Пари
Сегодня, когда «говорящая рыба» раскрыла нам наконец загадку Ангольской впадины, никому уже не придет в голову усомниться в правдивости рассказа Вагина и Тилтона. А ведь тогда, год назад, очень многие люди вообще отказывались всерьез обсуждать вопрос об «Ангольском чуде», — даже после того, как специальная международная экспедиция установила, что подводное поднятие действительно имеет место. Удивляться такому недоверию не приходится. Известно, что ни Вагин, ни Тилтон не могли представить никаких прямых доказательств в подтверждение своего сногсшибательного рассказа.
А то обстоятельство, что участниками и очевидцами этой невероятной истории были два «профессиональных выдумщика», как вы сами понимаете, отнюдь не делало ее в глазах общественности более достоверной.
Да, скептиков было больше чем достаточно. И, вероятно, именно поэтому в те дни в газетах и журналах можно было увидеть лишь краткие сообщения о рассказе двух литераторов. Сегодня, когда все сомнения отпали, мы предлагаем вниманию читателей более полный материал, излагающий все факты, сообщенные А. И. Вагиным.
* * *
Вагин и Тилтон сидят рядом, скорчившись в неудобных позах, на низкой складной скамеечке перед задним иллюминатором.
— Глубина две тысячи шестьсот метров, — не оборачиваясь, говорит профессор. — Ровно полпути до дна.
Вагин бросает взгляд на хронометр. Погружение длится уже час двадцать пять минут. Значит, еще столько же… Что ж, надо набраться терпения.
Нет, разумеется, он ни на секунду не раскаивается, что принял предложение профессора. Спуститься в батискафе на дно океана — разве это не сказочно для сухопутнейшего москвича, который до плавания на «Ладе» и моря-то по-настоящему не видел. Каждый на его месте считал бы себя счастливчиком. Особенно если учесть, что у пульта управления батискафа сидит сам профессор Орнье. Знаменитый Клод Орнье, почти одновременно с Пикаром исследовавший глубочайшие бездны мирового океана. Одна встреча с этим человеком должна придать будущему очерку особый интерес.
Все это так, но что касается самого погружения… Вагин невольно морщится, растирая затекшую ногу. Собственно, если бы не стрелка глубиномера, неуклонно ползущая влево, можно было бы подумать, что батискаф просто неподвижно висит в толще воды, Никаких признаков движения. За все полтора часа в иллюминаторе не промелькнуло ни одной рыбы, ни единого облачка планктона. Ничего, кроме освещенной прожекторами синей пустоты…
Правда, Вагин и не рассчитывал встретить в этих водах густое население. О массовом заморе рыбы в северной части Ангольской впадины писали во всех газетах. Суда, пересекавшие этот район в феврале, двигались в сплошной «ухе» из мертвых рыб, плававших кверху брюхом… Но ведь с тех пор прошло как-никак почти полгода! Предполагали, что впадина хоть в какой-то степени снова стала обитаемой. А она, оказывается, все так же безжизненна, как и после падения этих небесных глыб…
Время от времени Тилтон выключает наружное освещение, и тогда маленький круг иллюминатора зияет густой, плотной тьмой. В такие минуты тишина в гондоле кажется особенно глубокой. Чуть слышно жужжат приборы. С мягким шипением вырывается из баллона живительная струйка кислорода. Профессор и Тилтон молчат, занятые каждый своим делом. А ему, пассажиру, остается только сидеть и смотреть в пустоту. И думать.
Еще полтора часа — и он увидит дно. Погруженное в вечный мрак дно океанской впадины. Нет, как ни говори, вам просто чертовски повезло, товарищ спецкор приключенческого журнала! Можно себе представить, как удивится редактор, когда вместе с очередным очерком с борта траулера, разведывающего у берегов Африки новые районы промысла сардины, получит репортаж о путешествии в глубины океана. «Батискаф уходит в пучину». Или просто: «Я спускался с Клодом Орнье». Хотя нет, пожалуй, слишком претенциозно…
Да, любопытно все получилось. Ведь еще вчера он, Вагин, имел самое смутное представление об экспедиции профессора Орнье. То есть он, конечно, знал из газет, что знаменитый глубоководник еще с весны проводит исследования где-то здесь, в Южной Атлантике. Слышал и о том, что экспедицию взялся финансировать заокеанский газетный трест, приставивший к профессору своего корреспондента. Но этим все сведения и исчерпывались. И вот — неожиданная встреча в океане.
Становится прохладно. Зябко поеживаясь, Вагин подносит руки к электрообогревателю. Право, даже как-то не верится, что еще вчера он изнывал от зноя на палубе «Лады». «Лада», «Лада», как-то ты там сейчас…
В сущности, все, что произошло, — сплошное сплетение удачных совпадений. И то, что у экспедиции Орнье именно в тот день подошли к концу запасы пресной воды. И то, что, дорожа каждым лишним часом, они решили не идти в порт, а попробовать попросить воды, — благо им нужно было не так много, — у какого-нибудь встречного судна. И то, что этим судном по счастливой случайности оказалась «Лада», капитан которой охотно поделился со знаменитым океанографом не только пресной водой, но и дизельным топливом, и смазкой. После чего благодарный профессор пригласил его принять участие в одном из своих погружений, «Вы или любой из ваших товарищей», — вежливо добавил он.
Разумеется, это выглядело ни к чему не обязывающей любезностью. Было ясно, что никто из моряков траулера не может воспользоваться приглашением. И тут вдруг вспомнили о корреспонденте. Эта мысль, конечно, никому не пришла бы в голову, если бы в разговоре случайно не выяснилось, что экспедиционное судно Орнье ровно через неделю должно прибыть в Луанду, где именно в это время будет находиться «Лада». Так нежданно-негаданно Вагин оказался в гондоле батискафа. Надо отдать должное Тилтону: он тоже замолвил за него словечко. Как-никак знакомый…
Вагин улыбается, вспомнив приветствия, которыми они обменялись при встрече. Тилтон узнал его первым, едва поднявшись на борт «Лады».
— Хэлло, мистер оптимист, неужели это вы! — весело воскликнул он, с дружеской непосредственностью хлопая Вагина по плечу. — Ну, как поживает ваша ручка?
— А ваш галстук как себя чувствует? — в тон ему осведомился Александр Иванович.
