— Ну, что ты на все это скажешь, а? — Мелт сунул окурок в пепельницу и, облокотившись на стойку, вопросительно глянул на Тарви. Ему не терпелось услышать, как отнесется его бывший сосед к тому, что он рассказал.

— Сколько, ты говоришь, у него было голов? — Глаза Тарви смотрели недоверчиво.

— Четыре. То есть сам я, конечно, не видел, но этот старик говорит, что четыре.

— Ну тогда, значит, все это брехня.

— Что же, по-твоему, я все придумал? — обиделся Мелт.

— Не ты, а те, кто пустил эту утку… — Шагнув в угол, Тарви повернул выключатель никелированного электропекаря, тихим звоном доложившего, что булочки готовы, и, обернувшись, увидел в дверях Поля. — Ну а тебе что?

— Я к вам с просьбой, хозяин, — подойдя к Тарви, проговорил Поль, сутуловатый седой великан, совмещавший в мотеле все профессии, в каких только могла возникнуть потребность: от водопроводчика и автомеханика до мусорщика и мойщика машин. — Нельзя ли мне уехать домой на час раньше? У дочери сегодня опять плохо с головой…

— Ты можешь понадобиться, — сказал Тарви.

— Но мне сейчас совершенно нечего делать. А она там одна… — Поль понизил голос. — Сегодня утром так заговаривалась, что я боюсь, как бы совсем не свихнулась. Доктор говорит, что это нередко бывает с девушками, которые имели несчастье понравиться Многоголовым…

— Твою дочь… к ней применили силу? — придвинувшись, спросил Мелт.

— Что вы, зачем Мно нарушать законы, ведь они сами их издают. — Старик криво усмехнулся. — Просто этот дьявол посмотрел ей в глаза — и она, ничего не сознавая, пошла за ним. Наверно, со стороны все выглядело вполне благопристойно: девушка идет провести время с богатым господином… — Он сделал паузу. — Хозяин, так вы разрешите мне уехать пораньше?

— Ей не станет от этого легче. — Тарви старался говорить как можно суше, чтобы заглушить в себе жалость. — И довольно об этом. — Ему хотелось добавить: «Скоро ты сможешь быть со своей дочерью хоть круглые сутки. Дела идут так скверно, что мне не сегодня-завтра придется тебя уволить…» Но вместо этого он сказал только: — Ты на работе.

«А может, все-таки отпустить? — подумал он, глядя, как Поль, еще больше ссутулившись, скрывается в дверях. — Работы сейчас и правда нет… Хотя вон, кажется, кто-то сюда сворачивает…»

Тарви пересек свою маленькую закусочную, неприязнено покосившись на двух парней, громко болтавших со своими подружками за крайним столиком, — все остальные были пусты, — и подошел к прозрачной стене.

Увы, никого. За полосой кустарника, на расчерченном светящимися линиями шоссе, в наползающих сумерках, заштрихованных мелко сеющим дождем, время от времени мелькали огни редких машин, — но желающих свернуть к заведению Тарви что-то не находилось. У мотеля по-прежнему стояли все то же «Кенгуру» на воздушной подушке, владелец которого отдыхал сейчас в отведенной ему комнате, и старенький «Флай» — электромобиль Мелта. Да еще чуть поодаль были прислонены к стене два легких скутера — «пони», с чьих сидений соскочили час назад эти две громкие парочки.

Негусто… Тарви вздохнул. А ведь еще лет пять назад машины мчались здесь с утра до глубокой ночи плотным ревущим, как вспененная река, потоком, я мотель Тарви был каждый вечер полон. Но вот корпорации Мно стали скупать фермы по всей западной равнине — и шоссе иссякло, высохло, словно река, лишившаяся своих родников и притоков. Кому здесь сейчас ездить, когда вся огромная западная равнина от края до края стала зоной автоматизированного земледелия, где все делают агрокиберы, а продукция вывозится контейнеролетами. Киберы съели людей… В опустевших степных городках остались только доживающие свой век старики и старухи, вроде родителей Мелта, с которыми тот приезжал повидаться. Остальные уехали на восток, в большие города у побережья, где еще есть надежда найти работу. Только многим ли она улыбнулась, эта надежда? Из всех знакомых Тарви лишь одному Мелту удалось устроиться на какой-то завод, остальные кое-как перебиваются на пособие, которое Мно пока еще выдают «резервным человеко-единицам» — как велено ныне называть безработных. Пока еще выдают, но ходят слухи, что готовится поголовная ревизия «резервных» на предмет выпалывания бесперспективных…

