30
Взрывоопасный вопрос
Судебный процесс, день четвертый.
На свидетельском месте Пол Даффи. На нем синий блейзер, галстук в полосочку и серые брюки из шерстяной фланели. Едва ли когда-либо я видел его более официально одетым. Как и Джонатан, он принадлежал к числу тех мужчин, которых легко представить в мальчишеском возрасте, мужчин, чья внешность практически вынуждает вас увидеть в нем внутреннего мальчишку. В случае с Даффи этот эффект достигался не физическими чертами, а скорее какой-то мальчишеской манерой держаться. Быть может, причиной тому была наша с ним многолетняя дружба. Для меня Пол всегда оставался двадцатисемилетним, как в тот год, когда мы познакомились.
В глазах Лоджудиса, разумеется, наша дружба делала Даффи ненадежным свидетелем. Поначалу, не очень зная, чего ожидать, он осторожничал в вопросах. Спроси он меня, я объяснил бы ему, что Пол Даффи не станет врать – даже ради меня. Это было просто не в его характере. (А еще я посоветовал бы Лоджудису оставить в покое свой дурацкий желтый блокнот. С ним он выглядел жалким дилетантом.)
– Назовите свое имя для протокола, пожалуйста.
– Пол Майкл Даффи.
– Кем вы работаете?
– Я лейтенант уголовной полиции штата Массачусетс.
– Как давно вы служите в полиции?
– Двадцать шесть лет.
– Каково ваше текущее место службы?
– Я состою в отделе по связям с общественностью.
– На двенадцатое апреля две тысячи седьмого года где было ваше место службы?
– Я возглавлял особое подразделение уголовной полиции, закрепленное за прокуратурой округа Мидлсекс. Это подразделение называется ОПБП, отдел по предотвращению и борьбе с преступностью. Его численность составляет от пятнадцати до двадцати детективов, прошедших специальную подготовку и обладающих необходимым опытом для осуществления содействия прокуратуре и отделениям полиции на местах в расследовании сложных уголовных дел различного рода, в частности убийств.
Эту небольшую речь Даффи механически отбарабанил без запинки, по памяти.
– И вы принимали участие в расследовании многих убийств до двенадцатого апреля две тысячи седьмого года?
– Да.
– Можете приблизительно назвать их количество?
– Свыше сотни, хотя я возглавлял не все.
– Итак, значит, двенадцатого апреля две тысячи седьмого года вам сообщили по телефону об убийстве в Ньютоне?
– Да. Приблизительно в девять пятнадцать утра мне позвонил лейтенант Фоули из полиции Ньютона с сообщением, что в парке Колд-Спринг произошло убийство несовершеннолетнего.
– И что вы сделали первым делом?
– Позвонил в прокуратуру, чтобы уведомить их об этом.
– Это стандартная процедура?
– Да. По закону местная полиция обязана уведомлять полицию штата обо всех убийствах и насильственных смертях, после чего мы, в свою очередь, немедленно уведомляем прокуратуру.
– Кому именно вы позвонили?
– Энди Барберу.
– Почему Энди Барберу?
– Он был первым замом, а следовательно, вторым лицом в прокуратуре после Линн Канаван, окружного прокурора.
– Как, по вашему представлению, мистер Барбер должен был поступить с этой информацией?
– Он должен был поручить вести это дело кому-то из помощников прокурора.
– А у себя это дело он оставить мог?
– Мог. Он сам вел многие дела по убийствам.
– Вы ожидали, что мистер Барбер так и поступит?
Джонатан приподнял свой зад на шесть дюймов над креслом:
– Возражение.
– Отклоняется.
– Детектив Даффи, были ли у вас в тот момент какие-то мысли относительно того, как мистер Барбер поступит с этим делом?
– Ничего определенного. Наверное, я считал, что он вполне может оставить его у себя. С самого начала было понятно, что дело потенциально громкое. Он часто оставлял себе дела подобного рода. Но если бы он поручил его кому-то другому, я бы тоже не удивился. У них там и кроме мистера Барбера были толковые ребята. Честно говоря, я не сильно об этом задумывался. У меня было полно своих забот. Я решил, что он у себя в прокуратуре сам как-нибудь разберется. Моей заботой был ОПБП.
– Вы не знаете, окружного прокурора Линн Канаван уведомили сразу?
– Не знаю. Думаю, да.
– Ну, хорошо, после того как вы позвонили мистеру Барберу, что вы делали дальше?
– Выехал на место.
– Во сколько вы там были?
– В девять тридцать пять утра.
– Опишите, как выглядело место преступления, когда вы подъехали.
– Вход в парк Колд-Спринг находится на Бикон-стрит. Перед ним располагается парковка. За ней теннисные корты и игровые площадки. За площадками начинается лес; к нему ведут дорожки. На парковке и на прилегающей улице было множество полицейских машин. И куча сотрудников полиции.
– Что вы делали?
– Я оставил машину на Бикон-стрит и дошел до места пешком. Там меня встретили детектив Петерсон из Ньютонской полиции и мистер Барбер.
– Опять-таки присутствие мистера Барбера на месте преступления не показалось вам странным?
– Нет. Он живет неподалеку оттуда, и вообще он обычно выезжал на место преступления, даже если не собирался оставлять дело у себя.
