ГЛАВА 8
Мужчина раздевает женщину, которую хочет, а одевает ту, которую любит
О том, как устроены местные силовые структуры, я уже знала. Стража занималась патрулированием и расследованием мелких преступлений, делами более серьезными ведал следственный комитет, где служил и Стеван Шешель. Выше располагалась только контрразведка, но об этих серьезных людях лишний раз не говорили. Насколько знал Май, их было немного, да и не афишировали они собственную деятельность — жили обыкновенной человеческой жизнью, работали в самых разных отраслях. А что знали и решали куда больше обычных граждан, так у каждого свое хобби. Кто-то статуэтки собирает, а кто-то — слухи на благо родной страны.
Регулярная армия была небольшой — и это понятно, воевать-то здесь особо не с кем, главный противник за океаном. Зато всячески поощрялось получение населением военной подготовки. Каждый желающий молодой мужчина мог потратить год жизни на освоение сложной науки уничтожения себе подобных, что впоследствии давало серьезные преимущества в совсем не связанных с армией сферах. Например, в университеты таких молодых людей принимали в первую очередь и с послаблениями.
Выпускники военных специальностей в большинстве своем занимали вполне мирные должности, но только «пока чего-то не случилось». Похожим образом все обстояло с авиацией, только там поступили еще проще: все дирижабли по умолчанию считались военными, но в отсутствие ощутимой угрозы выполняли гражданские задачи. Переоборудовать мирный пассажирский дирижабль в военный транспорт можно было за пару дней. Так и получилось, что Май, с одной стороны, как будто и не офицер, а с другой — имел звание и привык носить форму.
А вот военный флот был военным флотом, безо всяких оговорок: тут Ольбад не экономил.
Имелось и еще одно преимущество военной подготовки, для обычного ольбадца — основное. Она считалась обязательным требованием ко всем, желающим попасть на государственную службу. Не только в стражу или следственный комитет, но и в любые другие ведомства, даже самым низшим чином.
Собственно, к чему я все это вспомнила-то… Интересно, как Шешель с его характером умудрился целый год продержаться в армии? Нет, он очень точно ощущал настроение собеседника и знал, когда нужно помолчать и прекратить давить, и вообще показал себя хорошим психологом. Но в остальное время был настолько увлеченно-ядовит и явственно презрителен ко всем авторитетам и чинам, что во время военной службы должен был не вылезать из карцера. Или карцер — это про что-то другое?.. В общем, не знаю, как тут в армии наказывают, но уверена, на Стеване испробовали все! Безрезультатно.
Времени успокоиться и как-то взять себя в руки следователь нам не дал, да и визит секретаря его в конечном итоге не остановил. Шешель безапелляционно заявил, что наблюдать наши нежности у него нет ни времени, ни желания, он здесь по другому поводу. И когда мы вообще, наконец, ответим на его вопросы?!
Пришлось заталкивать поглубже собственные переживания и страхи и вспоминать. В деталях, шаг за шагом, кто где стоял, что делал, что видел. Раз за разом, секунда за секундой. От многократного повторения жуткого момента меня начало потряхивать, хорошо, что рядом сидел Май, а то скатилась бы в истерику.
А потом неожиданно стало легче. Затверженный и набивший оскомину пугающий эпизод вдруг стал скучным и каким-то… протокольным. Рассказ о событии вытеснил из памяти само событие. Я наконец смогла отвлечься, задуматься о другом и — первым делом устыдиться. За то, что потащила Мая наверх, толком не выяснив, почему ему так не хочется туда лезть. Списала на смущение, дура… А если бы он мне так крысу в руки совал, рекомендуя ее как милого пушистого зверька?!
— Май, прости меня, пожалуйста, — все-таки улучила я момент, когда Шешель что-то торопливо записывал в блокнот. — Я совсем не подумала, что ты из-за фобии не хочешь туда идти. Но ты в следующий раз, пожалуйста, говори, если что-то не так, ладно? А то я опять сделаю свои выводы и наврежу…
— Не скажет, — не отрываясь от блокнота, заявил следователь. — Он гордый, а настоящий мужик не должен бояться. Вообще, я бы на его месте…
— Шешель, а можно я сам отвечу на заданный мне вопрос? — оборвал его Недич. И вовремя, а то не сдержалась бы и высказалась уже я.
— Можно, задаю. Кто знал, что ты собираешься сюда ехать? — легко переключился тот.
— Завкаф. Думаешь, это он покушался? — раздраженно уточнил Май. — Ты же лучше меня понимаешь, что рухнувшие леса — это способ вытащить меня туда, куда требовалось убийце!
— Нет, ну ты посмотри, как заговорил! — с восхищенным придыханием сообщил мне следователь. — Луну назад он категорически отрицал любую мысль об убийце и вдруг сделался таким понимающим!
— Я не понимаю, это ты так с девушкой кокетничаешь, что ли? — с усталым вздохом парировал Недич, на пару мгновений прикрыв глаза.
— Девушка хорошая, чего бы не пококетничать? — не обиделся Шешель. — Но на самом деле я просто учитываю все варианты. То, что очевидно нам с тобой, может быть неочевидно начальству и суду. Поэтому — да, я буду учитывать и завкафа, и Черешара собственной персоной со всеми его служителями, и даже любимую комнатную собачку твоей соседки, уж извини.
Они продолжили обсуждение в том же духе, а я думала о том, кто мог за этим стоять — просто потому, что Шешель вряд ли со мной поделится.
Ревность обиженной женщины? Происки врагов, желающих подорвать промышленный потенциал Ольбада, обезглавив верфи Недичей? Как-то совсем уж натянуто и неправдоподобно.
А если отбросить эти фантастические версии, выходит, смерть молодого князя нужна только тому, кто желает занять его место. Тому, кто устроил аварию, ради своей жажды денег и титула убил пару сотен человек, включая собственную семью, и множество совершенно случайных жертв, которым просто не повезло лететь на том дирижабле.
Маю наверняка очень больно понимать, что этим «кем-то» может быть только один из ближайших родственников. Сестра, которая его ненавидит? Обаятельный кузен, дорожащий своим положением в обществе? Кто-то еще из родственников, с которым мне не довелось пересечься?
Это я могу сказать, что они плохие и неприятные люди и с ними лучше не общаться. А у него-то других родственников нет! Невооруженным взглядом видно, что Маю недостает семьи, он не одиночка по природе, ему нужно о ком-то заботиться. Может, именно поэтому я так хорошо на него влияю, что являюсь подходящим объектом для опеки!