Тарви вспомнилось, как Мелт твердил, что ни за что на свете не продаст свою ферму, стоявшую вон там, за холмом, милях в четырех от мотеля. Твердить-то твердил, а сам как миленький продал, едва двухголовый Митт захотел ее купить. Попробуй не продать, когда этот дьявол видит тебя насквозь, вдвое быстрее соображает и к тому же обладает даром внушения!.. Стоило кому-нибудь из Мно захотеть, и он, Тарви, наверно, тоже, не пикнув, продал бы свой мотель, как пришлось это сделать тысячам владельцев мотелей на всех главных автострадах страны. Все, что способно приносить хоть сколько-нибудь существенный доход, отныне принадлежит только им, Многоголовым. Но Тарви они оставили в покое: какой смысл приобретать маленький старомодный мотель на умирающей дороге…

— Хозяин, еще два сипи! — прервал размышления Тарви один из парней за крайним столиком.

«Еще два…» — мысленно передразнил Тарви. Сидят второй час за двумя жестянками дешевенького пойла, именуемого синтетическим пивом, — и вот, извольте радоваться, расщедрились еще на две… Ну и посетителей бог послал! Нет, чтобы заказать хотя бы по яичнице с ветчиной или пирожное своим девицам. Господи, да о чем тут говорить, каждому дураку ясно, что это голодранцы…

Сколько их прошло через заведение Тарви, таких молодых мотобродяг, бесцельно и неприкаянно слоняющихся по дорогам! Часто, глядя на совсем еще юных ребят и девчонок в обтрепанных куртках, Тарви чувствовал острую жалость к отверженным полудетям, так рано ожесточившимся, осознавшим себя никому не нужными в этой жизни, намертво зажатой челюстями Мно… Но жалость испытывал Тарви-человек, а Тарви — владелец мотеля терпеть не мог молодых компаний. Доход — ничтожный, а любителей похулиганить среди них больше чем достаточно, не говоря уже о том, что однажды двое молодцов прихватили с собой всю его недельную выручку.

Впрочем, сегодняшняя четверка пока вела себя вполне прилично. Пожалуй, это были не записные бродяги, а «резервные» из какого-нибудь города на побережье. По крайней мере, вон тот высокий светловолосый парень с неторопливыми движениями силача явно успел поработать где-нибудь в доках. Правда, сосед его, бледнолицый брюнет с жиденькой бородкой, скорее, был похож на недоучившегося студента. Он все время тренькал на гитаре или принимался что-то громко рассказывать, посмеиваясь не очень естественным смехом. А девчонки были совсем молоденькие — особенно та, что сидела рядом с бородачом. Большеглазая, стриженная под мальчика, она непрерывно курила, держалась как-то напряженно-скованно, словно первый раз попала в такую компанию. «Может, еще школьница», — подумал Тарви. Зато вторая, стройная красавица с длинными льняными волосами, рассыпавшимися по старенькому синему пончо, явно чувствовала себя здесь как рыба в воде. Она громче всех смеялась шуточкам бородатого гитариста, хотя был ее смех тоже не слишком-то весел. Да и с чего им, в общем-то, веселиться?

— Эй, хозяин, не слышал, что ли: два сипи, — повторил светловолосый парень.

Ничего не ответив, Тарви еще раз оглядел шоссе и не увидел ни огонька. «Но к ночи еще, может, кто и заедет», — попытался он себя немного успокоить, пересекая закусочную в обратном направлении. Молча достал из холодильника две жестянки, поставил их перед молодой компанией, напевавшей под гитару модную песенку, — и вернулся к стойке.

— Так ты что, значит, не веришь? — встретив его вопросом Мелт.

— Слухам насчет нападения на Мно? — Тарви махнул рукой. — Да кто им поверит? Брехня!..

— Но моему отцу рассказывал человек, который видел собственными глазами!..

