ГЛАВА 21
— Есть что-то здесь наверху, из-за чего чувствуешь себя легче, как бы жизнь ни била. — Через камеру разглядываю склоны одиноких гор, окружающих нас, и долины внизу. Впереди восхождение.
Финли не отвечает, и я опускаю камеру.
— Прости. — Искоса бросаю на него взгляд.
— Все нормально. У меня нет монополии на мировую печаль, можешь разделить ее со мною. Значит, ты считаешь, что жизнь тебя не жалеет. Почему?
Передергиваю плечами.
— Не могу рассказать почему. — Я колеблюсь. — Нет, кое-что могу. Только между нами. Совсем недавно одного близкого мне человека тоже схватили лордеры.
— Одного человека?
— Ну ладно, парня. — Бена.
— И ты его любила?
— Поправка — я его люблю. Прошедшее время не употреблять.
— Договорились.
Мы двигаемся дальше, теперь в основном молча, несколько раз останавливаемся свериться с картой, когда тропа расходится, и упорно карабкаемся вверх. Достигаем хребта: здесь, на высоте, над безлюдной тропой гуляет пронизывающий ветер. Снега нет, его сдуло. Небо почти ясное, но воздух кажется разреженным, словно ревущие порывы ветра выдули из него кислород. Чтобы не замерзнуть, ускоряем шаг.
— Хороший денек ты выбрала, — ворчит Финли, но я знаю, что ветер ему нипочем, как и мне. И все же мы испытываем облегчение, когда начинаем спуск и уходим от ветра.
— Почти пришли; приют вон в той долине. — Он показывает рукой; чтобы спуститься с этого склона, придется проходить траверсом. — Ты можешь объяснить мне, зачем мы туда идем?
Бросаю в его сторону взгляд и вздыхаю:
— Если честно, сама до конца не уверена. Но это долгая история.
— Время у нас есть.
Вскидываю голову:
— Может, вместо этого ты что-нибудь расскажешь?
— Про что?
— Не знаю. Где ты живешь?
— В «Кезик Бойз» — шумном месте с замечательными игрушками.
— Где?
— У нас там все увлекаются лодочными гонками. И некоторыми другими вещами. Это недалеко от вашего пансионата. Быстренько гребешь через озеро, потом идешь пешком, или часовая прогулка по берегу вверх по склону. — Он показывает место на карте.
— Слыхала, жизнь там вольготнее, чем в нашем заведении.
Он смеется:
— Совершенно верно. Мы приходим и уходим, когда захотим. Я поверить не мог рассказам Мэдисон про ваши порядки. — Улыбка меркнет. — Скажи, это из-за того, что она ушла с обеда ради встречи со мной?
Он не вдается в подробности, но я и так знаю.
— Ты не виноват. Что бы ни случилось с Мэдисон, не ты это сделал. Виноваты лордеры. И у них свои причины.
Вижу по мрачному лицу Финли, что не убедила его:
— Я знаю, каково это.
— Что именно?
— Думать, что ты виноват в случившемся. Эта мысль грызет тебя изнутри. Она бы не хотела, чтобы ты так переживал, Финли.
— И твой парень не хотел бы. Но ты все равно переживаешь.
— Да.
Беседуя, мы продолжаем спуск в долину, хотя остаемся достаточно высоко, чтобы видеть окрестности, и, наконец, достигаем цели. Под нами на росчисти в окружении деревьев виднеется скопление зданий, рядом змеится ручей; различаем забор, ограждающий обширную площадку. Место живописное, но какое-то унылое и холодное, и дело не только в зимней погоде. Оно кажется заброшенным и безжизненным.
— Взгляни туда, — говорит Финли. — Вон там, вдоль линии забора.
Я напрягаю зрение и вижу точки, двигающиеся вдоль ограждения по внутренней стороне. Люди? Но они удалены на одинаковое расстояние друг от друга, перемещаются с одинаковой скоростью. Странно.
Снова достаю камеру и смотрю через объектив. Длинная вереница детей идет по тропинке вдоль внутренней стороны забора. Перемещаю камеру: насколько хватает глаз, тропинка тянется по всему периметру площадки.
— Что ты видишь? — спрашивает Финли.
— Детей. Думаю, они на прогулке. — Мне это не нравится. — И все-таки странно.
— Что?
— Они идут цепочкой по одному на равном расстоянии друг от друга.
— Спустимся вниз, взглянем поближе? — предлагает Финли, но я не могу принять решение. Чувствую: что-то не так, очень не так, но не могу понять, что именно, и в душе дурное предчувствие. Оно шепчет, что мы не должны здесь оставаться. По крайней мере, Финли здесь не место.
