! – замахал руками джарах, и впервые за все время на его хмуром лице проскользнула тень улыбки от абсурдности ситуации. – Какой из меня негоциант! Знали бы люди… А, не важно… – Он уже хотел было рассказать приятелю про появившуюся на рудниках ведьму, но в последний момент передумал. Неподходящее для этого время.

Помолчав, развел руками, приведя, как ему казалось, самый убедительный аргумент:

– Да и не поддержит меня никто.

– А вот тут вы не правы. Хорошего мнения о вас люди. По крайней мере, исходя из того, что мне доводилось слышать. Тот же господин капитан, по-моему, в меньшем уважении.

– Калач, Калач… – Лаен устало потер виски. – С ним сложно все будет.

– Из-за знахарки Ивы?

– Да, в том числе.

– Ну так и не говорите ему, что по вашему слову знахарка в деревне оказалась. В конце концов, вы не имеете отношения к ее гибели.

– Не знаю… неправильно это, Фабио. Моя ошибка, мне и ответ держать.

– Знаете, господин Лаен, как говорят на моей родине? «Единственная гнилая гроздь всю бочку способна испортить». Позволите сомнениям верх взять – и не заметите, как годами проверенные убеждения размякнут, что глина под дождем. Как говорят восточные корды, без твердой опоры и Малькин серп в сторону отвести во сто крат тяжелее.

– Верны слова твои, – нехотя согласился десятник. – Да только у меня сейчас такая тьма в голове, что и факел Воритара не одолеет. Не могу определиться, что наперво нужно сделать, а что и подождать может.

– Во-первых, должен быть избран негоциант! – безапелляционно заявил вашуйец. – Это сейчас важнее всего для всех нас. Каждый новый день безвластия – что тлеющий уголек, брошенный в сухую траву: оглянуться не успеете, как всех затянет в горнило дрязг. Извольте поверить, мне на родине немало примеров повидать пришлось. Такой пожар лишь кровь потушить способна!

– Не думаю, что наши караванщики столь кровожадны, перегибаешь ты, Фабио. Хотя в одном точно прав: наверное, стоит начать подыскивать место для ночлега. Как считаешь, прямо с утра совет собирать придется?

– Уже не уверен… – Фабио встревоженно тронул десятника за плечо. – Посмотрите-ка туда, господин!

Наблюдавший за игрой света в ветвях десятник обернулся и увидел группу людей, идущих навстречу караванщикам с другой стороны от лесины. Впереди понуро брели Рыба с Гузлом. Их головы были низко опущены. Сразу за ними прихрамывал рослый небритый детина в короткой тунике и истертом, явно трофейном акетоне. Он небрежно поигрывал копьем, как бы показывая, кто здесь хозяин. Следом шествовал десяток лесного воинства и неизвестно сколько еще пряталось по кустам. Разномастные самодельные доспехи, опоясанные веревками и крючьями, сомнений не оставляли – караван нашли люди одной из шаек.

Короткий возглас за спиной десятника – и мимо кареты, гремя железом, пробежали солдаты капитана, выстраиваясь на дороге в защитную линию. Из-под низко надвинутых шлемов выглядывали встревоженные лица. Драться никому не хотелось. Все понимали: лесное воинство многочисленно и обид не прощает.

Следом подбежал взъерошенный Вортан. Капитан был хмур лицом и теребил пальцами эфес меча. Без обиняков он обратился к джараху:

– Морок, поговоришь с ними? Прямо скажу – мне терпения не хватит, а свару сейчас затевать совсем не с руки будет.

Судя по проскальзывающим в голосе приказным ноткам, господин Авинсо уже примерял на себя роль главы общины. А может, взволнованному дискуссией Лаену это почудилось – джарах не был уверен в собственных суждениях. В любом случае слова Калача имели смысл.

Спрыгнув на землю и оправив одежду, он выступил впереди шеренги солдат, демонстративно разведя руки ладонями вперед в традиционном жесте мира:

– Воинам Безземельного графа наше почтение! Зачем караванщиков наших, мирных людей, пленили? – Десятник неторопливо приближался к хромому, пока не остановился от него на расстоянии длины копья.

Хромой ухмыльнулся, продемонстрировав крайне скудный набор желтых зубов. Вышло довольно жалко. Он чувствовал нарастающую растерянность. Унизительные шуточки, которыми он планировал повеселить стоящих за спиной ватажников для поддержания авторитета, никак не желали срываться с языка и обретать форму слов.