И оба засмеялись, вспоминая свой давний спор… Стрелка глубиномера все ползет и ползет влево. Вагин бросает взгляд на американца, сосредоточенно подкручивающего хромированный штурвалик. Да, вот уж никогда он не думал, что судьба снова столкнет его с Фрэнком Тилтоном.
* * *
За два года до описываемых событий в Москве, в кабинете одного из секретарей Союза писателей, произошел разговор, начало которого было более чем неожиданным:
— Вы случайно не знаете, чем знаменит город Нант? — с ходу спросил секретарь, здороваясь с Вагиным.
Александр Иванович в некотором замешательстве посмотрел на собеседника. Рядом с этим высоким седым человеком он чувствовал себя немного мальчишкой. Невольно вспоминалось, что еще давным-давно, когда первоклассник Саша Вагин только учился читать, рассказы того, кто беседует с ним сейчас, уже печатались в школьных хрестоматиях… К чувству неловкости примешивалось недоумение. Весь день Вагин терялся в догадках, зачем его могли вызвать в секретариат. А тут еще вдруг этот непонятный экскурс в географию…
— Нант… Это порт на западе Франции, в устье Луары, если не ошибаюсь… — не очень уверенно начал он. — А что вас интересует?
— Дело в том, что в этом самом Нанте на днях состоится международная встреча писателей-фантастов, — пояснил секретарь. — Вот мне и любопытно, почему они облюбовали именно сей град.
— Догадываюсь, — улыбнулся Вагин. — Наверно, потому, что там родился Жюль Верн.
— Ах, вон оно что! Значит, так сказать, у колыбели жанра… — Секретарь встал и прошелся по комнате. — Так вот, дорогой товарищ, просят нас прислать на эту встречу своего представителя. Мы тут посоветовались и хотим узнать, как вы смотрите на кандидатуру писателя Александра Вагина.
Это было так неожиданно, что Вагин в первый момент больше удивился, чем обрадовался.
— Но почему же именно меня? — растерянно пробормотал он. — Вы же знаете, что я больше журналист, чем писатель. И уж никак не отношусь к…
— К китам научной фантастики? — осведомился секретарь. — Да, в киты вы, пожалуй, еще не вышли. Но, понимаете, на ваше счастье у нас нет сейчас под рукой никого из маститых. Романов снова уехал в Гоби откапывать динозавров. Куликов в творческой командировке на дрейфующей льдине. Попова как раз на будущей неделе защищает диссертацию. Так что ничего не поделаешь, секретарь лукаво взглянул на собеседника. — Приходится довольствоваться звездами второй величины. Ну а если говорить серьезно, то могу вам по секрету сообщить, что мы считаем Александра Вагина весьма одаренным писателем. Только передайте ему, чтоб не зазнавался… Ну, так как, выписываем командировку?
Неделю спустя Вагин уже шагал по улицам Нанта, Тихие зеленые набережные, застроенные старинными домами, напоминали о далеких, неторопливых временах парусников и дилижансов. Сама Луара, широкая и медлительная, казалась погруженной в воспоминания. И только стальной лес кранов, высящийся за железобетонными кубами портовых сооружений, да дымящие вдалеке тяжелоутробные океанские корабли возвращали к действительности.
Участники встречи — несколько десятков писателей-фантастов с пяти континентов — собрались в небольшом старом отеле на Оливье де Клиссон, той самой улице, где более полутора веков назад появился на свет мальчик по имени Жюль. Это имя склонялось на все лады в рекламах окружающих кафе и магазинов, единодушно доказывавших, что долг земляков и почитателей знаменитого романиста — пить коньяк «Капитан Немо» и курить папиросы «Паганель».
Русский и американец разговорились перед началом первого заседания, когда участники встречи, еще не успев как следует перезнакомиться, группами и в одиночку прохаживались по небольшому холлу, с любопытством разглядывая друг друга. Вагин стоял у окна, беседуя с польским писателем Ляшевским, когда к ним подошел спортивного вида блондин в синем костюме и, улыбаясь, представился:
— Фрэнк Тилтон. Хочу установить контакты между Востоком и Западом.
Так состоялось знакомство.
— Так это вы написали «Свет голубой звезды»? — оживился американец, когда Вагин назвал свою фамилию. — Читал, читал…
Он говорил по-русски вполне правильно, хотя и с сильным акцентом.
— Где же вы могли читать? — удивился Вагин.
— Где? В «Знание — сила», разумеется. Я постоянный подписчик этого журнала… Удивлены? — Тилтон неопределенно хмыкнул. — Видите ли, мне не доставляет особого удовольствия говорить комплименты, но сегодня трудно писать о науке и технике будущего, не читая московских журналов. Думаю, что их выписывают все, кто здесь присутствует. За исключением разве что мисс Флай…
Едва заметным кивком головы он указал на высокую худощавую даму с ярко накрашенными губами, которая, дымя сигаретой, прогуливалась по залу, под руку с каким-то господином.
— Слышали о ней? Неужели нет? — Тилтон изобразил на лице притворное изумление. — Мисс Флай — автор нашумевшей трилогии о любви канадского астролетчика и пылкой марсианки. Мастерская обрисовка самых пикантных подробностей…
Американец закурил и вдруг спросил:
— Ну а мое вы что-нибудь читали? «Тилтон… Тилтон… — мучительно припоминал Вагин. — Ах да, про конец света…»
— Читал один рассказ, — проговорил он. — Названия, правда, не помню…
— Я и сам не запоминаю названий, — усмехнулся его собеседник. — Впрочем, мне это, пожалуй, простительно: как-никак их набралось уже около четырехсот… А о чем был тот, что вы прочли?
— О том, как космонавты, возвращающиеся на Землю из далекого путешествия, узнают, что в их отсутствие наша планета завоевана какими-то чужезвездными чудовищами…
— А, припоминаю… — Тилтон кивнул. — Ну и, разумеется, он вам не понравился. Ведь так?
— Если честно, — я не мог оторваться, — признался Вагин. — Ничего не скажешь, вы умеете брать читателя за жабры. Но сама идея… Да, я считаю подобные прогнозы в принципе неверными.
— О да, я знаю это из вашего романа… — начал было американец.
