Книга: «Вас зовут четверть третьего?»
Назад: М.Немченко, Л.Немченко Бог и беспокойная планета Антирелигиозный памфлет
Дальше: Примечания
В.Крапивин
Я иду встречать брата
«МАГЕЛЛАН»
1.
Кто бывал в Консате, должен помнить узкую и крутую лестницу, вырезанную в береговых скалах. Лестница начинается у площадки с колоннадой и ведет к морю. Внизу ее отделяет от воды только узкая полоска земли. Эта полоса, покрытия ноздреватыми камнями и крупным галечником, тянется между морем и желтовато-белыми скалами от Долины Юга до самой Северной косы, где наклонной иглой пронзает небо обелиск — памятник астролетчикам, погибшим на пути от Альфы Эридана.
Места эти мало годятся для купания. Зато здесь хорошо собирать обточенные волной пестрые камни и охотиться за черными злыми крабами.
Ребята из школьного городка, лежащего к югу от Ратальского космодрома, по дороге домой всегда задерживаются на берегу. Набив карманы находками, ценность которых никогда не понимали и не понимают взрослые, они взбегают наверх по высоким ступеням. Старая лестница нравится им больше, чем спиральный эскалатор, вьющийся среди скал в сотне шагов отсюда.
…В ту пору я только что закончил отчет о третьей экспедиции в бассейн Амазонки. Можно было теперь целый месяц читать не дневники и описания раскопок, а обыкновенные книги, по которым я так стосковался за дни напряженной работы. Взяв томик стихов или новеллы Рандина, я уходил на верхнюю площадку Старой лестницы.
Место было пустынным. В трещинах каменных плит росла трава. В завитках тяжелых капителей гнездились птицы.
Сначала я все время проводил на площадке один.
Потом туда стал приходить смуглый высокий человек в серой куртке странного покроя. В первые дни мы, словно по взаимному уговору, не обращали внимания друг на друга. Но, кроме нас, здесь почти никто не бывал, и мы, постоянно встречаясь, стали в конце концов обмениваться кивками. Но никогда не разговаривали. Я читал книгу, а незнакомца все время, видимо, беспокоила какая-то мысль, и, занятый ею, он не хотел вступать в разговор.
Приходил этот человек всегда вечером. Солнце уже висело над Северной косой, за которой громоздились белые здания Консаты. Море теряло синеву, и волны отливали серым металлом. На востоке, отражая вечернее солнце, окрашивались в розовый цвет арки старой эстакады. Она стояла на краю Ратальского космодрома, как памятник тех времен, когда планетные лайнеры не были еще приспособлены к вертикальному взлету.
Придя на площадку, незнакомец садился, как и я, на цоколь колонны и молчал, подперев кулаком подбородок.
Он оживлялся только, когда на берегу появлялись школьники.
Встав на верхней ступени лестницы, этот человек следил за их игрой и ждал, когда светлоголовый мальчуган в черно-оранжевой полосатой куртке-тигровке заметит его и помчится наверх. Каждый раз он мчался с такой быстротой, что наброшенная на плечи тигровка развевалась, как пестрое знамя.
И хмурый незнакомец менялся на глазах. Он весело встречал мальчика, и, оживленно говоря о своих делах, оба уходили, кивнув мне на прощание.
Я думал сначала, что это отец и сын. Но однажды мальчик на бегу крикнул кому-то в ответ:
— Я иду встречать брата!
Из разговора братьев я узнал потом, что старшего зовут Александром.
Это случилось примерно через неделю после того, как я впервые увидел Александра. Он пришел в обычное время и сел у колонны, насвистывая странный и немного резкий мотив. Я читал, но не внимательно, потому что «Песню синей планеты» Валентина Рандина знал почти наизусть.
Иногда я бросал поверх книги взгляд на Александра и думал, что лицо его очень знакомо.
Был небольшой ветер. Переворачивая страницы растрепанного томика, я не удержал оторванный лист. Прошелестев по камням, он лег почти у самых ног Александра. Тот поднял его и встал, чтобы отнести мне. Я тоже встал. Мы встретились на середине площадки.
Я впервые увидел Александра так близко. Он оказался моложе, чем я думал. Морщины над переносицей делали суровым его лицо. Но Александр улыбнулся, и морщины исчезли.
— Книга, наверно, не интересная! — спросил он, протягивая листок.
— Просто очень знакомая.
Мне не хотелось обрывать разговор, и я заметил:
— Твой брат задержался…
— Он должен задержаться. А я забыл…
Мы сели рядом. Александр попросил книгу. Было удивительно, что он не знает новелл Рандина, но я ничего не сказал. Александр открыл книжку и положил на страницы ладонь, чтобы удержать листы.
На тыльной стороне ладони я заметил у него белый разветвленный шрам. Александр перехватил мой взгляд.
— Это еще там… у Желтой Розы.
Эти слова напомнили все.
— Снежная планета!? — воскликнул я. — Александр Снег!
Я сразу вспомнил необычные передачи, которые мы видели еще в экспедиции, экстренные номера журналов, со страниц которых смотрели Александр Снег и его три товарища. По всей Земле тогда с удивлением повторяли их имена…
Я видел перед собой человека, вернувшегося на Землю через триста лет после старта. Но не это было удивительным. «Бандерилья» и «Муссон» тоже плавали в космосе более двух веков, подтвердив теорию относительности Эйнштейна.
И хотя история фотонного фрегата, на котором вернулся Снег, была необычнее, чем у других, я думал сейчас не об его истории.
— Александр, — спросил я, чувствуя, что столкнулся со странной загадкой, — ведь триста лет… А мальчику не больше двенадцати. Откуда у тебя брат?
— Я знаю, ты археолог, — сказал Александр после некоторого молчания. — Ты должен чувствовать время больше, чем другие. И понимать людей… Поможешь мне, если я расскажу все?
— Постараюсь помочь.
— Кажется, все случилось так, чтобы быть откровенным. То, что я скажу, знают, кроме меня, только трое. Но они не могут помочь. Я расскажу тебе. Очень нужен твой совет… Только с чего начать?.. Впрочем, все началось как раз на этой лестнице…
2.
Все началось на лестнице.
Нааль впервые после гибели родителей пришел к морю. Море, окаймленное широкой дугой белого города, сверкало синевой и вспыхивало белыми гребешками волн. Оно было ласковым и солнечным, словно никогда в его глубине не гибли корабли.
Нааль спускался к воде. И чем ближе было море, тем торопливее шагал он по ступеням. И скоро он мчался так быстро, как мог, навстречу громадной синеве, брызжущей солнцем, дышащей влажным и соленым ветром.
На неровном камне у него подвернулась нога.
Нааль упал. Он ударился, но не сильно, только о шершавую ступень содрал с колена кожу… Прикусив губу и прихрамывая, стал он спускаться дальше. Как и все мальчишки, Нааль верил, что соленая вода — лучшее лекарство от царапин и ссадин. Поэтому, сбросив сандалии, он хотел войти в воду. Но среди камней, то и дело заливаемых легкой волной, Нааль увидел большого черного краба. Мальчик невольно отскочил.
Но одно дело — поддаться секундному страху, а другое — струсить совсем. Чтобы проверить свою смелость и отомстить крабу за свой испуг, Нааль решил поймать черного отшельника и забросить его далеко в море.
Краб, видимо, почуял опасность, заспешил и скрылся среди камней.
