Глава 8
Новая угроза

Михаил думал, что все самое плохое с ними уже случилось. Но оказалось – он очень ошибался. Им было уготовано не только застать гибель мира, но и увидеть кое-что еще – как на обломках прежнего мира появляются новые хозяева, окончательно загоняя остатки людей в норы, не оставляя им никаких шансов.

Он уже не помнил точно, когда в первый раз заметил одну из тварей. Врач как раз размышлял, что сил-то у него остается все меньше – уставать начал быстрее. И старался не думать, что это может быть связано с облучением. Но когда увидел ту тварь, первой мыслью было, что он совсем сдал и у него начинаются глюки.

Светила луна, и в темном небе он вдруг увидел странный силуэт. Это не могла быть птица, не было в средней полосе птиц таких размеров. Раньше, по крайней мере, не было. И в голову вновь пришла идиотская мысль о драконе.

Существо меж тем сделало круг и унеслось куда-то в сторону центра так стремительно, что Михаил вновь засомневался – вдруг все же галлюцинация. Но на лету оно издало странный, пронзительный крик. Михаил пришел в себя, постарался побыстрее сделать обход намеченных на сегодня квартир и заспешил в убежище. Он сперва не хотел никому говорить об увиденном, но Ланка не ложилась, ждала его и по лицу поняла – что-то опять случилось.

– Что, Миша? – спросила она. – Ты такой бледный, будто привидение увидал.

– В каком-то смысле, – кивнул он. И не удержался, рассказал ей обо всем. Думал, она будет его высмеивать или спишет все на переутомление. Но ее реакция стала для него неожиданностью.

– Знаешь, я читала, что где-то на севере, в вечной мерзлоте, нашли древних бактерий – живых, – помолчав, сказала она.

– Ты это о чем? – не понял он.

– Ну, я подумала, может, это существо тоже где-то в спячке было до поры. Знаешь, водяные черепахи, например, когда вода сильно охлаждается, могут впадать в анабиоз надолго. Может, то, что ты видел, тоже…

– О чем ты говоришь, – застонал он. – У нас же тут не вечная мерзлота.

– Мы многого не знаем, Миша, – сказала его жена мягко, словно он был несмышленым ребенком.

– Ну конечно, – сказал он. – А может, тут еще в анабиозе пребывает кто-нибудь из древних – тех, что жили там, на холме, и оставили нам каменные наконечники. И в следующий раз я встречу наверху дикаря с дубиной, который спросит, не пробегал ли здесь мамонт.

Но Светлана шутку не поддержала. Она оставалась серьезной.

– Кто знает? – сказала она. – Тут, возле реки – старые курганы. И под ними лежат древние воины. А в таких местах иной раз происходят странные вещи.

– Вот только не надо эти глупости внушать детям, – раздраженно попросил он. – Я уже видел у Максима рисунки – чудовища, пожирающие людей. Он – мальчик впечатлительный, пожалела бы ты его. Им и так тяжело придется в новом мире.

– Им легче будет, если они смогут на что-то опираться, – сказала Ланка. – Ведь это, может, наши предки лежат тут, под холмами.

– Не знаю, как твои, а мой дед приехал в Москву откуда-то с юга, так что мне они явно не родственники, – открестился Михаил. А сам подумал – может, все дело в этом? Может, оттого, что Ланка – москвичка уже в котором поколении, она так интересуется своим происхождением. Он вовсе не был против, если бы этот ее интерес не отдавал какой-то болезненной мистикой. О тех, кто лежит под курганом, она способна была рассуждать так, словно их похоронили вчера. И ему снова показалось, что ее будто подменили – тогда, давно, из больницы к ним вернулась совсем не Ланка, а другая, завладевшая ее внешностью. Или, по крайней мере, не совсем Ланка.

С другой стороны, ему знакомо было это ощущение, когда время перестает иметь значение. Михаил когда-то это особенно остро чувствовал у моря – мерно накатывали волны, и он начинал понимать, что так же было за тысячи лет до его рождения и будет спустя тысячи лет после его смерти. И сама мысль о смерти не казалась здесь трагичной.

А вот его дети моря не увидят никогда. Жаль. Зато река – вот она, рядом. Может, когда-нибудь они все же поднимутся на поверхность – скорее всего, к тому времени все окрестные дома окончательно превратятся в развалины, а запасы продуктов закончатся или сгниют. И придется им так или иначе опять добывать себе пропитание оружием.

– Ты можешь со мной не соглашаться, – сказала тем временем Лана, – но теперь тебе надо быть особенно осторожным. Я не думаю, что это была галлюцинация.

Он согласился. И они решили, что детям пока рассказывать ничего не будут, и наверх тоже не возьмут. Надо сперва разобраться, какая опасность им угрожает.

– И знаешь что, – напоследок сказала жена, – я очень тебя прошу, не ходи за реку, Миша.

– Ладно, ладно, – буркнул он, а сам подумал: «Опять на нее нашло».

