Глава 9. Беллингтон
На обратном пути сквозь город Мартин останавливается у книжного магазина, но на двери опять «Щасвирнус», и он отправляется дальше. Свернув на Т-образном перекрестке вправо, минует пожарное депо, зернохранилища и «Черного пса», поддает газу и выбирается на плоскую равнину между Риверсендом и Беллингтоном. Машине вольготно на прямой и пустой дороге, никаких скоростных ограничений, как в Риверсенде, или ухабов, как на грунтовке в Пустошах. Мартин разгоняется до ста двадцати километров в час, намного превысив лимит. Кто узнает? Кому какое дело?
И все же, приближаясь к повороту, на котором недавно потерпел аварию пикап, он сбрасывает скорость, пусть и незначительно. Пробоина в ограде еще не заделана, сам пикап убран. Может, остановиться, щелкнуть фото-другое? Нет, уже проехал мимо. Да и вряд ли подробности забудутся.
Лента дороги кажется нескончаемой. Ни облачка, лишь молочно-серая дымка после пожара далеко за спиной. Горизонт дрожит в мареве, как будто небо стало жидким и стекает на равнину. Ни деревца вокруг, а зверье одно только мертвое, задавленное ночными фурами, что курсируют между Аделаидой и восточным побережьем. Нет и ворон, даже падаль не в силах выманить их под полуденное солнце. Судя по термометру на приборной доске, снаружи сорок два градуса.
Мартин думает о Риверсенде со всеми его трагедиями, большими и малыми. Дедуля Харрис и его погибшие жена и ребенок; Харли Снауч, с любовью к женщине, в изнасиловании которой его обвинили; Мэнди, неспособная закрыть материнский магазин и уехать; Робби Хаус-Джонс, преследуемый воспоминаниями о трагедии возле церкви Святого Иакова и о том, как убил друга; Фрэн Ландерс, оплакивающая мужа; мальчик по имени Люк, у которого ужас произошедшего до сих пор не укладывается в голове.
Да и сам он… Почему после того случая в Газе никак не получается прийти в норму, почему пережитое до сих пор дает о себе знать? Ведь никто из близких не убит, серьезных повреждений он не получил. В сравнении с жителями Риверсенда легко отделался. Удовлетворительный ответ так и не найден, разум полон грез об утопии, где они с Мэнди живут в хижине на берегу, наблюдая за зимними шквалами с океана, а Лиам мирно играет рядом.
Неожиданно впереди возникает Беллингтон. Бурую землю сменяет яркая зелень: виноградники и цитрусовые рощи, орошаемые поля. А вот и здания, растянувшиеся по берегу реки Муррей.
Мартин заруливает на стоянку, навещает общественный туалет и бредет посмотреть на реку. Та несет свои воды меж высоких берегов и похожа на поток зеленого стекла. Течение спокойное благодаря ровной местности и даже вроде бы создано искусственно за счет огромной дамбы где-то в горах. Впрочем, не все ли равно? После расстресканного русла в Риверсенде само существование реки с водой – как бальзам на душу.
Парочка кукабарр приветствует Мартина сиплым гоготом, издалека доносятся пронзительные крики какаду. Он достает телефон. Слава богу! Сигнал появился. Цивилизация.
Мартин садится в тени за столик для пикника и ждет, пока поступят все сообщения. Вот пара эсэмэсок и голосовое сообщение от Макса, его издателя. «Салют, солдат! Гадаю, хорошо ли тебе путешествуется. Слыхал, ты вне зоны покрытия. Набери меня, когда сможешь. Дай знать, как дела. Ну, будь здоров!» Мартин подумывает позвонить, однако ограничивается эсэмэской: «Все хорошо, работа движется. Местный коп расщедрился на фантастическое интервью. В планах следующие. Скоро позвоню».
Включив ноутбук, Мартин с помощью телефона входит в Интернет. Номер местного полицейского участка находится достаточно быстро. Теперь позвонить, спросить сержанта Херба Уокера. Говорят, тот вышел, но скоро вернется.
Мартин оставляет ему свой номер. Уокер посоветовал Робби согласиться на интервью и, возможно, сам пойдет навстречу. А вот номер и адрес фруктового магазина Торлини (на боковом ответвлении от главной улицы) плюс номер, по которому Торлини живет. Судя по картам «Гугл», это сразу за городом, недалеко от реки – вероятно, семейная ферма.