— Ну, держись!.. — прошептал мальчик. Увлеченный охотой, он стал отворачивать камень.
Плоский камень плюхнулся в воду. Краб, видя, что его нашли, заторопился еще больше. Но Нааль уже не смотрел на него. На мокром гравии он увидел маленькую коробку из полупрозрачной пластмассы.
Коробка была гладкая и круглая, как обточенный волнами камень.
Неизвестно, откуда вынесло ее к этому берегу море.
Мальчик сел на гравий и стал разглядывать находку. Коробка оказалась закупоренной наглухо.
Не меньше часа Нааль царапал ее пряжкой своего пояска, прежде чем сорвал крышку. Завернутый в листок старой бумаги, в коробке странный значок: золотая ветка, в листьях которой запутались блестящие звезды. На стебле было выбито короткое слово: «Поиск».
Разглядывая значок и стараясь догадаться о его истории, Нааль забыл о бумаге. Он и не вспомнил бы, но ветер бросил смятый листок ему на колени. Мальчик расправил его. Это был лист очень-очень старого журнала. Вода не просочилась в коробку и не испортила бумагу.
Мальчик стал читать, с трудом разбирая старинный шрифт. Вдруг лицо его сделалось очень серьезным. Но он читал дальше и в конце листа нашел слова, неожиданные, как громкий и внезапный звук струны.
…Часа через два пришли на берег школьники.
Нааль сидел на том же месте. Он уперся локтями в теплый от солнца камень и смотрел, как вырастают у берега белые гребни.
— Мы искали тебя, — сказал старший мальчик. Не знали, что ты ушел к морю. Зачем ты один сидишь на берегу?
Нааль не слышал. Резче стал ветер, и сильно шумели волны.
Сначала растет шум набегающего вала. Потом на камни с плеском рушится гребень. Волна, распластавшись, с шипением ползет по берегу. А ее догоняет другая…
3
Среди школьников Долины Юга он не выделялся ничем особенным.
Как и все, любил летать на высоких качелях в опасной близости от корявых и сучковатых деревьев, гонять пестрый мяч среди стволов в солнечной роще. Не очень любил учить историю открытия больших планет. Мог многих ребят обогнать в беге, но не очень умело плавал.
Охотно вступал в любую игру, но не был никогда в ней первым.
Лишь один раз он сделал то, что сможет не каждый.
Упругая ветка росшего на берегу куста сорвала с его рубашки значок. Золотой значок с синими звездами полетел в воду. Было видно в прозрачной воде, как он уходит в глубину. И тогда, не думая ни секунды, Нааль прыгнул с шестиметрового обрыва, чудом не задев нагроможденные внизу острые камни.
Скоро он выбрался на берег и, зажав в ладони значок, свободной рукой стал молча выжимать рубашку.
Никто не знал, откуда у него этот значок и почему он так им дорожит. Никто и не расспрашивал. Ведь у каждого может быть своя тайна. После гибели родителей Нааль словно повзрослел и не отвечал на лишние вопросы.
Внешне ничего почти не изменилось в его жизни, когда он узнал про свое горе. Нааль и раньше большую часть времени жил в школе.
Отец и мать были специалистами по изучению больших глубин и часто уходили в экспедиции. Но теперь мальчик знал, что никогда не вернется батискаф «Олень» и в конце аллеи не появится человек, к которому можно помчаться навстречу, позабыв про все на свете.
Проходили месяцы. Выли тихие утренние часы школьных занятий, были дни, полные солнца, шумных игр и веселых дождей. Может, и забылось бы горе. Но однажды волны вынесли неизвестно откуда на берег у Старой лестницы маленькую голубую коробку. Нет, она не была памятью о погибшем батискафе…
Ночью, видя в окне оранжевые отблески Ратальских маяков, Нааль доставал из голубой коробки смятый журнальный лист. Свет был не нужен, каждую строчку мальчик помнил наизусть.
Это был очень старый журнал, изданный лет триста назад.
Текст, отпечатанный на листе, рассказывал о старте фотонного фрегата «Магеллан».
В «Истории звездных полетов» об этом корабле говорилось коротко и сухо: «Магеллан» ушел к одной из желтых звезд с целью отыскать планету, подобную Земле. Видимо, экипаж пользовался сведениями о такой планете, полученными от гибнущего фрегата «Глобус». «Магеллан» должен был вернуться через сто двенадцать лет. Известий от него не поступало. Очевидно, молодые астролетчики, увлекшиеся легендой и не имеющие опыта, погибли, не достигнув цели.
Учебник не давал их имен. В найденном листке Нааль прочитал имена. Капитана звали Александр Снег.
Нааль слышал от отца, что один из его предков был астронавтом. И тогда, на берегу, прочитав имя «Снег», он почувствовал и гордость, и обиду.
Обиду на учебник, на те скупые и, наверно, неправильные слова. Мало ли почему мог погибнуть фрегат. И был ли виноват экипаж?
«А если они не нашли ничего у той желтой звезды и полетели дальше? А если они… летят до сих пор?» Так думал Нааль, споря со строчками учебника. Но, подумав так, вдруг зажмурился, словно испугался собственной мысли. Он отчетливо увидел длинную и густую аллею школьного парка, а в конце ее — высокого человека в серебристой куртке астронавта, человека, навстречу которому можно побежать, позабыв обо всем на свете.
«А если он вернется?» Он мог бы еще вернуться.
Время в космических кораблях течет медленнее, чем на Земле, в десятки раз. Вдруг вернется фрегат? И тогда Нааль встретил бы не предка, не незнакомого человека из другого столетия. Он встретил бы брата. Потому что в конце журнального листа мальчик прочитал слова, сказанные кем-то экипажу «Магеллана»:
«…Не забывайте старых имен. Вы вернетесь через много лет. Но внуки ваших друзей встретят вас, как друзья. Внуки ваших братьев станут вашими братьями…»
Нааль понимал, что все это просто фантазия.
И все-таки отчетливо представлял, как это может случиться.
Будет утро…
Он ясно видел это утро: яркое, уже высоко поднявшееся солнце и такое синее небо, что на белых зданиях, на белых одеждах, на серебристом корпусе фрегата лежит голубой отблеск. Вспомогательные ракеты только что осторожно опустили корабль на поле космопорта. И он замер, опираясь на черные цилиндры фотонных отражателей, громадный, звездный фрегат — сверкающая башня с черным гребнем длиной в полторы сотни метров. Четко выделяются на гребне старинные светлые буквы «Магеллан»… Нааль видит, как маленькие фигурки астролетчиков медленно спускаются по спиральному трапу.
Сейчас космонавты ступят на землю и пойдут навстречу людям.
Нааль встретит их первым, встанет впереди других… Он сразу спросит, кто из них Александр Снег. А потом… Нет, он не будет говорить много.
Сначала просто назовет свое имя. Ведь он тоже Снег…
Нааль не привык скрывать свои радости и печали. Но об этом не сказал никому. Ведь сам не желая того, он начал мечтать, о чуде. А кто же станет верить в чудо? Но иногда по ночам, глядя на отблески маяков космодрома, Нааль доставал мятый листок… Ведь каждый имеет право на свою мечту, если она даже кажется несбыточной.
Чудес не бывает. Но в силу странного совпадения в этом же году пятая лоцманская станция приняла всколыхнувший всю нашу планету позывной: «Земля»… Дайте ответный сигнал. Я иду. Я «Магеллан».
4.