— Брехня, — упрямо повторил Тарви. — Ты прекрасно знаешь, что уже вторая голова дает возможность читать мысли в радиусе десятка метров. И еще пытаешься меня уверить, будто кто-то сумел внезапно напасть на четырехголового! Да он бы обнаружил засаду за полсотни шагов и при первом же их мысленном поползновении в секунду испепелил бы из своего излучателя…

— В том-то и дело! — встрепенулся Мелт, затягиваясь новой сигаретой. — Я забыл сказать тебе… Понимаешь, говорят, у них есть какие-то крошечные радиоактивные глушители. Когда они их включают, создается маскирующее поле самооблучения… Вот так, видимо, и получилось с той засадой. Четырехголовый не распознал в головах сидевших у дороги мужчин ничего, кроме блаженного бездумья, и спокойно подъехал, не подозревая, что подлинные мысли скрыты глушителями…

— Но ведь самооблучение — верная смерть!

— Да, через несколько часов. Но за это время можно успеть напасть…

— На кого это опять? — Из двери, ведущей в комнаты хозяев, выглянула жена Тарви, маленькая белокурая женщина в очках. За руку она держала мальчугана лет пяти. — Что, какое-нибудь очередное ограбление?

— О нет, нечто гораздо более невероятное: нападение на Многоголового. Я хотел рассказать вам обоим, но вы ушли к сынишке…

— На Мно?! — Женщина пораженно глянула на Мелта и быстро повернулась к мальчику: — Рони, иди к себе в комнату, поиграй… — Она легонько подтолкнула его рукой и, прикрыв дверь, подошла к мужчинам, — Мелт, вы что, серьезно?!

— Моему отцу рассказал старик, на глазах у которого все это произошло.

— Где?

— У въезда в Скайхилл. Вернее, в то, что было Скайхиллом. Девять десятых его уже распахано агрокиберами, но несколько домов еще осталось, и вот метрах в ста от крайнего дома трое неизвестных бросились из кустов на Мно. Как раз в тот момент, когда он спешился возле работавших киберов. А старик, который видел все издали из окна, — знакомый моего отца…

— Но разве это возможно? — Женщина перевела взгляд на мужа. Тот пожал плечами.

— И чем же все это кончилось? — снова повернулась она к Мелту.

— Мно прикончил всех троих и умчался. Старик и разглядеть толком ничего не успел: все свершилось в какие-то секунды. А через полчаса полиция перекрыла все дороги, и начались облавы.

— Мно… многоголовый — это такое страшное чудовище, да?!

Все трое обернулись. Из приоткрытой двери смотрели большие, полные страха и жадного любопытства глаза Рони.

— Оно живет в лесу, да? Как пятиголовый дракон в сказке про храброго Тима?..

— Разве ты не слышал о многоголовых дядях, которые пострашней драконов? — Мелт удивленно посмотрел на малыша, потом на его родителей.

— Рони, сейчас же иди к себе в комнату! — прикрикнула мать, жестом прося Мелта помолчать.

— Ма, я хочу послушать… — захныкал мальчик.

— Нечего тебе слушать всякую ерунду! Ну, кому я сказала! — Она схватила сына за руку и потащила в комнаты.

— Первый раз вижу ребенка, который не знает о Мно, — проговорил Мелт, когда они остались у стойки одни. — Вы что, думаете вырастить его под стеклянным колпаком?

— Жена не хочет отравлять ему детство, — сказал Тарви. — Говорит, что он успеет узнать обо всех ужасах. Мелт махнул рукой.

— Моей дочке еще и пяти нет, но я ей как мог все объяснил. Все равно от этого не спрячешься.

Не спрячешься… Тарви вдруг вспомнилась ликующая шумиха, захлестнувшая газетные полосы и телеэкраны восемь лет назад, когда «Байокемикл компани» объявила о синтезировании нейронида — выращенного в колбе фантастического подобия серого вещества мозга — и о создании на его основе первых аппаратов УМ — усилителей мысли, которые с легкой руки какого-то репортера стали называть добавочными головами. Бесчисленные статьи и передачи, речи и интервью взахлеб предрекали наступление новой эры еще невиданного человеческого могущества и изобилия. Ураган хорошо оплаченных восторгов без труда заглушал редкие предостерегающие голоса… И новая эра наступила, быстро и необратимо. Только не совсем та, которую обещали.