Взгляд Мартина падает на реку. Что Джерри Торлини и Хорас Гровнер делали в риверсендской церкви? Просто составляли компанию Крейгу Ландерсу и Ньюкиркам? После того как сам под беспощадным солнцем проехался по равнине, в это верится слабо. Мартин ищет адрес Хораса Гровнера. Оказывается, его дом через дорогу. Похоже, знак судьбы. Спрятав ноутбук и блокнот в сумку, Мартин идет к жилищу Гровнера, минуя игровую площадку и низкую табличку. Когда та остается за спиной, он внезапно понимает ее значение и, вернувшись, фотографирует телефоном. «Светлый образ твой в памяти нашей, Джессика и Джонти. Не выразить словами всей скорби и печали».
Дом из красного кирпича выглядит солидно и основательно. Сад полон сочной зелени гортензий, рядом – знак с надписью «Только артезианская вода». Мартин щелкает телефоном фото: артезианская вода всего в каких-то ста пятидесяти метрах от крупнейшей австралийской реки. Он звонит в дверь, и откуда-то изнутри раздаются музыкальные переливы.
Дверь отворяет миссис Дженис Гровнер, толстуха в платье цветочной расцветки, чем-то напоминающая диван на ножках. Мартин представляется и говорит, что пишет очерк. Миссис Гровнер не горит желанием разговаривать, Мартин не сдается. Наконец она неохотно запускает его внутрь, явно не желая проявлять откровенную грубость. Как только незваный гость садится, хозяйка дома начинает настойчиво предлагать ему чай. Мартин ждет в гостиной, вежливо пристроившись на краешке дивана, столь же цветочного и малоподвижного, как сама миссис Гровнер. Чтобы предохранить обивку на спинке от жирных волос друзей и семьи, положены салфетки. На каминной полке – фотографии в рамках. Дети и внуки; черно-белые свадебные фотографии куда более молодой и стройной миссис Гровнер и ее мужа; более поздние цветные снимки румяного здоровяка, смеющегося в камеру: Хорас Гровнер. Сквозь открытые двустворчатые двери виден обеденный стол из крепкого дерева, на нем огромные вазы с гортензиями. В одной цветы голубые, во второй – розовые.
Миссис Гровнер возвращается с подносом. На нем чайничек в красно-синем вязаном чехле, чашки, блюдца, хрустальная сахарница и кувшинчик с молоком. Есть и тарелочка с домашним десертом: финики и грецкие орехи. Вскочив, Мартин раздвигает столики, ставя один перед собой и второй перед миссис Гровнер. Миссис Гровнер, взяв на себя роль матери, наливает чай и предлагает десерт, а Мартин, изображая ребенка, благодарно принимает то и другое. Покончив с формальностями, оба садятся и прихлебывают чай.
– Миссис Гровнер, понимаю, вам тяжело говорить о смерти мужа, особенно мне, человеку совершенно случайному, но я был бы благодарен за любую помощь. Скорее всего, в готовом очерке на ваш рассказ придется лишь маленькая часть.
Джэнис Гровнер согласно кивает.
Мартин спрашивает разрешения включить диктофон. Еще один кивок.
Вначале идут безобидные и безопасные вопросы.
Каким человеком был Хорас?
Чудесным отцом и кормильцем семьи.
Как встретили новость о его гибели здешние жители?
Все жаждали поддержать.
Минут через двадцать Мартин приходит к непоколебимому выводу, что Хорас и Дженис Гровнер были людьми честными, респектабельными и невыносимо скучными. Столь экзотичный конец – гибель от хладнокровно выпущенной убийцей-священником пули – не согласуется с монотонностью предыдущих шестидесяти четырех лет, прожитых жертвой.
– Миссис Гровнер, у вас есть какие-нибудь мысли насчет того, почему преподобный Свифт хотел смерти вашего мужа?
– Вряд ли он хотел. Думаю, ему вожжа под хвост попала. Бедный Хорри просто оказался не в том месте и не в то время. Вот, собственно, и все.
– Да, похоже. А вы не знаете, почему ваш муж оказался, так сказать, не в том месте и не в то время? Он что, поехал в Риверсенд на богослужение?