– Откуда вам известно, что мистер Барбер живет неподалеку от парка Колд-Спринг?
– Потому что я много лет его знаю.
– Точнее, вы с ним близкие друзья.
– Да.
– Очень близкие?
– Да. Были.
– А сейчас?
Он на мгновение запнулся, прежде чем ответить.
– Я за него говорить не могу. Я по-прежнему считаю его своим другом.
– Вы с ним общаетесь?
– Нет. С тех пор как Джейкобу было предъявлено обвинение – нет.
– Когда вы в последний раз разговаривали с мистером Барбером?
– Перед предъявлением обвинения.
Ложь, но ложь во спасение. Правда ввела бы присяжных в заблуждение. Она заставила бы их считать – и безосновательно, – что Даффи нельзя доверять. Может, Даффи и был пристрастен, но в важных вещах он оставался честен. Отвечая на вопрос, он даже глазом не моргнул. И я тоже. Смысл судебного процесса заключается в том, чтобы добиться нужного результата, что требует постоянной переориентации по обстоятельствам, как на парусной лодке, когда лавируешь против ветра.
– Значит, вы приезжаете в парк и встречаете там детектива Петерсона и мистера Барбера. И что дальше?
– Они в двух словах ввели меня в курс дела, сообщили, что убитого уже опознали и что это Бенджамин Рифкин, после чего повели через парк к месту преступления.
– И что вы увидели, когда оказались там?
– Место было уже огорожено. Судмедэксперт и техники-криминалисты еще не подъехали. Фотограф из местной полиции снимал тело. Убитый все еще лежал на земле, вокруг практически ничего не было. Они, по сути дела, законсервировали место, чтобы сохранить его в первозданном виде.
– Вы видели тело своими глазами?
– Да.
– Вы не могли бы описать положение тела в тот момент, когда вы впервые его увидели?
– Убитый лежал на склоне ложбины головой вниз. Тело было изогнуто таким образом, что лицо смотрело в небо, в то время как нижняя часть тела и ноги лежали на боку.
– Что вы делали дальше?
– Я подошел к телу в сопровождении детектива Петерсона и мистера Барбера. Детектив Петерсон показывал мне различные детали.
– Что именно он вам показывал?
– На вершине холма, рядом с тропкой, на земле было довольно много крови, пролитой крови. Я отметил большое количество мелких капель, менее дюйма в диаметре. Там было еще несколько более крупных пятен, которые, судя по всему, представляли собой мазки.
– Что представляет собой мазок?
– Мазки образуются в результате контакта крови с какой-либо другой поверхностью. Кровь переносится на эту поверхность и оставляет пятно.
– Опишите эти мазки.
– Они находились ниже по склону. Сначала несколько дюймов в длину, но чем ниже по склону, тем гуще и длиннее они становились, тем больше было крови.
– Так, я понимаю, что вы не криминалист, но у вас в тот момент сложилось какое-то впечатление или какие-то версии относительно того, как именно там могла оказаться эта кровь?
– Да, сложилось. Выглядело это так, как будто убийство произошло у дорожки, рядом с которой были упавшие капли крови, после чего тело упало или же его столкнули со склона, в результате чего оно съехало по склону на животе, оставив на листве длинные мазки крови.
– Так, значит, после того, как у вас сложилась эта версия, что вы делали дальше?
– Я спустился и стал осматривать тело.
– И что вы увидели?
– На теле было три раны. Разглядеть их оказалось немного сложно, потому что весь перед был залит кровью, в смысле, толстовка убитого. Вокруг тоже было довольно много крови, которая, очевидно, натекла из ран.
– Было ли что-то необычное в этих пятнах и лужах крови вокруг тела?
– Да. В них были отпечатки подошв обуви и другие тоже, что значило, что кто-то наступил во влажную кровь и оставил следы.
– Какие заключения вы сделали по этим отпечаткам?
– По всей видимости, кто-то подходил к телу или присаживался рядом с ним, пока кровь еще не успела высохнуть.
– Вам к тому моменту уже рассказали о Поле Джианетто, женщине, которая обнаружила тело во время пробежки?
– Да, рассказали.
– Это как-то повлияло на ваши соображения относительно отпечатков?
– Я думал, что она могла оставить их, но точно не знал.
– К каким еще выводам вы пришли?
– Ну, там вокруг было довольно большое количество крови, которая пролилась во время нападения. Она была разбрызгана и размазана. Я не знал, где мог находиться нападавший, но, судя по расположению ран на груди жертвы, подумал, что он, скорее всего, стоял прямо перед пострадавшим. Поэтому предположил, что человек, которого мы ищем, мог быть тоже испачкан кровью. Кроме того, он мог иметь при себе оружие, хотя нож – вещь небольшая и от него несложно избавиться. Но кровь – важная улика. На месте преступления было довольно грязно.
– Отметили ли вы еще что-то, в особенности относительно рук?
– Да, на них не было ни порезов, ни каких-либо других повреждений.
– Какой вывод вы из этого сделали?
– Отсутствие ран на руках свидетельствует о том, что убитый не защищался и не пытался дать отпор. Это говорит о том, что либо нападение стало для него неожиданностью, либо он не видел нападавшего и не успел вскинуть руки, чтобы прикрыться от удара.