Луна еще не встала, но верхняя часть Энергетического Кольца уже поднялась над холмами крутой неправильной дугой. Его желтоватый рассеянный свет скользнул в окно и широкой полосой лег на ковер.
Нааль выключил наручный приемник. Новых сообщений не было. Но Нааль не мог больше ждать.
Мальчик колебался еще секунду, потом вскочил, мгновенно убрал постель и оделся. Бросив на плечо куртку, он подошел к окну. Окно было полуоткрыто. Оно никогда не закрывалось до конца, потому что снаружи, цепляясь крошечными шипами за карниз, пробрался в комнату пунцовый марсианский вьюнок. Тонкий стебель был бы перерезан, если до конца задвинуть стекло.
За окном искрились в свете Кольца мокрые от недавнего дождя кусты. Они бросали едва заметный зеленоватый отблеск на белые стены и широкие стекла школьных зданий. Над холмами вздрогнул и погас на редких облаках оранжевый луч: вновь сигналил кому-то Ратальский космодром.
Нааль отодвинул стекло и шагнул на протоптанную от окна тропинку.
Ректор школы Алексей Оскар еще не спал. Он читал, сидя у большого темного абажура. Свежий, пахнущий дождем воздух вошел в открывшуюся дверь и шевельнул книжные листы.
В двери стоял мальчик.
— Нааль?!
— Да…
Слегка сбиваясь и торопясь закончить разговор, Нааль впервые рассказал про все.
Оскар встал и отвернулся к окну. Он, вопреки общему мнению, не считал себя опытным педагогом. Просто была у него способность вовремя находить правильное решение. Но он растерялся сейчас. Что он мог сказать? Попробовать что-то объяснить, отговорить мальчика?
Но возможно ли отговорить? И будет ли он тогда прав?..
Ректор молчал, а время шло, и молчать дальше было нельзя.
— Слушай, Нааль, — начал ректор, не зная еще, что скажет дальше. — Сейчас… ночь…
— Оскар, отпусти меня на Берег Лета, — тихо сказал мальчик.
Это не было даже просьбой.
В голосе его послышалась тоска, похожая на ту непобедимую тоску по Земле, которая заставляет космонавтов совершать отчаянные поступки.
Есть вещи, перед которыми обычные понятия и правила бессильны. Что мог сказать Оскар? Только то, что уже ночь и надо бы выехать утром.
Но какое это имело значение?
— Я отвезу тебя на станцию, — сказал Оскар.
— Не надо. Лучше я пойду. Один…
Мальчик ушел.
Оскар, подойдя к видеофону, вызвал Берег Лета и, набрав позывной лоцманской станции, отчаянно надавил клавишу срочного вызова.
Станция не отвечала. Лишь автомат произнес обычную фразу «Все благополучно».
НОЧНАЯ ДОРОГА
1.
Лучше бы он не ходил этой дорогой.
Думая сократить путь, Нааль решил пойти к станции через холмы. За четверть часа он добрался до перевала. Над круглыми вершинами висела белая Луна в светлом эллипсе Энергетического Кольца. Справа медленно гасли и загорались Ратальские маяки.
Слева, отчасти скрытые грядой невысоких холмов, сияли огни Консаты. Они раскинулись широкой дугой, а за ними стояла, слабо мерцая в лунном свете, туманная стена моря.
И вся долина была пересечена черной громадой Ратальского моста — старинной эстакады.
До сих пор Нааль не боялся встречи и ни в чем не сомневался.
Слишком неожиданным и чудесным было сообщение о «Магеллане», и радость не оставила места для тревоги.
И тревоги не было до той минуты, пока Нааль не увидел эстакаду. Он не мог бы объяснить, почему появилось сомнение.
Наверно, двухсотметровые арки, вставшие на пути, как исполинские ворота, были слишком мрачными и громадными. Они напоминали о непостижимой величине всего, что связано с Космосом о расстояниях, пройденных «Магелланом», о трех столетиях…
«Внуки братьев станут вашими братьями!» Но мало ли кто какие слова говорил триста лет назад….
Черные опоры моста стояли как двойной строй атлантов и молча спрашивали мальчишку: куда он идет? Зачем?! Что за нелепые мысли у него в голове?
Мальчик оглянулся, словно искал поддержку.
Но огни Долины Юга скрылись уже за холмом.
Тогда он замер на миг и вдруг, рванувшись, побежал к эстакаде. Он мчался напрямик по высокой, еще сырой траве. Какое-то колючее растение оцарапало ему ногу. Нааль остановился, яростно вырвал его с корнем и побежал опять.
Скорей, скорей, чтоб не догнала непонятная звенящая тревога!
Сейчас он пересечет широкую полосу тени и минует черные ворота Ратальского моста…
2.
Вагон кольцевого экспресса, идущего через Берег Лета на северную оконечность материка, был пуст. Нааль забрался с ногами в кресло и смотрел, как со скоростью пятисот километров в час пролетает за окнами темнота.
Нааль устал. В другое время он, конечно, заснул бы, но сейчас снова зазвенела, как надоедливая струна, тревога: «А если он ничего не скажет в ответ? Или подумает, что это просто шутка! И до мальчишки ли будет герою Космоса, вернувшемуся на Землю через триста лет?» Мальчик представил вдруг громадное поле космопорта, заполненное тысячами встречающих.
Тысячи приветствий, тысячи протянутых для рукопожатия ладоней. А что будет делать там он? Что скажет?
И вдруг появилась мысль, что не надо ночевать в городе, ждать утра и приземления корабля. Надо обо всем сказать Александру сейчас. «Лоцман-5» держит связь с фрегатом. Станция в сорока километрах от Берега Лета. Ехать нужно еще пять минут…
Дождавшись очередного поворота, Нааль вышел на движущийся круговой перрон. Прыгая по замедляющим свой бег кругам, Нааль добрался до неподвижного центра и через туннель вышел за перрон.
Перед ним лежало черное поле. Сзади горели неяркие огни перрона, далеко впереди светился синий шпиль лоцманской станции.
Ветер тихо шумел в невидимой траве. Этот шум почему-то успокоил мальчика. Раздвигая ногами высокую траву, Нааль побрел прямо на синий шпиль.
Здесь, видимо, тоже недавно прошел дождь.
Мокрые листья липли к коленям. Ветер был теплым и влажным.
Скоро Нааль вышел на дорогу и зашагал быстрее. Ветер тоже быстрей полетел навстречу, стараясь сорвать с плеч мальчишки легкую куртку.
Станция! «Лоцман-5» уже давно отказывалась давать подробную информацию. На все запросы коротко отвечал автомат: «Все в порядке». Многие пытались настроиться на волну связи с кораблем, но не удавалось: никто не знал старинной системы передач.
Первое сообщение с приближающегося фотонного фрегата приняла промежуточная станция Юпитера. Но теперь у Земли была уже прямая связь с кораблем. Лоцманы не покидали станцию ни на минуту. Трое дежурили у векторного маяка, четвертый спал здесь же, в кресле.
Экипаж корабля уже передал управление Земле. Лоцманы должны были посадить фрегат на Береговой космодром.
Лишь несколько часов назад Сергей Костер установил с фрегатом двустороннюю звуковую связь.
Но экипаж пока не передавал никаких сведений, кроме данных о системе автоматов, необходимых для приземления.
