Глава 11
Назад, в метро

Наконец настала холодная осенняя ночь, предназначенная для выхода. Михаил специально дожидался безоблачной, ясной погоды, чтобы хоть как-то различать дорогу. Подгадали еще так, чтобы выходить не в полнолуние – на этом особенно настаивал Стас, уверяя, что твари в этот период буквально с ума сходят, и соваться на поверхность при полной луне – верное самоубийство.

Пришло время прощаться – было ясно, что больше они друг друга не увидят никогда. Джаник ревел из-за того, что уходит Ирка, и Рустам даже одернул его, считая, что брат ведет себя недостойно. Гуля не плакала, но в ее взгляде была тоска. Наташка все еще была в шоке после смерти матери, и глаза у нее были на мокром месте, но, кажется, она испытывала облегчение, что сестра уходит – идея многоженства была ей все же не по нутру, хотя перечить Рустаму она не решалась. А тот выглядел серьезным, но не сказать, чтобы печальным. Наверное, уже готовился руководить оставшимися. Вряд ли они будут скучать без взрослых. Сакина подбежала и обвила руками шею врача, потом обняла Ирку, а Стаса обнимать не стала. У Михаила вдруг сердце сжалось – все же с этими детьми он бок о бок прожил много лет, да и к Гулиному молчаливому присутствию привык. Но сил не было оставаться после смерти Светланы здесь, где все напоминало о ней. «На миру и смерть красна», – вдруг вспомнилось ему. Он утешал себя тем, что все равно не сможет скоро охотиться, не сумеет быть полезным здесь. Лучше уж они пойдут к людям – судя по рассказам, в метро жизнь все-таки полегче. А если уж погибнут по пути, значит, так суждено. Теперь, когда жены не стало, мысль о смерти не слишком его пугала.

Он окинул взглядом свою команду – Стаса в потрепанной химзе, тщедушную Ирку, на которой костюм сидел, как на вешалке. Оружия у них было мало – тот самый автомат, с которым Михаил пришел из метро и патроны к которому берег все эти годы, да пистолет. Второй автомат он оставил Рустаму вместе с охотничьим ружьем. Автомат Михаил взял себе, пистолет хотел было дать Стасу, но тот настоял на том, чтобы вручить его Ирке. Сказал, что в случае чего будет метать ножи. В ножах у них недостатка не было, и Михаил согласился.

Выбравшись наружу, они немного постояли, привыкая. Листья с деревьев уже облетели, и это Михаил тоже учитывал, это было на руку. По крайней мере, можно было различать что-то, хотя и они сами становились заметнее.

Михаил тихонько двинулся вверх, в сторону Мосфильмовской – они заранее договорились, что он будет показывать дорогу, Ирка пойдет следом, а замыкающим – Стас. И тут врач вдруг ощутил приступ такой тоски, что чуть было не остановился. Он не глядя ощутил, как насторожился сзади Стас – может, тоже что-то чувствовал. А внутренний голос – или то был внешний – тем временем шептал ему: «Куда ты идешь, на верную смерть? Может, у тебя еще есть шанс найти сына, а ты уходишь?» Но Михаил, сжав зубы, шагнул вперед. Все это уже было думано-передумано, и менять решение было поздно.

В кустах раздался треск. Михаил вскинул было автомат, но в свете месяца увидел, что то была одна из собак бывшей стаи, которая распалась со смертью Мальчика. Пес слабо вильнул хвостом, приветствуя, – облезлый, драный, и поплелся дальше. Михаил, не оборачиваясь, ободряюще махнул Ирке и Стасу. Их путь шел в гору, и вскоре непривычная к таким броскам девушка начала уставать – она еле плелась. Михаил гнал от себя мысли, что расстояние до метро она может и не осилить. Вспомнил, как когда-то вез Ланку в тележке из супермаркета, как самому удалось завести машину. Сейчас такой номер не пройдет, простоявшие двадцать лет на улице автомобили превратились в груду бесполезного металла. Он запоздало подумал, что могли остаться машины где-нибудь в подземных гаражах. И все равно вряд ли их получилось бы завести, да и непонятно, во что превратился бензин за эти годы. Врач прикинул, что в крайнем случае можно было бы передневать в какой-нибудь из квартир, но это было нежелательно.

Сбоку послышался шорох, словно тащили что-то тяжелое. Или кто-то полз, волоча брюхо по земле. Михаил напрягся, застыл, подняв руку – условный сигнал для остальных затаиться. Странно, но существо, производящее шорох, ими как будто не интересовалось – звук постепенно начал отдаляться и затих где-то в кустах. Михаил махнул рукой – идем. Оставалось совсем немного до Мосфильмовской, там будет полегче. В прежние времена у него бы ушло на этот путь минут пятнадцать, несмотря на то что дорога шла в гору. А теперь ему показалось, что они добирались целый час. Но время в запасе еще было, они ведь вышли, как только стемнело.

На Мосфильмовскую выбрались неподалеку от памятника Леонову, и Михаил ободряюще сжал Иркину руку, давая понять, что не надо пугаться застывшей фигуры. Они пошли вниз, к Москве-реке, а справа поваленная местами решетка обозначала границы киностудии. Михаил вновь вспомнил про отца и тетю Соню, которых где-то здесь застал тот самый день. Он вел свой маленький отряд вдоль домов, чтобы можно было укрыться. Вот уже и круг, откуда уходит к Воробьевым горам улица Косыгина. Здесь дома отступали, слева тянулся поросший деревьями холм, дорога шла под уклон. А впереди, там, где была река, вдруг раздался отчетливый плеск, будто какая-то туша рухнула в воду с моста. Они невольно застыли. «Черт, этого еще не хватало», – подумал Михаил. Он как-то не учел, что река теперь тоже наверняка жила своей жизнью. Но Стас, кажется, был не робкого десятка, а Ирка, похоже, от ужаса уже ничего не соображала, кроме того, что надо идти следом за отцом и останавливаться по команде.

