Б. Островский
Принять решение
На стене — зеленоватый циферблат больших часов. Сообщение уже десять минут в пути. Но путь сюда долог: от излучателя на Земле до телеприемника на Титане луч идет, семьдесят минут.
Нужно ждать еще шестьдесят долгих минут, и я сижу в кресле, перед часами.
Азбука: когда ждешь, каждая минута кажется часом. Но от понимания азбучности истина не перестает быть истиной.
Год назад я тоже ждал. Тогда время летело стремительно.
Тогда я просто физически ощущал, как тают минуты, как они исчезают, уходят в ничто.
Хорошо помню, как время рванулось вперед. Это произошло внезапно, в какое-то мгновение. От Титана до «Диска-2» скорт шел на автонавигационном управлении. Но посадка на пневматические станции — каверзное дело. Я отключил автоматы. Они услужливо выдвинули панель ручного управления и дали свет на посадочный экран. Я увидел «Диск-2», увидел цепь красных аварийных огней — и с этого момента время устремилось вперед…
* * *
В исследовательском комплексе Сатурна — две базы на спутниках и одиннадцать автоматических станций типа «Диск». Год назад таких станций было пять, и они работали с перебоями. Автоматы на них не были отрегулированы; почти непрерывно что-то портилось, и тогда мы, бросив все плановые работы на базе, отправлялись устранять очередную неисправность.
Пневматические станции типа «Диск» похожи на спальный мешок размером с футбольное поле. Мешок этот начинен бесчисленным количеством исследовательской аппаратуры, размещенной в изолированных камерах. Если контрольная аппаратура станции выходит из строя, не так-то просто определить, где и что испортилось.
«Диск-2» досаждал нам, пожалуй, больше, чем другие станции. Аварии на «Диске-2» носили особо ехидный характер. Обычно они происходили, когда «Диск-2» прятался в радиотени Сатурна.
Так было, и в тот раз. Мы приняли аварийный сигнал, уже через несколько минут связь со станцией прервалась.
Мы не успели узнать, что там случилось.
Тогда у нас были трехместные скорты, но я вылетел один.
В тот день я был единственным относительно свободным человеком на базе.
Кто-то оставил в кабине скорта «В мире безмолвия» Кусто. Я листал эту книгу (на базе почти не оставалось времени для чтения), пока автоматы вели скорт. Но посадку на пневматическую станцию лучше производить самому.
Автоматы выдвинули панель ручного управления, включили посадочный экран. Я увидел «Диск», опоясанный цепью красных аварийных огней, и на нем конусообразный корпус галактического разведчика.
Их было всего семь или восемь, таких кораблей, и ни один из них не должен был, не мог оказаться здесь у Сатурна.
И все-таки он здесь был.
Я чудом посадил скорт на смятую гармошкой посадочную площадку. Выбравшись из кабины, я включил ранцевые ракеты и с каким-то странным ощущением нереальности происходящего полетел к кораблю. Хинитовая поверхность гигантского конуса отражала тревожный багровый свет аварийных огней.
Я повис над кораблем. Казалось, вот сейчас по хинитовому покрытию пойдет трещина, откроется шлюзовая камера, выйдут люди. Но корабль молчал.
Открыть шлюзовую камеру я не мог. Оставалось одно; осмотреть станцию и вернуться на Титан за помощью.
Даже отсюда, сверху, было видно, как сильно повреждена станция. Лопнувшие отсеки во многих местах обнажили ее металлический остов.
Через сплющенный входной тамбур я проник в главный коридор станции. Прежде всего следовало убедиться в исправности аппаратуры, хранившей собранную станцией астрофизическую информацию. В бронированном отсеке киберцентра я увидел неподвижные стрелки приборов. Нетерпеливо мигали лампы аварийных индикаторов. Я включил резервную систему управления. Киберцентр снова работал. На экранах возникали контрольные карты…
Я ждал, что станция серьезно повреждена, иначе и не могло быть. Но я не думал, что повреждены почти все отсеки «Диска». Азот, наполнявший отсеки, уходил в космос сквозь бесчисленные микротрещины в оболочке станции. Регенеративная система, восполнявшая утечку газа; работала на предельном режиме. Но давление падало, и я ничего не мог сделать.
Сколько еще может продержаться «Диск»?