Лоцманы вывели корабль на круговую орбиту, и он повис над Землей, превратившись в спутник с суточным обращением. Сергей кончал передачу координат, когда Мигель Нувьос сказал:
— Кто-то второй час сигналит, просит ответ.
— Бессонница у кого-то, — не оборачиваясь, предположил Сергей. Он внимательно следил за вектором, пересекающим на светящейся карте черную точку космодрома.
— Срочный вызов, шесть отчаянных сигналов. Это не простое любопытство.
— Если что-то важное, почему не прямая связь?
— Не знаю…
Через несколько минут Сергей сам услышал гудок срочного вызова. Ни он, ни два других лоцмана, дежурившие у параллельных передатчиков, не могли подойти к видеофону.
— Миша, ответь, в конце концов, — попросил Сергей. Но Мигель уже спал полулежа в кресле.
Сигнал не повторялся.
Прошло еще полчаса. Автоматы корабля получили последние задания. Сергей облегченно закрыл глаза. Но все равно плясала в глазах красная россыпь цифр, и от усталости ломило веки.
В эту минуту кто-то тронул его за рукав. Лоцман отнял от глаз ладони. Он увидел мальчика лет двенадцати, светловолосого и загорелого, в незастегнутой полосатой куртке, с золотым значком на светло-зеленой рубашке, со свежими царапинами на ногах.
Мальчик смотрел снизу вверх в лицо Сергея.
И, желая, видимо, все объяснить в одну минуту, он сказал несколько слов, смысл которых лоцман понял не сразу.
— О чем ты говоришь? Как ты попал сюда? — спросил Сергей.
Подойдя к центральному зданию, Нааль сразу отыскал какую-то дверь и оказался в длинном узком коридоре.
Гулко отдавались шаги. Пол, гладкий и блестящий, как стекло, отражал большие плафоны. Нааль шел по коридору, и снова начинали стонать тревожные струнки, сливаясь в один ноющий звук. Снова нарастала тревога, и от волнения к горлу подступил комок. Нааль почувствовал, что сердце колотится беспорядочно, как прыгающий по ступеням мяч. Что-то очень скоро должно было случиться.
Коридор кончился крутым поворотом. Нааль поднялся по широкой лестнице, замер на секунду с поднятой рукой и, решившись, толкнул матовые, просвечивающие двери.
Он увидел круглый зал с низкими стенами и прозрачным куполом, расчерченным непонятными белыми линиями. Сквозь паутину этих линий смотрели звезды. Пол, выложенный белыми и черными ромбами, слегка поднимался к центру, где была небольшая площадка.
Там, у черного конусообразного аппарата, стояли три человека.
Недалеко от площадки, в одном из кресел, в беспорядке разбросанных по залу, спал четвертый. Люди у аппарата о чем-то говорили.
Гулкими, неестественными были их голоса. Нааль разобрали каждое слово, но не понял, о чем они говорят. Видимо, от усталости слегка кружилась голова. Все стало каким-то ненастоящим. И, перестав волноваться, он прошел по бело-черным ромбам к центру, поднялся на площадку и взял за руку одного из лоцманов. Человек обернулся, и по удивленному взгляду Нааль понял, что тот не слышал шагов.
3.
Тогда, чтобы сразу объяснить все, мальчик сказал:
— Я пришел встречать брата…
Все было, как во сне. Нааль рассказывал и слышал, словно со стороны, как голос его звенит и теряется в громадном помещении. Он не помнил, долго ли говорил. Наверное, очень недолго. Мерцали лампочки на пультах у крутых стен, и синие змейки на экране стремительно меняли свой рисунок.
— Скажи, лоцман, он не откажется, — ответив спросил Нааль, стряхнув на миг оцепенение. Наступила короткая тишина. Потом кто-то произнес фразу, которая из-за своей простоты и обыкновенности никак не вязалась с тем, что происходило:
— Вот ведь какое дело…
Кто-то будил спящего:
— Миша! Мигель! Встань, слушай.
Быстро плясали на экранах молнии, и старший лоцман, которого звали Сергеем, вдруг сказал:
— Ты спишь, мальчик.
Он поднял на руки и положил его в широкое пушистое кресло.
Но Нааль не спал. Он смотрел на пляшущие огоньки и слышал гудящие под куполом слова:
— Человек…
— Три столетия…
— Не испугался… А если нет?
— Он спит.
— Нет.
И тот, кто сказал, «нет», спросил:
— Как тебя зовут, брат космонавта?
— Нааль.
Он не слышал повторного вопроса, но почувствовал, что лоцманы не поняли, и сказал:
— Натаниэль Снег.
— Снег… — отозвались голоса.
— Странное сочетание…
— «Ничего странного, — хотел сказать Нааль. Так назвали меня в честь Натаниэля Лида, капитана батискафа «Свет»…
Кто-то шевельнул кресло и произнес:
— Спит.
— Я не сплю, — сказал Нааль и открыл глаза. — Лоцман, ответил «Магеллан»?
Сергей наклонился к нему:
— Ты спи… Они сказали, что встретятся с тобой через неделю. Экипаж решил спуститься на десантной ракете в зону лесов… Видимо, не хотят они шумной встречи. Стосковались по Земле, по ветру, по лесу. Через несколько дней пешком придут к Берегу Лета.
Сон быстро таял.
— А я? А людей… разве не хотят они встретить?
— Ты не волнуйся, — сказал Сергей. — Ведь с тобой обещали встретиться через неделю.
Теперь Нааль увидел, что зал лоцманской станции не так уж велик. Погасли экраны. Небо над прозрачным куполом стало низким и туманным.
— Куда они спустятся? — спросил мальчик.
— Они просили не говорить об этом.
— А мне?
— Полуостров… Белый мыс.
Нааль встал.
— Спи здесь до утра, — предложил Сергей. — Потом все решим.
— Нет. Я поеду домой.
— Я провожу.
— Нет.
Вот и кончилось все… Была глупая сказка, которой он поверил совсем зря. Триста лет…
Он не дослушал последних слов лоцмана и быстро пои (ел, потом побежал по черно-белым ромбам зала, по стеклянному полу коридора, по усыпанной гравием тропинке. Снова мальчик оказался в черном поле и пошел к далекому перрону. Шел он медленно. Куда теперь спешить?
«Встретимся через неделю…»
Если человек хочет встречи, он не станет ждать и часа.
4.
Может быть, все так и кончилось бы. Но в сотне шагов от станции Нааль наткнулся на стоянку «пчел». И вдруг шевельнулась мысль, которая сначала показалась просто смешной. Но, пройдя метров десять, мальчик остановился. «Может быть, Александр не мог уже отменить решение о высадке, когда услышал обо всем от лоцмана? Ведь он не один?» — думал Нааль.
Чувствуя, как колотится сердце от вновь появившейся надежды, Нааль нерешительно подошел к аппаратам. Ему не хватало трех месяцев до двенадцати лет — возраста, когда разрешается самостоятельно водить «пчелу». Но сейчас он не чувствовал силы запрета.
Все еще колеблясь, он сел в кабину и опустил защитный колпак. Потом проверил двигатель.
Подбадривающе мигнули на доске управления желтые огоньки.
Тогда Нааль поднял «пчелу» на горизонтальных винтах и сразу разогнал ее на северо-восток.
Высокая скорость позволит ему за два часа достигнуть Белого мыса.
Он, наверное, заснул в полете. По крайней мере, полет показался Наалю очень коротким. Думал он только об одном: «Подойду и скажу, кто я. Теперь все равно…»
Если он встретит равнодушный взгляд, он молча сядет в кабину и, подняв аппарат, уведет его на юго-запад.