Эра Многоголовых…

Да, наверно, действительно глупо скрывать от ребенка безжалостную реальность, от которой все равно никуда не спрячешься. Но сам-то Мелт, не пытается ли он сам, пусть подсознательно, спрятаться от нее, с таким жаром рассказывая о нападении на Мно? Ну, пусть даже это нападение не выдумка, пусть оно действительно, имело место, — что из того? Безумная вылазка каких-то смертников, а он рассказывает о ней так, словно она может породить какие-то надежды…

— До меня все-таки не доходит, на что могли рассчитывать те трое, произнес Тарви. — Покушаться на Мно, когда всем известно, что каждый из них закован в невидимую гравиоброню…

— Нет, — Мелт отрицательно покачал головой. — Насколько я понимаю, это не было покушением… — Он придвинулся к Тарви и понизил голос: — В прошлом месяце они разбросали у нас на заводе листовки, и там… — Кто — они?

— Ну, эти, красные, ушедшие в подполье. Говорят, у них группы по всей стране… Листовка так прямо и начиналась: «Не верьте лжи об астрономической себестоимости нейронида!» Дескать, усилители мысли продаются по десять миллионов штука вовсе не потому, что их производство обходится так дорого — себестоимость наверняка в десятки раз ниже, — а делается это специально для того, чтобы их могли покупать лишь богачи из богачей. Для того же и технология намертво засекречена… А в конце говорилось, что, дескать, несмотря ни на что, мы вырвем у Мно эту тайну, и народ свергнет их проклятую диктатуру, используя их же оружие… Ясно теперь? Вот я и думаю: не покушение это было, а попытка добыть УМ…

— Но каким же образом?

— Это уж я не знаю… Ясно одно: среди подпольщиков наверняка есть ученые, но чтоб раскрыть секрет нейронида, им надо иметь его в руках…

— Туземцы с дротиками против танка… — Губы Тарви скривились в мрачной усмешке. — Толку-то? Ты же сам сказал: прикончил и умчался.

— Толк? Во всяком случае, через пару недель о том, что произошло в Скайхилле, будет знать вся страна. А это уже не так мало — знать, что не все скованы страхом, что есть люди, которые борются.

— Уж не имею ли я честь разговаривать с одним из них?

— Какой из меня борец… — Мелт словно не заметил насмешливого тона Тарви. — Может, если было б не сорок, а лет на десяток меньше… — Он махнул рукой. — Кстати, ты слышал о забастовке программистов Северного Вычислительного? Говорят, тоже дело их рук…

— Ты забыл добавить, что все, кто забастовал, на другой день стали «резервными», и теперь там почти все программируют киберы… Боже мой, да неужели ты не понимаешь, что все эти еще недавно что-то значившие слова «забастовка», «борьба», «подпольщики» — сегодня потеряли всякий смысл! Тарви говорил все громче, возбужденно размахивая руками, так что даже поглощенная своей болтовней и песенками четверка посетителей стала с любопытством посматривать в его сторону. — Раньше, когда богачи при всех своих миллионах оставались умственно и физически обычными смертными, — с ними еще можно было что-то сделать. А что сделаешь с ними теперь, когда они, нацепив УМы, превратились во всемогущих и неуязвимых дьяволов, в касту сверхлюдей?! Когда-то была эпоха пара, потом — электричества, а сейчас настала Эра Мно — и тут уже ничего не попишешь…

— Эры бывали всякие, — согласился Мелт. — Но, между прочим, ни одна не длилась вечно. Никому еще не удавалось заарканить историю. Нет, история будет продолжаться.

— Боюсь только, что это будет уже совсем другая история. Какие-нибудь там хитросплетения борьбы за власть между дюжинноголовыми и двух-трехголовыми «середнячками». А нас они просто подсократят за ненадобностью или совсем аннулируют…

— А я предпочитаю думать о том, что рано или поздно нейронид синтезируют, — пусть не у нас, пусть в другой стране, и тогда все равно их власть рухнет.

— Боюсь, что мы с тобой рухнем задолго до этого, — кисло усмехнулся Тарви. — Особенно, если вспомнить, что они опоясали границы электронной стеной, через которую не пролетит и муха. Э, да что там говорить…

Разговор иссяк. Они обменялись еще несколькими фразами, и Мелт стал собираться. Тарви пошел его проводить.