Но в этот момент участников встречи пригласили в зал, и «самое большое собрание вывихнутых мозгов» — как выразилась в те дни одна нантская газета — было объявлено открытым.
Вечером того же дня Вагин и Тилтон ужинали в ресторане.
Собственно, они уже поужинали и теперь допивали кофе, не без любопытства поглядывая на своего соседа по столику, грузного молчаливого немца, с сосредоточенным видом поглощавшего третью порцию какого-то замысловатого бретонского рагу. Вагин уже успел узнать, что этому человеку дважды присуждалась первая премия на традиционном «Конкурсе леденящих новелл», ежегодно проводимом мюнхенским «Клубом ужасов».
— Так я хочу вернуться к нашему утреннему разговору, — заговорил Тилтон, поставив на стол пустую чашку. — О вашем «Свете голубой звезды». Должен сказать, что прочел я его, в общем, с интересом. Но, понимаете, все портит этот ваш пресный дистиллированный оптимизм. Особенно в сцене встречи землян с «синими великанами». Все такие миленькие и добренькие, как в сказках для маленьких девочек.
— Зачем же утрировать? — не выдержал Вагин. Тилтон остановил его нетерпеливым жестом.
— Погодите, я еще не кончил. Я хочу спросить: почему, собственно, вы так уверены, что встреча с обитателями других миров не будет трагической для людей Земли?
— Если она вообще когда-нибудь состоится, — неожиданно проговорил немец, перестав жевать. — В моей новой повести астронавты, из конца в конец пересекшие Галактику, ощутят ужас космического одиночества, ибо они поймут, что Земля — единственная искорка жизни, теплящаяся во мраке Пространства.
Он замолчал и снова принялся за свое рагу.
— Ну, это было бы еще не так плохо, — заметил Тилтон. — Но, к сожалению, большинство астрономов считает, что мы не одиноки. В Галактике наверняка есть существа сообразительнее нас, и встреча с ними не сулит нам ничего хорошего. Убежден в этом. А вы что скажете, мистер оптимист?
— Скажу, что в космосе способны путешествовать лишь существа, находящиеся на высшей ступени развития Существа высокоразумные и, значит, гуманные.
— Гуманные… — американец иронически усмехнулся. — Мы часто забываем точное значение этого слова. А между тем гуманность — это всего лишь уважительное, доброжелательное отношение к себе подобным, не больше. Человечность — как говорите вы, русские… Заметьте: к себе подобным. А сочтут ли пришельцы нас, землян, себе подобными — это еще вопрос… Вот мы с вами тоже считаем себя гуманными, и, однако, нас ничуть не возмущает, когда наших двоюродных братьев по эволюции, человекообразных обезьян, держат в железных клетках и проводят над ними всякие эксперименты. Но кто может поручиться, что пришельцы не будут превосходить нас по уровню развития в такой же степени, в какой мы превосходим шимпанзе и орангутангов?
— Ну, это уж вы хватили лишку, — улыбнулся Вагин. — Обезьяны — животные. А мы говорим об отношениях между разумными существами. И смею вас уверить: наше человечество, уже сегодня оседлавшее атом и посетившее Луну, не будет выглядеть слишком уж бедным родственником даже рядом с самыми всемогущими звездными соседями.
Король ужасов покончил с третьей порцией и, кивком головы попрощавшись с собратьями по перу, неторопливо направился к выходу.
— Как видно, производство кошмаров требует повышенной затраты энергии, подмигнул Вагину американец.
— Вы что, знаете это по собственному опыту? Тилтон рассмеялся, шутливо погрозив пальцем.
— Ну, ну, не язвить… А что касается гостей из космоса, — его лицо снова стало серьезным, — я думаю, все будет зависеть от того, придется ли им по вкусу наша планета. Если она им понравится — пришельцы вряд ли станут с нами церемониться.
Он замолчал, глядя в окно, за которым густели синие сумерки. В полупустом зале было не по-ресторанному тихо.
— Вы смотрите в будущее сквозь призму «борьбы всех против всех», — Вагин старался говорить как можно сдержанней, но чувствовал, что ему это не очень удается. — Вот вам и мерещится в космосе все та же вековечная грызня конкурентов. А мне хочется верить в другое! В добрую волю…
— Но ведь будущее не отделено от настоящего какой-то резкой гранью! — почти выкрикнул Тилтон. — Вот мы с вами живем на заре космической эры. Технически люди уже доросли до полетов к другим планетам. А морально?! Посмотрите вокруг. Мы живем в мире, раздираемом ненавистью и подозрительностью. Преступность растет как на дрожжах… Кровавые расовые конфликты… И над всем этим зловещая тень застывших на взводе ракет с ядерными зарядами… А если так обстоит дело у нас, то где гарантия, что и неведомые астронавты далеких звезд не вышли на своих кораблях в просторы вселенной, отягощенные таким же или еще более страшным грузом зла?
— Давайте пройдемся, — вместо ответа предложил Вагин.
Они вышли из ресторана и неторопливо зашагали по тихой вечерней набережной.
— До полетов к звездам еще далеко, — заговорил Вагин. — Но давайте предположим, что наши или ваши космонавты обнаружили сегодня где-то в Солнечной системе мир разумных созданий, уступающих землянам по уровню интеллекта. Думаю, вы согласитесь, что этих существ не станут истреблять или обращать в рабство. И не потому, что все мы на Земле такие уж хорошие. Кандидаты в космические конкистадоры, возможно, и нашлись бы, — но им не дадут самоуправничать. Правительства, ученые, общественное мнение, наконец…
— Общественное мнение, — фыркнул Тилтон. — Можно подумать, что кто-то с ним считается!
— Оно заставит с собой считаться. И чем дальше — тем больше. Только при этом условии люди смогут когда-нибудь полететь к звездам. Да, я верю в это. И убежден, что таков закон развития любого вида разумных существ, где бы они ни обитали…
— Знаете что, — Тилтон вдруг остановился и протянул собеседнику руку, давайте пари!
— Что ж, давайте, — улыбнулся Вагин, скрепляя соглашение рукопожатием. А какую награду получит победитель?