Спустя неделю они с Гариком уже собрались было выходить, как вдруг услышали поблизости собачий вой. Псы и раньше, случалось, поднимали шум, но в этот раз они выли как оглашенные, словно чуяли беду. А потом Михаил, похолодев, услышал рычание, жалобный визг и еще непонятные странные звуки – не то стон, не то хрип, не то ворчание, которые издавал какой-то неведомый зверь. И вся эта какофония продолжалась около часа, а когда все стихло, люди так и не решились выйти наружу и посмотреть, в чем дело.

На следующую ночь все же пришлось выйти. Как только Михаил оказался снаружи, к нему подбежал Мальчик, на спине которого виднелись жуткие раны. Хаски лизнул его руку и заскулил. Михаил вернулся, нашел мазь и обработал спину пса. У еще одной собаки была, похоже, сломана лапа, но она не подпускала к себе. А потом, пробираясь по тропинке, врач споткнулся о полуобъеденную тушу еще одного из псов. Прошлой ночью тут явно разыгралось настоящее сражение, но кто противостоял собакам, было непонятно. Не водилось тут до сих пор таких зверей, с которыми те не смогли бы справиться. Разве что пришла какая-нибудь дикая тварь из дикого леса – так уговаривал себя Михаил. Но кто это мог быть? Волк? Непохоже.

А еще через две ночи он увидел, кто наведался к ним. Когда он уже возвращался, обойдя несколько квартир и набрав еды, он услышал собачий лай недалеко от бункера. Собаки облаивали кого-то на склоне холма, Михаил осторожно подошел чуть ближе – и обомлел, встретив холодный, немигающий взгляд огромной уродливой ящерицы. Больше всего она была похожа на гигантского варана. Ободренные его присутствием собаки принялись с удвоенной силой наскакивать на пришельца, и одна из них, зазевавшись, подскочила слишком близко. В тот же миг гигантский ящер раскрыл пасть и ухватил ее за холку. Пес захрипел, а тварь, поставив когтистую лапу ему на живот, сгорбившись, с силой провела когтями, распарывая несчастной собаке брюхо. При этом она вновь пристально и, как показалось врачу, надменно взглянула на него, словно говоря: «Вот что будет с каждым, кто посмеет сражаться со мной».

Михаил, опомнившись, кинулся к бункеру, слыша за спиной визг издыхающего пса. Попав внутрь, он поспешно захлопнул дверь. Когда он вошел в общий зал, на нем, видимо, лица не было, потому что все обернулись к нему.

– Что случилось, Миша? – спросила наконец Ланка.

Он только рукой махнул. Не было у него слов, чтобы описать происходящее. Немного позже, когда он более-менее пришел в себя, устроили что-то вроде военного совета. Пока непонятно было, откуда пришли эти твари, много ли их и ждать ли еще каких-нибудь монстров. Ясно было одно – детей на поверхность теперь выпускать нельзя. Михаилу, как ни странно, показалось, что Ланка восприняла случившееся чуть ли не с облегчением. Он тоскливо думал – вот только казалось, что жизнь налаживается, и надо ж такому быть, что опять начались кошмары. Походы за продуктами стали теперь невероятно сложным и рискованным предприятием. Каждый раз перед выходом Михаил долго прислушивался – не воют ли опять снаружи собаки. И лишь убедившись, что все тихо, решался покинуть бункер, держа наготове оружие.

Бывали ночи, когда ему приходилось оставаться в бункере. Старые запасы быстро таяли, и скоро пришлось ограничивать порции. Больше всего от этого страдали дети – растущие организмы требовали еды. Бункер уже переживал голодное время в первый год, зимой, когда умерли от лучевой болезни двое добытчиков, а третий еле ноги таскал. С приходом Михаила и Светланы дела наладились, но об этом помнили только старшие. А дети не могли понять, почему должны вставать из-за стола голодными. И Михаилу было не по себе, когда он замечал взгляды, которые они кидали в чужие миски.

– Пап, принеси еды, – просил Максим.

– Наверху завелись звери, – со вздохом отвечал врач. – Очень злые. Ты же не хочешь, чтоб они загрызли меня? За едой теперь надо ходить далеко, рядом мы все забрали.

– А может, надо уйти в другое место? – спросил Рустам, слышавший этот разговор. – Где еда осталась.

«Будем кочевать, как предки – чем плохо?», – усмехнулся про себя Михаил.

– Нельзя. У твоего папы болит нога. Младшие еще малы. Звери могут разорвать нас по пути, – пояснил он Рустаму.

Глаза мальчика мрачно сверкнули, но он ничего не сказал. У врача сердце сжималось, когда он глядел на исхудалые лица детей, но он не мог найти выход из положения.

Пришлось привыкнуть и к постоянному страху. Дети тем временем, хоть и жили впроголодь, потихоньку росли. Теперь они предпочитали игры в индейцев, и Михаил догадался, что причиной тому – рассказы Джека Лондона. Конечно же, умным и ловким индейским вождем в пестрой одежде и с самодельным копьем чаще всех был Рустам. Наташка была его скво, а роль белого человека доставалась Максиму. Понятно, что неуклюжий белый обычно пасовал перед отважным индейцем.

И все чаще они задавали вопросы, на которые все труднее было отвечать:

– Пап, а кроме нас, тут никто не живет?