А может, его бывшая жена была беременна и все это устроила именно она?
Впрочем, нет, последнее — уже совсем глупость. Тогда бы она предъявила ребенка раньше, желая вернуть внезапно ставшего очень перспективным мужика. Май в таком случае точно наступил бы на горло обиде и ребенка не бросил, не могла она этого не понимать.
Однако кто бы ни был главным вредителем, он исключительно хитер и осторожен. Не оставляет следов, за столь длительное время, совершив несколько попыток покушения, ни разу не попался. Вряд ли следователь глупее меня, наверняка у него все подозреваемые под колпаком, не только эти двое. Но подозрения к делу не пришьешь, нужны железные доказательства. Их-то, видимо, и ищет Шешель. Голословные обвинения в адрес аристократа — это не ежик чихнул. После истории с полосканием Недича в прессе и официальными извинениями монарха владыка наверняка трижды подумает, прежде чем кого-то обвинять…
А еще я не могла отделаться от мысли о том, как же тяжело все это дается Маю, и попыток придумать, как ему можно помочь. Понятно, что исправить ситуацию не в моих силах, что я ничего не решаю и не способна вычислить преступника, если даже специалист безрезультатно расшибается в лепешку. Но…
Выходило, единственное, что я могу для Недича сделать, это просто находиться рядом, поддерживать и пытаться отвлечь и развлечь. Чтобы стряхнул с себя эту подавленность, лишний раз не задумывался о прошлом и тех событиях, которые длинной тяжелой цепью держали его вот уже целый год.
Но легко сказать — не думать. А как, в самом деле, выкинуть из головы эти переживания? Даже у меня это не получалось, а я вообще сторонний наблюдатель. Что говорить о Мае!
Наверное, удастся только тогда, когда Шешель поймает преступника и поймет, кому и зачем все это надо.
— Стеван, а аварию дирижабля тоже ты расследовал? — влезла я с вопросом, улучив момент.
— Не я один, в компании. А что?
— Мне интересно, неужели ты всерьез мог подозревать в этом Мая?
— П-ф-ф! — пренебрежительно фыркнул следователь. — Ты посмотри на своего благоверного и сама подумай: можно этого человека всерьез подозревать в чем-то дурном? Да у него на лбу вот такими буквами написано: «Фатальное хроническое благородство, доходящее до идиотизма», — сообщил Шешель, широко разводя ладони для демонстрации размера букв.
Недич насмешливо хмыкнул, но промолчал.
— Потому и спрашиваю, — согласилась я. — Май не способен на низкий поступок, а уж тем более — на такое преступление.
На высказывание про «благоверного» я сознательно не отреагировала. Кажется, Шешелю доставляло особое удовольствие острить на эту тему, так зачем поощрять его проявлением недовольства или смущения?
— Май, береги эту девушку! — присвистнул Стеван. — Ты глянь, как она в тебя верит! Где такую взял, поделись рецептом!
— Где взял — там больше нет, — отмахнулся Май, тоже не спеша что-то доказывать и объяснять.
А вот я все-таки не сдержалась.
— Слушай, что ты прицепился так, а? Следователь вроде, взрослый мальчик. Какая разница, кто на кого смотрит и о ком заботится? Завидуешь, что ли?
— Конечно! — Смутить Стевана не удалось. — Я-то на работе женат, а там все интересные женщины или мертвые, или в розыске. Это Май хорошо устроился, кругом сплошные хорошенькие студенточки.
— Помочь с переводом? — меланхолично предложил Недич. Поскольку на прочие подначки Шешеля тезка велся гораздо легче, я предположила, что этими шутками Май сыт уже по горло и ему просто надоело на них реагировать.
— Только после того, как закрою дело Недичей. Мне кажется, за это время у меня выработалось привыкание, и если я дольше луны не слышу твою фамилию и не вижу твою физиономию — начинаю нервничать. Так что после поимки преступника придется следовать за тобой в Зоринку, — отшутился Шешель. Потом смерил меня задумчивым взглядом и уже без шутовства добавил: — А вообще я искренне радуюсь, что Май сделал выводы и нашел себе девушку, совсем не похожую на его первую жену.
— Шешель! — предупреждающе одернул его князь, но следователь даже бровью не повел.
— Никогда не понимал, как умные мужики ведутся на подобных красивых кукол, у которых на лбу написано: меркантильная дрянь. Впрочем, это в обе стороны работает, женщины…
— Стей, заткнись. Добром прошу. Последний раз, — веско, ровно проговорил Май.
Следователь обвел его задумчивым взглядом, потом ухмыльнулся пакостно и подмигнул мне, добавив театральным шепотом:
— Переживает! — После чего продолжил уже спокойно и деловито: — Ладно, все, что вы мне могли сказать, я уже знаю. Пойду проведаю своих ребят и делом займусь. А то с вами хорошо, но преступники сами себя не поймают. Вот закрою дело Недичей, поймаю Кокетку, и можно на пенсию выходить. Берегите себя, совет да любовь!
Оставив за собой последнее слово, он хлопнул дверью, лишив нас даже возможности вежливо попрощаться.
— Что за Кокетка? Это же не про театрального персонажа речь, да? — через несколько секунд проявила я любопытство, потому что очень хотелось чем-то заполнить неловкую тишину.
— Да есть такая… Не то городская легенда, не то ушлая аферистка, — ответил Май. — Уже лет тридцать, а то и все пятьдесят, появляется примерно раз в год, окручивает какого-нибудь богача и вскоре исчезает с большой суммой денег. Я склонен полагать, что это не конкретное лицо, слишком уж разные аферы и разные, но неизменно молодые женщины. Однако Шешель абсолютно уверен, что это реальное лицо, причем одно и то же, и бредит идеей ее поймать. Ты… не обижайся на него, — осторожно перевел Май тему. — Стеван — очень, очень хороший следователь и человек, просто… Иногда его очень хочется убить. — Подумал и уточнил: — Часто. Но при этом он, единственный из следаков, сразу и безоговорочно поверил в мою невиновность, — продолжил тихо. — С тех пор я никак не могу разозлиться на него настолько, чтобы всерьез попытаться поставить на место.
Я тут же внутренне подобралась: по-моему, это первый раз, когда Май сам упомянул ту аварию. Прогресс налицо!
— Да я не обижаюсь, он забавный, — призналась честно.