Вечер уже загустел синевой, только на западе, будто угли угасающего костра, оранжево дотлевала кромка заката. Дождь кончился, но дорога еще влажно поблескивала, отражая неоновое приплясывание тщетно распинавшейся над фасадом мотеля рекламы. И оттого что дорога лежала такой ненужно широкой, так аккуратно расчерченной тянущимися до самого горизонта светящимися полосами, она казалась еще пустынней. Машина Мелта давно скрылась из глаз, а Тарви все стоял, глядя в темноту, и тоскливо думал, что сегодня к его мотелю, похоже, никто больше не подъедет. Пойти, пожалуй, отпустить Поля, а потом поужинать. Господи, скорей бы уж убирались эти четверо…

Повернувшись, Тарви увидел, что за прозрачной стеной, кажется, и правда собираются отчаливать. Впрочем, минутой позже ему стало ясно, что собирается только бородатый гитарист. Встав изза столика, он что-то горячо доказывал остальным, пару раз показав при этом на часы, и, хотя слов Тарви не слышал, смысл их был понятен: дескать, поздно уже, пора. Длинноволосая блондинка в пончо кивала и вроде бы соглашалась с бородачом. Но высокий парень бросил ему что-то резкое, и бородач, обиженно смолкнув, опустился на стул. Через минуту он заговорил снова, но его перебила сидевшая рядом большеглазая, коротко стриженая девушка, та самая, которую Тарви сначала принял за школьницу. Сейчас, видя, как твердо и уверенно она говорит, в упор глядя на бородатого гитариста своими большими серыми глазами, Тарви не без удивления подумал, что эта девушка, похоже, играет здесь далеко не последнюю роль. И ему вдруг, непонятно почему, захотелось услышать, что она говорит.

Но едва большеглазая заметила вошедшего в закусочную хозяина, как тут же замолчала. Тарви услышал только последние слова: «…еще часик, а там посмотрим…» И все четверо потянулись к своим стаканам со все еще недопитым сипи, а бородач, отхлебнув глоток, снова принялся перебирать гитарные струны.

«Еще часик!.. — скривился от злости Тарви, шагая к стойке. — А там еще, чего доброго, потребуют комнату… Эх, выгнать бы их всех в шею!.. А может, позвать Ноля и попробовать? Нет уж, лучше не связываться, — вон какие кулачищи у того высокого…»

Поль не терял времени даром — сидя на скамейке в кладовой, он разбирал вышедший из строя ароматотранслятор. Услышав, что можно ехать домой, старик просиял, быстро сложил детали на полку и через пару минут уже выводил из хозяйского гаража свой потрепанный серый скутер. И снова Тарви остался стоять у дверей мотеля, провожая глазами исчезающий я темноте огонек. Ужинать еще не хотелось. Он закурил и стал неторопливо прохаживаться взад и вперед вдоль прозрачной стены закусочной, время от времени без всякой надежды поглядывая на вымершую дорогу. И вдруг увидел…

На юге над темными холмами возник яркий трепетный сгусток голубого огня, и, вглядевшись, Тарви безошибочно различил силуэт скакуна. Сначала ему показалось, что скакун пролетает мимо, но потом Тарви увидел: голубое диво повернуло к мотелю! Он летел над самой землей, пронзающий ночь огненный конь с разметавшейся, словно голубое пламя, гривой, и голубые искры, как в сказке, вырывались из-под рвущих воздух копыт, и ослепительный сноп света волшебно бил изо лба. Только в темной грузной фигуре всадника не было, казалось, ничего сказочного. Но именно на него, всадника, неотрывно глядел Тарви, еще не решаясь верить нежданной удаче…

Два с половиной года назад, когда Тарви, пройдя множество инстанций, удалось добыть сертификат о благонадежности, дающий право на приобретение небольшой установки для подзарядки усилителей мысли, он был полон радужных надежд. Плата за подзарядку одного УМа составляла полторы сотни, не считая чаевых, и даже при условии двух-трех посещений в неделю дела Тарви должны были существенно поправиться. Он тогда не пожалел денег на рекламу, и вокруг, в радиусе нескольких миль, появилось не меньше дюжины красочных щитов и светящихся надписей, приглашавших многоголовых путников лично убедиться, как быстро и качественно подзаряжают головы в мотеле «Утренний ветер».