– Никто. А надо, чтоб жили?

– Просто нас так мало. Мама говорит, раньше столько народу было в тех огромных домах. А теперь, значит, мы последние остались? А остальные все умерли, когда пришла Беда, да? А почему она пришла? Кто этого хотел? Вы ведь не хотели? – спросила Ирка.

Он не знал, что ответить дочери.

– Нет, конечно, – сказал Михаил. Ни я, ни мама, ни дядя Игорь – никто из нас.

– А почему же вы ничего не сделали?

– Не успели, – сказал Михаил. – Не все зависит от нас.

И увидел, как недоверчиво уставился на него Рустам.

– Понимаете, – сказал врач, осторожно подбирая слова, – я думаю, что Беда пришла потому, что люди не умели и не хотели договариваться. Совсем как вы, когда деретесь иногда из-за игрушек. Поэтому учитесь жить дружно, иначе нас останется еще меньше.

– Десять тысяч лет назад на всей земле жило только пять миллионов человек, – сообщила вдруг Ланка. – А к тому моменту, как пришла Беда, в одной только Москве жило около двенадцати миллионов – вдвое больше. Может, просто слишком много людей стало, слишком истерзали они Землю – вот она и отомстила.

– А миллион – это сколько. – Наташка, слушавшая их разговор, растопырила шестипалую руку и принялась загибать пальцы. Михаил усмехнулся.

– У тебя рук не хватит сосчитать, – сказал он. – Миллион – это очень много. Но мы – не последние. Еще в метро люди живут. Но это далеко отсюда.

– А почему мы не идем в метро?

– Это опасно. Из-за зверей, и вообще. К тому же там и без нас народу полно. Вдруг там нам не хватит еды?

– Нам и тут еды мало, – напомнила Ирка.

– Мама Лана нам рассказывала – когда приходила суровая зима, и еды не хватало на всех, приходилось лишних, старых людей оставлять одних у костра, и их съедали волки, – заявил Рустам. Михаил покосился на него. Ему вдруг пришло в голову, что еще несколько лет – и он вполне может попасть в разряд старых и ненужных. Если, конечно, они протянут еще несколько лет. И чему только их учит Ланка? Он не раз видел, как дети собирались у нее, и она подолгу им что-то рассказывала. Впрочем, а что им теперь делать? Их несколько раз вывели наверх, а теперь опять заперли в подземелье. Конечно, они переживают. Энергии у них много, несмотря на вечное недоедание, а приложить ее толком некуда. Хорошо хоть Света с ними возится – Гуля слишком занята бытом, а Тина валяется с очередной книгой. Михаил заметил, что дети к ним, старшим, относятся по-разному – Тине иной раз чуть ли не хамят, с Гулей неплохо ладят, ворчание Гарика пропускают мимо ушей, а вот Ланку буквально боготворят и стараются проводить с ней побольше времени.

– Когда-нибудь запасы наверху совсем кончатся, – сказал Михаил и увидел, как искоса остро взглянул на него Рустам.

– А если ты заболеешь? Кто нам тогда принесет поесть? – заныла Ирка. Ее не беспокоило, что будет когда-нибудь, ее волновало ближайшее будущее.

– Я постараюсь не болеть. Подожду, пока Рустам подрастет, – отшутился Михаил, хотя на душе кошки скребли. Он ведь все-таки был не железный, возраст давал себя знать. А реальная польза была только от него – кажется, даже дети это понимали. Одно время на поверхность просилась Тина и пару раз даже поднималась с ними. Но теперь о том, чтобы за добычей ходили женщины, даже речи быть не могло.

– А когда ты умрешь, как мы будем без тебя? – Ирка всхлипнула. Михаил скрипнул зубами. Дети воспринимали смерть как что-то обыденное. Раз столько народу умерло во время Беды, значит, это может случиться с каждым в любую минуту. И Михаил сам старался говорить с ними обо всем, как со взрослыми. Чем раньше они будут готовы к испытаниям – тем лучше. Но сейчас он думал, что, может, это была не самая удачная идея.

– К тому времени вы вырастете. Может, у вас уже будут свои дети, – сказал он и осекся.

Стоит ли внушать им такие мысли? Зачем им дети? Все равно это ведь не жизнь, а медленное угасание. А разве сами они имели право заводить детей, обрекая их на такой ужас? Но тогда, давно, казалось, что, может, через несколько лет все наладится, радиационный фон снизится и они вновь смогут обжить поверхность. Никто не знал, что радиация несет с собой не только болезни. А теперь вот на поверхности появились новые хозяева, и людям путь туда заказан, они должны ютиться под землей, как кроты. Михаил снова с горечью вспомнил, как они обсуждали несколько лет назад, не подыскать ли им новый подвал, поудобнее. Теперь даже об этом не могло быть и речи – страшно было лишний раз высовываться из убежища.

– Может, когда мы вырастем, мы пойдем в метро, – сказала Наташка.

Михаил ничего не ответил. Но про себя подумал, что если со времени их ухода люди в метро не изменились, вряд ли шестипалая девочка может рассчитывать на теплый прием с их стороны.