Киберцентр не дал ответа. А от него зависело все. При сильных повреждениях разрушается несущий каркас станции: «Диски» буквально лопаются, взрываются. Если это произойдет, сила отдачи отбросит корабль в космос (а может быть, к Сатурну), найти его будет чрезвычайно трудно, почти невозможно.
Я шел по тихим, сумрачным коридорам станции, тускло освещенным редкими плафонами. Станция походила на старый заброшенный корабль. Казалось, корабль скребется о песчаное дно и в его черных трюмах стонет ржавая вода.
Лифт доставил меня вниз, в реакторный отсек. Я не считаю себя трусом, но и не верю, что существуют люди, которым неведомо чувство страха. Достаточно было одного взгляда на приборы, чтобы понять: реактор неуправляем, «Диск» может взорваться в любую минуту. Я ничего не мог сделать.
Станция, разрушенная галактическим кораблем, была обречена.
Я бросился наверх, к скорту. Планетарный скафандр сразу показался тяжелым. Топот магнитных подошв гулко отдавался в длинных коридорах.
Уже у выходного шлюза меня остановила страшная мысль. Взрыв реактора опасен и для галактического корабля, погибнет корабельный журнал с информацией об исследовании чужого мира. Быть может, погибнут и люди…
Но что я мог сделать без связи с базой, без оборудования, без роботов?
Роботы… Один из них находился здесь, на станции. Я отыскал отсек (это было не так просто), в котором стояла металлическая капсула, похожая на массивный саркофаг. Я торопливо открыл ее, луч фонаря скользнул по голубой куртке робота-пластинавта.
— Встань, — сказал я.
Мне пришлось повторить это трижды, потому что звуковые фильтры робота были настроены на спокойный голос, а я волновался. Через минуту робот открыл глаза.
— Кай!
— Кто это?
— Я. Узнаешь? Мы не виделись давно.
— Да.
Я едва слышал его голос.
— Что с тобой?
— Это пройдет, — он с трудом распрямил плечи.
— Я за тобой, Кай. Ты должен мне помочь. Связи с Титаном нет. Мне не с кем больше посоветоваться. А задача трудная, очень трудная. Я должен проникнуть в корабль. В галактический корабль, ты понимаешь?
— Галактический корабль здесь?
— Да, здесь. На станции. Не знаю почему. Станция повреждена. Надо проникнуть в корабль…
Я еще раз объяснил ему все. Он молча стоял передо мной.
— Пойдем, — сказал я. У меня не было твердой уверенности, что Кай согласится. У роботов этой серии случались «заскоки», но он согласился.
— Да, пойдем.
Мы поднялись наверх, под прозрачный колпак наблюдательного поста.
— В корабль можно проникнуть только через энергетическое сопло, — сказал Кай. — Но тебе нельзя: там радиация. Гибель.
Я знал это. Сопло — единственный путь в корабль, но это был путь смерти.
И тут я услышал спокойный голос Кая:
— В корабль могу проникнуть я.
Я уже думал об этой возможности. За успех был один шанс из десяти, не больше. Устаревшая конструкция робота могла подвести, выйти из повиновения. И потом у пластинавтов странные, очень странные заскоки.
Но у меня не было выбора.
— Хорошо, — сказал я. — Будь осторожен и ничего не предпринимай самостоятельно. Слышишь, ничего не предпринимай самостоятельно!
Кай внимательно осмотрел квантовый резак, похожий на старинный пистолет.
— Иду, — сказал он, открывая люк. Он оглянулся: — Тебе лучше перейти к скорту. Безопаснее.
Я увидел яркий след ранцевых ракет, точно метеор, упавший на корабль…
Спокойный голос:
— Это я — Кай. Ты слышишь меня? Вывел антенну через сопло. Мы сможем поддерживать связь.
— Где ты сейчас?
— В отсеке реакторов. Прошел через ремонтные шлюзы.
Через минуту:
— Прорезаю путь к рубке.
Молчание.
— Кай, что-нибудь случилось?
— Нет… то есть…
— Ну, говори же…
— Их трое. Все они…
— Их трое. Все они…
— Говори, Кай!
— Они… или без сознания, или… Три девушки.
— Три девушки? Что с ними, Кай?
Внезапно я понял. Все понял! Это была «Амазонка», первый корабль с женским экипажем. Первый корабль, отправившийся в исследовательскую экспедицию к Проциону.