Плохо было то, что теперь они оказались на открытом месте. Михаил вдруг запоздало подумал – все расчеты основывались на том, что мост еще цел, а если нет? Но в этом случае оставался еще путь к Киевской, как ни противно было об этом думать.

К счастью, мост вроде бы держался, хотя кое-где виден был ущерб, нанесенный ему временем. Михаил махнул рукой спутникам, призывая укрываться за проржавевшими автомобилями, и первым подал пример. Со стороны это выглядело, наверное, по-идиотски – трое в пустом городе играют в разведчиков. Но Михаилу сейчас было не до шуток. А что, если встретится кто-нибудь из сталкеров метро – кажется, Петр тогда рассказывал про их опознавательный знак, три круга фонарем. Фонарь, к счастью, он с собой прихватил. Хотя предпочитал пока им не пользоваться, не привлекать к себе лишнего внимания.

С моста открылся вид на набережную, на Воробьевы горы. Вон же она, высотка МГУ, торчит себе, окутанная поднимающимся от реки туманом. А по левую руку, на другой стороне реки, виднеются стены из красного кирпича и красно-белые башни Новодевичьего монастыря, слабо блестят в свете месяца купола, с которых еще не облезла позолота. Тут в тумане послышались странные звуки, какое-то хрюканье – и Михаилу стало не до высотки. Он увидел, что Ирка стоит на самом краю моста, а рядом пролом, и внизу плещется черная вода. Шагнул к дочери, схватил за руку и оттащил от опасного места. Та вцепилась в его руку мертвой хваткой, и Михаил поволок ее за собой. Тень на мгновение закрыла месяц – облако, что ли? Но это было не облако. Характерный силуэт с огромными перепончатыми крыльями закружился над ними. Раздался клекот. Михаил пихнул Ирку под первую попавшуюся машину, сам рухнул рядом. Где, интересно, Стас? Михаил не видел, но надеялся, что тот последовал их примеру. Ирка, видимо, обезумев от ужаса, принялась выползать обратно – Михаил в сердцах пихнул ее назад.

Тут он увидел Стаса – тварь поднималась в воздух, держа в когтях его тело, и Михаил провожал ее безумным взглядом. Он поднял было автомат, но тут же понял, что стрелять – еще хуже. Тварь летела над рекой, и если разожмет когти, ее добыча рухнет в ледяную воду. Так и так спасения нет. Может быть… но Михаил не смог заставить себя выстрелить в безжизненно болтавшуюся в когтях чудовища фигуру. Вдруг все-таки надежда еще осталась… Но в глубине души он знал – шансов на спасение у бедняги практически нет.

Он оглянулся. Ирка вылезала из-под машины. Тряслась, как овечий хвост. Наверное, сто раз уже пожалела, что решилась идти в метро. Но теперь обратной дороги у них не было. Оставалось не так уж много.

Тварь, уволокшая Стаса, уже давно скрылась из глаз – полетела куда-то в сторону Крымского моста. Михаил успокаивал свою совесть тем, что если Стас в сознании, то у него есть ножи, а если нет… то, наверное, он ничего не успеет почувствовать. Но на душе все равно было погано.

Он едва не наступил в какую-то слизь, насторожился. Оттащил от этого места подальше Ирку. Потом увидел – там, где слизь соприкасалась с колесом, от резины остались одни ошметки. Запоздало вздрогнул. Уловил какое-то движение чуть впереди. Там, среди машин, двигалось нечто серое, потихоньку удаляясь. Михаил осторожно выглянул из-за стоящего рядом микроавтобуса – впереди величаво полз огромный слизень, оставляя за собой ту самую субстанцию, которая с легкостью разъела покрышку. Михаил вздрогнул и внимательно посмотрел под ноги. Потом снова взял Ирку за руку и поволок за собой. Нужно было торопиться.

Наконец черная вода внизу уступила место асфальту. Еще чуть-чуть – и они у цели. Откроют им или нет? Справа тянулась железнодорожная насыпь, за которой был стадион «Лужники», слева было подобие сквера. Вон там, чуть дальше – вход в метро. Лаконичный бежевый павильон, портик, подпираемый высокими прямоугольными колоннами. А поодаль возвышается гостиница «Юность» – серая бетонная коробка. Но Михаилу что-то не понравилось. Померещилось какое-то движение на одном из верхних этажей гостиницы, где стекла были выбиты. Поблизости он увидел вентшахту и подумал, что лучше, пожалуй, будет проникнуть в туннель этим путем. Дернул за руку дочь и первым полез в люк, светя фонариком. Он не ошибся в расчетах – шахта привела их в туннель, где под ногами хлюпала вода и потихоньку ржавели рельсы. По некоторым признакам Михаил догадался, что люди бывали здесь и после Катастрофы. Хотя непонятно, зачем им было ходить в сторону открытой станции Ленинские горы? И тут он вспомнил какие-то давние слухи… кажется, поговаривали, что был и туннель под рекой. Он досадливо помотал головой. Зачем думать об этом сейчас? Их цель – станция Спортивная, и до нее рукой подать. Но он боялся, он невыносимо боялся того момента, когда увидит людей. Как их примут здесь? Ему все равно, не так уж много ему осталось, но вот Ирка? Чтобы оттянуть время, он достал из рюкзака немного копченого мяса, пожевал сам и велел подкрепиться дочери. Потом еще посидел некоторое время. Ирка положила голову ему на плечо, и по ровному дыханию он догадался, что она заснула. Пусть спит, ей надо набраться сил перед тем, что им предстоит. Потихоньку он задремал и сам.

Проснулся оттого, что рядом капала вода. Иринка уже не спала – сидела, обхватив колени. Было слышно, как неподалеку попискивает крыса, учуяв съестное. Врач вспомнил – если в туннеле крысы, надо радоваться – значит, нет поблизости какой-нибудь дряни похуже. Так рассказывал тот сталкер с птичьей кличкой. Михаил достал еще немного мяса – кто знает, что там их ждет впереди и когда теперь доведется поесть. Потом сказал дочери:

– Идем. Пора.