Я тащу его назад, под защиту деревьев. Снимаю свой рюкзак.
— Можешь подождать здесь? Я осторожно спущусь, посмотрю ближе. Не хочу, чтобы нас заметили.
— Даже не знаю. Я бы с тобой пошел.
— Беспокоиться не о чем, честно, — вру я. — Я умею оставаться незаметной, а без рюкзака еще легче. Просто проберусь вниз, быстренько посмотрю и назад. Только оставайся здесь и не показывайся. Хорошо? Со мной все будет в порядке. Обещаю.
— Ты идешь только взглянуть и возвращаешься назад.
— Правильно.
— Ладно, — соглашается он и смотрит на часы. — Даю тебе час. Если за это время не вернешься, я спускаюсь тебя искать. Уговор?
— Уговор.
Снимаю куртку; она ярко-голубая и может выдать меня. Под курткой серый шерстяной костюм, в нем легко раствориться среди теней.
Сначала иду по тропе: она врезалась в склон холма, поэтому, когда пригибаюсь, меня снизу не видно. Подобравшись ближе к деревьям, срезаю путь через кустарник, огибаю скалы, крадусь под деревьями к забору, за которым мы видели детей, на ходу прикидываю время и место, где смогу перехватить их. Двигаюсь аккуратно, тихо, не спеша. Эти навыки бесшумного перемещения, использования любого подходящего укрытия оказываются сейчас очень полезными; всему этому меня научил Нико в АПТ годы назад. Останавливаюсь за камнями менее чем в пятидесяти метрах от забора и жду.
Вскоре из-за поворота появляется первый; он попадает в мое поле зрения. Как мы уже заметили сверху, дети просто гуляют. Улыбаются. Движутся цепочкой по одному. Молча, без разговоров. Окидываю взглядом площадку за забором: взрослых не видно.
Теперь мне надо уходить, но я ползу вперед, применяясь к местности по памяти, как рассмотрела сверху. Если дети придерживаются тропы, идущей вдоль забора, то скоро подойдут к тем деревьям, спускающимся со склона; там меня не будет видно со стороны зданий.
Быстро пробегаю, подбираясь ближе к ограждению. Оно невысокое, и я легко могу заглянуть поверх него. Но есть и явные признаки опасности — слабые отблески на проволоке, протянутой над забором. Провод высокого напряжения или сигнализация на случай проникновения? Так или иначе, я остаюсь по эту сторону забора. Ныряю вниз и жду.
Приближаются шаги. Я колеблюсь… это безумие.
Встаю в тот самый момент, когда подходит первый ребенок. Это мальчик лет одиннадцати-двенадцати. Идет, улыбается. Видит меня, вернее, должен видеть, но продолжает шагать. За ним следуют остальные в нескольких метрах друг от друга, проходят мимо, никак на меня не реагируя. Каждый следующий ребенок немного младше.
Приближается девочка лет семи.
— Привет, — окликаю я.
Она улыбается, говорит «привет», но на ходу.
Несколько малышей лет четырех-пяти замыкают колонну.
— Стоять, — командую я. Трое последних глядят на меня и останавливаются. Ничего не говорят.
— Чем вы заняты? — спрашиваю переднего.
— Стоим, — отвечает он.
— А до того, как я велела стоять? Что вы делали?
Он смотрит озадаченно. Улыбается.
— Сегодня суббота. Мы вышли на субботнюю утреннюю прогулку. — Все трое улыбаются и не двигаются с места. Похоже, они выполняют все, что им говоришь, и с той же улыбкой на лице. Все ведут себя одинаково, шагают в одном темпе, и эти улыбки. Совсем как…
Нет. Не может быть. Не может.
Меня начинает трясти, внутри шевелится ужас.
— Вытяните руки вперед, — приказываю я, не в силах унять дрожь в голосе. Все трое одновременно вытягивают руки. — Сдвиньте рукава вверх, — продолжаю я, и они послушно выполняют.
Вот они, поблескивают на запястьях, — «Лево». У меня хватает сообразительности поспешно сделать несколько снимков. Руки трясутся, поэтому я опираюсь предплечьями о забор, чтобы снимки вышли четкими, и забываю о проволоке, которая может быть под напряжением. С запозданием отмечаю, что электроток не пропущен, иначе на ногах я уже не стояла бы. Этого не может быть, такое совершенно противозаконно. Зачистка — наказание для подростков, не достигших шестнадцати лет. Не для маленьких детей. Что же они натворили, чтобы заслужить такое? Смотрю на них через объектив камеры и вдруг вижу: последний мальчик, у него щербатая улыбка. Нет. Только не это. Вспоминаю день, когда приехала в Кезик на поезде. Та мать с сыном. Это тот самый мальчик.