…Кажется, это было недавно. Совсем недавно. Мы вместе учились в институте космонавтики. Но Анна окончила навигационный факультет, а я факультет космической архитектуры. Мы часто встречались. Последний раз мы были вместе на Апшероне, в спортивном лагере института. Анна уже знала, что скоро нам придется расстаться, а я и не подозревал об этом.
Все лето мы тренировались в полетах на планерах. С завораживающей медлительностью внизу проплывали белые дома, инжирные рощи и виноградники. Я смеялся, болтал до изнеможения и не замечал, как ее глаза временами становились чужими и далекими. Анна прощалась с Землей, с голубым небом, со всем, что ее окружало. А я считал, что весь мир безоговорочно принадлежит мне, и безжалостно расправлялся с ее последними днями…
Потом я провожал Анну. На орбите Трансплутона ее ждала «Амазонка».
Маленький космодром на Байкале.
Здесь уже не было золотого апшеронского солнца. Вокруг только глухие таежные леса, прохладные ручьи и брусника. И восходы были холодные. По утрам на деревьях висел серебристый туман. Она ничего не сказала мне. Порывисто поцеловала в губы и ушла.
…Я вспомнил Анну, ее лицо, совсем еще детское, как тогда, на Каспии. Странное это было ощущение. Как мираж в пустыне. Легко ли знать, чувствовать, что она рядом. Что ты прожил большую жизнь, а для нее промелькнуло всего несколько лет. Что для нее все это только вчерашний день, а для тебя — далекое прошлое. И мне вдруг захотелось вернуть это прошлое. Дико захотелось!
* * *
— Одна дышит, — сказал Кай. — Одна жива… Пока жива…
— Дышит, жива… Кто она? Что с ней? Что можно сделать?..
Долгое, очень долгое молчание.
— Не знаю. Нельзя установить. Диагностическая машина повторяет одно и то же: — «Нужен покой». Вероятно, это какая-то неизвестная болезнь, машина ее просто не знает. Мне кажется, положение очень серьезное. Пройти в шлюзовую камеру не могу, энергия квантового резака израсходована.
— Кай, что произошло на корабле? Что там вообще случилось? Найди записи корабельного журнала.
— Записи стерты, — немного погодя сказал Кай.
— Стерты? Странно…
«Кристалл!» — вдруг вспомнил я.
— Кай, осмотри дешифратор. Там должен быть кристалл с записью.
Кристалл применяли в чрезвычайных случаях, когда надо было надолго сохранить особо важное сообщение. Сколько мертвых кораблей летучими голландцами блуждают в пространстве! И в каждом есть кристалл — надежное хранилище последней информации.
— В дешифраторе кристалла нет.
— Значит, он должен быть… у кого-то из них.
В последнюю минуту они должны были использовать кристалл, думал я.
— Есть, — сказал Кай. — Кристалл у нее в руке.
— Вложи кристалл в дешифратор.
В динамике послышалось тихое шипение. Затем возник тревожный голос. Этот голос прерывался, будто что-то мешало ему говорить, и тогда опять слышалось шипение.
«Всем, всем… внимание, чрезвычайно важ… ние… через… ный… перед… два… ой… в районе… це… лучение… невозмож… записи кс-раб… все сильнее…».
Обрывки слов — больше ничего. Ничего!
Но я уже не думал об Анне, не думал о «Диске», который мог в любую минуту взорваться. Я думал о Двадцать второй звездной экспедиции. Это была большая экспедиция- самая большая за всю историю астронавигации. Десятки мощных галактических кораблей устремились к далекой звездной цивилизации, сигналы которой были приняты и расшифрованы за год до этого. И путь этой грандиозной экспедиции где-то в пространстве пересекает траекторию «Амазонки».
Мысли разворачивались стремительно: «Где источник опасности? Может быть, это неизвестный вид излучения. Излучение погубит Двадцать вторую. Необходимо предупредить. Еще не поздно. Только через два-три месяца экспедиция достигнет субсветовых скоростей. Еще не поздно. Но о чем предупреждать? Чтобы они приняли меры? Какие? От чего? Чтобы вернулись? А может быть опасность не в излучении, может быть здесь ошибка?! Вернуть экспедицию? Погибнет труд миллионов людей».
