Хошико

Как только я надела костюм и накрасилась, выхожу в коридор, что ведет к главной арене. Мне приходится ждать окончания номера Эммануила и Кейт. После этого я поднимусь по лестнице и шагну на канат. Я скрещиваю пальцы и шепчу молитву богу, в которого не верю, прошу, чтобы они вернулись целыми и невредимыми.

Кейт появилась у нас совсем недавно. Ее привезли сюда после облавы в трущобах. Всех детей Отбросов в возрасте пяти лет оценивают на предмет пригодности, но Цирк часто хочет заполучить артистов постарше, и поэтому каждые несколько месяцев Сильвио вместе с полицейскими из числа Чистых отправляется в трущобы городов, где мы выступаем, и забирает столько детей Отбросов, сколько ему нужно для последующих выступлений в цирке. Эти несчастные собираются заниматься своими ежедневными делами, чтобы зарабатывать жалкие гроши и получать хоть какую-то еду, но через минуту оказываются в задней части фургона, на котором их отвозят в наш «рай». Именно так и получилось с Кейт всего несколько недель назад. Она толком еще даже не поняла, что тут происходит, и отчаянно хочет вернуться к своей семье. Ей все еще кажется, что когда-нибудь она сможет увидеть своих родных. Думаю, никому из моих коллег не хватит духа рассказать ей горькую правду, что она больше никогда не вернется к ним.

Всем известно, кто такой Эммануил. Он появился здесь еще до того, как я попала в цирк, он один из старожилов. Его лицо, как и мое, можно часто увидеть на рекламных плакатах и голографических рекламных изображениях, сияющих в вечернем небе. Сильное тело, рельефные мышцы, кожа цвета эбенового дерева. Чистые боятся и в то же время обожают его, особенно после того, как он обзавелся шрамами.

В прошлом сезоне мы потеряли восемь душ в цирковых номерах со львами. Первой была Сара, партнерша Эммануила — его полная противоположность, по крайней мере, внешне: маленькая, красивая, хрупкая. Находясь рядом, они напоминали мне Грету и ее куклу. Однако Сара не была слабой ни физически, ни морально. Наоборот, она была сильной, энергичной и обаятельной. Я любила ее. Мы все ее любили. Но больше всех — Эммануил.

Я никогда не видела двух людей, которые бы настолько сильно любили друг друга. Они заставляли нас верить в то, что свет и добро все еще существуют в жестоком мире. Это был клей, соединявший нас вместе, вплоть до ее смерти, которая случилась у него на глазах.

В тот вечер, когда это произошло, я стояла на этом же месте. Я тотчас поняла, что кого-то убивают, потому что толпа внезапно обезумела. Так бывает всегда, когда кормят львов. Мне были отлично слышны их крики, свист, исступленные вопли.

Я пыталась убедить себя, что, возможно, ошибаюсь, но знала, что это не так. Толпа бушует с такой силой лишь когда видит чью-то смерть.

Внезапно раздался другой звук. Настоящий утробный рык. Не львиный, это был рев человека, заглушающий буйство публики. Рев боли. Рев гнева. Он длился вечность.

Думаю, Эммануила нарочно не спешили уводить с арены потому, что для Чистых это было дополнительным развлечением. Похоже, они получали истинное удовольствие от того, что стали свидетелями такого неподдельного животного горя.

Когда в конце концов охранники вытолкнули Эммануила в коридор, тот уже и сам как будто умер внутри и лежал, свернувшись калачиком на полу. Я опустилась на корточки с ним рядом. Никогда не забуду выражения его лица, когда он посмотрел на меня.

— Они разорвали ее на куски, — произнес он. — Меня заставили наблюдать из клетки за ее смертью.

Он разрыдался.

Я тоже плакала. Но затем пришел Сильвио со своим хлыстом и заставил меня отправиться к лестнице. Я была вынуждена подняться наверх и выступать перед теми, кто только что, беснуясь, наблюдал за смертью моей подруги, которую львы растерзали насмерть.

Умоляю, пусть это никогда больше не повторится. Она была слишком молода.

Оркестр играет снова, и крики толпы, перемешавшиеся с громовым топотом ног говорят мне, что представление закончилось. Я с великим облегчением вижу, как Эммануил и Кейт проходят через двери арены и устало бредут ко мне.

У нас почти нет времени на разговоры, но мы быстро обнимаемся. Это объятие, которое говорит: «Я рада, что вам повезло». Объятие, которое говорит: «Надеюсь, тебе тоже повезет». Объятие, которое говорит: «Вы здесь не одиноки».

Где-то глубоко во мне возникает чувство обреченности с предательской искоркой возбуждения. А еще глубже затаилась уверенность, что сегодня непременно произойдет что-то важное и все изменится.

Внезапно с арены доносятся ликующие возгласы. Что же там происходит?

— Они сегодня в полном восторге, — поясняет Эммануил. — Присутствуют особо важные персоны, так что будь осторожна. Похоже, Сильвио пообещал им небывалое зрелище. Он точно не обрадуется, что мы остались живы.

— А кто там? — спрашиваю я.

— Вивьен Бейнс.

Мое сердце проваливается в пустоту. Вивьен Бейнс: министр по контролю за Отбросами.

Мы редко получаем доступ к газетам или Интернету Чистых, но в стране нет такого Отброса, который бы не пылал ненавистью к Вивьен Бейнс, который не желал бы ей смерти. По ночам мы испуганным шепотом обмениваемся слухами о ней: Вивьен Бейнс издала еще один указ, Вивьен Бейнс произнесла новую речь, Вивьен Бейнс идет на повышение.

Она — тот самый человек, которому платят кучу денег за изобретение новых способов пыток и унижения. Человек, который руководит пропагандой, внушая Чистым, что мы не люди, а грязные и злобные исчадия ада. Человек, который «контролирует численность». Похоже, она будет участвовать в следующих выборах, — как раз в тот момент, когда мы решили, что хуже, чем сейчас, уже быть не может.

Почему она здесь? Обычно она издает свои указы издалека. Вряд ли ей нравится осквернять свое тело нашим присутствием.

Ненависть проникает во все клетки моего тела. Сегодня я ни за что не умру. Не доставлю ей такого удовольствия. Пусть даже не надеется!