И опять придвинулась ближе, намереваясь поднырнуть под локоть мужчины, а то за время чаепития и серьезного разговора успела отстраниться. Но Недич, почувствовав шевеление, опередил — сам осторожно обнял, прижал к своему боку. Сердце сладко затрепетало где-то в горле от восторга и облегчения: в глубине души я опасалась, что Май предпочтет сделать вид, что ничего не было. «Ничего» — это я имею в виду неопровергнутые слова Шешеля про вкусы князя и выбор женщин. Ну и поцелуй, разумеется…
— Мне сейчас ужасно стыдно, — заметил Май, но не смущенно, а задумчиво. — И за него, и за себя. И тревожно, потому что Шешель — дотошный и любопытный. Вдруг он полезет копаться в твоем прошлом? Наших со Стевичем навыков конспирации точно не хватит, чтобы его обмануть.
— Ну… мне кажется, он достаточно адекватный, чтобы, если припрет к стенке, можно было рассказать ему правду и не бояться последствий.
— Да, наверное, — рассеянно кивнул Недич, не отрывая взгляда от моего лица. — Знаешь, я никогда не был религиозным человеком… — проговорил он и запнулся.
Нежно, почти невесомо очертил мое лицо костяшками пальцев свободной руки. Это легкое прикосновение отозвалось частящим пульсом, мгновенно сбившимся дыханием и мурашками по спине. Именно здесь и сейчас эта немудреная, почти робкая ласка показалась обжигающе-чувственной, взвихрила эмоции и желания.
— И? — все-таки сумела выдохнуть я, совершенно зачарованная глубокой синевой мужских глаз.
— А сейчас — истово верю. Тебя — такую — могли создать только боги…
За стуком собственного сердца я не разбирала слов, только всей кожей ощущала бархатный, тихий и мягкий голос.
Для поцелуя мы потянулись друг к другу одновременно и на какое-то время растворились в нем. Трепетно касались лица, висков, шеи, путались пальцами в волосах.
А вот черту осторожности и приличий первой переступила я. Подалась вперед, опираясь на плечи Мая, уселась верхом на его бедра. Сразу стало гораздо удобнее — и шею выворачивать не нужно, и вторая рука освободилась. Как раз для того, чтобы тут же заняться пуговицами.
Недич, обхватив одной ладонью мое лицо, мягко, но настойчиво прервал поцелуй, чтобы заглянуть в глаза и ошарашенно выдохнуть:
— Майя, что ты делаешь?
Я бы даже, может, устыдилась, если бы вторая его рука в этот момент не находилась у меня под юбкой, на бедре выше чулка, обжигая прикосновением кожу и горяча предвкушением кровь.
— Избавляюсь от досадной помехи, — ответила невозмутимо.
Крупные тисненые пуговицы кителя, широкая пряжка ремня…
— Майя, это… неправильно. Недопустимо… — пробормотал князь.
Только я гораздо охотнее поверила сжавшей мое бедро ладони и расширенным зрачкам. А еще тому, что он до сих пор даже не попытался перехватить мои руки, добравшиеся до мелких и гладких пуговичек рубашки.
— Необходимо, — охотно продолжила я, воспользовавшись паузой. — И очень, очень приятно!
— Майя!.. — почти простонал Недич, но я не дала продолжить, накрыв ладонью его рот.
— Не надо. Лучше поцелуй меня. Пожалуйста…
И, не оставив времени на сомнения и споры, сама приникла к теплым губам со сладким запахом брады.
Май ответил. Какое-то время сидел неподвижно, позволяя моим рукам уверенно хозяйничать под распахнутой рубашкой. Не прижимал и не отталкивал, явно боролся с собой и, может быть, пытался разобраться в собственных чувствах, желаниях и внутренних запретах.
А потом, к моей радости, отпустил себя. Сложно было не заметить этот момент, слишком резкой оказалась перемена: вот только что сидел статуей, а через мгновение полностью перехватил инициативу. И уже его пальцы торопливо воевали с пуговицами моих пиджака и рубашки, стремясь поскорее добраться до кожи.
Раздевались быстро, на ощупь. Не до конца. Слишком сложно — невозможно! — было хоть на мгновение прервать поцелуй.
Исступленное желание лишало воли, не оставляло места посторонним мыслям. Потом, подумаем обо всем потом — поговорим, осознаем, ужаснемся содеянному. А сейчас есть мы, есть эта жажда ощущать и касаться, есть широкий диван под спиной и упоительная тяжесть тела любимого мужчины, есть одно на двоих дыхание. И этого вполне достаточно, чтобы прожить еще немного, чтобы не осыпаться пеплом и ржой в следующее мгновение и не рухнуть в бездну. А все остальное… Да плевать на все остальное!
…Потом думать тоже не хотелось. Я лежала в крепких объятиях Мая, уткнувшись лицом в его грудь. С нежностью слушала, как восстанавливается, выравнивается дыхание мужчины, впитывала терпкий запах его кожи, наслаждалась растекающейся по телу сытой, ленивой слабостью. И чувствовала себя невозможно, неприлично счастливой.
В глубине души я понимала, что это хрупкое ощущение покоя временное — слишком беспокойный мне достался мужчина. Но старательно гнала эти мысли прочь и уж точно не собиралась заговаривать первой. Добавлял оптимизма и тот факт, что Май не спешил паниковать и даже мягко поглаживал мою поясницу под сбившейся, смятой рубашкой.
— Как ты? — нарушил тишину его хрипловатый голос.
— Замечательно, — искренне мурлыкнула в ответ. Прижалась к горячей смуглой коже щекой, слегка потерлась виском.
Недич на несколько мгновений почти до боли стиснул меня в объятьях, прижался губами к макушке, а потом тихо пробормотал, риторически обращаясь явно не ко мне, а к себе:
— Боги!.. Что мы натворили и как теперь это распутать?
Ну… как минимум он не винит во всем себя одного и не извиняется, это уже здорово!
От ответной реплики я, конечно, не удержалась:
— А мне понравилось… — А потом, озаренная догадкой, поспешила немного отстраниться, чтобы заглянуть тезке в лицо: — Только давай ты не будешь теперь жениться на мне потому, что ты честный человек, ладно? Ты честный и благородный, я в этом вообще ни на секунду не сомневалась, тут скорее я подло воспользовалась твоим смятением и душевным раздраем. И если ты сейчас что-то скажешь на тему моей пострадавшей чести и что-то еще в этом же духе, я… — Запнулась, несколько секунд перебирала в голове варианты, но так ничего толком не придумала и продолжила хмуро себе под нос: — Обижусь. Очень. А то выйдет, что я тебя на себе обманом женила, и вот это как раз ужасно мерзко. Не хочу обманом и подлостью. Фу.