Иринка тихо вздохнула. Он потрепал ее по голове:

– Ну-ну, не бойся. Здесь тоже люди живут. Сама ведь хотела в метро.

Голос его звучал не слишком уверенно.

– Тут темно и страшно, – сказала она.

– Ну ничего, сейчас выйдем на станцию, к людям.

Он вовсе не был уверен, что им там окажут радушный прием. Но девочка немного приободрилась. Судя по всему, она представляла себе метро несколько по-иному.

И они двинулись вперед. Совсем скоро увидели впереди свет, и тут же голос, показавшийся им громовым, окликнул:

– Стой! Кто идет?

Тот сталкер, что приходил к ним, рассказывал о постах возле каждой станции, и Михаил был готов и Иришку предупредил – они покорно стояли, пока их обыскивали люди в потрепанных ватниках с нашитыми на груди красными звездами. Потом их повели на станцию. Здесь, видно, очень опасались вторжения – врач насчитал еще два кордона. Когда, наконец, они поднялись на платформу, у него чуть ноги не подкосились. Он не верил, что дошел, наконец, что перед ним – станция Спортивная, которую он уже почти два десятка лет не видел. Обветшалая, потускневшая, но все равно прекрасная. Единственные цветные пятна – красные флаги, развешанные на стенах. Иришка жадно разглядывала все вокруг, и он представил себе, каким окружающее кажется ей. Пусть лица у людей серы, как и одежда, пусть взгляды у них нерадостные, но станция с ее просторным залом превосходит все, что девочка видела в своей недолгой жизни. А это она еще на кольцевых не бывала. Первым делом их по очереди отвели в душ, где из ржавых труб текла тонкими струйками вода, после мытья выдали залатанную, ветхую, но чистую одежду, а их вещи забрали – на обработку, как сказал один из охранников. Михаил заставил себя сосредоточиться – сейчас многое зависело от того, удастся ли ему убедить людей, что он – не враг. Дрозд говорил, что на станциях боятся лазутчиков. Может, и их с Иринкой примут за шпионов? Сейчас наверняка устроят дознание, и надо как-то объяснить, кто они на самом деле. Их отвели в подсобное помещение, где стены были выложены кафелем.

Сидящий за столом молодой военный поднял усталые глаза от бумаг. На Михаила глянули Ланкины глаза, он увидел над бровью парня такую же родинку, как у покойной жены.

– Кто вы? Откуда пришли? – спросил тот.

– Матвей, – вдруг вырвалось у Михаила. И парень чуть заметно вздрогнул. Михаил готов был поклясться – в эту секунду он все понял. Но тут же овладел собой.

– Повторяю вопрос, – сказал он. – Кто вы и откуда?

Михаил попытался сосредоточиться, но ему мешали эти глаза. Как странно, что мальчик, в сущности, не посторонний ему, сидит и смотрит на него, как на чужого. И вдруг он понял, что Иринка не знает всей этой истории. Стоит ли посвящать ее во все сейчас?

– А можно, я лучше напишу, – спросил он.

Военный пожал плечами.

– Постарайтесь экономить бумагу, – сказал он. – Когда будете готовы, скажите караульному – я прочту ваш отчет и вызову вас.

– Хорошо, – покорно сказал врач, – но мы с дочкой очень голодны.

Молодой военный кивнул и крикнул в приоткрытую дверь:

– Зимин!

И когда появился невзрачный человек средних лет, распорядился:

– Покормите их.

Врача с дочерью отвели в другое подсобное помещение. Вскоре невзрачный человечек принес им по миске горячей, хотя и жидкой похлебки. Они с жадностью набросились на еду. Михаил пытался понять, что за комочки плавают в этом супе – грибы, что ли? Уж точно не мясо. Ему попалась какая-то зелень, подозрительно похожая на мох, но он предпочел не задумываться. Поев, они сразу почувствовали себя лучше.

Их отвели в камеру. Иринка обернулась к отцу.

– Откуда ты его знаешь? – спросила она.

Тот задумался.

– Мне про него сталкер рассказывал, – наконец соврал он. – К нам в бункер когда-то приходил сталкер из метро, когда ты еще маленькая была, помнишь?

Он не хотел говорить дочери правду. Еще неизвестно, как Матвей обойдется с ними – ведь сейчас их жизнь, по сути, зависит от него. А судя по тому, что парень не спешит его признавать, дело может обернуться для них не самым лучшим образом. Михаил в чем-то понимал его – это только герои сериалов могли радоваться возвращению блудного отца через двадцать лет. Тем более это ему требовалась в данный момент помощь Матвея, а не наоборот. И он бы не осудил парня, если бы тот отказался ему помогать. В конце концов, его бросили на чужих, по сути, предав. Просто случайность, что приемные родители оказались, видимо, хорошими людьми и добросовестно отнеслись к воспитанию мальчика. И все же, как бы ни обернулось дело, он был так рад, что сын Ланки вырос, а не умер во младенчестве. С души врача словно камень свалился – значит, они тогда приняли правильное решение.

Михаил долго корпел, стараясь уместить историю своей жизни на нескольких выделенных ему страничках. Когда ему показалось, что точнее уже не скажешь, перечитал еще раз. Покивал сам себе. Он написал все как есть, только не стал упоминать, что не является родным отцом Матвея. А почему – и сам бы не мог объяснить. Казалось бы, в таком случае ответственности он особой за судьбу брошенного ребенка не несет. Но врач чувствовал, что по большому счету это не так. Уж лучше пусть парень думает, что бросили его из-за тяжелых обстоятельств, пусть даже считает свою мать не совсем нормальной. Незачем ему знать, что на самом деле его родной отец – совсем другой мужчина, и что он тоже предал своего ребенка. Михаил задумался – можно ли так считать – и опять сам себе покивал. Если бы не предал, то с Ланкой в тот страшный час был бы именно он, и вышла бы совсем другая история. Врач еще упомянул, что о покинутом в метро младенце остальные их дети ничего не знали. И что все остальные обитатели бункера, кроме них, погибли – тут он мысленно попросил прощения у оставшихся, но чувствовал, что так будет лучше. И точного местоположения бункера тоже не стал указывать на всякий случай.