– Сомневаюсь. Если и отправился, то впервые в жизни.
– Тогда почему он был там?
– Понятия не имею. Извините.
– Хорас вообще часто в Риверсенд ездил?
– Случалось.
– Был ли он знаком с остальными убитыми?
– Да. Со всеми.
– Со всеми?
– Да.
– Как так? Я думал, трое из Риверсенда.
– Да, но он определенно их знал.
– Откуда?
– Общее хобби. Рыбалка, охота. Называли себя «Беллингтонским клубом рыболовов». Вот, я вам покажу.
Руки-окорока отталкиваются от подлокотников подобно поршням. Миссис Гровнер испускает мощный, как из кузнечных мехов, выдох, покидая уютные объятия кресла.
«Столько труда из-за меня», – думает Мартин с невольным уколом вины.
Утвердившись на ногах, миссис Гровнер погружается в недра жилища и приносит чучело на подставке: необыкновенно крупную голову местной муррейской трески, разинувшей зубастую пасть от возмущения своей скорбной участью. Мартин берет рыбу и опасливо разглядывает. В дальнем уголке живота вспыхивает маленький бунт: похмелье не желает сдаваться без боя.
– Здоровая рыбина. – Он не знает, что еще сказать.
– В гараже есть еще. Одно из увлечений Хораса. В доме тоже были, но после его кончины я все убрала. Надеюсь, он не возражает.
– Уверен, ваш супруг согласился бы.
– Хм. Возможно.
– Миссис Гровнер, этот клуб… повторите, пожалуйста, как вы его назвали?
– «Беллингтонский клуб рыболовов».
– «Беллингтонский клуб рыболовов». Это был официальный клуб или просто группа мужчин, которые рыбачили вместе?
– Не забывайте про охоту. Да, просто друзья-мужчины. Выбирались поразвлечься несколько раз в год. Долгие выходные в лесах возле Бармы, рыбалка с ночевкой… Хорри это обожал.
– А вне рыбалки и охоты они тоже общались?
– Не так чтобы. Хорри и Джерри Торлини порой виделись в кегельбане, однако с приятелями из Риверсенда встречи выдавались редко. Мы с Хорри больше дружили с посетителями кегельбана. Некоторые тоже входили в клуб рыболовов, но в день стрельбы не были в Риверсенде. Если хотите знать больше, поспрашивайте Ленни Хардинга из кегельбана. Он там чуть ли не каждый день, заправляет в баре. Только не знаю, как все это поможет вашей истории.
– И то правда, миссис Гровнер, и то правда. Надо бы мне задавать вопросы ближе к делу. Мой редактор всегда мне пеняет, что я отклоняюсь в сторону. Последняя пара вопросиков, если позволите.
– Не могу вам запретить.
– Вы упоминали охоту. Ваш муж с друзьями когда-нибудь охотился в Пустошах?
– Что возле Риверсенда?
– Точно. В буше, кроуновская земля по большей части, сразу за городом.
– Да. Собственно, потому он и оказался там: ради охоты. В субботу выехали, в воскресенье собирались возвратиться. Каким ветром его занесло к церкви, понятия не имею. Подождите здесь. В гараже должно быть несколько опоссумов на подставке, эти чучела, наверное, оттуда.
Мартин вскакивает на ноги.
– Нет, миссис Гровнер, не нужно. Пожалуйста. Право, вы слишком добры. Последний вопросик. Байрон Свифт тоже был членом «Беллингтонского клуба рыболовов»?
– Вряд ли. По крайней мере, Хорри никогда не упоминал его имени.
В кафе «Сиу-Фолс» Мартин устраивается прямо под кондиционером и после навороченного гамбургера и полулитрового пакета охлажденного кофе с молоком чувствует себя много лучше. Последние остатки тошноты исчезают под напором превосходящих сил. Утерев жир с подбородка, он включает ноутбук и открывает файлы с газетными выдержками. Вот и та премированная статья Дефо.
Быстро пробежав ее глазами, Мартин без труда находит нужный отрывок:
«Ясно, что пятеро убитых знали друг друга. Видимо, одному или нескольким стало известно о педофильских наклонностях Байрона Свифта. В полиции считают, что это и привело жертв к смерти. По одной из теорий, Свифт застрелил их, чтобы утаить правду».