— Боги, Майя! — тихо, нервно засмеялся в ответ Недич, опять крепко прижимая меня к себе. Ну… ладно. Если смеется, значит, все не так страшно. Наверное. — Ты… невозможная. Удивительная. А без обмана — хочешь?
— Интуитивно я догадываюсь, что имеется в виду, но все-таки спрошу. Без обмана — это как? — подозрительно уточнила я, вновь отстраняясь и заглядывая тезке в лицо. Синие глаза весело искрились, и мне стало еще спокойней и уютнее.
— Я влюбился в тебя, по-моему, в тот самый момент, когда ты категорично заявила, что ты не проект, а Майя, — с теплой улыбкой, на удивление спокойно признался он. — Просто тогда мне очень хотелось спать, и я этого еще не сознавал. Потом обрадовался, что Стевич отправил тебя ко мне, хотя в первое время было стыдно в этом признаться…
— Погоди, — перебила я. — То есть ты вот ту жуть с глазами нашел симпатичной?! Извращенец…
— Глаза выглядели слишком экзотично, согласен, — сквозь смех признал он. — Но ведь не в них дело. Наверное, я просто сразу почувствовал, насколько ты замечательная и необычная. А потом просто не мог поверить… Нет, стой, это уже совсем неправильно выходит, — вдруг осекся он, поморщившись.
— Что именно? — растерялась я, разомлевшая и совершенно растаявшая от его слов. Я-то готова была слушать и слушать, какая я хорошая и как ему со мной повезло; что не так?
— Признаваться в любви и делать предложение, лежа на диване, — с нервным смешком пояснил Май.
— А-а, — глубокомысленно протянула я. — Слушай, а вообще ничего, что мы тут лежим на диване в чужом кабинете? Краль там еще не освободился?
Недич в ответ на мгновение прикрыл глаза, тихо ругнулся сквозь зубы и завозился, явно намереваясь встать. То есть управляющий, надо думать, уже освободился.
Мы торопливо, помогая друг другу, начали приводить себя в порядок. И почему-то это действие доставляло не меньше удовольствия, чем все предыдущие минуты. А может, даже больше: столько в нем было уюта, пронзительной нежности и куда более тесной близости, чем давала страсть. Срывать друг с друга одежду — только вспышка, мгновение помутнения. А вот, сплетаясь руками, застегивать мелкие пуговицы и расправлять складки чужой одежды — в этом таилось нечто неуловимо роднящее, связующее накрепко.
— М-да, как-то неловко получилось, — захихикала я наконец и смущенно заметила: — Знаешь, мне кажется, что в какой-то момент я слышала стук и шелест приоткрывшейся двери.
— Определенно, — вздохнул Май, аккуратно подцепил мое лицо за подбородок, окинул внимательным взглядом и тихо пробормотал: — Бесполезно…
После чего коротко и нежно поцеловал.
— Бесполезно — что? — тут же спросила я.
— Пытаться делать вид, что мы тут в шашки играли, — насмешливо пояснил он.
— А определенно — что? Определенно неловко?
— Определенно, дверь кто-то открывал, — ответил Май с каменной физиономией: явно готовился выходить в люди. Я опять нервно захихикала и для обретения моральной поддержки схватилась за руку мужчины.
Краль с секретарем сидели в приемной и о чем-то тихо беседовали под чай. Лица их были невозмутимы, движения неспешны, а обращенные к Недичу слова Бояна — подчеркнуто лишены всякого возможного подтекста.
Май сдержанно попросил прощения за то, что надолго занял рабочее место управляющего, пообещал всерьез подумать над тем, чтобы завести на верфи собственный кабинет. Обменялся с сотрудниками мнениями о чуть не случившейся трагедии, заверил, что с нами все в порядке, и поблагодарил за заботу. Поинтересовался оценкой причиненного строящемуся дирижаблю ущерба и пообещал поспособствовать в случае возможного переноса сроков. Кроме того, выразил надежду, что следователи во всем разберутся, потому что они люди опытные и компетентные, и если уж не они, то никто…
В общем, несколько минут мужчины с серьезными лицами разговаривали о делах. А я завидовала самой себе и очень сочувствовала Маю, потому что я-то могла скромно разглядывать пол и собственные ботинки, ненавязчиво прячась за плечом мужчины, а тому приходилось отдуваться за нас обоих.
Глаза я прятала, впрочем, не от стыда. Меня и без того разбирал с трудом сдерживаемый смех, и одного взгляда на хозяина кабинета — и, главное, дивана — мне было достаточно, чтобы выдержка закончилась.
Но умение Недича держать лицо я после этого зауважала особенно. Да у него даже голос ни разу не дрогнул!
В конце концов мучения пришли к концу, Май распрощался, я тоже высказала вежливое «до свидания», и мы вышли в коридор, где я с облегчением дала волю эмоциям и расхохоталась. Недич веселья не разделил, но глядел спокойно и вроде бы на такую странную реакцию не сердился.
— Интересно, а тебя вообще можно чем-нибудь смутить? — иронично поинтересовался он через несколько шагов.
— Не знаю, — честно призналась сквозь смех. — Наверное, если бы тот, кто заглядывал в кабинет, подошел и поинтересовался, чем мы заняты, я бы смутилась. Но не скажу точно.
— Не представляю, в каком мире ты жила, — рассеянно пробормотал Недич.
— Может, мир тут совсем ни при чем? — предположила я, потихоньку успокаиваясь. — Ну просто… Мне кажется, стыдно должно быть за какой-то плохой поступок, а что мы такого плохого сделали? Ну, кабинет занимали дольше, чем планировали. Ничего не сломали, никому не навредили, и какая разница, если мы там не только разговаривали. И вообще, может, это все в лечебных целях, чтобы после падения успокоиться!
— Если с этой стороны смотреть, то да… — хмыкнул тезка. — Вреда в самом деле никому и никакого.
Дальше мы шли молча, но тишина не тяготила. Зато представилась возможность обдумать случившееся. И покушение — со слов Шешеля, не первое и, наверное, не последнее, — и чудесное спасение, и последующие события.