Записи стерты. Из сообщения в кристалле ничего не выжмешь. Остается один источник информации — мозг. Мозг человека. Введенный в вену препарат Квельна возвращает полное сознание на три-четыре минуты. Это сильно истощает мозг. Я не знал: можно ли в таком состоянии вводить препарат. Этой. Живой… без ущерба для жизни.
Я один. Совсем один. Нет связи с базой, потому что Титан сейчас по ту сторону Сатурна. От моего решения, возможно, зависит жизнь участников Двадцать второй экспедиции.
Космос наделен страшной силой. Огромные расстояния, нерегулярная и медленная (на этих расстояниях) связь плюс ситуации, которые нельзя заранее предвидеть. И вот один человек (любой из нас, работающих в космосе) вдруг оказывается перед необходимостью принять Решение. Решение с большой буквы. Решение, от которого все зависит. Нет начальства, способного думать за нас. И нет подчиненных, которым можно передать ответственность. Есть космос и человек. Лицом к лицу.
Так было не раз. И вот теперь — это случилось со мной.
Мне надо было сделать все для спасения девушки, которая лежала без сознания в рубке «Амазонки». Это «все» было не так уж велико: я должен был оставаться близ «Амазонки» до возобновления связи с базой. Но девушка могла погибнуть. В любую минуту. И вместе с ней погибла бы тайна, от которой, возможно, зависела судьба Двадцать второй экспедиции.
Да, космос заставляет решать, не давая поблажек во времени.
Я сказал:
— Кай, найди место, где хранятся медикаменты. Там должен быть препарат Квельна. На ампулах черная наклейка с желтым крестом.
— Черная наклейка? Препарат из категории особоопасных? Зачем?
В его голосе слышалось сомнение.
— Так надо.
— Есть препарат Квельна.
— Ты вспрыснешь ей препарат, — сказал я. — Постарайся сделать это как можно осторожнее.
— Не могу.
— Почему?
— Это резко увеличит вероятность смерти.
Я объяснил (говорить надо было как можно спокойнее):
— Препарат вреден, но не смертелен. Зато она сможет говорить. Мы узнаем, что случилось.
— Препарат вреден, — повторил Кай. — В ее состоянии инъекция может оказаться смертельной.
С роботами трудно спорить. Мы, люди, иногда стараемся не заметить то, что нам не хочется замечать. Роботы этого не умеют.
— Кай, — сказал я. — Да, препарат может вызвать смерть… Но она должна, ты понимаешь, д-о-л-ж-н-а рассказать о случившемся.
— Понимаю. Но не могу.
— Кай, это ставит под угрозу жизнь многих людей. Путь Двадцать второй экспедиции пересекает траекторию «Амазонки».
— Нет доказательств, что опасность в пути.
— Есть, Кай, есть! В кристалле сохранились обрывки слов, такие, как «перед… два… ой». Не означает ли это «передайте Двадцать второй»?
— Не знаю. Это решат на базе. Там машины, они расшифруют сообщение.
— Кай, она, эта девушка, может погибнуть сейчас. Понимаешь, сейчас! Мы теряем время, Кай. Время, понимаешь?
Робот молчал.
— Я объясню тебе еще раз, Кай, (Это была ложь — я объяснял себе, я искал доводы, которые убедили бы меня самого!). Допустим, вероятность ее спасения сейчас шестьдесят процентов. После инъекции препарата вероятность уменьшится. Будет сорок процентов. Или тридцать. Но мы узнаем, что с ними случилось. Мы узнаем, грозит ли Двадцать второй опасность.
Робот молчал.
— Связи с Титаном нет, а нам дорога каждая минута. Ты слышишь, Кай? Это называется ответственностью. Мы должны что-то сделать. Я не могу спросить других людей. А ты не можешь использовать машины с базы. Нас только двое… к нам решать.
— А если ее мозг не содержит нужной информации. — перебил Кай. — Идти на риск?
— Риск! Постой… Риск ведь тот же подвиг. Подумай, подумай, Кай. Разве люди не шли на риск, отправляясь в пространство, прививая себе болезни? Они ставили превыше своей жизни жизнь других людей, многих людей…
— Нужно подумать.
— Думай!
* * *
Он молчал долго. А время мчалось с сумасшедшей скоростью- я чувствовал по биению сердца, как уходят в пустоту, в ничто, острые, как иголки, секунды.
