ГЛАВА 19
Постепенно на смену небытию приходят голоса и холодный пол.
— Лю… Райли. — Голос Стеллы.
Открываю глаза. Она обнимает меня и гладит по голове.
Я смотрю ей в глаза.
— Кто я?
— Должно быть, ты ударилась головой, — говорит Стелла и взглядом посылает мне сигнал тревоги.
Появляется Стеф. Держит в руках мои очки.
— Одна линза выпала, — сообщает она.
Закрываю глаза. Стеф видела; она должна была заметить, что глаза у меня в действительности зеленые, что очки — для маскировки.
Кто я такая? Ты даже не знаешь, чья она.
Стелла помогает мне подняться.
— Сейчас же в постель, — приказывает она. — Я их починила. Линза стала на место.
Стеф протягивает мне очки, беру их и надеваю. Стеф задумчиво переводит взгляд с меня на Стеллу.
Элли бежит впереди нас и придерживает открытую дверь. Я пытаюсь отстранить Стеллу, идти самостоятельно, но голова кружится и болит. Быть может, я действительно ударилась, когда упала? Когда потеряла сознание.
Стелла провожает меня до кровати; возле нас крутится Элли.
— Все нормально, Элли. Можешь идти, — говорит Стелла. Неуверенно глядя на нас, Элли выходит, закрывает за собою дверь. Щелкает замок.
Во взгляде Стеллы что-то похожее на страх.
— Ты мне не мать, — говорю я утвердительно.
Она отводит глаза, смотрит в сторону:
— Какая ерунда.
— Выслушай меня. Когда я проходила Зачистку, лордеры сделали клеточный анализ: мне не исполнилось шестнадцати, а это случилось уже после моего так называемого шестнадцатого дня рождения в том ноябре.
— Но анализ мог оказаться неверным…
— Ты сильно испугалась в тот день, когда я возразила, что у меня день рождения уже не в ноябре. У тебя нет моих младенческих снимков. И в тот день, на мое десятилетие, когда я подслушивала тебя и Астрид…
— Ты это помнишь? — Она широко раскрывает глаза.
— Астрид сказала, ты даже не знаешь, чья я. Тогда я решила: она имеет в виду, что папа не мой отец, но это только половина правды, не так ли? Ты тоже не моя мать. Признайся!
Румянец сходит с ее лица. Она в отчаянии смотрит мне в глаза.
— Я во всех отношениях могу считаться твоей матерью. Я тебя всегда любила, Люси.
— Нет! Во всех отношениях, кроме одного. Скажи мне правду. Скажи сейчас же!
— Ты должна отдохнуть. Похоже, у тебя сотрясение мозга.
— Не буду. Скажи, откуда я взялась! Я имею право знать.
Стелла дрожит, лицо ее искажается:
— Я твоя мать. Я. — Она прячет слезы и кое-что еще… правду.
Какая-то часть меня рвется успокоить, положить ладонь на ее руки, но нет. Она должна взглянуть правде в глаза. Неужели здесь такая страшная тайна, что она не может даже говорить о ней?
— Между нами все кончено, если ты не расскажешь, — говорю я и отворачиваюсь к стене.
Время идет. Несколько минут или больше? Рука касается моего плеча, затем исчезает.
— Хорошо, — произносит она усталым голосом. — Я расскажу тебе. Это грустная история.
Поворачиваюсь, сажусь на кровати.
— Я слушаю.
Некоторое время Стелла молчит, собирается с духом, потом кивает:
— Так вот. Твой папа и я хотели детей. Отчаянно хотели. Но всякий раз, забеременев, я теряла ребенка. Иногда носила дитя несколько месяцев, иногда дольше. Не знаю, почему так получалось; доктора не могли объяснить. Потом, наконец, это случилось: я снова забеременела. Но на этот раз никому не сказала, даже твоему папе. Тем временем он уехал; мы не ладили. — Она замолкает, кусает губы.
— И?
— Я осталась с матерью. — Тон, которым она это сообщает, подсказывает: она говорит далеко не все. Но я не перебиваю. — Ребенок родился преждевременно — моя дорогая милая дочка. Она подарила мне радость всего на несколько дней, а потом умерла. — Голос Стеллы прерывается, и я не знаю, что сказать.