Но надежды Тарви не оправдались. Мно не часто появлялись в этих краях, а если появлялись, усилители мысли у них обычно были в полном ажуре. Они предпочитали подзаряжать их у себя дома и лишь в самых редких случаях делали это в дороге. За два с половиной года Тарви подзарядил всего десятка полтора голов. Но все-таки каждое посещение ощутимо пополняло тощую кассу Тарви, и не удивительно, что он обрадовался, увидев приближающегося к мотелю всадника на голубом летящем коне.

Мягко пристукнув копытами, чудо-конь опустился метрах в пяти от Тарви, и резкий, властный голос произнес:

— Предъявите сертификат.

Тарви торопливо достал из внутреннего кармана пластмассовый прямоугольник, с которым никогда не расставался, и, приблизившись, протянул его всаднику. Но рука, не дотянувшись, уперлась в невидимую преграду. Ну, конечно, гравиоброня… Так стоял он с вытянутой рукой, глядя, как всадник коснулся было пальцем одной из кнопок-пуговиц на груди, но тут же убрал палец и, чуть нагнувшись, стал изучать сертификат сквозь прозрачную стенку своей раковины. Раза два он пристально взглянул на Тарви, и тот почти физически ощутил, как какая-то пронизывающая до спинных мурашек, сковывающая волю сила грубо шарит в его мозгу, словно вещи при обыске, перетряхивая мысли.

Тарви было достаточно хорошо знакомо это ощущение подопытного кролика: Мно каждый раз подвергали его «мозговому просвечиванию». В том числе и вот этот, восседающий на огненно-голубом коне владелец огромных кибер-поместий на западной равнине, уже заезжавший однажды подзарядить УМ года полтора назад. Только тогда он был не на коне, а в птерокаре. Судя по всему, эти новомодные волшебно летающие скакуны с электронно-реактивной начинкой, на которых пересели ныне все Мно, не что иное, как те же самые птерокары, только несколько модифицированные и эффектно задрапированные…

— Ну, от птерокаров они — как небо от земли, — небрежно обронил всадник, откинувшись на кресельно-выгнутую конскую спину, которая и была не чем иным, как удобнейшим мягким креслом. И было непонятно, зачем это сказано: для того ли, чтобы показать одноголовой козявке свою благожелательную непосредственность или просто лишний раз напомнить ей, насколько она для него, всевидящего, прозрачна. Скорее всего, последнее.

Спрятав сертификат в карман, Тарви быстрыми шагами подошел к стальной двери маленькой кирпичной пристройки, примыкавшей одной стеной к гаражу, а другой к закусочной, и встал навытяжку, готовый по первому сигналу снять пломбу, вставить в скважину ключ и приступить к обслуживанию. Но всадник не спешил. Взгляд его скользнул по двери, потом (Тарви, сам не понимая как, отчетливо уловил миг, когда это произошло) прошел сквозь нее и две-три секунды проверял, все ли в порядке там, в кирпичной пристройке. Затем этот живой локатор переместился левее и настороженно ощупал сидящую в закусочной компанию, которая с любопытством глазела на всадника и его чудо-коня, не забывая при этом помаленьку прихлебывать все еще остававшееся в стаканах сипи. А взгляд уже устремился дальше, за стены, стремительно обшаривая комнату за комнатой…

Да, внешне он почти не изменился, этот плечистый мужчина с пронизывающим взглядом полубога, грузный, как все Мно, не столько от собственного веса, сколько от оплетающих тело устройств и приборов, зловеще-неведомых для простых смертных. Тяжелый, сильно выступающий подбородок. Чувственные, с ироничным изгибом губы. Густые, едва начавшие седеть темные волосы на темени, резко контрастирующие с гладко выбритой макушкой и затылком, куда тянулись из кожаного ранца за спиной тонкие красные провода, заканчивающиеся прилепившимися к черепу круглыми присосками.