Вообще от этих мыслей стало жутковато и немного не по себе — все произошло стремительно и разом. Я, конечно, не возражала против того, что наши с Маем отношения прояснились и углубились, но понимала, что во многом тут виновато пресловутое падение и связанные с ним эмоциональные переживания. Я девушка прямолинейная и решительная, но, думаю, в другой ситуации не полезла бы к Недичу с поцелуями. Остановили бы сомнения и смутная внутренняя уверенность, что первый шаг все-таки должен делать мужчина, а тут вышло — я сама на него набросилась.
Оставалось убедить себя, что Недича мое развязное поведение не смутит и не оттолкнет, когда мужчина осознает случившееся.
Нет, боги, о чем я думаю? Я-то ни о чем, кроме некоторой поспешности, не жалею, так почему тезка должен жалеть? Да чтоб мне посереть, он же в любви признался!
Ау, Майя! Он тебя любит, сам сказал! А князь не из тех людей, которые под влиянием момента способны столь грубо лгать.
Но прояснить все-таки надо.
— Май, ты… на меня не сердишься? — осторожно спросила я, когда мы выехали с территории верфи. Продолжение экскурсии даже не обсуждали — куда там, после таких-то потрясений! К тому же ужасно хотелось в душ и в уютный мягкий халат. И пообедать чем-то более существенным, нежели бутерброды.
— А должен? — растерялся мужчина, покосившись на меня.
— Ну… Не знаю, — глубоко вздохнула в ответ. — А вдруг? Это же я к тебе с поцелуями полезла… Нет, ты не подумай, я-то как раз совсем не жалею, но вдруг… Ты чего? — осеклась, потому что Недич неожиданно затормозил.
Мужчина не ответил, только резко распахнул дверь, вышел из машины. Обошел вороного монстра, открыл мою дверцу и выразительно протянул руку, чтобы помочь вылезти наружу.
— Ты решил за плохое поведение высадить меня и бросить тут? — предположила растерянно, но помощь приняла и выбралась из кресла.
Только для того, чтобы в следующий момент оказаться стоящей на подножке, прижатой к задней дверце и лишенной возможности говорить глупости. Самым приятным образом лишенной. Озадаченная поведением мужчины, я тем не менее охотно ответила, с минуту мы просто целовались, и мне почему-то было ужасно весело. Чувствовалось в этом что-то невероятно романтичное… Или это влюбленность прогрессирует и теперь мне будет казаться романтичной любая глупость?
Потом Май легко переставил меня на землю, но тут же крепко прижал к себе и тихо пробормотал:
— Боги, Майя! Я с тобой с ума сойду… Это я должен спрашивать, не сердишься ли ты, виниться и обещать исправиться!
— Не надо исправляться, вот так мне нравится гораздо больше, — ответила я, блаженно прижимаясь щекой к его груди и наслаждаясь ощущениями — крепостью объятий, вкусом поцелуя. — А зачем мы вылезли из машины?
— Так обнимать тебя и целовать гораздо приятнее и удобней, — пояснил Недич. — Боги! До чего же невероятная ситуация, до чего невероятная ты… Майя, можно я хотя бы буду по-человечески за тобой ухаживать?
— А что, об этом принято спрашивать? — растерялась я.
— Принято. До поцелуев и… всего остального. Очень, очень «до».
— Ну, если это не отменит «поцелуев и всего остального» — то я не против, — легко согласилась с ним, чем вызвала нервный смешок.
— Рядом с тобой я становлюсь чудовищно неблагородным, поэтому — да, удержаться от поцелуев я не смогу. И от «всего остального» — тоже, боюсь, вряд ли…
— Это хорошо. Погоди, но, выходит, ты за мной уже ухаживал… Например, когда мы по берегу моря гуляли, это же вроде бы было свидание, разве нет? — не удержалась от небольшой шпильки.
— Выходит, что так, — с прозвучавшей в голосе растерянностью подтвердил Май, а потом нехотя разомкнул объятья. — Поехали, а то такими темпами мы до города не доберемся. Только, пожалуйста, не поднимай больше эту тему, ладно? Когда ты начинаешь извиняться, я чувствую себя идиотом и повлиять на это никак не могу.
Я согласилась, и мы вновь погрузились в машину.
— Май, а можно спросить?.. — через некоторое время нарушила я уютную тишину.
— Судя по введению, ты уверена, что вопрос мне не понравится, — отозвался он. — Но спрашивай, конечно.
— Я правильно понимаю, что дело о крушении дирижабля не закрыто? И сейчас его ведет один Шешель?
— Правильно, — вздохнул Недич. Пару секунд помолчал, собираясь с мыслями, а потом продолжил гораздо спокойнее, чем я предполагала: — Дело застопорилось. Это не мог быть несчастный случай, не могла быть ошибка экипажа — все проверено. Остается только умысел, диверсия, но — какая? Увы, установить это по обломкам не сумели.
— А… ты? — еще осторожнее спросила я.
— А я ничего не помню об аварии, — признался он и недовольно скривился. — Совсем ничего. Тот день выпал из памяти, и последующие — тоже. Я очнулся только в больнице, долго не мог поверить, что произошла авария, да я еще умудрился выжить. Врачи сказали, что это психическая травма — мозг пережил разрушительное потрясение и, защищаясь, заблокировал воспоминания. То есть понятно, как я выжил — инстинктивное использование черной магии. Как, собственно, случилось и сегодня, только сегодня удалось обойтись без тяжелых последствий вроде истощения. Наверное, из-за небольшой высоты, удар все-таки был гораздо слабее, несмотря на то что падали мы вдвоем. А вот все остальное — увы. Так что свидетель из меня не получился.
— Магия не способна это вылечить? — предположила я.
— Есть разные методики, их пробовали, но без толку. Вмешательства в разум — процесс сложный, их толком начали изучать не больше полувека назад. Нет, стирание личности придумали гораздо раньше, но оно… слишком топорное. А тонко воздействовать доктора пока не умеют. Тот психиатр, который со мной бился, в итоге расписался в собственном бессилии. Сказал, либо это так и останется белым пятном, либо я сам преодолею последствия травмы и вспомню.
— Слушай, а не может быть так, что защита еще и подкреплена черной магией? — живо заинтересовалась я.
— Может. Да, скорее всего, так оно и есть, но установить это точно не получилось, — пожал плечами Недич. Потом с усмешкой добавил: — Пока я луну валялся в больнице, кто только не пытался исследовать меня и экспериментировать!