Беда случилась, когда «пчела» пересекла тихий, отразивший звезды залив и летела к мысу над черным лесным массивом. Уже начал синеть восток, но в зените небо оставалось темным. Где-то там висел покинутый экипажем «Магеллан».
Нааль напрасно старался увидеть внизу огни или хотя бы темный конус десантной ракеты. Дважды он прошел до оконечности мыса над самыми вершинами деревьев. Потом стал слабеть двигатель.
Аккумуляторы оказались израсходованными. Мальчик понял, что взял аппарат, который не был подготовлен к полету. Тогда, чтобы в последний раз осмотреть как можно шире темнеющий внизу лес, Нааль стал подниматься на горизонтальных винтах. Он поднимался до тех пор, пока не заглох двигатель. Винты остановились, и, выпустив крылья, «пчела» заскользила по земле.
Нааль поздно понял ошибку. Внизу тянулся сплошной лес.
Приземлиться, планируя на крыльях, было невозможно.
Он почему-то не очень испугался. Глядя на проносящиеся под самыми крыльями деревья, Нааль постарался выровнять полет. Потом увидел перед собой черные вершины и машинально рванул тормоза. Был трескучий удар, несколько резких толчков, затем еще толчок, более мягкий. По плечам туго ударила спинка сиденья. Что-то твердое уперлось в плечо. К щеке прильнули какие-то сухие, пахучие стебельки. «Где же ракета?», — подумал мальчик и вытянулся на траве.
ЧЕТВЕРТОЕ СОЛНЦЕ
1.
— Ни лоцманы, ни мальчик не знали, конечно, причины нашего странного решения, — сказал Александр. — Причиной была растерянность. Не простая растерянность, какую может вызвать неожиданное известие, а какая-то беспомощность и страх. Что мы могли ответить!..
Я не стану говорить о полете. Все они проходят одинаково, если не случится катастрофы. Работа, долгий сон в анабиозе… На Земле прошло полвека, а в корабле — около двенадцати лет, когда мы, обогнув по орбите Желтую Розу, подошли, наконец, к планете.
Мы испытали сначала всю горечь неудавшегося поиска. Перед нами была ледяная земля. Без жизни, без шума лесов, без плеска волн. Кутаясь в дымку холодного тумана, над ломаной чертой гор большое ярко-желтое солнце. Оно действительно было похоже на желтую розу. Розовым и желтым светом отливал замерзший океан.
В расщелинах скал, в трещинах льда, в тени сумрачных обрывов застоялась густая синева…
Лед… Холодный блеск… Тишина…
Единственным, что обрадовало нас, был воздух.
Настоящий, почти земной воздух, только холодный, как вода горного ключа. В первый же день мы сбросили шлемы и дышали сквозь стиснутые от холода зубы. Надоел нам химически чистый, пресный воздух корабельных отсеков. По-моему, как раз от него появляется та мучительная тоска по Земле, о которой страшно даже вспоминать… А там, на Снежной планете, мы перестали так остро ощущать эту тоску. Было что-то близкое для человека среди ледяного, завороженного холодом мира, только поняли мы это не сразу.
Покидая фрегат, каждый раз мы видели царство снега, камня и льда…
Они видели глубокие ущелья, в которых стоял голубой туман.
Плоские и широкие солнечные лучи из оранжевых превращались в зеленые, когда попадали в ущелье сквозь трещины отвесных стен. Они дробились на сотни изумрудных искр среди изломов льда. А если лучи достигали дна, там вспыхивали букетами фантастических огней сотни ледяных кристаллов.
По ночам за окнами «Магеллана» черной стеной стояло небо с изломанными контурами синих созвездий. Иногда желтоватым светом начинали мерцать высокие прозрачные облака. Этот свет струился по обледенелым склонам гор, выхватывая из темноты нагромождения скал.
И все-таки не была она мертвой, эта холодная планета.
Случалось, что, закрыв оранжевое закатное солнце и стирая со льдов черные уродливые тени, с запада приходили тяжелые тучи.
И начинал падать снег. Настоящий снег, как где-нибудь на берегу Карского моря или в районе антарктических городов. Он таял на ладонях, превращаясь в обычную воду. Потом вода становилась теплой.
А однажды в Южном полушарии люди нашли долину, где не было снега, не было льда. Там были голые скалы, камни, серебристые от влаги, и гравий на берегу незамерзшего ручья. Среди скал, окруженный сотнями маленьких радуг, гремел сверкающий водопад. Он словно хотел разбудить уснувший в холоде мир.
2.
Недалеко от водопада Кар увидел маленькое чернолистное растеньице, прилепившееся к скале.
Кар снял перчатку и хотел потянуть тонкий узловатый стебель.
А растение вдруг качнуло черными стрелками листьев и потянулось к руке человека. Кар машинально отдернул руку.
— Оставь, — посоветовал осторожный Ларсен. — Кто его знает…
Но Кар понял по-своему. На лице дрогнула скупая улыбка. Он провел ладонью над черным кустиком, и снова потянулись к руке маленькие узкие листья.
— К теплу ей хочется, — негромко сказал Кар.
Потом крикнул отставшему биологу.
— Таэл! Наконец для тебя настоящая находка!
В тот Момент штурман еще не понял всю важность открытия.
Вечером все собрались в кают-компании «Магеллана». Было их пять человек. Белокурый и широкоплечий Кнуд Ларсен, добродушный и рассеянный во всем, что не имело отношения к вычислительным машинам. Два африканца: веселый, маленький Таэл — биолог и штурман Тэй Карат, которого называли всегда просто Кар.
Пилот и астроном Георгий Рогов, светловолосый, как Ларсен, и смуглый, как африканцы, самый молодой в экипаже. И, наконец, Александр Снег, который был штурманом-разведчиком и художником. В последнее время он настолько был занят своими этюдами, что передал управление Кару.
Они собрались, и Кар сказал:
— Странная планета, не правда ли? Ясно одно: не будь оледенения, была бы жизнь. Солнце, то есть Желтая Роза, когда-нибудь растопит лед, это тоже ясно. Неизвестно лишь, сколько тысячелетий нужно для этого… Растопим лед сами?
Он предложил зажечь над Снежной планетой четыре искусственных солнца по системе академика Игоря Воронцова. Это была старая и довольно простая система. Такие атомные солнца зажигались на Земле еще в первые десятилетия после того, как люди, уничтожив оружие, смогли, наконец, всю ядерную энергию использовать для мирных дел.
Как раз тогда и были растоплены льды Гренландии и береговых районов Антарктиды.
— Почему именно четыре? — спросил Георгий.
— Это минимум. Меньше четырех нельзя — не будет уничтожен весь лед, и вечная зима может снова расползтись по всей планете. Однако на четыре «солнца» уйдет две трети оставшегося эзана — звездного горючего. Значит, не смогут космонавты разогнать до нужной скорости корабль. Они вернутся на Землю не раньше чем через двести пятьдесят лет. Большую часть полета экипаж вынужден будет провести в анабиозе. Двести пятьдесят лет… Но зато астронавты принесут людям планету, которая станет новым форпостом человечества в космосе. Не будет напрасным далекий поиск.
— Что для этого нужно? — спросил Ларсен.
— Согласие, — Кар оглядел всех.
— Да, — сказал Ларсен.