– То есть он мог быть знаком с нападавшим?
Джонатан вновь оторвал свой зад на несколько дюймов от кресла:
– Возражение. Домысел.
– Удовлетворено.
– Хорошо, что вы делали потом?
– Ну, убийство было сравнительно свежим. Парк оцепили, и мы немедленно приступили к прочесыванию его, чтобы установить всех лиц, которые в этот момент там находились. Операция началась еще до того, как я подъехал.
– Нашли ли вы кого-то?
– Да, много народу, но все они находились довольно далеко от места преступления. Особенно подозрительным нам никто не показался. Не было ничего такого, что указывало бы на то, что кто-то из них мог быть каким-то образом причастен к убийству.
– Ни следов крови на одежде?
– Нет.
– Ни ножей?
– Нет.
– Значит, справедливо будет сказать, что в первые часы расследования очевидных подозреваемых найдено не было?
– У нас не было вообще никаких подозреваемых.
– А сколько подозреваемых вы установили и начали разрабатывать в последующие дни?
– Нисколько.
– И что вы делали дальше? Как вы вели расследование?
– Ну, мы опросили всех, кто мог располагать хоть какой-то информацией. Родных и друзей убитого, всех, кто мог что-то видеть в утро убийства.
– Соученики убитого в это число входили?
– Нет.
– Почему?
– Нам не сразу удалось получить доступ в школу. Родители были обеспокоены тем, что мы будем опрашивать детей. Возникла дискуссия относительно того, необходимо ли присутствие при этом адвоката и имеем ли мы право появляться в школе без ордера – на осмотр шкафчиков и все такое. Некоторые противоречия возникли и относительно того, допустимо ли опрашивать детей в здании школы и кого именно мы можем опрашивать.
– Как вы отреагировали на все эти проволочки?
– Возражение.
– Отклоняется.
– Честно говоря, я был зол. Если не раскрыть дело сразу по горячим следам, потом это становится уже намного проблематичней.
– А кто вел это дело вместе с вами со стороны прокуратуры?
– Мистер Барбер.
– Эндрю Барбер, отец обвиняемого?
– Да.
– На этом этапе вам не показалось неправильным, что Энди Барбер ведет это дело, несмотря на то что к нему имеет отношение школа, в которой учится его сын?
– Не особенно. Ну, то есть я был в курсе. Но это же было не как в школе «Колумбайн», когда было заведомо понятно, что и жертвы, и преступник – дети. У нас не было никаких веских оснований полагать, что к этому убийству причастен кто-то из школы, не говоря уж о Джейкобе.
– Значит, вы никогда не подвергали сомнению действия мистера Барбера в этом отношении, даже в глубине души?
– Нет, никогда.
– Вы когда-либо обсуждали с ним этот вопрос?
– Один раз.
– Не могли бы вы описать этот разговор?
– Я просто посоветовал Энди, чисто ради того, чтобы прикрыть свою… свой тыл, передать это дело кому-то другому.
– Потому что вы видели конфликт интересов?
– Я видел, что школа, где учится его ребенок, может оказаться каким-то образом в этом замешана, и тут уж заранее сложно что-то предугадать. Почему бы на всякий случай не дистанцироваться?
– И что он вам на это ответил?
– Сказал, что никакого конфликта интересов нет, и пояснил: если его ребенку грозит какая-то опасность со стороны убийцы, значит тем больше у него, Барбера, причин хотеть, чтобы это убийство было как можно скорее раскрыто. К тому же он признался, что чувствует некоторую личную ответственность, потому что живет в этом городе и убийства там – дело нечастое, так что люди будут особенно расстроены. Он хотел, чтобы все было сделано как надо.
Лоджудис сделал паузу и метнул в Даффи сердитый взгляд:
– Мистер Барбер, отец обвиняемого, никогда не выдвигал версию, что Бена Рифкина мог убить кто-то из его соучеников?
– Нет. Он не выдвигал такую версию или же отбросил ее.
– Но он не занимался активным расследованием версии, что Бена убил кто-то из одноклассников?
– Нет. Но что значит «занимался активным расследованием»?
– Он пытался направить расследование в любом другом направлении?
– Я не очень понимаю, что значит «направить»?
– У него были какие-то другие подозреваемые?
– Да. Был такой Леонард Патц, который жил неподалеку от парка и в отношении которого имелись косвенные признаки, что он мог быть причастен. Энди хотел разрабатывать этого подозреваемого.
– По сути дела, не был ли Энди Барбер единственным, кто считал причастность Патца возможной?
– Возражение. Наводящий вопрос.
– Принимается. Это ваш свидетель, мистер Лоджудис.
– Снимаю вопрос. В итоге вы все-таки опросили детей, соучеников Бена по школе Маккормака?
– Да.
– И что вам удалось узнать?
– Ну, в результате определенных усилий – поскольку дети были не слишком расположены с нами откровенничать – нам удалось узнать, что между Беном и обвиняемым, между Беном и Джейкобом, существовала застарелая вражда. Бен травил Джейкоба. После этого мы включили Джейкоба в круг подозреваемых.
– В то время как его отец возглавлял расследование?