— Спасибо, — после долгой паузы продолжила я.
— За что?
— За ответы. Я помню, как ты одергивал Стевича, и понимаю, как болезненны для тебя эти события и воспоминания. А тут я со своим любопытством.
— Неприятно, но… не больно, — поморщился Недич. — А вообще… Забавно. Именно сейчас это действительно просто неприятное воспоминание. И я никак не могу вспомнить, в какой момент все так поменялось. Совсем недавно, с твоим появлением, но когда именно? Кажется, вот прямо сегодня. Насыщенный день…
— Я думаю, стоит сказать спасибо Шешелю.
— Почему ему? — озадачился Май.
— Он тебя сегодня очень грамотно дожал, — хмурясь, пояснила я. — Когда ты сорвался, вскочил и заявил, что не хочешь думать о… ну…
— О том, что единственные, кто реально может стоять за всем этим, это Любица с мужем или Андрий. И, наверное, я поставил бы на сестру, — продолжил за меня Недич. — Да, скорее всего, ты права. Я тоже слышал, что признание проблемы — уже половина ее решения.
— На сестру? Она показалась мне… хм. Слишком недалекой для такой сложной комбинации, уж извини. Неужели она хоть что-то понимает в технике?
— Понимает, будь уверена, — отмахнулся Май. — У нас всех отличное образование… было.
— Ты… очень их любил, да? — тихо, неуверенно продолжила я, понимая, что проявляю наглость и лезу в самое сокровенное, но мне требовалось задать этот вопрос. Тем более что сейчас разговор как раз крутился вокруг этой темы… А самому Маю, наверное, полезно высказаться. Высказаться, пережить, обсудить и больше не вспоминать. Вернее, вспоминать, но не как висящую на шее гирю.
— Отца сложно было любить, — задумчиво хмыкнул мужчина. — Только уважать и принимать как неизбежность, как природное явление. Когда познакомишься с дядей Миомиром, поймешь. Это бесполезно объяснять, надо видеть.
— Дядя — это отец Андрия? А почему у вас тогда фамилии разные? Я думала, что он по линии матери кузен…
— Нет, по линии отца, дядя на два года старше. Но он никогда не интересовался семейным делом, и дед выбрал наследником второго сына. А фамилия… Правила наследования, — пожал плечами Недич. — Родовую фамилию носит только титулованная ветвь. Если бы отец успел передать титул кому-то из моих братьев, я бы тоже носил фамилию матери.
— А твоя мама тоже была настолько сурово аристократичной?
— Куда мягче отца, но… да, в высшем свете она чувствовала себя уверенно и очень любила светскую жизнь, поэтому я даже сейчас не могу толком разобраться, в какой момент это была она сама, а в какой — тщательно выверенный образ княгини. Все же они хорошие родители. Если смотреть по остальным титулованным семьям, даже очень прогрессивные. Но это не удивительно. Отец всегда очень живо участвовал в жизни своих предприятий, которые для него тоже были детьми, и переносил новаторство на нас. Например, летом я мог целыми днями гонять по поместью с детьми слуг — нонсенс для большинства отпрысков высокородных фамилий.
— Погоди, а как же аристократическое воспитание? — опешила я.
— Дома и при гостях, — ответил он со смешком. — Ну и, конечно, не стоило попадаться на глаза родителям в рваной рубашке и грязных штанах. А на шалости за пределами гостиных они смотрели сквозь пальцы. Тогда-то мне казалось, что родителей удается провести, но сейчас понимаю — они прекрасно все знали, просто позволяли дурачиться. До тех пор, пока ты вовремя спускался к ужину, одетый сообразно этикету. Ну а потом, когда началось обучение, времени на шалости осталось гораздо меньше.
— И ко всем вам, детям, относились одинаково? — уточнила я, вспоминая слова Андрия о «лишнем ребенке».
— С наследника спрашивали гораздо больше и строже, чем со всех остальных. Любицу баловали, все-таки единственная дочь при четырех сыновьях. На мой взгляд, это было очень обременительно — ею хвастались, и она всегда должна была выглядеть безупречно. А мне повезло больше всех, потому что от меня ничего особенного не требовали, только не уронить честь семьи. Тогда это выглядело совсем просто: достаточно хорошо себя вести и хорошо учиться.
М-да. Вот что значит — разные взгляды на вещи. Андрий полагает, что Май был лишним в семье, а сам тезка, наоборот, считает это большим везением.
Но это все объясняет, да. И мягкость, и доброту Недича, и отсутствие заносчивости и стремления поучать других, и легкость, с которой он сходится с далекими от аристократии людьми вроде Стевича или даже Шешеля.
Повисла тишина. Я сидела, задумчиво косилась на тезку, покусывала нижнюю губу и пыталась определиться, достаточно ли обнаглела, чтобы окончательно прояснить еще пару вопросов, или на сегодня откровений достаточно.
— Это ведь не все вопросы, да? — через пару минут избавил меня от мук выбора Май.
— Не все, — согласилась я. — Но мне кажется, я и так уже прошлась по всем твоим болевым точкам, и не уверена, что хватит совести продолжать расспросы. Удивительно, как ты меня еще не послал…
— Не знаю почему, но с тобой легко говорить о чем угодно, — после короткой паузы негромко ответил Май. — Я старался не вспоминать родителей, выкинуть из головы аварию и вообще все, что причиняло боль. А сейчас вдруг понял, что все это как-то… переболело. Так что еще ты хотела узнать?
Посчитав такое объяснение исчерпывающим и дающим полную свободу в выборе темы, я наконец удовлетворила любопытство. Хотя вопросов-то осталось немного: с семьей Мая более-менее ясно, аварию он не помнит, что было с ним самим потом — тоже нет смысла спрашивать. А вот что было перед аварией, знать хотелось, и хотелось все-таки сунуть любопытный нос в расследование. То есть очевидно, что всех подозреваемых проверили, Шешель показался мне очень толковым следователем, но я-то результатов проверки не знала!
Оказалось, что главные подозреваемые отсутствовали на борту по совсем не подозрительным причинам. Андрия, как его отца и всех остальных родственников разной степени удаленности, попросту никто не звал: планировалось торжество в узком кругу после основного приема «по случаю». А Любица в том пансионате в горах, куда собиралось все семейство Недичей, жила с луну до назначенной даты. Собственно, пансионат-то выбрали в основном из-за сестры. Впрочем, она не сидела там безвылазно и технически вполне могла навредить дирижаблю, который во время ее кратковременного визита в Беряну стоял на приколе и стартовал через сутки после отъезда.