Причина крылась в стоящем напротив человеке. Холодный оценивающий взгляд. Странный незнакомец будто наперед знал, что сделает с каждым из его парней, если дела пойдут не по «евойному». Хромой не зря продержался в командирах уже более пяти зим и успел достаточно пожить на свете, чтобы накрепко уяснить одну вещь: за такими нужно следить в оба глаза и лучше не дразнить. Лишь тот пес доживает до старости, что лает не на всех подряд.

Нервно дернув кадыком, он помотал головой, прогоняя наваждение:

– Караванщики, значит? Добре… Люди ваши на секрет набрели, вот и взяли их. Лес-то под присмотром. Чего здесь ходите?

– Мы – люди славного негоцианта Фекта, волей случая скоропостижно скончавшегося. Враги заманили его в западню и подло убили. И еще многих из нас… Пришлось отступить, вот так и оказались здесь.

Соображая, хромой парень пригладил взлохмаченные волосы, попутно вытащив из них репейник. Тяжело оперся на копье:

– Меня называют Укус. Я человек Вальсо Лютого, нашего атамана, что под графом Безземельным, правителем Атрели, ходит. Мы все его люди. – Он махнул рукой в сторону своих. – Один из указов графа гласит… – парень наморщил лоб, напрягая память, – что купцы и торговцы, пойманные на маршруте в обход оговоренного, считаются добычей, коей одна четверть принадлежит атаману, а остальное – Безземельному графу. Так что сдавайтесь по-хорошему!

Лаен не согласился:

– Ты не понял, уважаемый Укус. Мы не простые купцы, а община кочевого негоцианта и ведем дела только с правителями земель, подобным вашему графу, пусть будут его руки крепки еще десятки лет. Нас защищают незыблемые договоры о праве негоцианта на безопасный проход в угоду взаимовыгодной торговле.

– Складно рассказываешь, да только известно мне, что эти ваши тропы вовсе не здесь проходят и негоциант ваш помер, ты сам сказал. Выходит, нету у вас права в наши леса заходить, а значит, я объявляю повозки и людей собственностью Вальсо Лютого, а через него – его сиятельства графа!

– Ты чего удумал, злыдень! – возмутился за спиной десятника Вортан и, судя по короткому и резкому звуку, наполовину извлек из ножен палаш. – Не бывать такому, чтобы меня, капитана Вортана Авинсо, благородного сына Аламийской империи, какой-то корд собственностью объявлял!

– Твои чины тут ничего не значат, господин капитан, – Укус пожал плечами, радуясь, что дело начинает принимать привычный оборот, – и не таких видывали. Хочешь поперек пойти?

– Подожди, Вортан, – с досадой отмахнулся джарах и вновь обратился к хромому: – Но ведь всяк негоциант может сойти с тропы, если нападение случилось? Голым животом же не попрешь на силищу тварей. Так?

– Пускай так… может такое случиться, – нехотя признал правоту десятника Укус и вновь почувствовал себя не в своей тарелке. – Но, как ни крути, нет вашей правды: негоциант-то помер. А значит… давайте по-хорошему…

Внезапно Лаена озарило. Проклиная некстати подведшую память, он судорожно полез рукой в потайной кармашек. Если безносый додумался обыскать его… Есть! Десятник извлек на всеобщее обозрение рубиновый перстень негоцианта, символ свободного торговца Континента, заалевший в его руке мягким светом.

– Смотри, Укус! Волей умершего правителя я удостоился чести представлять караван. Под моей защитой находятся эти люди и все добро, что с ними. Твоя правда в том, что, бежав от врагов, мы ненароком вторглись в ваши земли; но не тебе решать нашу судьбу!

За спиной десятника раздался дружный удивленный выдох и повисла гробовая тишина. Да и пусть… Лаен все равно не видел другого выхода. Он вновь впился глазами в хромого, для которого все явно стало слишком сложно.

– Эдак… негоциант, значит? Живой?

– Ну… живой. Его светлость… Лаен Тарк, законный наследник и защитник земель Западных баронств в нижнем течении Паутинки. – Язык десятника с трудом произносил давно позабытые слова, хотя титул и так пришлось сократить до понятной хромому сути. – Веди нас к своему атаману… э-э-э… к Вальсо Лютому, значит. Буду с ним разговор держать, не с тобой же тут посреди леса балакать! – На последних словах Лаен раздраженно вскинул ладонь, невольно копируя жест отца, который тот использовал в общении с провинившейся прислугой.

Поддаваясь напору, замороченный Укус растерянно оглянулся на соратников, но те явно даже не понимали, что происходит, и не могли оказать должную поддержку в переговорах. Самому же принять очевидное решение не позволяла все та же проклятая осторожность. Неизвестно еще, куда ветер подует. А если у этого странного негоцианта и вправду какие дела с графом?