Опускаю камеру и всматриваюсь в него.
— Где твоя мать? — Он отвечает улыбкой, молчит, и я повторяю вопрос.
— Я не знаю, что это такое, — говорит он и улыбается так же, как в поезде, но глаза у него пустые. В них ни озорства, ни любопытства, ничего, что делало его человеком. Все ушло.
Хлоп.
Издалека до деревьев доносится слабый звук. Дверь? Меня пронизывает страх. Возможно, опираясь рукой с камерой на кромку забора, я потревожила сигнализацию. Глупо.
— Опустите руки, — командую я. — Идите! Догоняйте остальных!
Они трогаются с места скорее бегом, чем шагом, стараются догнать, как им велели. Я снова ныряю за забор.
Желудок сводит спазмом; я хочу, чтобы меня вырвало. Дети, маленькие дети… и Зачищенные? Нет. Это нарушение всех законов. Четырехлетние мальчики, как тот малыш из поезда, не могут считаться преступниками, что бы ни сделали их матери.
Издалека доносится еще звук. Идут проверять?
Надо убираться. Я ползу назад тем же путем, изо всех сил стараясь остаться незамеченной. Удалившись от забора на некоторое расстояние, останавливаюсь за камнями. Смотрю назад. Дети уже возле здания; там же видны фигуры повыше. Быстро навожу объектив, делаю снимок. Смотрю через увеличитель. Полдюжины взрослых, и мне не нужно видеть их черную форму, чтобы понять, кто это такие: есть что-то особенное в том, как они двигаются, стоят. Сомнений не остается. Лордеры.
Некоторые из них говорят с детьми, другие через бинокли рассматривают гору за моей спиной. Молюсь, чтобы Финли оставался в своем укрытии и не высовывался.
Если наблюдение продолжится, добраться до тропы незамеченной у меня нет шансов.
Нас спасет только скорость и перемена направления. Бегу назад, вверх, выбираю окольный путь, чтобы ввести их в заблуждение, и не оглядываюсь. Затем снова пригибаюсь и пропадаю из вида, ползу сквозь подлесок, за утесами, пока, наконец, не достигаю тропы. Спрыгиваю на нее и спешу к тому месту, где за деревьями ждет Финли.
— Что происходит?
Перевожу дух.
— Надо убираться отсюда как можно быстрее. Только не по тропе, и лучше, чтобы нас не видели.
Он смотрит сквозь деревья.
— Вижу внизу фигуры, направляются к воротам. — У меня сжимается сердце. Он протягивает куртку, но я не надеваю ее, а убираю в рюкзак. — Кто они?
— Надо бежать. Поговорим позже.
Финли напуган.
— Ладно. Секунду. — Он сверяется с картой. — Умеешь лазать по скалам?
— Умею.
Мы снимаемся с места и несемся по тропе, но потом, перевалив через вершину и оказавшись вне поля зрения преследователей, сходим с трассы и спешим по каменистой, труднопроходимой, крутой и продуваемой ветром тропинке, больше подходящей для овец, чем для человека. Но Финли такой же, как я: он двигается, как горный козел в скалах. Теперь я вижу, куда мы направляемся: крутая тропка уходит к вершине. Если доберемся туда и успеем перевалить за пик до того, как погоня достигнет места, где мы свернули, они никогда не узнают, куда мы подевались.
Если только у них нет собак. Я гоню эту мысль. Если они не взяли собак сразу, то у них не будет времени вернуться за ними.
Добираемся до тропки, и я уже вижу несколько участков, на которых у меня возникнут проблемы из-за роста.
— Мне придется проходить траверсом, — говорю я и принимаюсь карабкаться вверх. Внутренний голос напоминает: всегда имей три точки опоры, если лезешь по скалам, но я слишком спешу, чтобы соблюдать это правило. Одна нога соскальзывает.
Финли, идущий прямо за мной, хватает и удерживает меня.
— Нет смысла спешить, если погибнешь, — говорит он. Смотрю с траверса вниз и вижу под ногами крутой обрыв. Чуть не свалилась.
Дальше двигаюсь медленней и осторожней. Следую его указаниям, куда лучше поставить ногу, и, наконец, мы на вершине. Быстро оглядываемся назад: вдали на тропе как раз появились головы, и мы ныряем за камни.
— Наверняка они не заметили, каким путем мы ушли, — говорю я, не совсем уверенная в своих словах. Если заметили, быть беде.