— Конечно! — воскликнул Таэл.
Георгий молча кивнул.
— Нет! — произнес вдруг Снег и встал.
Прошло несколько секунд удивленного молчания, и Снег заговорил.
Он говорил о том, что глупо делать из планеты инкубатор.
Люди не должны бояться суровых льдов, борьбы с природой незнакомой планеты, Без борьбы жизнь теряет смысл… А вдруг погаснут искусственные солнца прежде, чем сойдет весь лед? Что станет с первыми жителями Снежной планеты, если вдруг нагрянет опять вечная зима? Но пусть даже не погаснут солнца. Пусть сойдут льды. Что тогда увидят люди? Голые горы, равнины без лесов, серую пустыню…
Они слушали, и были мгновения, когда каждый хотел уже согласиться с товарищем. Даже не потому, что убедительными казались его слова. Убеждала горячность и настойчивость. Так спорил Снег всегда, когда чувствовал твердо свою правоту. Ведь с той же горячностью отстаивал он на Земле право полета к «своей звезде»…
3.
Помнили друзья, как он стоял в большой комнате Дворца звезд перед бледным сухим человеком и говорил с яростной прямотой: — Я удивляюсь, как Союз астронавтов мог доверить решение такого вопроса вам одному, человеку, не умеющему верить в легенды!
Человек бледнел все сильней, но его раздражение сказывалось лишь в легкой сбивчивости тихих ответов:
— Каждый юноша, побывав за орбитой Юпитера, считает себя подготовленным к свободному поиску и готов лететь хоть в центр Галактики. Это смешно. Вам кружат голову сказки о планетах Желтой Розы. Желтая Роза, коварная звезда… Заманчиво, конечно. Вечная истина.
— Вы претендуете на звание вечных истин, но забыли одну: в каждой легенде есть зерно правды. Мы верим, что есть планеты…
Ротайс наклонил голову.
— Я позволю себе закончить бесполезный разговор. Не вижу у вас оснований претендовать на экспедицию свободного поиска… К тому же я очень огорчен, и мне трудно говорить. Час назад разбился на гидролете Валентин Янтарь. Он дома сейчас, и я спешу к нему.
Видимо, он не очень спешил, потому что Александр, придя в дом старого астронавта, увидел там только врачей. Он узнал, что Янтарь отказался от операций.
— Летать я больше не смогу, а жизнь… Она и так была долгая, — заявил он.
Снег молча прошел в комнату, где лежал астронавт, и с порога сказал растерявшемуся врачу:
— Прошу вас уйти.
— Да, — не поворачивая головы, попросил Янтарь. — Уйдите.
В комнате был полумрак. Не от штор, а от густых зацветающих яблонь, которые закрыли окна.
Александр подошел к постели. Янтарь был укрыт до самой шеи белым покрывалом. Поверх покрывала лежала спутанная светлая борода. Кровавая полоса тянулась через морщинистый лоб.
— Я просил уйти врача, потому что никто не поймет меня, кроме вас, — начал Александр. — Остальные могут обвинить меня в бесчувственности, одержимости, эгоизме… Но мы можем говорить друг другу правду. Вы летать больше не будете.
— Так…
— Наш экипаж не пускают в поиск, — тихо сказал Александр. — Дайте нам ваше право второго полета… И мы полетим.
— На Леду? На «мою» планету? — Янтарь не пошевелил ни руками, ни головой, только радостно вспыхнули его глаза. — Вы решили?
В этот миг он увидел, наверное, синий мир так и не разгаданной до конца Леды, развалины бирюзовых городов и белые горы, вставшие над фиолетовыми грудами непроходимых лесов, окутанных ядовитым сизым туманом. Но сразу вспомнившуюся картину закрыло строгое и напряженное лицо Александра.
— Нет. Конечно, не на мою, — глухо произнес Янтарь.
— Каждому светит своя звезда, — сказал Снег.
Он сел у постели и коротко рассказал все: про последнее сообщение с «Глобуса» о загадке Желтой Розы, про план свободного поиска, который возник у пяти астронавтов, про последний разговор с Ротайсом.
— Леда ждет археологов. Мы же разведчики. Мы хотим найти планету, где воздух, как на Земле. Людям нужны такие планеты.
Янтарь закрыл глаза.
— Хорошо… Ваше право.
— Он не поверит, — возразил Александр, вспомнив бесстрастное бледное лицо Ротайса.
— Возьми мой значок. В синей раковине, на столе.
В раковине, найденной на Леде, лежал золотой значок с синими звездами и надписью «Поиск».
Александр взглянул на значок, потом на раненого астронавта.
Впервые за эти дни ему изменила твердость. Он сжал зубы и опустил протянутую было руку.
— Возьми, — повторил Янтарь. — Ты прав.
— Выбей окно, — попросил он, когда Александр зажал в ладони значок. — Нет, не открывай, а разбей стекло… Оно старое, очень хрупкое.
— Хорошо, — сказал он, когда зазвенели осколки.
Александр выломал за окном большую ветку, и в комнату вошел солнечный луч.
— Счастливого старта, — проговорил Валентин Янтарь, стараясь подавить нарастающую в груди боль. — Пусть вернется на Землю каждый из вас.
— Это удается редко.
— Потому и желаю…
У выхода Снег встретил Ротайса и показал на раскрытой ладони значок. Ротайс слегка пожал плечами и наклонил голову. Это означало скрытое возмущение поступком молодого астролетчика и в то же время — вынужденное согласие. Никто в Солнечной системе не мог отвергнуть права на второй полет; космонавт, открывший новую планету и вернувшийся на Землю, мог вторично отправиться в любую экспедицию и в любое время, на любом из готовых стартовых кораблей. Он мог также уступить это право другому капитану.
В одну секунду Александр вспомнил вдруг лицо Янтаря — знаменитого капитана «Поиска», его морщинистый лоб с кровавой полосой и глаза, синие, словно отразившие фантастический мир Леды.
«На Леду? На мою планету? Вы решили?» Но старый астронавт понял Александра. А Ротайс?
Александр обернулся и сухо сказал в спину Ротайсу:
— Сообщите Восточному космопорту. Мы выбрали «Магеллан». Он больше всех сделал для этого полета. А улететь ему было труднее всех. У каждого на Земле оставались родные. Но, кроме родных, у Снега оставалась девушка, у него одного.
Со стороны казалась странной эта молчаливая дружба. Их не часто видели вместе. Они резко говорили друг о друге. О любви их знали только друзья…
За неделю до старта Александр встретил ее в молодом солнечном саду, там, где сейчас Золотой парк Консаты. Ветер рвал листья, и солнце плясало на белом песке аллеи. Девушка молчала.
— Ты же знала: я астронавт, — сказал Снег. Он умел быть спокойным.
Перед стартом он отдал ей золотой значок.
…Однажды, случайно заглянув в кают-компанию «Магеллана», Георгий увидел, как Снег достал и поставил перед собой маленький стереоснимок. Он смотрел на него не отрываясь. Молчал.
— Я убрал бы этот снимок навсегда, — сказал Георгий, Александр взглянул на него не то с насмешкой, не то с удивлением.
— И думаешь, все забудется!
Он закрыл ладонью глаза и несколькими резкими штрихами карандаша с удивительной точностью набросал на листе картона черты девушки.
— Вот так.
Шел восьмой год полета по собственному времени «Магеллана»…
4.