Потом я услышал:
— Нет. Так нельзя.
И тогда я в бешенстве закричал в микрофон, что сделаю это сам. Я закричал, что плевать хочу на облучение и на логику. Не машине решать человеческие проблемы. Мне, человеку, дано право решать. Право и долг. И я не сбегу отсюда, как крыса…
Я кричал в микрофон и не сразу услышал, что Кай повторяет:
— Хорошо, я сделаю… Хорошо, я сделаю…
* * *
Ждать пришлось долго. Отсюда, с посадочной площадки, я видел, как постепенно сжимались отсеки станции. Черная громада корабля заметно наклонилась. Здесь, в космосе, нет «низа» и «верха», но станция деформировалась, и казалось, что корабль кренится.
…Открылся люк скорта.
— Вот! — Кай протянул руку. На ладони лежала катушка с записью.
— Как… она? — спросил я.
— Она здесь.
— Кто?
— Я надел на нее скафандр. Она здесь, у скорта.
Я уставился на Кая.
— Возьми ее на Титан.
— Ты пронес ее через энргетическое сопло…
Я сказал это совсем тихо, но он услышал.
— На корабле был противорадиационный скафандр. Она в скафандре. Безопасно.
Я выскочил из скорта. На гофрированном металле площадки лежал огромный серый скафандр. Я до сих пор не могу понять, как удалось Каю надеть на нее скафандр: это было сложное дело.
— Быстрее, — сказал Кай. — Быстрее. Вы улетите. Я останусь.
Я обернулся к нему.
— Не подходи! Нельзя, не подходи! Я облучен. Наведенная радиация. Твой скафандр не защитит. Я останусь здесь…
*** потерян текст ***
— Нет логики, восемь минут. — сказал Кай. — Ты ждешь уже двадцать
*** потерян текст ***
Я ответил, что буду ждать до тех пор, пока радиация не уменьшится до нормы, на которую рассчитан мой скафандр.
— Нет логики, — упрямо повторил Кай.
Логики действительно не было. Да я тогда просто и не искал эту логику. Я сидел у люка скорта (вернее — висел над люком), метрах в десяти от Кая.
Я думал о роботах. На Земле все еще шли споры. Были теории «автономизации роботов» и теории «нарастающей кибернетической опасности». Создали комиссию во главе с кибернетиком Гертом. Тем самым Гертом, который выдвинул принцип «роботу — психику раба». За Гертом пошли многие ученые. Роботов-пластинавтов, наделенных «свободной волей» (к ним принадлежал и Кай) перестали выпускать.
Где грань, отделяющая Кая от человека? Быть может, такая грань была. Но в чрезвычайных обстоятельствах Кай поступил, как человек. Пусть даже первоначально он и был машиной. Теперь это — Человек. Роботы не могут жить рядом с людьми и вечно оставаться роботами. Они либо станут людьми, либо опустятся до уровня простых машин, безоговорочно повинующихся человеку. Если и есть опасность, то она в роботах с психикой раба. Герт ошибся. Именно робот-раб может со звериной жестокостью уничтожить человечество. Роботы, наделенные свободной волей и интеллектом, никогда не станут врагами людей,
* * *
По зеленому циферблату настенных часов медленно движутся стрелки. Через девять минут сообщение с Земли придет сюда, на Титан. Я узнаю об Анне.
Мы вылетели тогда с «Диска» втроем: я, Кай и Анна.
Препарат Квельна помог получить информацию, которая понадобится другим звездным экспедициям. Не двадцать второй (опасность, с которой встретилась «Амазонка», связана с иным районом космоса).
Препарат Квельна… Здесь, на базе, медики были бессильны. Анабиоз, аварийная ракета с лучшим пилотом базы. Анну отправили на Землю.
Я получал лишь редкие сообщения с Земли. Да и сами эти сообщения ничего не сообщали: «Препарат Квельна. Сложный случай. Надо надеяться…» Потом Земля ушла за Солнце. Связи не было. Я знал только, что Анне предстоит очень сложная операция. Об этом сказали кибернетики, прилетевшие на Титан. Теперь здесь полным-полно кибернетиков. Прилетел сюда и Герт. Странно, у него усталое лицо и добрые глаза.
Кибернетики спорят, говорят с Каем и снова спорят.
Сегодня я услышу голос Земли.
Я жду.