— Мы сейчас на участке трассы, которым я как раз хотел возвращаться. Но не планировал лазать по скалам без страховки. — Он смеется.
— Ты сумасшедший.
— Ты еще хуже.
Мы по другую сторону горы, вокруг снова ревет ветер, и я натягиваю свою голубую куртку.
— Можешь вывернуть свою наизнанку? — спрашиваю у Финли. — Чтобы изменить внешний вид?
Он смотрит на меня, потом снимает куртку, выворачивает — вместо синей она превращается в серую. Финли достает из мешка другую, красную шапку и заменяет ею синюю.
— Маскировка завершена?
— Ага. А теперь давай убираться отсюда. Быстро.
Мы не бежим по хребту — это равносильно самоубийству, — но двигаемся со всей допустимой скоростью. Температура понизилась, небо затягивают облака.
Еще одна тропа сливается с нашей.
— Вот сюда бы мы вышли, двигаясь безопасным маршрутом, — говорит Финли. Продолжаем путь, снижаясь и уходя от ветра. Дышать становится легче, и…
— Что это было? — спрашивает Финли.
— Я ничего не слышала. — Потом и я улавливаю слабый звук позади нас. — Они могли пройти обходным путем и обогнать нас?
— Никоим образом. Он на несколько миль длиннее, и мы двигались быстро.
— Ты уверен?
— Нет.
Мы ускоряем шаг; перед нами утесы, и мы прячемся за ними от глаз и от ветра.
— Надо взглянуть, — говорю я и достаю камеру. Навожу объектив на тропу и вижу. Одинокая фигура, путник, выглядит знакомо. — Это тот парень, он приходил к Дискуссионному залу в один из дней.
— Какой парень?
Передаю камеру, он смотрит.
— Лен, — узнает Финли. — Горный обходчик.
— Нужно убегать?
— Лен нормальный парень, и в любом случае бежать нет смысла. Дальше трасса идет по открытому месту, он в любом случае нас увидит. Голосую за то, чтобы остаться и перекусить.
Развязав мешок, Финли достает бутерброды и термос.
— Чаю?
— Да, пожалуйста! Ты обо всем позаботился.
— Старался, но с тобой это вряд ли возможно. — Он достает кружки, разливает чай, передает одну мне, и я грею о нее озябшие ладони. — Итак, ты собираешься рассказать, что происходит? — спрашивает он.
— Иногда лучше не знать, — отвечаю я.
Он смотрит, молчит, чуть погодя кивает.
Разворачивает бутерброды.
— С сыром подойдет?
Мы жуем, когда из-за камней появляется Лен.
— Здравствуй, малыш Финли, — приветствует он.
Финли кивает:
— Здравствуй, старина Лен.
— Нахальный сопляк. Хорошее место для пикника в холодный день. Можно присоединиться? — спрашивает Лен и усаживается на камень, с которого видно тропу в обе стороны.
Финли знакомит нас, Лен достает из рюкзака печенье, делится с нами. После шока, пережитого у детского дома, после холода, поспешного отступления и лазания по скалам, от которого стонут мышцы, двигаться не хочется, но какая-то часть меня готова кричать от страха и бежать куда глаза глядят.
Финли расспрашивает Лена о погоде и состоянии трассы, и, пока тот отвечает, у меня закрадывается подозрение: не слишком ли пристально Лен на меня смотрит?
Невзирая на ветер, он все так же сидит на возвышении и то и дело оглядывается на тропу.
— Скоро нам составят компанию, — говорит Лен, и его слова вызывают у меня тревогу. Он снова поворачивается к нам. — Решили, что рассказывать?
Мы с Финли обмениваемся взглядами. У меня непроизвольно напрягаются ноги: хочется вскочить и бежать по тропе в другую сторону.
— Убегать бессмысленно, тебя увидят, — предупреждает Лен. — Кроме того, мы просто трое отдыхающих, прекрасно провели время вон на той седловине, а потом устроились пообедать, разве не так? Нам скрывать нечего.
Теперь я слышу приближающиеся шаги; кто-то быстро идет к нам. Если это люди из приюта, они двигаются гораздо быстрее, чем я ожидала. Потом появляются двое: должно быть, разделились там, где расходится тропа.
Лен кивает им:
— Привет.
Лордер улыбается, и выглядит это неестественно.
— Здравствуйте. Хороший денек для прогулки? Сегодня гулять?
— Ветер до костей пробирает, — отвечает Лен. — Как раз такой, как мне нравится.
— Вы куда ходили? — спрашивает лордер, и Лен подробно объясняет, в то время как мы с Финли сосредоточенно жуем печенье.