– Определенные следственные действия пришлось провести без ведома мистера Барбера.
Для меня это прозвучало как удар грома с ясного неба. До сих пор я был об этом не в курсе. Подозревал что-то в этом роде, но был уверен, что Даффи в этом не участвовал. Видимо, он заметил, как я переменился в лице, потому что в его глазах промелькнуло беспомощное выражение.
– И как все это проходило? Был ли назначен расследовать это дело другой ассистент окружного прокурора без ведома мистера Барбера?
– Да. Вы.
– И с чьего одобрения это было сделано?
– С одобрения окружного прокурора Линн Канаван.
– И что выявило это расследование?
– Были обнаружены улики, указывающие на обвиняемого: свидетельства того, что у него имелся нож, соответствующий характеру ран, у него был достаточный мотив, и, самое главное, он выражал намерение защищать себя при помощи ножа, если убитый продолжит его третировать. Кроме того, в то утро обвиняемый пришел в школу с испачканной в крови правой рукой. Все эти сведения мы получили от друга обвиняемого, Дерека Ю.
– На правой руке обвиняемого была кровь?
– Согласно показаниям его друга Дерека Ю, да.
– И он выражал намерение пустить нож в ход против Бена Рифкина?
– Это то, что сообщил нам Дерек Ю.
– В какой-то момент вам стало известно о рассказе, опубликованном на интернет-сайте под названием «Потрошильня»?
– Да. Дерек Ю рассказал нам и об этом тоже.
– И вы ознакомились с содержанием этого интернет-сайта, «Потрошильни»?
– Да. Это сайт, на котором пользователи публикуют написанные ими истории, главным образом о сексе и насилии, включая и некоторые весьма пугающего содержания…
– Возражение!
– Принимается.
– Вам удалось найти на этом интернет-сайте рассказ, имеющий отношение к данному делу?
– Мы нашли рассказ, который описывал убийство с точки зрения убийцы. Имена были изменены, и отдельные детали незначительно отличались, но ситуация была описана та же самая. Это было явно то же самое дело.
– Кто написал этот рассказ?
– Обвиняемый.
– Откуда вы это знаете?
– Дерек Ю сообщил нам, что обвиняемый сам ему об этом сообщил.
– Вам удалось получить подтверждение его слов из других источников?
– Нет. Мы определили айпи-адрес компьютера, с которого рассказ был загружен в Сеть. Айпи-адрес – это что-то наподобие отпечатка пальца, который позволяет установить место, где расположен компьютер. Айпи-адрес принадлежит кафе «Питс» в «Ньютон-центре».
– Удалось ли вам установить, с какого конкретно компьютера был загружен рассказ?
– Нет. Это был кто-то, кто подсоединился к беспроводной Сети кафе. Ничего больше нам установить не удалось. В кафе не следят за тем, кто подключается к их Сети, и не требуют от пользователей никаких данных. Так что проследить дальше нам не удалось.
– Но у вас были показания Дерека Ю о том, что обвиняемый признался в том, что написал этот рассказ?
– Верно.
– И что же в этом рассказе было такого убедительного – что́ заставило вас поверить в авторство убийцы?
– Там содержались все подробности до единой. Для меня решающим доводом стало то, что в нем был достоверно описан угол, под которым были нанесены раны. В рассказе говорится, что удары планировалось нанести так, чтобы нож вошел в грудь под углом, который позволил бы лезвию пройти между ребрами, чтобы причинить максимальные повреждения внутренним органам. Вряд ли кто-то, кто был непричастен к преступлению, мог знать об угле, под которым были нанесены раны. Эта информация не разглашалась. А догадаться об этом было бы крайне сложно, поскольку для того, чтобы нож вошел между ребрами, нападавший должен был держать его под неестественным углом, горизонтально. Кроме того, поражала степень детализации, доскональность описания – это было практически признание в письменном виде. Я понимал, что у нас достаточно оснований для того, чтобы немедленно арестовать обвиняемого.
– И тем не менее вы его тогда не арестовали.
– Нет. Мы хотели найти нож или любую другую улику, которую обвиняемый мог прятать у себя дома.
– И что вы сделали?
– Мы получили ордер на обыск и перерыли дом.
– И что вы обнаружили?
– Ничего.
– Вы изъяли компьютер обвиняемого?
– Да.
– Что это был за компьютер?
– Ноутбук фирмы «Эппл», белого цвета.
– Осматривали ли компьютер специалисты, обученные извлекать материалы с жестких дисков подобного рода?
– Да. Им не удалось найти ничего однозначно уличающего.
– Нашли ли они что-нибудь, что могло иметь отношение к делу?
– Они нашли программу, которая называется «Дискочист». Она стирает с жесткого диска следы старых или удаленных документов и программ. Джейкоб отлично разбирается в компьютерах. Так что не исключено, что рассказ был удален с компьютера, хотя нам и не удалось найти никаких его следов.
– Возражение. Домысел.
– Принимается. Присяжным дано указание не принимать во внимание последнее предложение.
Лоджудис продолжил:
– Удалось ли им обнаружить материалы порнографического характера?
– Возражение.
– Отклоняется.
– Удалось ли им обнаружить материалы порнографического характера?
– Да.