Он постучал в дверь, и когда заглянул часовой, отдал ему исписанные скупым почерком листы. Через некоторое время тот вызвал его на допрос – на этот раз одного, без Ирины.

Молодой военный пристально глядел на него, держа бумаги в руках.

– Первая часть вашей истории похожа на правду, – тихо сказал он. – По крайней мере, мои приемные родители рассказывали то же самое.

Он выглядел спокойным и сосредоточенным. Михаил вздохнул. Конечно, глупо было бы думать, что мальчик кинется ему на шею с криком «Папа!». И все же он не ожидал от Матвея такого самообладания. Он думал, что парень спросит – как же ты мог? Почему кинул меня на чужих людей? Но тот явно не был намерен признавать внезапно свалившихся на голову родственников, и Михаил не мог осуждать его за это.

– Значит, все это время вы жили в бункере примерно здесь? – Парень ткнул пальцем в лежащую перед ним истрепанную карту. Место он указал не совсем точно, но Михаил решил не поправлять.

– Да, – ответил врач.

– А почему вы вдруг решили вернуться?

И тут Михаил понял, что это очень трудно объяснить. Парень сверлил его взглядом.

– Я думал о дочери. Ей не надо было оставаться там. Бункер – неподходящее для нее место.

– Она же там выросла. – Парень прищурился. – Понимаете, я обязан все проверить. Откуда я знаю, что вы – не шпионы? Может, того человека, который ушел с женой с Киевской девятнадцать лет назад, уже и в живых-то давно нет. А кто-то из тех, кто знает эту историю, решил придумать такую легенду для разведчиков. Киевская – это Ганза. У нас напряженные отношения с Ганзой. Мы должны быть бдительны. – Он повысил голос, явно повторяя то, чему его учили. Михаил не так уж много видел коммунистов в прежней жизни – разве что несколько старушек на митинге. Да еще, может, дядю Гену – если, конечно, того можно было так назвать. Но что-то знакомое почудилось ему сейчас в интонациях мальчика. Возможно, тот подозревал, что их подслушивают.

– Ну? – вдруг совсем другим тоном, негромко спросил Матвей.

– Это было последнее желание ее матери, – тихо ответил врач. – Она просила отвести девочку к людям. И кстати, есть способ проверить, кто я. Твои приемные родители наверняка узнают меня, хотя столько лет прошло.

Парень нахмурился.

– Я подумаю о том, чтобы устроить вам очную ставку с моим отцом, – сухо сказал он. – Моя мать умерла. Допустим, я вам верю. Но есть кое-что еще, – продолжал парень таким тоном, что Михаил сразу насторожился. – Как вы объясните вот это?

В его руках был измятый, грязный клочок бумаги.

– Что это? – удивился Михаил.

– Это было найдено в вашем рюкзаке. Можете объяснить, что тут написано?

Михаил взял скомканную бумагу. Вгляделся в разбегающиеся буквы. Кажется, это был почерк Стаса. «…Не было возможности поговорить… подслушивали… Наташа… таблетки, Гарик, ружье… Рустам». Он вздрогнул. Это не укрылось от глаз военного. Но Михаилу было наплевать. На что смеет намекать этот тип! Лучше бы он замерз на поверхности, лучше бы его никогда не приносили в бункер. Наташа, конечно, девочка с характером, но никогда она бы не сделала такого… Не обрекла бы на смерть родную мать. И Рустам… Они же дети! А Гарик был его отцом. Этот гад судит всех в меру своей испорченности! И если бы он не погиб по дороге, Михаил сам, собственными руками убил бы его сейчас.

Он вдруг осознал, что следователь ждет ответа.

– Это не имеет отношения к нашему походу, – сказал он хрипло. – Это отголоски происшедшего в последний год в бункере. Умерло несколько человек, а этот пришлый, которого мы подобрали…

– Который рассказывал про Рублевку и фараона? – понимающе спросил военный.

– Да, да, он самый. Это он подбросил. Он пытается объяснить все чьим-то злым умыслом, у него больное воображение… Стравливал всех между собой.

– Это заметно, – прохладно сказал следователь. – И все же, о каком ружье шла речь? Выглядит как план действий. А поскольку вы говорите, что этого вашего пришельца унесла вичуха, сразу возникает вопрос – а был ли мальчик?

Вопрос показался Михаилу знакомым, кажется, это было из какой-то книги. «Наверное, у них тут хорошая библиотека», – некстати подумал врач. Ему было приятно, что сын Ланки перенял от матери любовь к чтению. И явно пользуется здесь весом – раз в такие юные годы уже занимает ответственную должность. А тут вот непонятные родственники свалились, как снег на голову – не испортят ли они случайно жизнь парню?

– У моей напарницы во время вылазки было разряжено ружье. Из-за этого она погибла. Автор записки пытается искать виноватых.

– А кто был виноват? – заинтересовался парень.

– Думаю, никто. Она сама последнее время нервничала… скорее всего, просто забыла.

– Понятно, – задумчиво протянул военный. Положил листок в какую-то плошку на столе, чиркнул зажигалкой.

– Что вы делаете? – спросил Михаил.

– Так будет лучше. Меньше будет к вам вопросов. Забудьте, что вы эту бумажку видели. И про Рублевку лучше тоже забудьте. Это был просто бред. Да, вот еще что. Вы ведь там были совсем недалеко… вы не встречали там других людей? Тут у нас некоторые думают, что ученые…

– Вы про высотку МГУ и ее подвалы? Высотка вроде стоит, а людей не видели. Ну, кроме этого, с Рублевки.