Но никого из вероятных подозреваемых вблизи воздушного порта не видели, поэтому возможность так и осталась возможностью, а не весомым подозрением.
Проверили, конечно, и остальные версии. Не обнаружили ни следов вредоносного вмешательства Регидона, ни происков конкурентов — ни тем, ни другим гибель князя Недича выгоды не несла. Верфи и заводы находились под неусыпным контролем владыки, и смерть всего княжеского рода до пятого колена почти не сказалась бы на их работе. Да и ожидаемой шумихи в прессе на соседнем континенте не наблюдалось, а, по уверениям следователей, будь акция спланирована за океаном, без нее не обошлось бы.
Вот и выходило, что заинтересованных лиц набралось не так уж много, только ближайшие родственники. На мой осторожный вопрос, неужели кто-то из знакомой мне Маевой родни действительно способен ради титула отправить к богам полторы сотни человек, Недич неприятно, криво усмехнулся. И ответил, что Любица — капризная, но добрая и ранимая девочка, которая очень любила папу, а Андрий — верный друг детства, который не побоялся испортить репутацию и единственный из родственников пытался поддерживать отношения с Маем даже тогда, когда последний находился в опале. Но — да, кто-то из них двоих самый вероятный кандидат на роль убийцы, и думать об этом моему тезке было гораздо больнее, чем вспоминать аварию. Свидетелем чего я, собственно, стала совсем недавно.
А что крушение произошло не случайно, сомнений у следователей не осталось. По секрету Недич рассказал, что, по заключению комиссии, дирижабль буквально развалился в воздухе по неведомой причине. Без магии явно не обошлось, ее ничтожно малые следы обнаружили на тех частях аэростата, где чар не предполагалось вовсе, а если предполагались, то совсем другого цвета. Но, увы, крушение произошло в труднодоступной местности, и, пока специалисты добирались до обломков, от чар остались такие крохи, что восстановить по ним что-либо не представлялось возможным.
Но лично я порадовалась и этому: могли ведь не заметить и сразу посчитать происшествие несчастным случаем! Конечно, тогда бы не пили Маю кровь на протяжении нескольких лун, но тогда и не присматривал бы за ним никто вроде деловитого Шешеля. Что-то мне подсказывало, что в этом случае мы с ним не познакомились бы, а князем Недичем сейчас назывался бы убийца, оставшийся безнаказанным.
Но до чего же хитрая, лицемерная, осторожная сволочь! Никаких следов не оставляет!
— Погоди, а падение того мостика? — опомнилась я. — Он же тоже вдруг истаял! Может, это те же самые чары?! Выходит, злодей потерял надежду обставить все как несчастный случай?
— Подождем, что Шешель скажет по этому вопросу, — осторожно отозвался тезка. — Но я склонен думать, что это действительно так. И даже гадать не надо, что подстегнуло его к решительным действиям. — Князь очень выразительно глянул в мою сторону.
— Намекаешь, что его спровоцировало появление в твоей жизни такой замечательной меня? — весело фыркнула в ответ. — Не понимаю, какая разница. Когда на счету столько трупов, одна странная девица без роду и племени погоды не сделает, можно прибить обоих. И даже совсем уж гипотетического ребенка, если думать дальше в этом направлении.
— Можно. Но я не вижу других причин. Просто надоело ждать и сорвался? Не верится.
— Согласна, — кивнула я. — Тоже так себе версия.
— Или, может, дело не в тебе самой, а в том, что рядом с тобой меняюсь я? — через несколько секунд, хмурясь, предположил Май. — Начинаю снова ценить жизнь и цепляться за нее. Выздоравливаю…
— И что? — не поняла тезку.
— Такие изменения могут подхлестнуть память, — после еще одной короткой паузы медленно, с расстановкой, проговорил мужчина. — И, видимо, убийца уверен, что я могу вспомнить нечто такое, что выдаст его с головой. Не обязательно, что это так, не обязательно, что я на самом деле что-то помню, но… это уже куда более реальный повод для страха, чем прочие, которые я могу придумать.
— Как считаешь, Шешель тоже дошел до такой версии? — напряженно спросила я.
— Не мог не дойти. — Май неопределенно дернул плечом. — Может, и в лекари душ он полез только для этого — хотел ускорить процесс.
Дальше ехали в тишине, порой нарушая ее обсуждением окружающих красот и каких-то простых, незначительных вещей.
Дома я первым делом отправилась в ванную и долго отмокала, перебирая впечатления дня и в очередной раз пытаясь аккуратно уложить их в голове. За эти несколько часов со мной случилось больше, чем за всю прежнюю недолгую жизнь, — было о чем подумать!
И хотя я пыталась строить логические цепочки и подозрения мои попеременно склонялись то к кузену, то к сестре Мая, мысли упрямо соскальзывали с серьезных вопросов к самому Недичу. Настроение от этих мыслей становилось все более радужным, с губ не хотела сходить улыбка, и вообще я с каждой секундой чувствовала себя все более счастливой: я наконец-то осознала, что предмет моих тайных вздохов, оказывается, отвечает мне взаимностью. И можно обнимать его, целовать и вообще — быть с ним.
Подумаешь, могу заодно с Маем стать жертвой одного из покушений, которые до сих пор не раскрыты и настолько умело «притворялись» несчастными случаями, что вызывали подозрения только массовостью! Не лишать же себя удовольствия общения с Недичем ради какой-то дурацкой безопасности…
Зато можно не бояться вызвать подозрения и привлечь чужое внимание к собственным чувствам. Сколько угодно улыбаться, не одергивать себя постоянно, когда взгляд норовит отвлечься от книги или еще чего-то полезного и найти совершенно определенного человека. Пусть находит!
В общем, из ванны я выбралась, по-прежнему не зная точного имени убийцы и способа его поимки, но зато в отличном настроении. И на несколько секунд замешкалась на пороге комнаты, потому что на кровати появилось несколько незнакомых коробок.
Первую странную мысль, что мне так ненавязчиво предлагают собрать вещи, я поспешила отогнать — это уже паранойя какая-то. А отогнав, поняла, что других мыслей нет, и предпочла для начала сунуть нос в один из свертков. Там обнаружилась одежда, очевидно, женская, мне не знакомая. Рассматривать внимательнее я не стала, только озадаченно нахмурилась и отошла от кровати.