Так ничего и не решив, он в досаде ковырнул землю острием копья и посчитал нужным последовать древнейшему армейскому способу принятия решений:

– Пускай по-вашему будет… господин негоциант. Нехай Вальсо сам решит, что с вами делать. Мои ребята с вами поедут, дорогу покажут, да и мало ли… – Он ухмыльнулся, не закончив фразу.

– Все правильно решил, Укус. Благодарность за это будет тебе от меня. Давайте-ка пошевеливайтесь, отдыху нам надо! – Десятник демонстративно повернулся к парню спиной и не торопясь пошел обратно.

Он уже и позабыть успел, каково это – когда на тебя разом смотрит множество глаз. Большинство караванщиков успели подтянуться поближе и заняв позиции возле телег и кибиток, с тревогой ожидали окончания переговоров. Многие видели перстень, некоторым довелось услышать обрывки фраз. Толпа гудела как пчелиный улей, передавая новости со скоростью лесного пожара тем, кому не посчастливилось оказаться рядом.

Стараясь выглядеть уверенно, Лаен отдал распоряжение принять на телеги ватажников и двигаться за их передовым отрядом. Не успел закончить, а людская масса уже пришла в движение. Мужики сноровисто оттащили с дороги последние еловые ветви. Солдаты садились в экипажи, радуясь промеж себя, что удалось избежать бучи, и с одобрением поглядывали на главу соглядатаев.

Лишь один капитан так и не сдвинулся с места. Наконец осознав, что выглядит глупо, он раздраженно вбросил клинок в ножны и ядовито процедил:

– Негоциант, значит… кха… – Имперец тщательно прочистил горло, подбирая правильные слова. – И как же у тебя, Морок, оказался перстень Фекта?!

– Его светлость сам отдал его. – Скрывать Лаену было решительно нечего. – Сказал, что доверяет выбрать место для ночевки каравана.

– А ты и выбрал! Чуть всех нас не угробил! – Голос капитана клокотал от бешенства, а черные глаза метали молнии. – А теперь как складно негоциантом прикинулся!

– Капитан! – с нажимом обратился Лаен к Вортану, хотя сердце предательски застучало. – Если бы не перстень, который мне пришлось предъявить под действием обстоятельств, многие из нас были бы уже мертвы. А остальные отправились бы в Атрель как пленные. Подумай головой!

– Вот я и думаю! – взвился Калач. – Не жди… слышишь?! Не жди, что я буду подчиняться твоим приказам!..

– Будь по-вашему, господин Авинсо, – Лаен вновь примирительно выставил вперед ладони, – соберем совет общины при первом же удобном случае.

– Вот и постарайтесь, чтобы этот случай наступил как можно быстрее, «господин негоциант»!.. – Буквально выплюнув в Лаена последние слова, капитан Вортан резко развернулся, едва не задев собеседника ножнами, и ушел занимать место в экипаже.

Протяжно выдохнув, Лаен посмотрел на Фабио и развел руками, мол, я же говорил…

Однако вашуйец отрицательно качнул головой:

– Все не так очевидно, как вы думаете, господин Лаен.

Десятник изогнул бровь:

– В каком это смысле?

– Глава цеха охраны каравана – та еще шельма, да простит он меня за столь нелестное, но безусловно подходящее высказывание. Я считаю… но вы, конечно, можете со мной не согласиться, господин Вортан прекрасно понимает, что негоциантом ему не быть, и попросту набивает себе цену. Поверьте мне, истинному сыну торговой республики, что командовать наемниками совсем не то, что вести дела торговой общины; это все равно как с тягловоза на санданирского рысака пересесть: и глазом не успеешь моргнуть, как полетишь в грязь и окажешься под копытами.

– А командовать дозорными – и общиной каравана? Почти одно и то же, получается? – попытался пошутить десятник, но получилось довольно жалко.

– Может статься и так. В жизни всегда кто-то кем-то командует, так устроено общество, – заметил вашуйец. – Но глупому правителю не нужны прозорливые слуги, а мудрец как раз ими себя дополняет. – Фабио хитро улыбнулся. – Я привык к общине каравана, она стала для меня вторым домом. И мне известно, что, если капитан наемников вдруг по недоразумению станет негоциантом, я буду вынужден покинуть ее. А вот у вас, уважаемый господин, как раз присутствуют навыки и задатки истинного вожака. Поверьте, чутье еще ни разу не подводило старого вашуйца.

– Льстишь ты мне, Фабио, – вздохнул Лаен. Он был не согласен, но спорить не хотелось. – Смотри, дорогу освободили. Позже вернемся к этому вопросу. Голова и так уже гудит словно церковный колокол.