— Какую? — американец окинул его критическим взглядом. — Ну, например, вот эту черную авторучку. Она будет напоминать мне об одном русском фантасте, оскандалившемся в своих космических прогнозах… Впрочем, — он усмехнулся, — в случае вашего проигрыша моим трофеем, к сожалению, некому будет любоваться…
— Вот видите, — весело подхватил Вагин, — мы, оптимисты, и тут в более выгодном положении!.. Итак, если человечество встретит в космосе врагов мистер Тилтон получает мою авторучку. Если же это будут друзья — он отдает мне свой лилово-огненный галстук. Кстати, дорогой коллега, ваш костюм от этого, пожалуй, только выиграет. Ну как, договорились?
— О'кей, — засмеялся Тилтон.
Так было заключено это шутливое пари.
* * *
— Приближаемся, — раздается за спиной голос профессора.
Вагин наклоняется к иллюминатору. Яркий сноп света от верхнего прожектора по-прежнему теряется в густой тьме. Но вот где-то там, в глубине, возникает слабое матовое сияние. Дно!
Теперь батискаф опускается совсем медленно: профессор включил гидротормоз, видимо боясь врезаться в мягкий грунт. Легкий толчок… Это цепь — гайдроп, висящая под гондолой, — коснулась дна. «Подводный дирижабль» встал на якорь.
Тилтон снимает наушники и, с трудом повернувшись, делает шаг к креслу профессора. Один большой шаг. Таково расстояние от задней стенки до пульта управления.
Вагин не отрываясь смотрит в иллюминатор. Так вот оно какое, загадочное ложе океанской впадины… Собственно, ничего загадочного как раз и не видно. Обычный желтоватый песок. Множество низеньких холмиков, в которых виднеются маленькие круглые отверстия, Чьи-то норки… Значит, и здесь, под шестикилометровым прессом воды, есть жизнь! Вернее, была…
Профессор и Тилтон о чем-то тихо говорят, склонившись над приборами. Вагин слышит отдельные фразы:
— Видите, за сутки почти на метр…
— Невероятно!.. Выходит, скорость возрастает… Они явно не собираются посвящать его в суть дела. Ну что ж, это их право. В конце концов, он всего-навсего случайный экскурсант… И Вагин продолжает внимательно рассматривать дно.
Но тут о нем наконец вспоминают.
— Ну, какое впечатление производит впадина на нашего пассажира?
Профессор произносит английские слова, по-парижски грассируя.
— Довольно тягостное, — обернувшись, сознается Вагин. — Эта пустота…
— Да, молодой человек, на акватории, равной четверти Франции, исчезла всякая жизнь. И самое печальное, что причины до сих пор остаются неизвестными.
— Как, а метеориты? Разве не они все наделали? Ведь всюду писали, что именно после падения этих небесных глыб…
— Ерунда! — По тому, как недовольно топорщатся усы профессора, можно заключить, что ему уже не раз приходилось громить эту точку зрения в схватках с коллегами. — Из каждых трех падающих на Землю метеоритов два плюхаются в океан, — и, однако, до сих пор это не вызывало у рыб никаких жалоб. К вашему сведению, заморы рыбы в открытом море вообще очень редкое явление. И все известные нам случаи — самого земного происхождения. Недостаток кислорода или сильное осолонение воды… Небесные камни тут ни при чем.
— Очевидцы писали о болидах огромных размеров, — осторожно замечает Вагин.
— Допустим. Ну и что из этого следует? Что рыбу просто оглушило? Но ведь те же очевидцы в один голос свидетельствуют, что не было слышно ничего похожего на взрывы! И, кстати, ни один из них не мог даже приблизительно указать место падения…
Профессор сует в рот пустую трубку, с которой не расстается с начала погружения, и, пососав ее, продолжает уже более спокойно:
— Или, может быть, вы сторонник «химической» гипотезы? Не спорю, вполне логично предположить, что вещество метеоритов содержало какие-то неизвестные нам соединения, оказавшиеся смертельными для морских обитателей. Но мы взяли за это время сотни проб воды на самых разных глубинах и, увы, нигде не обнаружили никаких следов чужеродных веществ. А впадина по-прежнему мертва… Рыба упорно избегает этот район.
«Хорошо, — думает Вагин, — но что же все-таки означают загадочные фразы, которыми вы перебрасывались пять минут назад?»
А вслух спрашивает:
— Значит, все поиски пока безрезультатны?
— Ну, не совсем так… — Профессор бросает взгляд на Тилтона, делающего какие-то записи в судовом журнале.
Пауза. Видимо, разговор следует считать оконченным.
— Погреемся, — предлагает Тилтон, доставая из-под сиденья большой белый термос.
Несколько минут они в полном молчании пьют горячее молоко. Это очень кстати, так как температура в гондоле продолжает понижаться.
— А теперь, — говорит профессор, энергично потирая руки, — пройдемся вдоль дна. Фрэнк, передайте наверх, чтобы они ждали нас милях в пяти западнее.
Кивнув головой, Тилтон снимает с рычажка микрофон ультразвукового передатчика.
Вот уже заработали гребные винты. Поднявшись на несколько метров, батискаф плавно трогается с места, осторожно раздвигая мрак лучами прожекторов.
* * *
Интересно, зачем они оба опять надели наушники? Ясно, что уж никак не для связи с базовым судном. Провода тянутся совсем не к тому аппарату, которым только что пользовался Тилтон. Нет, спрашивать сейчас, конечно, неудобно.
Характер дна постепенно меняется. Теперь там и тут виднеются округлые темные камни, похожие на огромные картофелины. В некоторых местах их так много, что дно напоминает развороченную булыжную мостовую.
— Слышали об этих штуках? — Тилтон трогает Вагина за локоть. — Это железомарганцевые конкреции — главный клад океанских глубин. Между прочим, существует проект…
Он вдруг замолкает. Вагин удивленно поворачивается и видит застывшее в напряженном внимании лицо. Глядя прямо перед собой невидящими глазами, американец делает нетерпеливый знак рукой. Смысл его понятен без слов: «Не мешайте слушать!»
— Это слева по борту… — слышится сзади взволнованный голос профессора. — Я поворачиваю.
Значит, он тоже что-то услышал. Но что?..
Развернувшись, батискаф устремляется на юг. Видимо, профессор включил самую высокую скорость: дно за иллюминатором так и несется навстречу судну. Все то же мертвое дно, усеянное тускло поблескивающими в лучах прожекторов желваками конкреций.
Проходит несколько томительных минут.