И вот теперь Александр Снег, больше всех рвавшийся в поиск, отстаивал ледяную планету, словно ее ждала гибель, а не возрождение.
— Серая пустыня, чахлые кустики! Льда не будет, а что останется? Мертвая земля, мертвые камни.
— Люди сделают все! — возразил Таэл. — Все, что надо, сделают люди.
— Но я не сказал еще одного, — продолжал Снег. — Нельзя отнимать у людей тот мир, который мы здесь нашли, потому что он прекрасен. Разве это не поняли вы?
Он швырнул на стол свои этюды. Все затихли, снова увидев то, что видели раньше, но забывали, угнетенные царством льда. Были удивительно точно схвачены краски. Черно-оранжевые закаты, голубые ущелья со светящимся туманом; утро, зажигающее золотые искры на изломах льда; желтое небо с нагромождением серых облаков…
Медленно шелестели листы. Наконец Кар сказал: — Хорошо. Но нельзя же так — холод и смерть ради красоты. Зачем нужны мертвые льды?
— Не мертвые, — покачал головой Александр. Есть в них и своя жизнь. Ветер, ручьи, кусты… Все здесь просыпается понемногу. Но нельзя спешить. Иначе будет пустыня.
— Не будет пустыни. Будет океан, синий и безграничный, как на Земле. На это хватит растопленного льда. Будут греметь водопады. Представь, Александр: тысячи серебряных водопадов — среди скал и радужного тумана. Будет и суровая природа, будет и своя красота, но еще будет жизнь. Ведь такую планету мы искали.
— Будет океан и заросшие лесами острова, — сказал тихо Таэл.
— Откуда леса? Разрастутся черные кустики?
— Люди посадят леса!
— На камне?
— Ты не прав, Саша, — негромко сказал молчавший до сих пор Георгий. — Вспомни Антарктиду.
Снег хотел возразить, но вдруг устало сел и проговорил:
— Ладно. Разве я спорю?
— Ты примешь участие в расчетах?
— В работе — да. Но не в расчетах. Какой из меня математик?
Все улыбнулись, напряжение исчезло. Снова друзья увидели обычного Александра, который мог мгновенно менять настроение.
5.
Они работали долгое время, И с помощью автоматов, и с помощью пневматических ключей. Потом вывели на орбиты четыре десантные ракеты, окруженные сетью магнитных регуляторов.
Автопилотов на ракетах не было. Кар и Ларсен сами садились в кабины, а потом выбрасывались в спасательных скафандрах. Так они делали дважды.
Четыре ракеты со звездным горючим РЭ — эзаном — стали как бы вершинами трехгранной пирамиды, внутри которой висела Снежная планета.
Никто не вспоминал о споре. Александр работал увлеченно. Он даже сделал расчеты, которые касались одного из искусственных солнц. Свое солнце было у каждого, кроме Кара, который взял на себя общий расчет и управление.
Когда кончился последний день работ, экипаж «Магеллана» собрался в ущелье, где была поставлена станция управления.
— Ну… боги, создающие весну… — излишне серьезно сказал Кар.
— Давай, — шумно выдохнул Таэл.
— Давать?
— Давай!
Дали сигнал.
Три сигнала ослепительно вспыхнули. Потом проступили на них горы и нагромождения льда, освещенные двумя или тремя солнцами.
Четвертый экран бесстрастно белел непрозрачной поверхностью.
— Мое, — сказал Снег.
Четвертое солнце не зажглось.
Не известно, что случилось. Вероятно, была нарушена система магнитных регуляторов. Может быть, достаточно было малейшего толчка, удара метеорита — песчинки, чтобы солнце вспыхнуло через несколько секунд. Но много ли шансов, что в ракету попадет метеорит?
— Что за беда? Останется ледяная шапка, как когда-то в Антарктиде… Черт возьми, а ведь получится даже здорово: снежное плоскогорье имени Снега! — воскликнул простодушный Ларсен.
— Получится великолепно, — сухо сказал Александр.
Все неловко замолчали. Никому, конечно, не могло прийти в голову, что Снег нарочно сделал неправильный расчет. Он и сам это понимал. Но нужно же было так случиться, что именно его подстерегла неудача!
— Я поднимусь на ракете и реактивной струей разобью систему регуляторов, — негромко и твердо сказал Снег, когда они вернулись на «Магеллан».
— Ложимся спать, — предложил Кар.
— Ларсен, считай! — крикнул Снег. — Я докажу, что это возможно.
— Лечь спать?
— Разбить сдерживающую систему регуляторов и успеть уйти.
Ларсен послушно сел за клавиатуру электронного мозга.
Александр диктовал.
— Видите, в принципе это возможно, — произнес он, когда расчет был закончен.
— В принципе… — проворчал Ларсен. — Не валяй дурака, ты сгоришь.
— Пойдем спать, Саша, — сказал Георгий. — Все не так уж плохо.
Но все понимали, что плохо. Очень плохо…
Они истратили две трети эзана. Только через две с половиной сотни лет астронавты вернутся на Землю. Вернутся ни с чем. К тому времени холод снова зажмет Снежную планету в ледяные тиски.
Когда-то еще снова прилетят сюда люди и зажгут атомные солнца? А ведь все было почти готово.
Если бы не случилось ошибки, экипаж «Магеллана» принес бы на землю известие о планете, которая пригодна для нормальной жизни.
Людям нужны такие планеты — форпосты человечества в бескрайней Вселенной, трамплины для новых, все более дальних прыжков.
Ночью их разбудил громкий сигнал вызова. Усиленный приемником голос Александра произнес:
— Я в ракете. Не сердитесь, ребята, надо попробовать.
— Саша, — осторожно сказал Георгий, — мы все просим: не надо. Черт с ней, с этой планетой. Вспомни Землю.
— Ничего не случится.
— Ты сгоришь.
— Нет.
— Снег! Я приказываю вернуться! — крикнул Кар.
— Не сердись. Кар… Но все-таки я капитан.
— Ты же сам хотел, чтобы планета осталась подо льдом, — робко сказал Ларсен.
Было слышно, как Александр усмехнулся:
— Это Кар виноват. Он хорошо рассказал об океане… о водопадах, островах. А я художник. Мне захотелось написать это.
Кар тихо выругался.
— Включи видеофон, — попросил Таэл. Снег включил. Все увидели на экране его лицо. Он насвистывал что-то, склонившись над доской управления.
Кажется, был спокоен.
— Будь осторожен, — сказал Георгий. Снег кивнул, продолжая свистеть.
— Перед самым возвращением на Землю! Зачем ты это делаешь? — с отчаянием сказал Кар. — А вдруг оно вспыхнет сразу?
— Ты же знаешь… Надо как-то… до конца.
Гул двигателя прервал разговор. Изображение качнулось, затем стало видно лицо Александра, искаженное перегрузкой. Потом ускорение исчезло, и скорость стала падать. На большой скорости Александр не мог развернуть ракету и ударить реактивной струей по регуляторам. Все молчали.
Все не видели ничего, кроме напряженного лица Александра. Так было до того мгновения, когда экран залила ослепительная белая вспышка…
6.
— Как же тебе удалось спастись? — спросил я Александра. Он взглянул исподлобья.
— В том-то и дело… Меня зовут Георгий Рогов. Снег погиб.