– А другие рассказы, содержащие сцены насилия, или что-либо еще, связанное с убийством?
– Нет.
– Удалось ли вам найти подтверждение заявлению Дерека Ю о том, что у Джейкоба был нож? Например, какие-либо документы, доказывающие покупку ножа?
– Нет.
– Было ли обнаружено орудие убийства?
– Нет.
– Но в какой-то момент в парке Колд-Спринг был найден нож?
– Да. Мы продолжали поиски в парке еще какое-то время после убийства. Мы были уверены, что преступник должен был избавиться от ножа где-нибудь в парке, чтобы его не взяли с поличным. В конце концов нам удалось найти в маленьком пруде нож. Он был приблизительно подходящего размера, но последующая экспертиза показала, что это не тот нож, при помощи которого было совершено убийство.
– Каким образом это определили?
– Лезвие этого ножа было шире, нежели сами раны, и не было зазубренным, в то время как раны на теле жертвы имели рваные края.
– И какой вывод вы сделали на основании того факта, что этот нож был брошен в пруд?
– Я подумал, что его бросили туда, чтобы сбить нас с толку, пустить по ложному следу. Возможно, это сделал кто-то, у кого не было доступа к отчетам судебно-медицинских экспертов, в которых были описаны раны и вероятные характеристики орудия.
– У вас есть какие-то соображения относительно того, кто мог подбросить этот нож?
– Возражение. Побуждение к домысливанию.
– Принимается.
Лоджудис на мгновение задумался. Потом удовлетворенно вздохнул, довольный тем, что наконец-то имеет дело со свидетелем-профессионалом. То, что Даффи был со мной знаком и тепло ко мне относился – по причине чего был несколько пристрастен в пользу Джейкоба и, стоя на свидетельском месте, явно переживал внутренний конфликт, – лишь придавало в глазах присяжных веса его показаниям. Наконец-то, было прямо-таки написано на лбу у Лоджудиса крупными буквами, наконец-то!
– Вопросов больше не имею, – произнес он.
Джонатан вскочил на ноги и, подойдя к дальнему концу ложи присяжных, оперся на бортик ограждения. Если бы он мог забраться туда, чтобы задать свои вопросы, он, без сомнения, именно так бы и поступил.
– А может, этот нож бросили туда просто так, без всякой причины? – спросил он.
– Возможно.
– Потому что люди все время бросают в парках разные вещи?
– Верно.
– Значит, когда вы говорите, что нож могли подбросить туда, чтобы запутать следствие, – это ваше предположение, так ведь?
– Обоснованное предположение.
– Предположение, взятое с потолка, я бы сказал.
– Возражение.
– Принимается.
– Лейтенант, давайте вернемся немного назад. Вы показали, что на месте преступления были обнаружены множественные следы крови, лужи крови, капли, мазки, и, разумеется, толстовка убитого была пропитана кровью.
– Да.
– Вы утверждаете, что крови было так много, что, когда вы принялись прочесывать парк в поисках подозреваемых, вы искали человека, который был бы испачкан в крови. Это то, что вы сказали?
– Мы искали человека, который мог быть испачкан в крови, да.
– В большом количестве крови?
– Относительно этого я не был уверен.
– Ой, бросьте. Вы показали, что, основываясь на характере расположения ран, убийца Бена Рифкина в момент нападения стоял прямо перед ним, верно?
– Да.
– И вы показали, что крови там были целые лужи.
– Да.
– Это значит, что кровь хлестала, лилась, била струей?
– Да, но…
– В случае, когда мы имеем дело с таким количеством крови, с такими серьезными ранами, не логично ли предположить, что на нападавшего попадет довольно много крови, поскольку кровь должна бить фонтаном?
– Не обязательно.
– Не обязательно, но весьма вероятно, правда ведь, детектив?
– Вероятно.
– И разумеется, если речь идет об ударе ножом, нападающий должен стоять достаточно близко к жертве, на расстоянии вытянутой руки, верно?
– Да.
– Где невозможно было бы уклониться от брызг.
– Я не использовал слово «брызги».
– Где невозможно было бы уклониться от вытекающей крови.
– Я не могу утверждать наверняка.
– А теперь давайте обратимся к описанию Джейкоба, когда он в то утро появился в школе, – вы получили его от друга Джейкоба, Дерека Ю, так?
– Да.
– И, по словам Дерека Ю, на правой руке Джейкоба было небольшое пятнышко крови, так?
– Да.
– А на одежде пятен не было?
– Нет.
– И на лице, и где-либо еще на теле тоже?
– Нет.
– А на обуви?
– Нет.
– Что целиком и полностью согласуется с объяснением, которое Джейкоб дал своему другу Дереку Ю, верно? Относительно того, что он обнаружил тело уже после нападения и уже потом прикоснулся к нему правой рукой?
– Оно согласуется, да, но это не единственное возможное объяснение.
– И разумеется, Джейкоб дошел до школы тем утром?
– Да.
– Он был в школе уже через несколько минут после убийства, это установленный факт, верно?
– Да.
– В какое время начинаются занятия в школе Маккормака?
– В восемь тридцать пять.
– А в какое время, по данным судебно-медицинской экспертизы, произошло убийство, вы знаете?