Михаил решил, что чем меньше он будет рассказывать, тем лучше.

Парень надолго задумался.

– Что с нами теперь будет? – спросил наконец врач.

– Я доложу руководству, что вы не опасны, и буду просить отправить вас в Полис – ваша история может заинтересовать браминов.

– Кого? – переспросил Михаил. – Ах, ну да, понятно.

– Возможно, я сам буду сопровождать вас, – продолжал молодой военный, – и я надеюсь, что вы меня не подведете.

– Спасибо, – сказал Михаил. – Мы будем выполнять все ваши указания.

Он решил, что юноша спешит побыстрее избавиться от сомнительных гостей, и осуждать его за это трудно.

– Я хотел спросить, – внезапно смутился тот, – это фотография вашей жены?

Фотокарточка, которую Михаил бережно запаял в полиэтилен, сохранилась не лучшим образом, и все же Ланкино лицо еще можно было разглядеть. Когда Михаил кивнул, парень внимательно всмотрелся в едва различимые черты. Глаза его потемнели, он закусил губу. Потом, опомнившись, протянул карточку Михаилу.

– Возьмите. Девочка похожа на нее. Кстати, те лекарства в рюкзаке… не хотите ли оставить чуть-чуть нашему врачу? Он был бы очень рад.

– О чем разговор? Конечно, – смущенно забормотал Михаил. – Пусть скажет, что ему надо.

– Должен вас предупредить, – сказал мальчик, – что по нынешним временам это целое состояние. Вы вовсе не обязаны отдавать ему все. Никто не знает, что будет дальше. Вам эти таблетки могут очень пригодиться самому – ими расплачиваются наравне с патронами. За еду и ночлег, например.

– Понимаю, – закивал Михаил, оценив порядочность мальчика. Ведь чего стоило бы просто конфисковать у него эти сокровища, а тот честно предлагает поделиться. Определенно, приемные родители хорошо воспитали его. – Так мы теперь свободны?

Матвей задумался, забарабанил пальцами по столу.

– Мне кажется, будет лучше, если вы пока останетесь под охраной, – наконец сказал он. – Для вашей же пользы. Вопрос об отправке вас в Полис будет решен в ближайшие два дня.

Михаил вернулся к Ирке. Та внимательно посмотрела на него.

– Ну что, папа? Они нам верят?

– Не знаю, – тихонько сказал Михаил, косясь на дверь. – Вроде бы, верят, но оставлять у себя не хотят. Отправят в Полис, а там видно будет.

– А что такое Полис?

– Судя по тому, что я слышал, там светло и много книг. Думаю, тебе там понравится.

– А этот парень, который нас допрашивал? Он ведь хороший, да? Почему он не попросит за нас?

– Тише, – сказал Михаил, – кажется, здесь не все так просто.

Но его дочь, видимо, уже и сама догадывалась об этом, потому что вздохнула и замолчала.

Ближе к вечеру к ним заглянул станционный врач и был потрясен ассортиментом лекарств в рюкзаке Михаила. И тот лишний раз похвалил себя за предусмотрительность. Поделился с коллегой самым необходимым, при этом и у самого кое-что еще осталось.

А на следующий день Матвей зашел за ними.

– Собирайтесь, – сказал он, – дрезина ждет.

Они вышли на платформу, и Ирка даже рот раскрыла, увидев дрезину с прицепленным к ней вагоном.

Пока ехали, она крутила головой, изумляясь. Михаил тоже оглядывался по сторонам – вот притормозили перед Фрунзенской, которая выглядела тоже какой-то затертой, зато красные флаги были и тут развешаны повсюду. «Товарищ Москвин», – краем уха услышал он и понял – это тот самый, которому не донес тогда послание раненый сталкер. Но дрезина уже катилась дальше – к Парку Культуры. Промелькнула Кропоткинская – ряды одинаковых палаток, чьи-то полустершиеся изображения на стенах и флаги, флаги, флаги. У врача сжалось сердце – как же обветшала эта станция. Ирка таращилась на диковинные колонны, казалось, не замечая бедности и неухоженности.

– Папа! Тут так красиво, – шепнула она. Матвей услышал, хмыкнув, как Михаилу показалось, одобрительно. Люди на платформе занимались своими делами и как будто не обратили на них никакого внимания. Дрезина снова нырнула в темный туннель, и вскоре они уже подъезжали к блокпостам Библиотеки имени Ленина.

Михаил испытывал щемящее чувство, видя эти станции, такие знакомые, после долгого перерыва. Они словно бы выцвели, и, кажется, недалек был тот час, когда начнут потихоньку рушиться. И все же жизнь здесь продолжалась каким-то чудом.

На подъезде к Библиотеке в глаза ударил свет. И на секунду Михаилу показалось, что все как прежде – что они с Ланкой едут в метро и сейчас выберутся из подземки и отправятся гулять в Александровский сад. Но он тут же вспомнил, что Ланка осталась лежать на берегу Сетуни, а рядом с ним – подросшая дочь, единственное, что у него осталось.

Матвей тем временем о чем-то уже толковал с подошедшими людьми в военной форме. Михаил заметил, что у них на висках татуировки – двуглавые орлы. Не удивился – Матвей предупреждал его, что власть в Полисе принадлежит кшатриям-военным и браминам-книжникам.

Насколько мог понять Михаил, их спутник объяснял встречавшим что-то про документы. Те недовольно качали головами. Потом один окинул взглядом их с Иркой и поманил к себе. Михаил, взяв за руку дочь, совсем растерявшуюся от обилия света и людей, выбрался на платформу.

– Я должен отправляться обратно, – сказал Матвей.