…Поросшие травой балки перемежались с сумеречными полянами, пронизанными лучами заходящего солнца, а въезжая в еловый молодняк, можно было и вовсе окунуться во тьму на непродолжительное время. Дорога как таковая давно потерялась в ковре из опавшей листвы, но молодчики Укуса ловко направляли караван одним им известными местами, где массивные кибитки проходили впритирку к толстым стволам сосен с потрескавшейся корой.

Даже здесь все еще преобладал сложный рельеф урочища – уклон, спуск в овраг, снова подъем. Уставшие тягловозы роняли пену с удил. Иногда десятнику казалось, что проводники умело кружат на месте, запутывая направление, но «внутренний компас» подсказывал, что кромка леса осталась далеко позади.

Во влажных прогалинах под колесами повозок нередко похрустывали сгнившие кости со следами от зубов хищников. Лаен вспомнил, что некогда здесь шли яростные сражения. В те времена, когда еще существующая доблестная императорская армия востока отступала под натиском живорезов на юг, к сибарской крепости.

Из травы выглядывали расколотые черепа, и не всегда они принадлежали людям. Точнее, людям, но измененным приспешниками живорезов до таких существ, которых и язык-то не поворачивался отнести к людской расе.

В одном месте десятник заметил висевшие на стволе сосны кости, обмотанные истлевшим тряпьем. Часть позвоночника успела врасти в дерево и была залита потеками смолы. Сквозь обломки ребер торчали полоски ржавого металла, а выбеленная дождями поверхность бугрилась шипастыми наростами.

Прикинув размеры, Лаен понял, что при жизни рост твари достигал десяти футов. Подобная связка металла и плоти позволяла удерживать мышечный каркас существа и вести активные боевые действия. По всей видимости, живорезы использовали здесь тела сразу нескольких несчастных.

Громадный скелет, без сомнения, принадлежал одному из надсмотрщиков орды живорезов. Встреченный ранее санданирец, что едва не отправил десятника на встречу с Малькой, выглядел по сравнению с ним тщедушным ребенком. Десятнику уже приходилось видеть издали подобных гигантов в предместьях Хаска, защитники которого последние годы держались буквально из последних сил.

Именно поэтому покойный Фект так торопился успеть побывать в осажденном городе этой осенью. Не ровен час, и живорезы возьмут под свой контроль единственные ворота, связывающие Аламийскую империю и Вашуйскую республику. Тогда для контактов останутся доступны лишь перевалы в горах Предков, свободные от глубоких снегов от силы месяца полтора в году.

Насколько Лаен знал со слов своего верного приятеля, текущие торговые сделки прошли более чем успешно. Сбыв изделия кузнецов Велигеста и редкие травы Приланского леса, закупленные в Атрели, приказчики негоцианта приобрели несколько партий вашуйского вина и разной ходовой мелочовки производства торговой республики. А самое главное – хитрые самострелы, изготовленные из мореного северного дерева по специальному заказу того самого Безземельного графа.

И надо же было такому случиться – неудача за неудачей преследовали караван в самом конце торгового рейда. Граф Дейрио – известный плут; узнав о смерти Фекта, он безусловно попытается забрать груз без оплаты, ссылаясь на различные условности.

Может, засада на руднике и вовсе его рук дело? Получил донесение от дозорных о том, что караван на подходе, направил баронессу… Хотя нет, слишком невероятно. Ведьм на тракт он подослать точно никак не мог. К тому же, со слов безносого, Вильма явно поддерживала принцессу Юлию и разыгрывала карту мятежников. Как раз сам граф может стать ее следующей мишенью – он принял титул уже после Ритуала и, как говорят, оказывает посильную поддержку императорским легионам.

А вот если вопрос с исполнением заказа затянется или перейдет в плоскость спора, караванщикам не видать львиной доли заработанного. А значит, и переезд, или, если называть вещи своими именами, бегство, десятника в Островные королевства накроется медным тазом.

А что, если самому начать выплачивать себе жалованье?.. Десятник вновь тяжело вздохнул. Похоже, это начинало входить у него в привычку. Как ни крути, повышение статуса давало в ближайшем будущем неоспоримые преимущества, вплоть до возможного разрешения вопроса с Мартой.

Но справится ли он?

Когда-то, очень давно, гордо восседавший на лошади отец, повелительным тоном раздававший людям приказы, казался ему идеалом для подражания. К словам барона-первопроходца прислушивались, его покровительству радовались, его гнева боялись.

А потом те же самые люди вздернули его на костыле как последнего бандита.