— Ты понимаешь, что мы почувствовали, когда лоцман передал нам о мальчике? На Земле отчаянно ждал брата маленький человек. Тебе, может быть, трудно понять. Но нам, столько лет не видевшим Земли и людей, были хорошо знакомы тоска и ожидание. Особенно тяжело, знаешь, что при встрече не увидишь ни одного знакомого лица. Триста лет… Даже имен не разыщешь. И вдруг — брат… Мы понимали мальчика, его тоску по родному человеку. И очень трудно было сказать правду. Невозможно.
Таэл оказался находчивей всех. Он дал станции ответ, позволяющий оттянуть время.
— Это не выход, — сказал Ларсен. — Что мы ответим ему потом?
— Как зовут мальчика? — спросил я.
Кар ответил. Затем взглянул на меня как-то странно. Но в тот момент ничего не сказал.
Двигатель ракеты отказал у самой Земли. Мы выбросились в спасательных скафандрах.
Было еще темно. Только начинал пробиваться синий рассвет. Я не помню всего. Пахло сырыми листьями и землей. Таэл стоял, прижавшись темным лицом к белеющему в сумраке стволу березы.
Ларсен лег на землю и сказал:
— Смотри-ка. Трава.
Я смотрел в небо. В нем вдруг быстро начала разгораться ярко-желтая заря, а зенит стал чисто-синим. И мне показалось, что небо звенит. Я никогда не знал, что оно может звенеть, как миллионы тонких певучих струн. Легкое облако у меня над головой медленно налилось розовым огнем…
Я вдруг почувствовал ужас. Мне показалось, что это снова мучительный сон о Земле, который каждому из нас не давал покоя на Снежной планете.
Страх этот был как удар тока. Я лег на траву.
Зажмурился. Вцепился в корень какого-то куста.
Корень был шершавый и мокрый…
Через секунду я разжал пальцы и открыл глаза.
Синее небо снова зазвенело над лесом. И сквозь этот звон я услышал, как Ларсен опять сказал:
— Смотрите-ка. Листья…
Потом взошло солнце.
Вы видели, как солнце встает из травы? Это надо смотреть лежа. Трава кажется фантастическим лесом, над которым поднимается яркое светило.
Цветными искрами вспыхивают капли росы.
Нааль смотрел сквозь траву на солнце. Он помнил все, что случилось, даже видел краем глаза разбитую «пчелу», но не чувствовал ни волнения, ни запоздалого страха. Все, что случилось ночью, вспоминалось, как путаный сон. Мальчик понимал теперь неосуществимость своей мечты.
Когда солнце поднялось настолько, что нижний край его касался головок высоких цветов, растущих на краю лужайки. Нааль встал.
Слегка кружилась голова, болело ушибленное плечо. Но ему еще повезло. Амортизаторы бросили его в мягкую траву.
Нааль заснул, не попытавшись даже подняться, — настолько сильной была усталость.
Мальчик, не торопясь, огляделся. Спешить все равно было некуда. На сотню километров вокруг стаял лес. На ветру трепетали листья.
Вдруг кто-то за спиной у мальчика сказал радостно и удивленно:
— Смотрите-ка. Человек!
Нааль обернулся на голос и замер. Он увидел людей в синих комбинезонах, в белом переплетении широких ремней.
Чувствуя, как замирает сердце, мальчик крикнул:
— Вы с «Магеллана»!
— Нааль… — сказал смуглый и светловолосый летчик.
— Я заметил его позже других, — сказал Георгий. И странно: мне показалось, что я знаю этого мальчика. Может быть, вспомнил самого себя, каким был в детстве?.. Он стоял, весь подавшись нам навстречу. Маленький, светлоголовый, в рубашке, порванной на плече, с сухой травинкой, прилипшей к щеке, с кровью над коленом… Он смотрел мне в лицо, синие-синие, широко открытые глаза. Кажется, я назвал его по имени.
Кар неожиданно и громко сказал, подтолкнув меня в плечо:
— Александр, встречай брата.
Он все-таки опоздал. Это же решение я принял раньше на полсекунды сам.
— Может быть, я поступил эгоистично, — продолжал Георгий. — Но в тот момент я совсем забыл, что Нааль мне не брат. Надо понять, что значит встретить на Земле родного человека, когда вовсе этого не ждешь… Но постепенно все чаще, стала приходить мысль: имел ли я на это право?
Я не понял Георгия. Тогда он сказал:
— Александр зажег солнце. Последнее, необходимое для уничтожения льдов. Сейчас там океан, острова… Имел ли я право отнять у мальчика такого брата?
— Мертвого?
— Даже мертвого.
— Георгий, — спросил я, — мне трудно судить. Может быть, у Александра были другие причины для риска? Хотел ли он вернуться? Та девушка…
Георгий скупо улыбнулся. Видимо, мой вопрос он счел просто глупым.
— Хотел. Он очень любил Землю. Кто же не хочет вернуться на Землю?
Мы замолчали.
— Он все время насвистывал какую-то старинную песенку, вдруг сказал Георгий. — Я знаю из нее несколько слов: Пусть Земля — это только горошина В непроглядной космической тьме… На Земле очень много хорошего…
— Если все останется по-старому, — снова заговорил он, — будет, наверное, хуже. Я не только отнял брата у мальчика. Я отнял подвиг у Александра. Ведь ни кто не знает, как зажглось четвертое солнце.
— Ты отнял и у себя имя. Ведь Георгий Рогов считается погибшим.
— Мое имя не ценность.
— Тогда послушай мой совет. Ты просил его. Пусть все останется, как было. Четвертое солнце не погаснет от этого. Надо думать и о Наале.
— О нем я и думаю все время… Но как же Снег?
— Когда-нибудь люди узнают про все… Кстати, ты помнишь три строчки из песенки. Я знаю больше, ведь я историк. Это песня разведчиков Венеры. Вот последний куплет: Тот, кто будет по нашим следам идти, Помнит пусть на тропинках кривых: Нам не надо ни славы, ни памяти. Если звезды зажжем для живых.
— Но память об Александре, память о подвиге. То, что он сделал, — пример для живых. Может быть, и Наалю придется зажигать свое солнце.
Я взглянул на Георгия. Он ждал возражений. Он хотел их слышать, потому что они возвращали ему брата. Он сказал:
— Может быть… Но над какой планетой ему зажигать свое солнце! Научи его быть разведчиком, на то ты и брат. А солнце он зажжет сам.
Уже давно погас закат. Половина луны, опоясанная с одной стороны дугой Энергетического Кольца, низко висела над водой.
Топот ног по каменным ступеням прервал наш разговор. Впрочем, говорить больше было не о чем.
Они ушли, кивнув на прощание. Астронавт крепко держал в руке маленькую ладонь брата.
Передо мной на листе раскрытой тетради лежит золотой значок, история которого осталась неизвестной. Мне отдал его перед нашим стартом Нааль…
Мы, археологи, идем на Леду, на ту планету, тайну которой так и не раскрыл до конца Валентин Янтарь. Мы вернемся не скоро…
Может быть, и меня на Земле через восемьдесят лет встретит среди многих один незнакомый пока человек, большой или маленький — все равно.
И скажет своим друзьям:
— Я иду встречать брата.
Редактор Т. РАЗДЪЯКОНОВА
Художник Н.КАЗАНЦЕВА
Художественно-технический редактор Я.ЧЕРИНХОВ
Корректор Н.КАЗАНЦЕВА
Средне-Уральское
Книжное Издательство
Свердловск, 1965
Scan, OCR, SpellCheck: Андрей Бурцев
notes