Вот в этих проводах и заключалась главная разница. Тогда, полтора года назад, к глянцево-розовому затылку — Тарви точно помнит — тянулось из ранца три провода. А сейчас их было шесть! Полубог изволил прикупить еще три головы. Дела, стало быть, идут превосходно… Так вот почему «мозговое просвечивание» пронзило его сейчас с такой силой, с какой никогда еще не пронзало…

Да, Тарви, конечно, знал, что там, в недосягаемом для него мире Мно, идет своя, невидимая для простых смертных борьба конкурентов — глухая и яростная схватка, для победы в которой уже мало сверхбыстроты мысли — нужна суперсверхбыстрота, возведенная в квадрат и куб. Они не могут себе позволить, чтобы УМ — пусть один из нескольких — простаивал хотя бы час, даже вечером, в дороге. Тарви слышал, что в больших городах на востоке есть уже и шести-, и семи, и даже восьмиголовые. Но сам он впервые видел шестиголового вот так, рядом, и ему стало страшно от мысли, какая бездна жестокого, давящего сверхчеловеческого всемогущества заключена в этом простеньком, похожем на школьный, ранце…

— В комнате мальчик — приведите, — негромко и отрывисто приказал всадник, даже не посмотрев на Тарви; взгляд его прочесывал темные кусты вокруг мотеля.

— Но… зачем? — голос Тарви дрогнул. — Ему пора спать…

А сам уже понял: залог. Его Рони нужен как заложник, как дополнительная гарантия, что с головой при подзарядке ничего не случится… Но ведь никогда еще такого не было! Уж детей-то они, по крайней мере, оставляли в покое… Неужели и вправду так встревожены, что считают необходимой еще и такую подстраховку?.. Господи, неужели этот шестиголовый не видит, что он, Тарви, — тихий, смирный человек, что он в лепешку готов расшибиться, лишь бы угодить всемогущему клиенту…

— Ну, — напомнил всадник, взгляд его шарил теперь где-то далеко во тьме.

…Неужели этот чудовищный сверхмозг несовместим с жалостью, как несовместим небоскреб с одуванчиками, которые росли когда-то на его месте? Да, конечно, Тарви давно уже усвоил: становясь Многоголовыми, они выпадают из человеческой морали — творят, что хотят, и мера дозволенного определяется только количеством УМов в ранцах… Пусть так — и все-таки есть же и у него семья, дети…

— Я… я очень прошу Вас… — начал было Тарви. Всадник повернул голову. На какой-то миг взгляд его коснулся зрачков Тарви — и этого было достаточно. Тарви точно обволокло каким-то зыбким расслабляющим туманом. Мысли исчезли, растворились в одном желании: повиноваться. И покорно, как робот, он отправился за сыном.

— Мы гулять, да? — обрадовался Рони, когда Тарви взял его за руку и повел, — жена возилась на кухне и ничего этого не видела. — Погуляем у дороги, да? — Мальчик, как всегда, не хотел ложиться спать и радостно подпрыгивал, шагая рядом с молчавшим отцом. А потом он увидел огненно-голубого чудо-коня, и глаза его восхищенно загорелись.

Все так же механически Тарви усадил сына на скамейку возле кирпичной пристройки. «Что я делаю?!» — дрогнуло где-то в глубине сознания. И тут же стихло, замерло, как слабый отзвук боли, заглушенной наркозом. Подтянуто-бесстрастный, Тарви подошел к стальной двери и вопросительно посмотрел на всадника. Тот кивнул. И вот уже открыта стальная дверь и Тарви в ожидании стоит перед всадником.