— Слышите?! — полушепот Тилтона — будто сдавленный вскрик. — Они определенно становятся отчетливей!.. Мы приближаемся.
— Сообщите на корабль о перемене курса, — обрывает его Орнье.
Пока американец возится с микрофоном, Вагин внимательно следит за выражением лица профессора.
— Скажите, что вы там интересного услышали? — решается он наконец спросить.
Старик рассеянно смотрит на него.
— Ах да, мы вам ничего не сказали… Фрэнк, дайте-ка нашему гостю на минутку наушники.
Сначала Вагин не слышит ничего, кроме тихих шорохов. Но вот его слух улавливает какие-то далекие, еле ощутимые звуки. Это слабые попискивания, чем-то напоминающие передаваемые по радио сигналы проверки времени. «Пи… пи… пии…». Звуки то нарастают, становясь учащенными, то вдруг обрываются долгой тягучей паузой. Словно их гасят какие-то неуловимые помехи.
— Ну, слышали? — Тилтон уже снимает с него наушники. — Вам чертовски повезло! Мы уже совсем было потеряли надежду, — и вот как раз сегодня…
— Но что это за звуки?
— Именно это мы и хотим узнать, — раздается из-за пульта. Профессор говорит медленно, то и дело замолкая и прислушиваясь. — Вы что-нибудь читали о «голосах рыб»? Да, да, я имею в виду ультразвуки, издаваемые обитателями глубин. Их-то мы и пытаемся все это время уловить… Конечно, человеческое ухо не воспринимает сами ультразвуки, — но у нас есть аппарат, преобразующий их в звуки слышимой частоты. Те самые, которые вы только что слышали… Понимаете, нам необходимо было выяснить, не сохранилось ли в этой загадочной мертвой зоне каких-нибудь остатков жизни. И мы вслушивались. Каждый раз, с первого же погружения. Но все было безмолвно. До сегодняшнего дня… Теперь вы понимаете, что значит для нас этот тоненький писк в наушниках?
— Теперь понимаю… — Вагин чувствует, что ему невольно передается волнение профессора. — А вы уверены, что это именно рыба?
Старик отрицательно качает головой.
— В том-то и дело, что рыбьи «голоса» — не такие… Скорее, это какое-нибудь глубоководное животное. Быть может, еще не известное науке…
— Знаете, мне начинает казаться, что у этих звуков есть какаято сложная ритмическая упорядоченность, — говорит Тилтон, оторвавшись на минуту от наушников. — Нет, серьезно… Просто, самые странные мысли лезут в голову…
— Ладно, Фрэнк, фантастический рассказ вы нам придумаете потом. — В голосе профессора слышится легкая усмешка. — Кстати, могу вам сообщить, что такая «упорядоченность», — иногда довольно сложная, — бывает даже у сельди.
В гондоле снова воцаряется молчание. Батискаф продолжает двигаться на юг. Теперь внизу тянутся сплошные нагромождения скал. Видимо, это остатки подводного хребта. Мрачный хаос каменных осыпей, гигантские глыбы, словно разбросанные рукой циклопа… Неожиданно скалистый склон обрывается черной зияющей пропастью.
— Подводный каньон, — шепчет Тилтон. — И, наверно, глубокий. Ну да, видите, эхолот показывает двести семнадцать метров!
Батискаф неподвижно повисает над бездной.
— Одно из двух, — точно думая вслух, произносит профессор. — Или источник ультразвуков опустился туда при нашем приближении, или… Во всяком случае, сейчас сигналы идут оттуда, из глубины.
Он поворачивается в своем кресле. Черные живые глаза изпод седых бровей испытующе смотрят на Вагина.
— Теперь слово за нашим гостем. Не буду скрывать: погружение в этот чернильный колодец связано с определенным риском. Сами видите, что за щель… Да и неизвестно, какой сюрприз ждет нас там, внизу. Так что решайте… Мы не имеем права заставить вас рисковать. Если вы скажете «нет»…
— Я не скажу «нет».
В голосе Вагина звучит такая искренняя обида, что под профессорскими усами мелькает что-то похожее на улыбку.
— И вообще, где вы видели журналиста, который бы отказался от приключений? Тем более если он корреспондент приключенческого журнала…
Нет, на душе у Вагина совсем не так спокойно, когда он произносит эти слова. Мысленно он видит крохотное подводное суденышко пробирающимся в кромешной тьме среди нависающих со всех сторон острых скал. Бронестекло иллюминатора, на каждый квадратный сантиметр которого давит больше полтонны… Легкий поплавок, наполненный бензином, — первый же сильный удар может оказаться для него последним… Что ж, наверно, каждому новичку лезут в голову подобные мысли. Надо только уметь вовремя загнать их в угол.
— Итак — погружаемся!
Решительным движением сунув в рот пустую трубку, профессор повертывается к своим рычагам и кнопкам.
Медленно, словно ощупью, батискаф начинает опускаться в черноту подводной пропасти. Проходит минута, другая… И вот Вагин видит, как вытягивается лицо Тилтона, сидящего рядом.
— Вы что-нибудь слышите? — нервно спрашивает профессор.
— Так же, как и вы… — Американец озадаченно вертит в руках свои наушники. — Все разом оборвалось… Долгое молчание.
— Впечатление такое, что источник звуков заметил наше приближение, произносит наконец профессор. — Значит, надо быть наготове… Фрэнк, подключите-ка к гарпунному ружью один из резервных аккумуляторов. Мы не имеем права упустить этот наверняка редкий экземпляр…
Так вот оно что! Он собирается без всяких предисловий вонзить в неизвестное существо электрогарпун… Вагин чувствует, как в нем поднимается инстинктивный протест. Что, если это редчайшее, единственное в своем роде создание! Может быть, чудовище, которое вообще лучше не трогать…
— Не имеем права упустить, — повторяет Орнье. — Это может оказаться ключом к разгадке. Само по себе поднятие еще не может объяснить причин замора…
«О каком поднятии он говорит?» — настораживается Вагин. Но в гондоле снова тишина. Профессор поглощен управлением и наушниками. Тилтон склонился над аккумуляторным щитом.