Михаил кивнул, не находя слов. Конечно, иначе и быть не могло, а вот Ирку такой поворот событий поразил. Она уже успела немного привыкнуть к неразговорчивому парню и чувствовала, что тот опекает их, стараясь не показывать этого. А теперь что же – бросает их одних среди чужих, где они никого не знают?

– А как же мы? – пискнула она.

– Товарищ Красков вам поможет, – коротко сказал Матвей. – Он обещал посодействовать с документами, когда вы ответите на его вопросы.

– А мы вас еще увидим? – не унималась девочка.

Матвей еле заметно усмехнулся.

– Не знаю. Если что будет нужно – найдете меня. А теперь мне пора. У меня тут еще дела.

И он растворился в толпе. Иркино лицо на секунду вытянулось, но она быстро забыла об их спутнике, ошеломленная обилием новых впечатлений.

– Идемте со мной, – сказал товарищ Красков.

Ирка оглядывалась по сторонам, щурясь от яркого света. Сколько народу! И сколько здесь книг. Они лежат на низеньких столиках – подходи и разглядывай. Ей очень хотелось задержаться возле лотка, но отец взял за руку, увлекая за их провожатым. Она не видела, что Матвей следит за ними, смешавшись с толпой.

А он забавлялся удивлением этой девчонки – его сестры. Когда он в первый раз попал в Полис, то так же крутил головой по сторонам. Теперь-то его не удивить. А все же жаль, что пришлось вот так, сразу, расстаться. Этот мужик, ее отец, выглядит совсем старым – странно думать, что он и его отец тоже. Матвей уже не злился на него – как увидел его измученное лицо, так и понял, что в жизни тому явно пришлось несладко. И избавиться от внезапно нашедшихся родственников торопился вовсе не от обиды на них. Просто так будет лучше для всех. Он знал, как иной раз пропадали с их станции люди – за ними приходили и увозили туда, откуда практически не возвращаются. И про Берилаг слышал. Этот старик, его отец, даже не подозревает, какого труда стоило Матвею убедить руководство отправить пленников в Полис. Их могли просто расстрелять как шпионов, не разбираясь особо. Сами-то они, кажется, даже не подозревали об этом. А теперь, если у них хватит ума устроиться здесь или хотя бы получить документы и перебраться на другие станции, есть надежда, что на Красной Линии про них забудут. Еще не факт, что эта история пройдет для него без последствий. Если кто-нибудь решит донести, представив дело так, что он укрывал лазутчиков, он и сам может загреметь куда подальше. Что ж, он примет свою судьбу как должное – люди страдали и за меньшее. Мужчина и девушка скрылись в подсобных помещениях в конце платформы, и он медленно двинулся дальше. У него еще будет время подумать обо всем позже.

Михаила с Иркой долго расспрашивали – сначала военные, потом брамины. Военных интересовала высотка МГУ и бункер в Раменках, но они быстро поняли, что об этом Михаилу ничего не известно. И сдали их с рук на руки людям в серых халатах, на висках у которых красовались вытатуированные книги. У этих вопросов было куда больше. Их интересовало все – и каким образом удавалось поселенцам так долго выживать в бункере, и особенности детей, которые у них рождались, и попадавшиеся в окрестностях мутанты. Вот разве что к рассказам о Рублевке и правящем там фараоне и те, и другие относились скептически, намекая, что, скорее всего, то был бред больного. А поскольку Стас погиб, опровергнуть это было некому. Михаил и сам уже начинал сомневаться – мало ли что рассказал им пришлый, зря они, наверное, верили ему.

Товарищ Красков действительно помог им с документами. Им даже отвели комнатушку на Боровицкой, где жилища были устроены в проемах между арками. Вдоль стен между проемами стояли книжные стеллажи, и это приводило Ирку в восхищение – она могла часами разглядывать стоявшие на полках пестрые томики. И в общем, все как-то налаживалось. Если, конечно, не считать того, что им намекнули – жилье пока временное. Да и запас лекарств у Михаила, которые он менял на самую ходовую здесь валюту – патроны – был не бесконечным. Врач уже подумывал, каким способом его пополнять и чем можно тут заняться, чтобы прокормить себя и дочь. Михаил чувствовал – самое главное в его жизни уже случилось, теперь остается только заботиться об Ирке. У нее уже появились здесь знакомые, может, девочка и судьбу свою тут найдет. Он уже слышал – и от Матвея, и здесь, от браминов – что Полис является средоточием знаний, что обитателям его есть чем гордиться. И хотя при ближайшем рассмотрении ему вовсе не так уж здесь нравилось, возможно, для его дочери тут самое подходящее место.

Ради нее он согласен был делать все, что предложат. Как врач он здесь не очень котировался, хватало и лучших специалистов, но амбиции его не заедали, он готов был трудиться и на подхвате, санитаром. А если захочется вновь подняться наверх… что ж, браминам нужны были книги из Великой Библиотеки. Михаил уже слышал о тех, которые стерегут ее наверху, но не боялся. С тех пор как он потерял жену, его уже ничто не пугало.

Иногда он вспоминал тех, кто остался в бункере – Наташку, Рустама, Гулю. Как-то они там? Тут же всплывали в памяти каракули Стаса, его гадкие намеки… Нет, их дети не были способны ни на что подобное. Не иначе, как сам Стас выдал желаемое за действительное, приписав им свои намерения. А возможно, сам все и устроил. Михаил уже даже и смерть жены готов был приписать ему, и если в чем-то горько раскаивался, то лишь в том, что не оставил в свое время раненого на берегу. Пусть бы уж лучше умер один чужой, чем близкие ему люди.

Однажды он заметил – один из этих, с татуировками на висках, засматривается на его дочь. И решил поговорить с ней.

– Нравится он тебе? – осторожно спросил врач.

Она рассеянно взглянула на него.

– Знаешь, это не важно.

– То есть не нравится? – уточнил Михаил.

– Какая разница? – В Иркиных глазах он увидел упрямство. – Мне очень нравится здесь. И я хочу быть всегда здесь, пусть для этого придется мыть полы или стать чьей-нибудь женой. А он меня любит и обижать не станет.