Лордер задумчиво кивает:
— Понятно. Видели еще двух путников, одна из них девушка? Они заблудились, нам кажется.
— Недавно заметил двух девушек. Они свернули на тропу, по которой вы пришли.
Лордеры отходят в сторону, перебрасываются парой фраз. Разговаривают по рации, бросают в нашу сторону последний взгляд, потом удаляются по тропе, откуда появились.
— Вот и ладно, — говорит Лен. — Давайте убираться отсюда к черту, пока они не догадались, что их надули.
Мы быстро укладываем вещи и выступаем в противоположном направлении. Лен шагает широко и на каждой развилке всякий раз сворачивает в другую сторону, кружит и запутывает след так, что нам теперь без него не выбраться, и, наконец, выводит нас на другую сторону к подножию горы.
Лен уступает Финли место впереди, а сам идет передо мной, сбавляя шаг, так что мы с ним отстаем.
— Думаю, надо поговорить, — тихо произносит он. Да, Лен помог нам сегодня, но что мне можно ему рассказать?
— Спасибо за помощь, но…
— Я узнал, что ты ищешь партнера по шахматам. Анита, не так ли?
Я останавливаюсь как вкопанная. Лен? Он контакт Эйдена из ПБВ? Лен подмигивает.
— Тебя трудно выследить, девочка.
— Вы сегодня шли за нами?
— Мне повезло. Финли одолжил мою машину. Я узнал у него, что вы идете вместе. На ключах от машины есть маячок. Итак? Что случилось?
Сначала делаю то, что обещала. Достаю из кармана снимок Мэдисон, который носила с собой с момента подачи объявления.
— Можете передать в ПБВ?
Он медлит.
— Могу. Но надежды мало, — говорит он. Откровенные слова смягчаются печалью в его глазах.
— Знаете, куда ее увезли?
— Не знаю, но догадываюсь. По дороге на Хоннистер есть рабочая тюрьма для женщин. На сланцевой шахте. Возможно, она там. Туда попадают почти все, кого забирают в нашей округе.
Я с облегчением вздыхаю.
— В тюрьме — значит, живая.
— Иногда это не лучший вариант, никто оттуда еще не возвращался. Но давай дальше, пока время не вышло. Что такое ты сделала сегодня, чтобы лордеры тобою заинтересовались?
Я не успеваю решить, что мне следует рассказывать, а что нет, потому что раздаются приветственные крики — нас догоняет еще одна группа гуляющих. Вместе идем до самой парковки, где стоят наши машины.
— Подбросить, старина? — спрашивает Финли.
— Ну и наглец, — отвечает Лен. — Вообще-то да. А с учетом того, что это, похоже, моя машина, поведу я. Большое спасибо.
Финли с неохотой протягивает ему ключи.
— Как ты сюда добрался? — спрашиваю я.
— По горам, по долам, — ухмыляется Лен.
У меня отвисает челюсть. Сколько же миль он прошел? Выглядит стариком, а вокруг нас круги нарезал.
Когда выезжаем на дорогу, Лен смотрит на меня в зеркало.
— Потенциально ты одна из новых учащихся в секции парков, не так ли? В первый же день я веду группу на прогулку, так что увидимся в понедельник. Тогда поговорим.
Он делает легкое ударение на слове «тогда». Не хочет, чтобы Финли что-нибудь знал.
Лен ведет машину в сторону Кезика, Финли между тем принимается насвистывать.
— Тебе ужасно весело, — замечаю я.
Он искоса смотрит.
— Мы их только что сделали, разве не так? Знаю, ты не хочешь рассказывать, почему они за тобою гнались, но мне все равно. Всякий раз, когда лордеры не получают того, чего хотят, я счастлив.
Понимаю, о чем он, но не чувствую радости. Мы на самом деле от них ушли? Всю дорогу до Кезика внимательно смотрю вперед, готовлюсь увидеть ее перегороженной.
Кажется, что камера прожжет дыру в моем кармане. Эйден должен получить эти снимки. Здесь доказательства: лордеры нарушают закон, они подвергают Зачистке маленьких детей. Игнорировать такое невозможно. Может, это тот случай, который заставит, наконец, всех подняться, встать вместе и сказать лордерам «хватит»?
Чувствую панику из-за того, что уникальные снимки существуют только здесь, у меня в камере. Если лордеры зададут мальчишкам правильные вопросы, то узнают, что «Лево» на их руках сфотографировали. И сделают все, чтобы найти меня. А если узнают, кто я… Я погибла.
Такие поступки противоречат инстинкту самосохранения. Но я должна выжить. Должна передать снимки Эйдену.
Мы должны рассказать обо всем и остановить это.