Повернувшись ко мне, она берет меня за руку.
— Потом, через несколько месяцев, мать принесла мне тебя. Ты была замечательной. И ты была моей. Я всегда любила тебя, Люси, и поэтому ты моя дочь. Неужели не понимаешь?
— Подожди минуту. Ты говоришь, что Астр ид просто принесла тебе ребенка вместо умершего? Откуда?
— Честно, я не знаю. Полагаю, из интерната для сирот; как инспектор ИКН она за них отвечала. Я и не спрашивала. Не хотела, чтобы она забрала тебя у меня.
— До моего появления прошло несколько месяцев? И никто не заметил, что у тебя родился ребенок, потом умер, потом опять появился? А что насчет папы?
— Я же тебе сказала. Я была… в отъезде. У матери. Мы с твоим папой долго не виделись. Когда он наконец вернулся и увидел тебя, подумал, что ты наш ребенок; мы снова стали жить вместе. Я не рассказала ему правды.
Качаю головой:
— Как ты смогла так долго ему лгать?
— Пришлось. Мать грозила, что увезет тебя, если я проговорюсь. А через несколько лет сама стала меня к этому подталкивать. Потом наступил день, когда вы с Дэнни подслушали наш разговор об этом…
— Все выплыло наружу.
— Твой папа не смог с этим справиться, он ушел. Через несколько дней пропала ты. Мать вызнала, что ты в АПТ. Что он отдал тебя им. Знаю, ты не хочешь в это верить. Мать снова и снова пыталась тебя вернуть, но так и не смогла узнать точно, где тебя держат.
— Ты говоришь, что всегда любила меня как дочь. Почему же папа не смог с этим справиться? Ладно, он пережил потрясение, но я же осталась прежней. Той дочерью, которую он всегда любил. — Я в недоумении качаю головой.
— Может, ты и права. Возможно, он не захотел иметь никакого отношения к этой истории. — Она говорит с трудом, словно ей непривычно произносить такие слова, и на лице ее отражается внутренняя борьба. Ей тяжело допустить невиновность папы после того, как она столько лет винила его. И принять тот факт, как он умер. — Какое это теперь имеет значение?
— Для меня имеет. — Глаза наполняются слезами, и я трясу головой.
— Слишком много всего и сразу. Мне жаль, что ты ничего не знала. Я…
— Дело не только в этом. Мне кажется, я помню, что произошло в тот день. Когда я пропала.
Стелла остается неподвижной и молчит.
— Под подушкой оказалась записка отца, в которой он назначал встречу у Каслригга. В обеденный перерыв я пошла туда, но его на месте не оказалось. Появился другой человек, из АПТ, и сказал, что папа послал его за мной. Но когда мы туда приехали, его там не было. Я не видела его два года, пока он не попытался вызволить меня.
Лицо ее становится жестким и злым.
— Нет, погоди, — прошу я. — Это не означает, что он написал записку. Может быть, они ее подделали.
— Но как они положили записку под твою подушку? Или как узнали, что Каслригг — то самое место, куда вы с папой ходите, если не он им рассказал?
Пожимаю плечами:
— Не знаю. Не хочу в это верить. Не могу.
Стелла пытается побороть свою злость:
— Послушай. Что бы там ни случилось, он все же попытался спасти тебя, правильно?
— Поэтому он погиб.
— Он погиб, стараясь выглядеть героем. — В ее глазах невысказанная обида, из-за которой она не может простить папу, пусть даже он не сыграл в моем исчезновении решающую роль. Он потерпел поражение.
Мы разговариваем еще немного, потом я делаю вид, что засыпаю, и она уходит. Остаюсь в темноте одна и смотрю в стену.
Вот все и вернулось, словно я опять Зачищенная. Снова не знаю, кто я. Ни родителей, ни места, где родилась. Даже имени нет, которое принадлежало бы только мне. Люси Ховарт или Люси Коннор — какая разница, если это имя умершего ребенка.
Я онемела.
Вокруг пустота.