Итак, Дефо уже выявил связь между погибшими, просто не углублялся в то, откуда они знали друг друга и почему оказались у церкви. Вполне логично, ведь в статье речь шла о священнике, а не его жертвах. Мартин продолжает изучать статью Дефо, ища то, что мог пропустить, и тут звонит телефон. Он снимает блокировку, мазнув по экрану жирным пальцем. Местный полицейский, сержант Херб Уокер. Просит прийти.
Харли Снауч обозвал Херба Уокера жиртрестом. В одном он прав: сержант почти не уступает в тучности миссис Гровнер. На вид ему около сорока пяти, лицо желтовато-серое, над ним – седые, почти белые волосы, уложенные на макушке в кок а-ля Элвис Пресли. Он сидит за столом, сплетя на пузе пальцы, но время от времени одобрительно похлопывает себя по животу, что попахивает самовлюбленностью. Жест этот говорящий. Уокер хлопает по брюху сразу двумя руками, когда доволен собой или желает подчеркнуть свои слова, и поочередно, если думает. Ему бы не помешало быть менее предсказуемым.
– Я ждал вашего звонка, – говорит он Мартину. – Рано или поздно вы бы все равно здесь появились. – «Хлоп-хлоп» по животу сразу двумя руками.
– Что ж, я определенно у вас в долгу и должен был поблагодарить.
– Как так?
– Констебль Хаус-Джонс говорил, что это вы посоветовали ему дать мне интервью. Спасибо вам.
– Да не за что. Сказал он что-нибудь полезное?
– Да. Он очень четко помнит день стрельбы.
– Еще бы. Небось, тот выжжен в его памяти. Робби говорил, какими были последние слова Байрона Свифта?
– Вы о «Харли Снауч знает все»? Да. Но как их понимать?
– Пока не выяснил. – У полицейского довольно страдальческий вид, Уокера будто что-то тревожит. – Робби рассказывал вам о женщине? Она пряталась в церкви за дверью и все слышала.
– Нет. А кто это? Можно с ней поговорить?
Уокер качает головой.
– Извините. Она будет давать показания в ходе следствия, я не могу раскрывать ее личность без спроса. И не спрашивайте у местных… та женщина проезжала по шоссе и просто случайно зашла.
– Говорила ли ваша свидетельница со Свифтом внутри церкви?
– Нет. Когда началась стрельба, она выходила из туалета.
– Тогда зачем вы о ней рассказали?
– Вы правы. Не стоило. – Уокер виновато разводит руками, еще недавно лежавшими на животе. – Давайте продолжим. Надеюсь, я тоже, как и констебль, буду вам полезным. Только поймите: наш разговор не под запись. Никаких цитат, никаких ссылок на полицейские источники. Используйте мою информацию, как сочтете нужным, но чтобы со мной она никак не связывалась, понятно?
– От и до.
– Очень хорошо. – «Хлоп-хлоп» по животу сразу двумя руками.
– Вы не против, если я в целях точности все же запишу разговор?
– Против. Записывать нельзя. В отличие от молодого Робби Хаус-Джонса, я активно участвую в расследовании. Я верю, что вы защищаете свои источники, иначе вообще бы с вами не говорил. Однако записи имеют свойство попадать не в те руки: их находят при обысках, они попадают в Интернет. Так что никакого диктофона. Можете записывать в блокнот, а если позже захотите что-то уточнить, просто звоните. Согласны?
– Согласен. – Мартин знает, что может положиться на свой блокнот, ручку и умение стенографировать. – Приступим?
– Я думал, мы уже начали. – «Хлоп-хлоп» по животу сразу двумя руками.
– Сержант Уокер, я приехал ради истории о том, как живется Риверсенду через год после трагедии. Постепенно задумка расширилась. Меня также интересует, что местные жители думают о Байроне Свифте. Как ни странно, некоторые вспоминают о нем с теплотой. Вас это не удивляет?
– Прослужи вы полицейским с мое, вас бы ничто не удивляло.
– А что насчет вас самого? Вы были знакомы со Свифтом?
– Не особенно. Так, встречались от случая к случаю. Преподобный Сэмюэлс, знаю, очень радовался, что Байрон здесь.
– Кто такой преподобный Сэмюэлс?