Нетрудно угадать, от кого это и кому. Но почему-то коробки с одеждой произвели двоякое впечатление. С одной стороны, вроде бы приятно, потому что не так уж много у меня вещей и, конечно, хочется разнообразия. Но с другой… Я надеюсь, Май не сменит направление ухаживаний вот на это? Честно говоря, пешие прогулки у моря или по улицам Беряны были гораздо приятнее. А так я самой себе начинала казаться какой-то меркантильной мерзостью.
И так неловко, а приходится гнать прочь мысли о том, что весь такой замечательный, богатый и родовитый Недич подобрал и пригрел в музейной роскоши собственного дома какой-то экспериментальный образец, а если меня еще и подарками начнут задаривать — я точно побегу срочно устраиваться на работу. Хоть какую-то! Когда мы с Маем уютно читаем книжки в соседних креслах или гуляем под ручку, о социальной пропасти (какие я, оказывается, умные слова знаю!) удается забыть. А вот это… Надеюсь, драгоценностей там нет?
Понимая, что начинаю накручивать себя из-за пустяка, я завернулась в халат и прошлепала в кухню. Недич, как и ожидалось, нашелся именно там — он как раз расставлял на столе тарелки и посуду с едой.
— Я начал беспокоиться, не уснула ли ты в ванне.
— Нет, просто уж очень хорошо было, — безмятежно улыбнулась в ответ и плюхнулась к столу. — А что там за коробки такие?
— Консьерж передал, — невозмутимо ответил Недич. — Это твоя одежда, примерь потом, хорошо?
— Но я вроде бы больше ничего не заказывала, — возразила осторожно.
— Госпожа Рагулович тоже так ответила, когда я спросил ее о счете за остальные вещи и, собственно, о вещах, — весело усмехнулся Май. — И поскольку мы с ней пришли к выводу, что виной всему твоя скромность и нежелание тратить чужие деньги, я решил потратить их самостоятельно. Прости, но мне сложно поверить, что три платья — это все, что нужно молодой девушке для счастья.
С точки зрения Недича смотреть на найденную мной на пустом месте проблему стало проще. Мужчина не воспринимал эту покупку как подарок, да и совершил он ее не сегодня, а гораздо раньше, и от этого я почувствовала облегчение. Это не я меркантильная, это просто Май очень добрый. Но упрямо заметила:
— Все равно как-то неловко…
— Не говори ерунды, — отмахнулся он. — Кстати, передали и документы для тебя, так что теперь ты официально признана гражданкой Ольбада.
— И ты пустишь меня за руль?! — тут же забыла я про все свои сомнения и переживания.
— Что с тобой делать, пущу, — засмеялся Май. — В выходной уедем на какой-нибудь пустырь, и там попрактикуешься. Надеюсь, ты не собиралась сразу колесить по городу? — уточнил он: видимо, скисла я достаточно выразительно.
— Нет. То есть мне бы хотелось и есть внутренняя уверенность, что я все знаю и умею, но ты прав, не стоит рисковать твоим великолепным монстром и окружающими людьми.
— Монстром? — опешил Недич.
— Ну… — неуверенно протянула я, а потом весело отмахнулась: — Ой, не спрашивай. Понятия не имею, почему я его так называю!
Остаток дня мы провели привычно и обыденно, и через пару часов посиделок в кабинете мне начало казаться, что насыщенного событиями утра попросту не было. Когда ощущение начало всерьез тяготить, я решительно отложила книгу и двинулась к Маю — успокаиваться. Подошла сзади, обняла за плечи, почти всерьез ожидая, что он встретит этот жест удивлением.
Но мужчина отреагировал иначе. Обнял меня одной рукой, потом понял, что это совершенно неудобно, отложил документы и, чуть отодвинувшись от стола, потянул к себе на колени. Я устроила голову на крепком плече, уткнулась носом в жесткий воротник рубашки — и почувствовала себя совершенно счастливой.
— Странное ощущение, — тихо пробормотал Май через полминуты, которые мы просидели в уютном неподвижном молчании.
— Какое? — лениво уточнила я, потому что продолжения не последовало.
— Я умом понимаю, что знаю тебя меньше луны. Но при этом такое чувство, словно мы уже несколько лет счастливо женаты, и приходится напоминать себе, что это пока не так.
— Может, дело в магии? — осторожно предположила я, рассеянно теребя пуговицу его рубашки. — Ну, в нашем с тобой взаимном положительном влиянии.
— Да боги знают, — отмахнулся Май. — Только ощущение не становится от этого менее приятным…
А потом я все-таки вспомнила об ожидающих в спальне вещах и потащила мужчину в «примерочную»: его была идея, вот пусть он проверяет и определяется, нравится ли ему такое приобретение.
Первое время Недич честно сидел в кресле, а я бегала переодеваться в ванную. Правда, все равно приходилось возвращаться, чтобы обратиться за помощью — в выбранных наугад нарядах застежка находилась сзади. Начиная с третьего платья, прятаться за дверью я поленилась и заодно начала что-то подозревать, а на четвертом уверилась, что все это не просто так.
— Скажи честно, ты их специально все заказал с пуговицами на спине? — спросила насмешливо, когда мужчина помогал мне снимать очередной наряд.
— Нет, что ты, — возразил Май. Помолчал пару секунд, но потом все же продолжил: — Но если честно, я сознательно не стал уточнять эту деталь.
Кончики его пальцев, лаская, медленно прошлись по впадинке позвоночника. Меня пробрала мелкая дрожь, от этого простого прикосновения перехватило дыхание, и я отчетливо поняла: остальные коробки останутся нераспакованными.
— А если совсем честно, то я очень надеялся, что госпожа Рагулович подберет именно такие вещи, — тихо добавил он. Платье соскользнуло с плеч, и кожу огладили горячие мужские ладони. — Я же не знал тогда, как все изменится за полдня! Не знал, что смогу снимать с тебя эту одежду полностью, а не только помогать с пуговицами, борясь с желанием дотронуться до кожи… Ты не сердишься?
— А? Что? — пробормотала я. Слова мужчины я слушала вполуха и совершенно не задумывалась о них, полностью сосредоточившись на медленных, ласкающих, изучающих прикосновениях. — Боги, Май! Если бы ты с этим желанием не боролся, все изменилось бы гораздо раньше!
Он засмеялся в ответ, и на этом разговор прекратился.