И врач понял – дочь вписывается в эту жизнь. А он – нет. Его здесь только терпят. И неизвестно, сколько еще готовы будут терпеть. В общем-то он здесь – лишний. Может быть, ради нее ему тоже придумают тут занятие. А он тосковал по Ланке и даже по Тине, вновь переживал смерть Гарика и все чаще вспоминал родные берега, пытаясь представить, что там сейчас творится. Привыкнув быть главным там, в бункере, он не мог смириться с тем, что здесь от него ничего не зависит. И даже не в этом было дело, а в том, что ему нравилось быть нужным для окружающих. А тут в его услугах, похоже, не очень-то нуждались. Но и путь обратно в бункер был ему заказан. Никого близкого там у него не осталось. Наташку он и раньше не воспринимал как дочь, а с тех пор, как она стала во всем слушать Рустама, окончательно охладел к ней.

И он принял решение. Попросился наверх. О предстоящих опасностях знал уже хорошо. Нет, он вовсе не собирался нарочно глядеть на кремлевские звезды. Он хотел использовать остаток жизни с пользой и хоть напоследок узнать что-то новое. Дочери он не сказал, что его цель – заглянуть в Великую Библиотеку, она считала, что он просто отправился на разведку. И все равно волновалась за него и плакала. Предчувствовала, наверное.

Он нарочно попросил ее не провожать его. Выходил он с Боровицкой и когда очутился на улице, увидел перед собой облупившиеся особнячки на противоположной стороне Моховой, мимо которых гулял последний раз двадцать лет назад, и сердце тоскливо защемило. Все-таки стоило вернуться, чтобы еще хоть раз посмотреть на все это. Странный клекот, раздавшийся откуда-то сверху, привлек его внимание и напомнил об опасности. Он повернул налево и тихонько скользнул вдоль улицы к ступеням Великой Библиотеки, стараясь не смотреть в сторону Кремля. Ведь сталкеры не зря предпочитают ходить парами: если вдруг один засмотрится на звезды, напарник вытащит. А его никто не вытащит, надо самому о себе заботиться. Он задумался о вечно голодной биомассе, которая, по слухам, обитает там, подманивая все, что движется. На секунду ему даже показалось, что он слышит этот зов. Но врач усилием воли отогнал искушение поднять глаза и хотя бы посмотреть в ту сторону, где в проеме между зданиями видна красная кирпичная стена. И ведь отговаривали его идти в одиночку, но явно без особого рвения. Видимо, рассуждали так: удастся ему вернуться живым и с добычей – отлично! А не получится… ну что ж, его предупреждали.

Михаил мельком покосился на памятник – сидящего в неудобной позе Федора Михайловича. Когда-то они с Ланкой гуляли здесь, сидели на траве в Александровскому саду, где все цвело и благоухало, заходили в Охотный ряд. А теперь дома вокруг стоят пустые, сквозь выбитые стекла внутрь врывается ветер. Со стороны невидимой в темноте реки донесся громкий плеск, врач вздрогнул, но оглядываться не стал. Вот уже и ступени, осталось немного. Только не факт, что в здании будет безопасней, чем снаружи.

Когда в темноте он потянул на себя тяжелую дверь и вступил в помещение, где время навсегда застыло, а стены были увиты толстенными лианами, тянувшимися из расколотых цветочных горшков, и на полу валялись книги, его охватил трепет. Возможно, сейчас он узнает нечто важное, но вряд ли сможет уже рассказать кому-то об этом. Огромный зал тонул в полумраке, перед ним простирался коридор, а за ним – лестница наверх. Из больших окон в здание проникал слабый свет. Справа виднелась шахта лифта, вернее ее остатки, дальше был гардероб. На миг Михаилу почудилось там движение, он вгляделся – нет, ничего, наверное, пальто чье-то свисает. Все чувства вмиг невероятно обострились, мысли тоже. Почему-то мысль об этом пальто не давала ему покоя. Врач миновал пост, где когда-то стоял охранник, отметив, что окно по правую руку затянуто какими-то веревками, и с содроганием понял, что это часть гигантской паутины. Местами она была порвана и свисала клочьями. И тут до него дошло – какое пальто, откуда? В тот день, когда упали ракеты, стояло лето. Он вновь взглянул в сторону гардероба – все крючки были пусты, темное пятно исчезло. Михаилу захотелось развернуться и бежать отсюда, но было поздно.

Серая сгорбленная фигура возникла за стойкой гардероба бесшумно. Огромные зеленые глаза с вертикальными зрачками, казалось, выжидающе уставились на него. Заросшая шерстью морда, клыкастая пасть, заостренные уши. Сердце Михаила ухнуло куда-то вниз. Зверь? Определенно нет. А кто? Он вдруг ощутил раскаяние, что сунулся сюда, в логово чертей – а теперь уже вряд ли выйдет отсюда живым. Ирка будет плакать. Что за глупости он вбил себе в голову – что он мешает ей, что жизнь его окончилась с Ланкиной смертью? Ему вдруг безумно захотелось обратно на станцию, где свет, где люди, вместо этого серого склепа, набитого мертвыми книгами, хищными растениями, гигантскими пауками и чудовищами. Может, у него есть шанс? Главное – не терять головы. И ведь кто-то рассказывал, как вести себя при встрече с ними, но он никак не мог теперь вспомнить – то ли прямо в глаза смотреть, то ли, наоборот, отвернуться? Нет, отворачиваться нельзя. Нельзя упускать из виду эту тварь. Надо сохранять самообладание, несмотря ни на что. И соблюдать тишину. Говорят, они любят тишину.

– Мне, пожалуйста, Историю государства российского, – тихо сказал Михаил, пристально глядя в блестящие зеленые глаза, даже не делая попыток поднять оружие.