Каньон заметно сужается. Серая, почти отвесная базальтовая стена медленно ползет вверх в каком-то десятке метров от иллюминатора. Лучи прожекторов, с трудом пробиваясь сквозь толщу мрака, освещают тусклым сумеречным светом острые изломы выступов, огромные черные камни, каким-то чудом прилепившиеся на круче. Так и кажется, что они вот-вот рухнут вниз…
И вдруг все исчезает. Словно разом погасли все прожекторы. Вагин до боли в глазах вглядывается в темноту, не в силах ничего различить. Какая-то непонятная клубящаяся мгла застилает иллюминатор.
— Муть, — возбужденно бросает профессор. — Снизу поднимается облако мути! Значит…
Да, все хорошо понимают, что это значит. Там, на дне, что-то зашевелилось. Наверно, оно спешит скрыться…
— Спускаемся вслепую, — шепчет рядом Тилтон. — Теперь вся надежда на локатор…
Он привстает, заглядывая через плечо профессора. И вдруг взволнованно хватает Вагина за руку.
— Смотрите!..
Там, на маленьком экране ультразвукового локатора, дрожит расплывчатое округлое пятно. Оно растет на глазах, становясь все отчетливей. Неведомое существо и не пытается бежать. Не может или не хочет?..
— Фрэнк, вы проверили давление гамма-морфина в шприцнаконечнике?
— В норме, — кивает Тилтон.
Правая рука профессора лихорадочно подкручивает штурвалик наводки, а указательный палец левой уже замер на спусковом крючке. Вот сейчас он поймает цель в перекрестие — и тогда…
— Давайте сначала хотя бы прикинем его размеры, — просит Тилтон. — Кто знает, что это…
— Не малодушничайте! — обрывает его профессор. — Нам нечего бояться! Импульс тока и гамма-морфин парализуют любое чудовище. И рана будет пустяковой. Сфотографируем, а через какой-нибудь час оно очнется, и как ни в чем не бывало…
— Погодите минуту!
— Чтоб упустить и потом кусать себе локти?.. Прекратите нытье!
И профессор нажимает крючок.
В ту же секунду страшный, словно расколовший гондолу, удар швыряет людей на пол.
* * *
…Кромешная темнота. Все тело нестерпимо ноет. Точно избили палками… С трудом приподнявшись, Вагин нащупывает чью-то руку.
— Фрэнк, вы?
— Я…
— Целы?!
— Нога… Кажется, разбито колено… — Тилтон говорит глухим, сдавленным голосом. — Но какое это теперь имеет значение? Все равно нам крышка…
Вагин молчит, продолжая ощупывать кабину. Да, он и сам понимает: произошло что-то страшное. Но где профессор?.. Что с профессором?
Неожиданно рука его попадает во что-то теплое и клейкое. Кровь!..
— Скорее какой-нибудь свет!.. — шепчет Вагин, инстинктивно отпрянув.
Слышно, как Тилтон, кряхтя от боли, садится и шарит по стене. Он долго не может нащупать нужную кнопку. Наконец загорается тусклая аварийная лампочка.
Профессор без сознания. Безжизненное лицо с плотно закрытыми глазами бело, как седина волос. Старик потерял уже много крови. А она все течет из рассеченного лба неумолимой тонкой струйкой. Повязка, наложенная Вагиным, очень скоро становится красной. Да, бинтами тут не поможешь…
Вагин осторожно укладывает профессора на спину и, подложив ему под голову кожаное сиденье, молча опускается рядом.
— Я завидую ему: он умрет, не приходя в сознание, — тихо говорит Тилтон. — Легкая смерть по сравнению с тем, что ожидает нас…
Он сидит спиной к иллюминатору, вытянув перед собой негнущуюся ногу.
— Не надо, Фрэнк… — Вагин кладет руку ему на плечо. — Давайте лучше попробуем выяснить, что произошло.
— Что тут выяснять… Разве не видите? — Американец кивает на пульт, зияющий разбитыми приборами. — Все управление выведено из строя… Но дело даже не в этом. Батискаф устроен так, что в случае малейшей неисправности цепь-гайдроп и наружные аккумуляторы автоматически отделяются, — и судно немедленно всплывает. А мы лежим на дне… Значит, надеяться не на что.
«Не на что…» Вагин чувствует, как холодок пробегает у него по спине от этих слов. А может быть, это просто холод океанской бездны, все сильнее проникающий сквозь стальные стенки… Неужели правда все кончено? Заживо погребены… Нет, что бы ни случилось, надо до последней минуты не терять надежды. Если смерть неизбежна — он, по крайней мере, встретит ее по-человечески…
Тилтон приподнимает крышку ультразвукового передатчика и что-то внимательно рассматривает. Потом, безнадежно махнув рукой, опускает крышку на место.
— Давайте забинтую, — Вагин дотрагивается до ноги американца. — Сам я, видите, отделался ушибами.
— Зачем? — пожимает плечами Тилтон. — На тот свет пускают и без этого… Но ногу все-таки дает.
— Там, на корабле, конечно, уже поняли, что с нами что-то стряслось, говорит Вагин, делая перевязку. — И они примерно знают, где нас искать.
— Пробуете себя успокоить? — Американец криво усмехается. — Зря… Им никогда не нащупать батискаф в этой щели. Да если бы даже и увидели его через подводную телекамеру — что толку? Помочь нам они все равно бессильны… Невозможно поднять батискаф с такой глубины…
Он хмуро смотрит на неподвижно лежащего старика.
— Видит бог, я пытался остановить этого сумасшедшего… Если бы не его безрассудство…
«Пусть ты прав, — думает Вагин. — Но говорить так об умирающем…»
— Интересно все-таки, что это было? — произносит он, стараясь переменить тему разговора. — Так тряхнуть батискаф!.. Какой-нибудь исполинский кальмар?
— Меня это сейчас меньше всего интересует, — отрезает Тилтон. — Я знаю только, что кислорода у нас осталось самое большое на семь часов…
Внезапный толчок заставляет обоих затаить дыхание. Неужели механизм аварийного подъема все-таки сработал?! Не смея поверить, Вагин бросается к иллюминатору. Нет, там по-прежнему плотная непроглядная тьма. Ничего невозможно понять…
И все-таки батискаф движется! Да, теперь они уже отчетливо ощущают легкое покачивание!.. Движется! Но только не вверх… Вагин и Тилтон озадаченно смотрят друг на друга. Буйно нахлынувшая радость сменяется недоумением. Сомневаться не приходится: непонятная сила влечет батискаф куда-то в сторону…
Но куда и зачем? Если это чудовищной силы животное, то чем могла его привлечь стальная громадина, явно не пахнущая съедобным? И как оно ухитряется, это неведомое существо, так плавно тащить неповоротливый батискаф по узкому подводному каньону?