Медленным движением всадник отлепил от затылка один из присосков и, скользнув пальцами по красному проводу, не глядя извлек из ранца светлый овальный предмет размером чуть побольше крупной груши. УМ… Даже сейчас, когда чувства Тарви были скованы гипнозом, он ощутил что-то вроде трепета при виде этого аккумулятора всесилия. Всадник еще раз оглянулся вокруг и, нажав на своей груди одну из кнопок-пуговиц, протянул «грушу» Тарви. Веса в ней было, должно быть, фунта два, но мышцы Тарви напряглись так, словно в руки ему вложили тридцатикилограммовую гирю. Сколько раз уже приходилось ему держать в руках эти бесценные сосуды с таинственным нейронидом, и все равно сердце сейчас колотилось, и пальцы дрожали так же, как тогда, два с половиной года назад, в первую подзарядку… Бережно прижимая УМ к груди, ступая осторожно, будто по льду, Тарви направился к раскрытой двери. Но он не сделал и шести шагов… Часть прозрачной стены закусочной вдруг рухнула, и оттуда, из пролома, метнулись двое. Блеснули черные шишки плазменных гранат. Они не успели их бросить — ударивший с сухим треском тонкий раскаленно-белый луч опрокинул обоих на обломки стены. Но в тот же миг выскочившие из дверей закусочной девушки одним стремительным невероятным прыжком рванулись к Тарви. Сбитый с ног, он упал, с ужасом почувствовав, что УМ выскользнул из рук… Совсем рядом яростным белым бичом хлестнул луч, распяв на земле девушек, и взметнувшийся огонь жарко лизнул плечо Тарви. Отшатнувшись, он едва не закричал от боли, но крик застрял у него в горле, когда он увидел: всадник с исказившимся лицом вспарывает лучом воздух, пытаясь достать что-то там, в темном небе. В следующее мгновение он взметнул своего коня ввысь. И, повернув голову, Тарви разглядел то, за чем погнался всадник: быстро набирающий высоту маленький светящийся воздушный шарик, к которому, — освобождаясь от гипноза, Тарви, скорее, догадался, чем точно различил, — был прикреплен светлый овальный предмет… Каким чудом они сумели сделать это в те доли секунды?! И по тому, как шарик неожиданным маневром наперекор ветру шмыгнул за тучи, Тарви понял, что им управляют…

Кто? Откуда? — об этом он уже не думал: в уши ударил детский крик — и разом заслонил все остальное. Забыв о боли, Тарви вскочил на ноги. И отлегло от сердца. Перепуганный Рони громко ревел на руках у прибежавшей матери, но, благодарение богу, был цел и невредим. Сама готовая разреветься, мать, гладя и успокаивая, понесла его в дом. Тарви двинулся было за ней, но услышал сзади стон.

Он обернулся. Девушки лежали почти рядом, разбросав руки. Блондинка была мертва — Тарви понял это с первого взгляда. Но вторая еще дышала. Тарви нагнулся, взял ее руку — пульс еле прощупывался. А тело обгорело так, что было ясно: ей уже ничем не помочь… И вдруг она открыла глаза. Спекшиеся, потрескавшиеся губы шевельнулись:

— Мама…

Они смотрели в полутьме прямо на Тарви, эти большие серые глаза, но не его они сейчас видели.

— Мама, как хорошо, что ты пришла… Прости меня, я не могла сказать тебе правду, потому что… потому что было нельзя… — Шепот стал едва слышным. — Ты думала, я ушла с бродягами… Но мы… нам просто приходилось маскироваться… Ведь кто-то же должен, мама, кто-то должен… И нас много… Мы подстерегаем их повсюду… Шарик — его ждут… И он должен долететь…

Обескровленные губы шептали что-то еще, но Тарви не мог больше разобрать ни слова. Никогда еще он не был так омерзителен себе, как в эту минуту. Слизняк, трусливо пресмыкавшийся всю жизнь, чтоб только любой ценой выжить… А тем временем эти парни и девушки, о которых он еще десять минут назад думал бог весть что, — эти четверо и еще тысячи других, юных и пожилых, белых и черных, — готовились к схваткам. И когда настал час, не дрогнув, включили самооблучение… А он… он даже не попытался сбить пламя с этих девчушек. Только в ужасе отшатнулся, когда обожгло плечо…

Губы девушки уже не шевелились, а глаза все смотрели на Тарви. И в этом невидящем, угасающем взоре, казалось, был немой горький укор всей его жизни. Тарви понимал, что все это только мерещится, что глаза эти ничего не видят, — и все равно ему трудно было выдержать их немигающий взгляд. А потом, словно устав, глаза медленно закрылись.

Небо наполнилось гулом. Подняв голову, Тарви увидел сигнальные огни полицейского вертолета. Но еще до того, как он начал снижаться, у кирпичной пристройки, в нескольких шагах от Тарви, опустился вынырнувший откуда-то из-за крыши голубой конь. И по взбешенному лицу всадника, по отрывистым командам, которые он выкрикивал в микрофон, Тарви понял: не догнал!

Полицейские уже выскакивали из приземлившегося вертолета, и Тарви знал, что сейчас его потащат на допрос, отберут сертификат о благонадежности, что все это закончится если не выселением отсюда, то уж, во всяком случае, полным разорением. Но впервые в жизни он не почувствовал страха.