– Где-то между восемью и восемью тридцатью.
– Но в восемь тридцать пять Джейкоб сидел за своей партой и никаких следов крови на нем не было?
– Да.
– И если бы я сказал вам, чисто гипотетически, что написанный Джейкобом рассказ, который произвел на вас такое впечатление – и который вы описали как фактически письменное признание, – если бы я представил вам доказательства того, что Джейкоб не сам придумал факты, описанные в этом рассказе, что все эти подробности уже были прекрасно известны ученикам школы Маккормака, повлияло бы это на ваше мнение относительно важности этого рассказа как улики?
– Да.
– Да, разумеется!
Даффи посмотрел на него с непроницаемым лицом. Его задачей было говорить как можно меньше, не дать вытянуть из себя ни одного лишнего слова. Если бы он стал вдаваться в подробности, это было бы на руку защите.
– Теперь к вопросу о роли Энди Барбера в расследовании. Вы предполагаете, что ваш друг Энди совершил что-то неправильное или недостойное?
– Нет.
– Вы можете назвать какие-либо ошибки или подозрительные действия, допущенные им в ходе следствия?
– Нет.
– Что-то, показавшееся вам сомнительным тогда или сейчас?
– Нет.
– Здесь прозвучало имя Леонарда Патца. Даже с учетом всего, что нам известно сейчас, кажется ли вам неправильным, что Патца в какой-то момент рассматривали в качестве обвиняемого?
– Нет.
– Нет, потому что на первоначальных этапах расследования следствие рассматривает все мало-мальски правдоподобные зацепки, очерчивает как можно более широкий круг подозреваемых, так?
– Да.
– На самом деле, если бы я сказал вам, что Энди Барбер до сих пор считает, что настоящий убийца в этом деле – Патц, это стало бы для вас неожиданностью, лейтенант?
Даффи слегка нахмурился:
– Нет. Он всегда так считал.
– Правда ли, что не кто иной, как вы сами, изначально обратили внимание мистера Барбера на Леонарда Патца?
– Да, но…
– Считали ли вы суждения Энди Барбера в вопросах расследования убийств в целом заслуживающими доверия?
– Да.
– Вам не показалось странным, что Энди Барбер захотел расследовать версию причастности к убийству Бена Рифкина Леонарда Патца?
– Странным? Нет. Это было вполне логично, основываясь на той ограниченной информации, которой мы располагали на тот момент.
– И тем не менее версия причастности Патца никогда серьезно не рассматривалась, не так ли?
– Расследование прекратили, как только было принято решение предъявить обвинение Джейкобу Барберу, да.
– И кто принял это решение – прекратить следствие в отношении Патца?
– Окружной прокурор Линн Канаван.
– Это решение было принято ею самостоятельно?
– Думаю, ей это посоветовал мистер Лоджудис.
– Располагало ли следствие на тот момент уликами, которые исключали бы Леонарда Патца из круга подозреваемых?
– Нет.
– Были ли какие-то улики, которые напрямую доказывали бы его непричастность?
– Нет.
– Нет. Потому что эту версию просто отбросили, верно?
– Видимо, так.
– Ее отбросили, поскольку мистер Лоджудис хотел, чтобы ее отбросили, так ведь?
– Возник спор между всеми следователями, включая окружного прокурора и мистера Лоджудиса…
– Ее отбросили, потому что в этом споре мистер Лоджудис на этом настаивал?
– Ну, мы сейчас находимся здесь, значит, по всей видимости, так.
В голосе Даффи послышался намек на раздражение.
– Значит, даже располагая теми сведениями, которые есть у нас на настоящий момент, вы испытываете какие-либо сомнения в честности вашего друга Эндрю Барбера?
– Нет. – Даффи немного подумал, ну или сделал вид, что думает. – Нет, не думаю, чтобы у Энди были какие-то подозрения в отношении Джейкоба.
– Значит, вы не считаете, что Энди что-то подозревал?
– Нет.
– Родной отец мальчика, который прожил с ним всю жизнь? И ни о чем не догадывался?
Даффи пожал плечами:
– Ну, стопроцентно утверждать этого не могу. Но я так думаю.
– Как можно прожить рядом с ребенком четырнадцать лет и почти ничего о нем не знать?
– Это вопрос не ко мне.
– Да, не к вам. Кстати сказать, вы ведь тоже знаете Джейкоба с самого рождения, так ведь?
– Да.
– И изначально у вас ведь не было подозрений относительно Джейкоба, верно?
– Да.
– И за все эти годы вам никогда не казалось, что Джейкоб опасен для общества? У вас не было никаких причин его подозревать?
– Нет, не было.
– Разумеется, не было.
– Возражение. Прошу мистера Клейна не добавлять свои комментарии к ответам свидетеля.
– Принимается.
– Приношу свои извинения, – с выражением полной неискренности произнес Джонатан. – У меня все.
Судья обратился к обвинителю:
– Мистер Лоджудис, у вас не появилось дополнительных вопросов к вашему свидетелю?
