Хошико
После того, как тело Анатоля унесли, мы все собираемся вместе и молчим.
Тишину нарушает грохот открывшейся двери. Входит охранник. Он привел ребенка. Это Иезекиль, мальчишка, прошедший отбор.
Охранник толкает его вперед и, не проронив ни слова, уходит. Дверь грохочет снова, лязгают засовы.
Мальчонка совсем крохотный. Куда только подевалась его бойкость! Его губы дрожат, он испуганно озирается по сторонам. Заметив меня, он подбегает и бросается мне на шею, как будто я его давно пропавшая родственница. Он прижимается ко мне и горько рыдает.
Что я могу сделать? Мне остается только опуститься на пол и как можно крепче обнять его.
— Все хорошо, — шепчу я. — Все будет хорошо.
Через его плечо я вижу, что Грета обиженно смотрит на нас. Я высвобождаю левую руку и жестом подзываю ее. Она несется в мои объятия, и я тоже прижимаю ее к себе. Теперь я обнимаю их обоих.
— Мы с Гретой позаботимся о тебе. Не переживай. Все будет хорошо, — лгу я.
Амина смотрит на нас. Перехватив мой взгляд, она подмигивает мне. Интересно, подруга помнит мой первый день здесь? Как она с самого начала взяла меня под свое крыло?
Начинаются приготовления к новой поминальной службе. Для Иезекиля она здесь наверняка будет не последней. Я забираю его в женский барак и усаживаю на койку рядом с собой. Грета ни на секунду не оставляет нас. Иезекиль тоже не отходит от меня ни на шаг, я все время между ними, как кусок сыра между ломтиками хлеба.
Мальчик быстро осваивается и начинает заваливать меня вопросами о цирке. Я не вру, но и не говорю всей правды.
О самых неприятных вещах я молчу, а их больше, чем хороших, так что сказать мне особо нечего. Просто рассказываю об огнях, музыке и костюмах, шуме толпы и о том, как он выступит, самым естественным образом.
Входит Амина. Она улыбается Иезекилю.
— Все вот-вот начнется, — мягко говорит она мне.
Что же мне сказать этому маленькому мальчику? Как, черт возьми, я объясню ему, что происходит?
Я не могу этого сделать.
Эти дети нуждаются в том, чтобы я была сильной, но я не уверена, что у меня хватит сил. Я не могу пойти и сесть там, между ним и Гретой. Не могу. Я больше не могу быть сильной.
Внезапно я чувствую, что мне нечем дышать. Грудь быстро поднимается и опускается, я задыхаюсь, судорожно хватая ртом воздух.
Я поднимаю голову, чувствуя, что впадаю в истерику, и замечаю Амину. Она встревоженно смотрит на меня.
— Грета, — говорит она, — я собираюсь проверить синяки Хоши. Вы, двое, оставайтесь здесь, а я вернусь через минуту.
— Но я тоже могу пойти.
— Мы скоро вернемся, — обещает она девочке.
Амина обнимает меня, выводит из комнаты и провожает в лазарет.
— Сделай глубокий вдох, — советует она. — Вот так. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Сосредоточься на своем дыхании. Успокойся. Дыши спокойно и глубоко.
Постепенно я чувствую, что мое дыхание замедляется.
— Я не знаю, что происходит, — задыхаясь, говорю я. — Мне не хватает воздуха.
— Приступ паники, — говорит она. — Этот день был слишком жестоким для тебя. Сядь и посиди спокойно, ты скоро почувствуешь себя лучше.
Я не могу рассказать ей, что случилось с Вивьен Бейнс.
— Все нормально. Со мной все будет хорошо. Извини, — говорю я. — Это последнее, что тебе нужно.
— Это не твоя вина, Хоши.
За дверью звучит печальная песня. Началась траурная церемония.
— Пора, — говорит она.
Внезапно я ловлю себя на мысли, что не смогу сидеть там со всеми, зная, что завтра они будут оплакивать меня.
Мое дыхание снова учащается. Я прижимаю руки к горлу, отчаянно хватая ртом воздух.
— Тише. — Амина растирает мне спину. — Все в порядке, Хоши, — говорит она. — Тебе не обязательно идти туда, ты можешь остаться здесь. — Она постепенно умолкает, я начинаю дышать медленнее. В конце концов мне удается заговорить:
— А как же поминальная служба?
— Ты плохо себя чувствуешь.
— А как же Грета? А Иезекиль? Я нужна им.
— Я скажу им, что тебе нездоровится. Ты можешь остаться здесь. Я позабочусь о них; с ними все будет в порядке. Грета может спать рядом со мной, а Эммануил присмотрит за Иезекилем.
— Анатоль мертв, — говорю я. — Это неуважительно — пропустить прощание с ним.
— Это не так. Он поймет. Ты сделала все, что могла, теперь тебе нужно отдохнуть. Смотри, — указывает она на кровать. — Мне даже удалось найти чистые простыни.
— Я не могу, — говорю я. — Это эгоистично. Со мной все хорошо.
— Распоряжение медсестры, — говорит она, строго положив руку на мое плечо. — Оставайся здесь сегодня вечером. Отдыхай. Я не приму никаких возражений.
Она мягко, но решительно подталкивает меня к кровати, заставляет прилечь, вытягивает мои ноги и кладет подушку под голову.
Это приятно — позволить ей взять контроль над ситуацией. Я покорно киваю.
— Хорошо, — говорю я. — Договорились.
Песня скорби становится все громче. Амина встает.
— Постарайся уснуть, — говорит она и накрывает меня простыней. Затем выходит из комнаты и тихо закрывает за собой дверь.