– Он пробыл здесь священником англиканской церкви лет пятьдесят, но стал слишком стареньким, чтобы в одиночку справляться с паствой, вот ему и прислали Свифта в мальчики на побегушках. Вроде вышло хорошо, хотя не мне судить. Я не из тех, кто регулярно ходит в церковь, знаете ли.
– Преподобный Сэмюэлс еще в городе?
– Нет, вскоре после трагедии он отправился на пенсию. Не смог один справиться с возом работы, а нового молодого помощника, видимо, не нашлось. Теперь у нас новый священник, вьетнамец, Тхьеу. Правда, он пробыл здесь всего месяца четыре; прежде его обязанности выполнял другой.
– Понятно. Значит, вы знали Свифта плохо. Но впечатление у вас о нем хоть какое-то сложилось?
– В те времена я считал его очень консервативным, представительным молодым человеком с превосходными манерами. Теперь знаю, что это не так. – «Хлоп-хлоп» по животу двумя руками.
– Вы о чем?
– Ладно, сейчас подберемся к сути. Помните, разговор не под запись, на меня не ссылаться.
Мартин кивает. Полицейский барабанит по животу, подбирая слова.
– Байрон Свифт был убийцей. Это вы и так знаете. Также он был педофилом. Это вы тоже знаете. Но того, что он человек без прошлого, вы не знаете. Как и того, что его защищали могущественные и влиятельные люди. – Руки полицейского неподвижны, глаза смотрят в лицо Мартину.
Мартин мгновение удерживает его взгляд и приступает к пометкам в блокноте. Собственные руки немного трясутся, и похмелье здесь ни при чем. Твою мать, думает он, Уокер сейчас все расскажет.
– Ладно, – вслух говорит Мартин, – давайте рассматривать по одному пункту зараз. Убийца. Возле церкви Святого Иакова он застрелил пятерых. Какие-нибудь доказательства, что для него это не впервые?
– Доказательства? Именно что. Скорее не доказательства, а сильная уверенность.
– Не поясните?
– Конечно. После стрельбы следствие заинтересовалось прошлым Байрона Свифта. На первый взгляд все просто. Этого малого прислали сюда около трех лет назад, вскоре после принятия сана. Он приехал из Камбоджи, где работал в христианской благотворительной организации. До того учился в Перте, изучал теологию в Мердокском университете, который так и не закончил. Перед этим еще одно незаконченное университетское образование, еще раньше – государственная школа в Западной Австралии. Сирота, из приюта.
– И?
– Все это чушь собачья. Да, действительно возле Перта родился некий Байрон Свифт. Да, он был сиротой и находился на попечении государства, на самом деле ходил в пертскую школу и пожил во множестве приемных семей. Немного поучился в университете, потом бросил и уехал за тридевять земель. Он работал на благотворительную организацию в Камбодже, все верно, только умер там в возрасте двадцати четырех лет от передозировки. Больше никаких сведений. Никаких! Запись о смерти из официальных источников была изъята. Изъята. Официально Байрон Свифт умер год назад от пулевых ран в Риверсенде.
– Как вы узнали, что его прошлое – фальшивка?
– Извините, не могу сказать. Поверьте на слово.
– Ладно. Продолжайте.
– Что еще вас интересует?
– Если Робби Хаус-Джонс застрелил не Байрона Свифта, то кого же?
– Думаю, какого-нибудь бывшего солдата. Судя по татуировке, убитый когда-то служил в Афганистане. Спецназ, десант… Некоторые у нас подумывают эксгумировать тело, взять образец ДНК.
– Где его похоронили?
– Здесь. Чуть дальше, на городском кладбище.
– Думаете, до этого дойдет? Я об эксгумации.
– Сильно сомневаюсь.
– Но почему бы и нет?
– Потому что нас предупредили дальше не соваться. Эта часть расследования – не наше дело.
– Кто предупредил?
– Без понятия. Кто-то наверху пищевой цепочки. Поймите, я просто местный посредник, ходом следствия руководят из Сиднея. И не очень-то аппетитно все это раскапывать, вы уж извините за каламбур.
– Замалчивают?
Уокер задумывается над ответом, правда, ненадолго.
– Пожалуй. Хотя есть и прагматики, они попросту не видят смысла раскручивать этот клубок. Мы знаем, кто преступник и что с ним случилось. Дело закрыто. Коронеру предстоит разобраться с болтающимися концами, но само дело закрыто.