– Исс-торию… – свистящим каким-то шепотом вдруг повторило существо, и врач вздрогнул. Но глаз не отвел.

– Что, трудно найти? – произнес он негромко, чувствуя, что не надо останавливаться, надо говорить хоть что-нибудь. – Ну и бардак у вас тут.

Ирка еще неделю надеялась, что отец вернется. Молодой брамин, как мог, утешал ее, и кончилось дело тем, что они решили жить вместе. Девушка еще долго оплакивала отца, расспрашивала о нем всех, кто приходил в Полис, и вскоре до нее стали доходить странные слухи – будто его встречали на отдаленных станциях. Кто-то рассказал, что видел похожего человека в Бауманском альянсе, потом еще один сталкер заявил, что столкнулся с ним на Серпуховской. У него был шрам на виске и он слегка прихрамывал. Сталкер слышал, как кто-то назвал его Мишей. Говорили, что он появился здесь недавно, что старается быть полезным, помогает больным, а за услуги не берет ничего, кроме еды. Девушка хотела отправиться туда, но ее отговорили – путь был опасен, а посылать экспедицию возможности не было. Конечно, если бы речь шла о чем-то важном, нашлись бы ресурсы, но разыскивать человека, который даже не был гражданином Полиса, никто не собирался. Ирина пыталась расспрашивать тех, кто появлялся в Полисе, о лекаре с Серпуховской, но пришедший туда спустя две недели человек уже не застал загадочного врача на станции – тот вроде бы двинулся куда-то еще дальше. И все же у нее вновь появилась надежда. Ей хотелось верить, что все хорошо – тем более тут было так интересно, так много книг, и когда она читала их, на нее не косились, как братья и сестры в бункере – наоборот, здесь ее хвалили. Муж не разубеждал ее, хотя в глубине души был уверен, что отца ее уже нет в живых.

– Можно начинать, – сказал парень лет двадцати на вид с раскосыми глазами. – Сестра, ты все приготовила? – торжественно обратился он к улыбающейся темноволосой девочке с косичками и та, кивнув, разложила на бетонном полу подвала камни странной формы – наконечники копий и стрел. На расстеленной тряпочке лежал маленький деревянный идол с оскаленными зубами. В просторном помещении горела свеча, лица сидевших вокруг на ветхом ковре детей были серьезны. Парень обнял за плечи русоволосую девушку, та шестипалой рукой отвела прядь с лица. Ее живот уже заметно выпирал. Колеблющийся язычок пламени отражался в ее глазах. Откуда-то послышался странный, лающий звук, мальчик на секунду нахмурился, прислушиваясь, но звук не повторился.

– Скажем спасибо тем, кто спит под холмом, и Мертвой матери за то, что больше нам никто помешать не может. Теперь мы будем во всем советоваться с ними, и они пошлют нам удачу. А мы будем кормить духов после каждой охоты. – Он глянул на идола. – Теперь все, кто надоедал нам, все лишние, ненужные ушли или мертвы. Они уже научили нас всему, что знали сами, мы обойдемся без них.

При этих словах шестипалая девушка всхлипнула.

– Ну-ну, – пробормотал парень, потрепав ее по голове. – Сколько можно. Успокойся, женщина.

– Маму жалко, – вырвалось у той.

– Не плачь, дядя Михаил говорил, ее убили быстро. И почти не больно. Она уже с теми, кто спит под холмом. Там ей будет лучше. Она радуется, глядя на нас. И отец мой радуется. Он страдал, у него болела нога. Теперь ему не больно. Они теперь там, где Мертвая мать, и ей не одиноко. Вчера Сакина видела ее во сне. Мать сказала, что довольна нами.

И он подумал, что так лучше будет всем. Теперь у его жены будет ребенок. Мать жены не смогла бы помогать с ним, она сама была, как ребенок. Только ленилась да капризничала, ничего не любила делать. А сейчас не то время, чтобы держать в бункере лишних, бесполезных, больных. Наверху полно зверья, и все дальше приходится уходить за едой и рисковать собой. А он не может позволить себе погибнуть, ведь малышу нужен отец. Старые люди, о которых говорилось в книге, были мудры, что оставляли своих стариков у костра и уходили. Таков закон.

Но жена его продолжала всхлипывать, и он уже строже произнес:

– Хватит уже! Ребенку вредно!

Она тут же испуганно замолкла.

– Ничего, – сказал он, – мы справимся. Мертвая мать научила нас, как дружить с духами этого места. Давайте попросим у них удачной охоты. А наша вторая мать мешать нам не будет. Мы будем почитать ее и обеспечивать едой, и заботиться о ней, пока не придет время ей уйти к тем, спящим. Наверху еще много еды осталось для нас, надо только пойти и взять. У нас есть одежда, ее оставили те, кто умер. Есть и маски, чтоб дышать. А когда еда кончится здесь, нам никто не помешает пойти в другое место. Теперь у нас нет больных и слабых. И мы убьем любого, кто посмеет нам помешать. А если врагов будет много, уйдем еще дальше. Старшие говорили, что в городе наверху еще полно всяких вещей.

И он, переведя дух после непривычно долгой речи, покосился на выпирающий живот жены. Она – сильная, она родит ему сына. Может быть, у него даже будет шесть пальцев на руках. А если ребенок умрет, то будет ясно, что духи добры к ним и приняли главную жертву. И будут опекать их. Так говорила Мертвая мать. А Наташа сможет родить много детей, он был уверен в этом. Не беда, если выживут не все. Такова цена, и ее надо платить. Жизнь за жизнь – это справедливо.

Парень взял острый нож и бестрепетно провел лезвием по своему запястью. Выступила кровь. Он поднес окровавленную руку ко рту идола.

– Ешь. Мы будем кормить тебя вдоволь, чтобы ты послал нам удачу.

И дети благоговейно склонили головы, с почтением глядя на обточенные камни. А в соседнем помещении тихо всхлипывала маленькая азиатка, затыкая себе рот платком.