Лоджудис немного подумал. Он вполне мог бы на этом остановиться. Разумеется, у него было достаточно аргументов, чтобы попытаться убедить присяжных в том, что я, воспользовавшись служебным положением, хотел направить следствие по ложному пути, чтобы отмазать своего психопата-сынка. Черт, да у него даже не было необходимости их убеждать; намек на это уже несколько раз проскальзывал в показаниях. В любом случае подсудимым тут был не я. Он мог бы поставить галочку и пойти дальше. Но его было уже не остановить. По его лицу было видно, что он почувствовал себя на коне. Судя по всему, Лоджудис верил, что для победы ему осталось поднажать совсем чуть-чуть. Еще один маленький мальчик в теле взрослого, неспособный удержать себя в руках при виде банки с печеньем.
– Да, ваша честь, – произнес он и встал прямо перед свидетельским местом.
По залу суда пролетел негромкий шорох.
– Детектив Даффи, вы утверждаете, что у вас нет никаких претензий к тому, как Эндрю Барбер вел это дело?
– Совершенно верно.
– Потому что он ничего не знал, так?
– Да.
– Возражение. Наводящий вопрос. Это свидетель обвинения.
– Пусть спрашивает.
– Напомните, сколько, вы сказали, вы знакомы с Энди Барбером? Сколько лет?
– Возражение. Вопрос не по существу.
– Отклоняется.
– Наверно, лет двадцать с лишним.
– Значит, вы неплохо его знаете?
– Да.
– И знаете всю его подноготную?
– Ну да.
– В какой момент вы узнали, что его отец – убийца?
Бабах.
Мы с Джонатаном синхронно вскочили со своих мест, едва не повалив стол.
– Возражение!
– Принимается! Свидетелю дано указание не отвечать на этот вопрос, а присяжным – не принимать его во внимание! Не придавайте ему никакого значения. Относитесь к нему так, как будто он не был задан. – Судья Френч обернулся к представителям сторон. – Жду вас для беседы.
Я совещаться вместе с Джонатаном не пошел, так что опять-таки все последующие реплики цитирую по протоколу заседания. Но я наблюдал за судьей и могу с полной уверенностью утверждать, что он был просто вне себя от ярости. Багровый от гнева, он положил руки на край судейской кафедры и, перегнувшись, прошипел Лоджудису:
– Я шокирован, я потрясен тем, что вы это сделали. Я совершенно недвусмысленно, открытым текстом, запретил вам затрагивать эту тему под угрозой аннулирования судебного процесса. Что скажете, мистер Лоджудис?
– Это представитель защиты на перекрестном допросе первым затронул вопрос личности отца обвиняемого и беспристрастности следствия. Если он решает строить на этом свою тактику, обвинение имеет полное право оспаривать позицию защиты с этой стороны. Я всего лишь продолжил линию мистера Клейна. Он, в частности, поднял тему, были ли у отца обвиняемого какие-либо основания подозревать своего сына.
– Мистер Клейн, полагаю, вы будете подавать ходатайство об аннулировании судебного процесса.
– Угу.
– Возвращайтесь на свои места.
Представители сторон вернулись каждый за свой стол.
Судья Френч остался стоять, чтобы, по своему обыкновению, обратиться с речью к присяжным. Он даже слегка расстегнул свою мантию и ухватился за край воротничка, как будто позировал для скульптора.
– Дамы и господа, я призываю вас не принимать во внимание последний вопрос. Забудьте, что вы его слышали. У нас в юриспруденции есть поговорка «Нельзя раззнать то, что уже узнал», но я сейчас намерен попросить вас сделать именно это. Это был неправомерный вопрос, прокурор не должен был его задавать, и я прошу вас помнить об этом. А теперь я намерен распустить вас до завтрашнего дня, пока суд будет заниматься другими вопросами. Запрет на общение с внешним миром остается в силе. Напоминаю вам, что вы не должны обсуждать процесс ни с кем вообще. Не слушайте репортажи средств массовой информации и не читайте о нем в газетах. Не включайте радиоприемники и телевизоры. Отгородитесь от этой темы целиком и полностью. Ладно, присяжные могут идти. Встретимся завтра утром, в девять ноль-ноль.
Присяжные потянулись к выходу, переглядываясь друг с другом. Многие украдкой бросали взгляды на Лоджудиса.
Когда они вышли, судья произнес:
– Мистер Клейн.
Джонатан поднялся:
– Ваша честь, мой подзащитный ходатайствует об аннулировании судебного процесса. Этот вопрос был предметом всестороннего досудебного обсуждения, итогом которого стало заключение, что эта тема настолько скользкая и неоднозначная, что упоминание ее приведет к аннулированию судебного процесса. Это был взрывоопасный вопрос, который обвинителя открытым текстом просили не поднимать. И тем не менее он это сделал.
Судья потер лоб.
– Если суд не пойдет на аннулирование процесса, мой подзащитный будет вынужден ходатайствовать о включении в перечень свидетелей защиты двух человек: Леонарда Патца и Уильяма Барбера.
– Уильям Барбер – это дед подсудимого?
– Совершенно верно. Для того чтобы этапировать его сюда, мне может понадобиться получить разрешение губернатора. Но если обвинение настаивает на нелепом измышлении, что мой подзащитный каким-то образом виновен по праву наследования, что он член преступного семейства, убийца от рождения, тогда у нас есть право представить доказательства против этого.