— А что если… — Тилтон вдруг резко поворачивается к Вагину. — Что, если это не животное?!
Так вот о чем он, оказывается, думает!.. Та же самая мысль, которая только что мелькнула у Вагина… Но он тут же поспешил осадить свое воображение, сказав себе, что все это слишком отдает профессиональной привычкой фантазировать.
Вагин так и отвечает американцу:
— Это у вас, Фрэнк, просто сказывается профессиональная привычка…
А сам наклоняется к профессору. Неужели старик так и не придет в сознание?.. Приложив ухо к его груди, Вагин напряженно вслушивается. Сердце еще бьется. Но все слабее и слабее.
— Прости меня, старина, — тихо произносит Тилтон после долгого тягостного молчания. — Я же понимаю: ты не мог иначе… Мне просто немного завидно. Нам судьба приберегла нечто пострашнее…
Точно в подтверждение этих слов гондолу пронизывает резкая, труднопереносимая вибрация. Тонкое дребезжание разбитых приборов наполняет кабину. Потом, словно вырвавшись из невидимых щупальцев, батискаф стремительно падает куда-то вниз. Толчок… Гондола села на что-то твердое… И сразу за иллюминаторами вспыхивает яркий зеленоватый свет. Свет на дне океана!!
Выключив лампочку, Вагин судорожно приникает к запотевшему от холода бронестеклу. И, не сдержавшись, вскрикивает от изумления. Там, снаружи, нет никакой воды!.. Батискаф стоит в огромном, залитом светом зале, окруженный какими-то непонятными сплетениями шевелящихся красных отростков… Живые существа?! Или, может быть…
Фантастическое видение исчезает так же внезапно, как и появилось. Точно кто-то поспешно задергивает иллюминатор черной шторкой. В кабине воцаряется мрак.
— Можете меня поздравить, — раздается под ухом хриплый срывающийся голос Тилтона. — Итак, я, к несчастью, выиграл наше нантское пари…
* * *
Мертвое, давящее безмолвие.
Вот уже, наверно, минут двадцать они неподвижно сидят в темноте, мучительно, неотвязно думая об одном и том же. Сидят и ждут. Может быть, вот сейчас, через секунду, снова вспыхнет за иллюминаторами загадочное зеленое сияние, и они смогут, по крайней мере, разглядеть… Но время идет, а снаружи по-прежнему не видно ни зги.
— Да, «метеориты»… — медленно произносит Вагин. — Неужели мы сейчас в одном из них? Или те, кто прилетел, построили этот зал на дне…
— Во всяком случае, затащили они нас сюда не для того, чтобы разыгрывать представление по мотивам ваших розовых рассказов, — откликается Тилтон. Поистине ирония судьбы: автор идиллий о «братьях по Разуму» — в плену у чужезвездных пришельцев!
Они полны желчи и отчаяния, эти падающие из темноты слова.
— …А как вы были самоуверенны там, в Нанте!.. Нет, я не собираюсь сейчас возвращаться к тому спору. Это было бы смешно перед лицом того, что нас ждет… Я только хочу спросить: вы поняли теперь, насколько глубоко ошибались?
— Честно? — Вагин зажигает свет и в упор смотрит на американца. — Да, я потрясен и сбит с толку не меньше, чем вы. От этого можно сойти с ума… Но давайте все-таки попытаемся разобраться. Ведь «огненные шары» упали в океан почти полгода назад, — и за все это время те, кто в них прилетели, не сделали ничего дурного. Разве они напали первыми? Этот выстрел…
Вагин обрывает себя на полуслове и молча глядит на неподвижно лежащего профессора. Бедный старик… Если бы он мог знать!
— Какая глубокая мысль!.. — Посиневшие от холода губы Тилтона кривятся мрачной усмешкой. — Ну да, ясно, что они не собирались кидаться на батискаф. Все их поведение говорит о том, что они не хотели до поры до времени выдавать своего присутствия. Но вот — почему? Объясните, если можете!.. Почему пришельцы вот уже шестой месяц так тщательно скрываются в глубинах океана, ничего не давая о себе знать? По-вашему, это свидетельствует о их добрых намерениях?
Вот оно, самое необъяснимое… Вопрос, который все эти полчаса сверлит ему голову. Неужели Тилтон оказался прав?..
— У них могло что-то стрястись при посадке, — произносит Вагин, сам понимая, насколько малоубедительно звучат его слова.
Американец не отвечает. Всем своим видом он показывает, что не желает продолжать бессмысленный спор. В наступившей тишине слышно только мягкое шипение кислородной струйки. Струйки, которая скоро иссякнет…
Вагин закрывает глаза. Москва, товарищи, широкий мир, где сияет солнце, — каким невероятно далеким кажется все это сейчас!
— Больше нет смысла держать в тайне… — неожиданно произносит Тилтон. Слушайте же. Я расскажу вам о том, что мы сознательно скрывали.
«Эти непонятные фразы, которыми они перебрасывались с профессором!..» мелькает в голове у Вагина.
— …Дело в том, что дно впадины на большом участке быстро поднимается… Да, мы сначала тоже не поверили. Думали, что это просто пошаливает наш глубиномер. Сменили его. Стали погружаться строго в одной и той же точке. И оказалось, что глубина с каждым разом неуклонно уменьшается. В среднем на метр в сутки. Причем скорость нарастает… Понимаете, насколько это беспрецедентно?! Наука установила, что отдельные части земной коры поднимаются или опускаются со скоростью нескольких сантиметров в столетие. А тут… Мы не знали, что и подумать. Профессор хотел еще раз все тщательно проверить, прежде чем сообщить об этом необъяснимом явлении… И вот теперь все ясно. Поднятие дна — результат каких-то манипуляций пришельцев!
— Ну и зачем же, по-вашему, им это может быть нужно?
— Чтобы очистить Землю от людей — вот зачем! Может быть, они хотят вызвать искусственные землетрясения, какие-нибудь внезапные судороги материков… Боже, если бы только мы могли предупредить мир об опасности!