– Странно. Кое-кто сказал мне этим утром почти то же самое.
– Умный малый. Не наш ли это юный Робби, часом?
– Нет, не он. Позвольте спросить: если всю полицию интересует лишь разгадка преступлений и поимка виновных, почему вы до сих пор хотите выяснить истинную подоплеку случившегося?
Уокер вздыхает.
– Потому что это произошло на моем участке. Может, я и не ахти какой коп, но слежу за порядком в славном городке. И мне очень не нравится, насколько был защищен этот человек. Не люблю, когда на моем участке мне вставляют палки в колеса.
– Защищен? Свифт?
– Да.
– Что вы имеете в виду?
– За два дня до трагедии поступил анонимный звонок. Звонили из телефонной будки в Риверсенде. Парень. Он сказал, что преподобный Свифт надругался над ним и еще одним малым.
– Ничего себе! И как вы поступили?
– Арестовал его.
– Свифта?
– Ну да. Посадил в камеру.
– По какому обвинению?
– Без обвинения. Просто чтобы преподать урок. Затем уехал в Риверсенд глянуть, не удастся ли что-нибудь выяснить. Констебль Хаус-Джонс вам об этом рассказывал?
– Нет.
– Что ж, ничего удивительного. Робби не верит обвинениям в педофилии. Как бы то ни было, я вернулся и хотел отпустить Свифта, ведь он, так сказать, получил урок. Однако преподобный уже и без меня освободился. Констебль сообщил, что приказ пришел по телефону из Сиднея. Я позвонил проверить, и мне недвусмысленно дали понять, чтобы я оставил Байрона Свифта в покое.
– Кто вам это сказал? Можете вспомнить?
– Могу, но стопроцентно уверен, что мне просто передали чье-то сообщение. Не знаю, откуда оно пришло, только явно из высоких кругов, вы уж поверьте.
– Проклятье. И что было дальше?
– Я оставил Свифта в покое. Если бы его не сняли с крючка, не приказали мне держаться подальше, возможно, я бы махнул на это дело рукой, а так оно меня гложет.
Мартина охватывает нервная дрожь: куски мозаики начинают складываться.
– Что вы предприняли?
– Робби назвал мне имена кое-каких парней из его молодежной организации. Тем вечером я позвонил нескольким отцам, своим знакомым, предупредил, чтобы не слишком-то доверяли своих детей священнику.
– Ничего себе! Позвольте, догадаюсь: вы позвонили Крейгу Ландерсу и Альфу Ньюкирку. И было это вечером в пятницу. На следующий день они отправились охотиться с Томом Ньюкирком, Джерри Торлини и Хорри Гровнером. А в воскресенье утром поняли, что Байрон Свифт приедет в Риверсенд, и решили припереть его к стенке.
Поочередно похлопав руками по животу, сержант Херб Уокер отвечает:
– В этом деле, сынок, много всяких «если бы», «но» и «может быть». Однако мне твои догадки опровергнуть нечем.
Мартин какое-то время размышляет.
– Обвинение в предполагаемом насилии над детьми впервые всплыло в статье моего коллеги Дарси Дефо.
– Насколько знаю, да.
– Вы разговаривали с Дефо?
– Мартин, вы не раскрываете свои источники, а я – свои контакты. Но должен сказать, статья вашего коллеги меня разочаровала. Шуму много, а толку мало.
– В смысле?
– Что ж, там сплошь о том, каким любителем маленьких щелок был Свифт, и ни слова о замалчивании, ничего о том, как его вызволили из тюрьмы влиятельные люди. К концу все выглядело так, будто я облажался. Будто существовали доказательства, что Байрон Свифт растлитель малолеток, а мы с Робби их проигнорировали. Меня это прямо взбесило.
– И бесит до сих пор.
– Чертовски верно.
– Позвольте уточнить. Итак, вы бросили Свифта за решетку, а он освободился. И все это за два дня до трагедии у Святого Иакова?
– Именно.
– А потом вы нашли доказательства, что он действительно приставал к детям? Или против него лишь один анонимный звонок по телефону?
– Нет, с доказательствами порядок. Два молодых парня независимо друг от друга повторили передо мной то же самое. Так что здесь ваш приятель Дефо прав: Свифт был педофилом.