Судья некоторое время стоял на месте, задумчиво жуя губами.
– Я приму это к рассмотрению. О своем решении сообщу вам завтра утром. Суд удаляется до девяти утра завтрашнего дня.
М-р Лоджудис: Мистер Барбер, прежде чем перейти к следующему вопросу, поговорим о том ноже, который бросили в пруд, чтобы ввести следствие в заблуждение. У вас есть какие-то соображения относительно того, кто мог подбросить этот нож?
Свидетель: Разумеется. Я знал это с самого начала.
М-р Лоджудис: Правда? Откуда?
Свидетель: Этот нож пропал с нашей кухни.
М-р Лоджудис: Вы хотите сказать, этот нож был идентичен тому, который обнаружили в пруду?
Свидетель: Этот нож совпадал с полученным мною описанием. Я потом видел нож, который изъяли из пруда, когда нас знакомили с уликами. Это наш нож. Он был старый и довольно приметный. Он был не из нашего столового набора. Я узнал его.
М-р Лоджудис: Значит, его бросил в пруд кто-то из членов вашей семьи?
Свидетель: Разумеется.
М-р Лоджудис: Джейкоб? Чтобы отвести подозрения от своего настоящего ножа?
Свидетель: Нет. Джейк был для этого слишком умен. И я тоже. Мне был известен характер ран, я же говорил с судмедэкспертами. Знал, что тем ножом нанести такие раны, как у Бена, невозможно.
М-р Лоджудис: Значит, Лори? Но зачем?
Свидетель: Потому что мы верили в нашего сына. Он сказал нам, что не убивал. Мы не хотели, чтобы его жизнь оказалась сломана только потому, что у него хватило глупости купить нож. Мы знали, что люди увидят этот нож и поспешат прийти к ложным выводам. Мы обсуждали такую опасность. Поэтому Лори решила подкинуть полицейским другой нож. Беда в том, что из нас троих она меньше всех разбиралась в подобных вещах и больше всех переживала. Она выбрала неподходящий нож. И оставила зацепку.
М-р Лоджудис: Она поговорила с вами перед тем, как это сделать?
Свидетель: Перед тем – нет.
М-р Лоджудис: А после?
Свидетель: Я задал ей прямой вопрос. Она не стала ничего отрицать.
М-р Лоджудис: И что же вы сказали этой женщине, которая пыталась воспрепятствовать расследованию убийства?
Свидетель: Что я ей сказал? Я сказал, что зря она предварительно не посоветовалась со мной. Я дал бы ей такой нож, как нужно.
М-р Лоджудис: Энди, вы это серьезно? По-вашему, это все шутки? Вы действительно настолько не уважаете то, что мы сейчас здесь делаем?
Свидетель: Заверяю тебя, Нил, когда я сказал это жене, я не шутил. Давай на этом и остановимся.
М-р Лоджудис: Ладно. Продолжайте.
Когда мы вернулись к своей машине, которую оставили на многоярусной парковке в квартале от здания суда, под дворником белел сложенный вчетверо лист бумаги. Развернув его, я прочитал:
ЧАС РАСПЛАТЫ УЖЕ БЛИЗОК
СДОХНИ, УБИЙЦА
Джонатан, который провожал нас троих, нахмурился и сунул записку к себе в портфель:
– Я разберусь с этим. Подам заявление в Кембриджскую полицию. А вы поезжайте домой.
– Это все, что мы можем сделать? – спросила Лори.
– Думаю, стоит на всякий случай уведомить и Ньютонскую полицию тоже, – предложил я. – Похоже, пора уже потребовать от них, чтобы рядом с нашим домом дежурила патрульная машина. В мире полно психов.
Мой взгляд привлек мужчина в углу парковки. Он стоял на приличном расстоянии от нас и внимательно за нами наблюдал. На вид ему было лет около семидесяти. Он был в куртке, футболке поло и кепке реглан. Так выглядели тысячи мужчин в Бостоне. Такой стреляный воробей. Он закуривал – мое внимание привлек как раз вспыхнувший огонек зажигалки, – и рдеющий кончик сигареты напомнил мне о машине, которая стояла у нашего дома несколько ночей тому назад, совершенно темная, если не считать крохотного огонька сигареты в салоне за стеклом. А подобного динозавра было очень легко вообразить за рулем допотопного «линкольна-таун-кар».
Наши взгляды на мгновение встретились. Он сунул зажигалку в карман брюк и направился дальше, к выходу на лестницу, где и скрылся. Двигался ли он до того, как я его заметил? Мне казалось, что он стоял и смотрел в нашу сторону, но я и увидеть-то его успел всего лишь мельком. Возможно, он просто приостановился, чтобы закурить сигарету.
– Вы видели того типа?
Джонатан:
– Какого типа?
– Того типа, который только что стоял там в углу и смотрел на нас?
– Я никого не заметил. Кто он такой?
– Не знаю. Никогда раньше его не видел.
– Думаете, он имеет какое-то отношение к записке?
– Без понятия. Я не уверен даже, что он смотрел именно на нас. Но мне показалось, что на нас, понимаете?
– Бросьте, – Джонатан подтолкнул нас к машине, – в последнее время на вас постоянно все смотрят. Скоро это все уже закончится.