Он до хруста сжимает пальцы.
— Несколько глубинных ядерных взрывов — и человечество было бы спасено… Быть может, этот урок пошел бы даже на пользу людям. Перед лицом смертельной угрозы утихла бы…
Его прерывает стук. Негромкий и глуховатый, он отдается в ушах, как удар грома. Стук, который может означать только одно… Вздрогнув, Вагин и Тилтон молча переглядываются. Да, все понятно без слов.
Стук повторяется. Теперь уже ошибиться невозможно: бьют по крышке люка. Значит, они каким-то образом проникли в шахту, связывающую гондолу с палубой!
— У нас нет выбора… — собственный голос кажется Вагину чужим и далеким. — Там неизвестность, здесь — верная смерть…
— Вы сошли с ума! — морщась от боли, Тилтон порывисто поднимается. — Там тоже смерть, только в тысячу раз более мучительная… Я не дам открывать!
— Но поймите же, Фрэнк, если их не остановил верхний люк, они сумеют взломать и нижний. Лучше открыть самим. Терять нам все равно нечего…
Опустив голову, Тилтон неподвижно стоит посреди кабины. Пальцы правой руки нервно теребят застежку куртки. А сверху продолжают стучать. Все громче, все настойчивей… Бледный как полотно американец вдруг прижимается спиной к стенке и быстрым движением, словно боясь передумать, повертывает рукоятку герметического замка.
Все происходит в какую-то секунду. Волна горячего терпкого воздуха из распахнутого люка… Какие-то тонкие красные шупальцы, мгновенно обвивающие тело профессора… Стук захлопывающейся крышки…
Окаменев от ужаса, не в силах произнести ни слова, Вагин и Тилтон смотрят на трубку, одиноко лежащую на полу. Унесли!.. Сжав кулаки, они бросаются к люку.
И тут раздается голос:
— Успокойтесь. Мы хотим попытаться его спасти.
Человек!!! Он смотрит на них из черного круга иллюминатора огромными немигающими глазами. Странная чешуйчатая кожа. Маленький безгубый рот, словно подчеркивающий массивность выпуклого лба… Так вот они какие, таинственные пришельцы!!
— Мы не хотели пока встречаться с жителями этой планеты. Но вы напали и защита сработала автоматически. А дать вам погибнуть мы не могли.
Нет, он совсем не похож на человеческий, этот непривычно низкий жужжащий голос, точно доносящийся откуда-то из глубины. Чуждые, невнятные звуки… И, однако, им понятно все, что он говорит! Каждое слово! Как будто невидимый переводчик сидит в мозгу… Что это? Как они вообще могут что-то слышать сквозь толщу стали и бронестекла?! Десятки недоуменных вопросов лезут в голову. Но Вагину и Тилтону сейчас не до них. Они слушают… Слушают, забыв обо всем.
— Наш мир постигло внезапное бедствие. Вспышка сверхновой в одной из близких к нам звездных систем. Редчайшая случайность… Наши ученые успели создать вокруг планеты мощное защитное поле, — но потоки излучения прорвались сквозь него, грозя гибелью всему живому. И тогда отобрали нас, несколько сот мужчин и женщин. Столько, сколько смогли вместить звездолеты. Нам приказали лететь как можно дальше, чтобы найти себе пригодную для жизни планету. Те, кто остался, хотели спасти хотя бы один росток великой цивилизации…
Немигающие глаза смотрят пристально и испытующе, словно проверяя, какое впечатление производит на людей Земли эта история чужезвездных скитальцев.
— …Но наши братья не погибли. В отчаянной борьбе за жизнь они вышли победителями. Высшая точка вспышки уже миновала, и излучение начинает ослабевать. Скоро наши братья смогут покинуть подземные убежища. Мы получили эту весть, подлетая к вашей Системе… Но нам пока не разрешают возвращаться. Опасность еще велика, и возможны всякие неожиданности. Они хотят, чтобы мы переждали. И вот мы здесь… Незваные гости… Мы решили не показываться обитателям планеты до тех пор, пока не выясним, удастся ли нам поднять участок дна.
Кажется, они читают мысли, эти бездонные синие зрачки!
— …Вы можете не тревожиться. То, что мы пробуем сделать, не вызовет никаких подземных толчков. Там, в глубине, — колонии стремительно размножающихся крошечных искусственных организмов. Растущая масса окаменевших остатков поднимает на себе толщу отложений… Так создают новые острова у нас на планете.
Невнятное жужжание становится все глуше, но в голове у Вагина по-прежнему звучат ясные отчетливые русские фразы. А Тилтону кажется, что он слышит та же самое на своем родном языке.
— …Нам нужно лишь временное пристанище. Мы улетим, как только получим Сигнал. Но он может прийти еще не скоро… И мы хотим прожить здесь это время, никому не мешая. Если нам разрешат…
«Почему же вы тогда не спрашиваете разрешения?..» Едва подумав это, Вагин уже слышит ответ Пришельца:
— Мы обратимся к обитателям планеты, когда окончательно удостоверимся, что сможем создать себе клочок суши. Чтобы хозяева убедились, что непрошеные гости никого не стеснят… А пока пусть нас никто не ищет.
Он опускает голову и исчезает во мраке.
Как известно, вечером того же дня батискаф был обнаружен и взят на буксир голландским танкером «Гронинген» — примерно в шестистах милях северо-восточнее острова Св. Елены. К этому времени профессор Орнье, возвращенный пришельцами в гондолу тем же способом, каким был унесен, — уже пришел в сознание и, лежа на полу кабины, с удивлением слушал рассказ о своем непостижимом исцелении. Справедливость требует отметить, что он так до конца и не поверил этой истории.
Надо полагать, сегодня профессор изменил свое мнение. Читателям, конечно, уже известно, что выловленный на днях ангольскими рыбаками серебристый предмет, названный ими «говорящей рыбой», оказался миниатюрным приемопередаточным устройством. Пришельцы просят разрешения подняться на поверхность для переговоров.
Встреча состоится в ближайшие дни.
* * *
Этот материал был уже набран, когда нам сообщили, что А. И. Вагин передал в Музей Космоса необычный экспонат — мужской галстук. Лиловый, с огненно-рыжими разводами.