– Кто эти юноши?
– Мартин, речь о надругательстве над детьми. Я не вправе сообщать имена жертв без распоряжения суда.
– Они хоть из Риверсенда?
– Да, это я раскрыть могу.
– Спасибо. Скажите, вы рассказывали Дарси о Камбодже? Или о том, что Свифт, возможно, совсем другой человек, бывший спецназовец?
– Мартин, давайте сразу расставим все точки над «i». Я никогда не упоминал, что разговаривал с вашим коллегой, ясно? Что до вашего вопроса, то когда Дарси Дефо писал свою статью, я еще ничего не знал. Информация поступила позднее.
– А что насчет Робби? Хаус-Джонс в курсе, что Свифт был не тем, за кого себя выдавал? По его словам, они дружили.
Уокер кивает, словно одобряя вопрос.
– Нет. Точнее, он узнал об этом совсем недавно. Пару недель назад у нас зашел разговор о Свифте. Похоже, новость потрясла Робби до глубины души.
– Думаете, он поверил?
– Если честно, по-моему, Робби это привело в замешательство. Впрочем, лучше спросить у него самого.
– Вероятно, я так и поступлю.
Мартину непросто привести в порядок мысли, полные противоречивых догадок, уводящих в десятки направлений разом.
– Сержант Уокер… Херб… зачем вы мне все это рассказываете? И зачем посоветовали Робби дать мне интервью?
– Потому что от всего этого дурно пахнет. Пора бы правде выйти наружу. – Красноречивый хлопок по животу.
Закончив интервью, Мартин возвращается в машину и сидит, думает. Жары он больше не замечает, мозг напряженно работает. Херб Уокер и Харли Снауч верят, что Свифт сексуально домогался детей, а Мэнди Блонд – что нет. Однако после информации от сержанта никаких сомнений быть не может: двое рябят подтвердили, что это правда. Больше волнует другое. Дарси Дефо уже рассказал об извращенных вкусах священника, а тут подвернулась новая, еще никем не освещенная история: Байрон Свифт – самозванец, бывший спецназовец, которого защищали люди из полицейской верхушки. Что, если Свифт был частью какой-то группы высокопоставленных педофилов?
Больница в Беллингтоне одноэтажная. Первый этаж – кирпичный, дальше вплоть до крыши из рифленого железа – сайдинг. Здание стоит у поворота реки Муррей, два корпуса соединяются крытым проходом. Снаружи – несколько пожилых пациентов в инвалидных колясках, курят и созерцают воды, вяло текущие мимо.
Мартин входит через автоматические раздвижные двери в вестибюль. Тихо, повсюду больничный запах антисептиков, на полу – линолеумное покрытие, которое приятно пружинит. За стойкой регистратора скучающая женщина вяло разгадывает кроссворд.
– Я могу видеть Джейми Ландерса? – приближается к ней Мартин.
– Вот там, третья дверь слева, – бросает она, даже не подняв глаз от головоломки.
Мартин чувствует себя глуповато. Надо же, приготовил кучу историй, чтобы пробраться мимо администраторши, а ни одна не понадобилась.
Палата выглядит довольно приятно: высокий потолок, большие окна. Койки четыре, заняты всего две. Джейми сидит на постели, уткнувшись в телефон. Напротив спит старик.
– Привет, Джейми.
– Вы кто?
– Меня зовут Мартин Скарсден. Я помогал твоей маме на месте аварии.
– Так значит, это ты мой спаситель?
– Получается, да.
– А как же Аллен? Почему не спас его?
Мартин сам толком не знает, чего ожидал – возможно, благодарности? – но уж определенно не этого. Джейми смотрит на него с угрюмостью цепного пса.
– Я ничего не мог сделать, Джейми. Твой друг сломал шею, когда его вышвырнуло из машины, и умер на месте.
– Что за хрень ты гонишь?
В голосе Джейми слышны обвиняющие нотки, будто Мартин каким-то образом мог изменить ход событий. Указать бы парню на очевидное, напомнить, что это он вел машину, но нет, лучше сдержаться.
– Сам-то как?
– Дерьмовей некуда. Сломал пару ребер о рулевое колесо. Болят адски. Эти гады экономят на болеутоляющем. Небось прикарманивают и продают на сторону.
– Я с ними поговорю, посмотрю, что можно сделать. – Мартин лжет.
– Чушь собачья, – презрительно фыркает Джейми Ландерс. – Так я и поверил. Зачем ты пришел?
– Я журналист. Пишу о Байроне Свифте.
– И что ты хочешь узнать об этом уроде?
– Он и правда был педофилом? Сексуально приставал к детям?
– Мне известно, кто такие педофилы. Я вам не кретин какой-нибудь.
– Так это правда?
– А то! Вот тебе и служитель Божий! Свифт жил в Беллингтоне, но детсад из школьников себе устроил за сорок миль отсюда, в Риверсенде. Конечно, не без мысли кого-нибудь полапать. Раскинь мозгами, Шерлок.
– Ты сам был чему-нибудь свидетелем?
– Не-а, ничего такого. Свифт вел себя слишком умно. Но видел бы ты, как он вился вокруг тех детей, притворялся их другом, обнимашечки всякие, хлопки по седалищу. Завлекал, одним словом.
– А к тебе он когда-нибудь приставал? Или к Аллену?
Лицо Ландерса презрительно кривится в гримасе отвращения.
– Ко мне? Конечно, нет. Я вам не ребенок, знаете ли. Он бы не посмел. Мы бы с ним разобрались.
– Каким образом?
– Выбили бы из него дерьмо.
– Ясно. Насчет обвинений в педофилии… так это ты с друзьями позвонил сержанту Уокеру в Беллингтон?
– Нет, не я. Не имею привычки разговаривать с копами.
– Твой отец о приставаниях знал. Уокер его предупредил, что Свифт путается с детьми. По одной из версий, твой отец отправился к церкви Святого Иакова его приструнить, чтобы держался от тебя и остальных подальше.
– Бу-га-га!.. Не знаю, почему мой старик поперся в церковь, но уж явно не для того, чтобы защитить меня.
Мартин решает навестить беллингтонское кладбище. Огромный шар закатного солнца кажется налитым кровью из-за дыма, еще не до конца развеявшегося после пожара в буше. Измученный жарой день устало клонится к закату. В воздухе висят пыль и дым. Листья на деревьях поникли, кустарники не тянутся к небу, а словно хотят спрятаться от него. Мартин допивает минералку, но пустую пластиковую бутылку не выбрасывает.
Могила Байрона Свифта – в конце ряда. На простом черном надгробии надпись: «Преподобный Байрон Свифт. Тридцать шесть лет. Личность известна Всевышнему».
Мартин долго ее разглядывает, не в силах поверить собственным глазам. «Личность известна Всевышнему» – эпитафия, которую оставляют на могилах безымянных солдат. И вот она здесь, на могиле приходского священника, наглядное доказательство того, что Свифт и впрямь бывший солдат, как сказал Уокер. Однако это еще не все. На могиле – букетик небесно-голубых цветов, пусть и поникших от жары, но явно сегодняшних. Кто-то горюет по мертвому священнику… или тому человеку, которым он был на самом деле.
Мартин щелкает телефоном фото.
Остается лишь вернуться в Риверсенд живым и невредимым. Сгущаются сумерки, а кенгуру выныривают ниоткуда пощипать скудную растительность у обочины, только глаза вспыхивают белым, отражая свет фар. Ошалев от их яркости, зверьки мечутся чуть ли не под колесами. Приходится то и дело сбрасывать скорость.
Внезапно в глаза бьет ослепительный свет, и огромная фура, прогрохотав сквозь наступающую ночь, едва не сдувает Мартина с дороги. Увидев следующий грузовик, он, уже наученный опытом, решает съехать на обочину и пропустить его.
Мелькает мысль заглянуть к Мэнди Блонд и поделиться тем, что обнаружил, или, ничего не говоря, сразу перейти к сексу и повторить прошлую ночь. Впрочем, глаза слипаются. Сейчас только в «Черного пса», на большее он не способен.
В мотеле Мартин почти сразу падает в кровать. Уже перед самым сном в голове складывается итог. Почти год назад Байрон Свифт застрелил пятерых людей, и в тот же день он, Мартин Скарсден, забрался на другом конце мира в багажник старого «мерседеса», где его запер личный водитель.
