В 2008 году несколько крупных стран, среди которых были Россия, Китай и Мексика, потребовали от Всемирного банка прекратить выпуск и распространение отчета “Показатели эффективности государственного управления”. В 1998 году, когда данные были собраны впервые, никто не рассчитывал, что проект, в рамках которого исследовательский отдел Всемирного банка собирает все мировые рейтинги качества государственного управления в одном месте, просуществует так долго и окажется столь успешным. А через десять лет его захотели закрыть, и не потому, что результаты не вызывали доверия. Как раз нет. Просто некоторым странам не понравилось, что качество государственного управления в них оценивается невысоко.

Если бы проект не был успешным, то на его результаты никто не обратил бы внимания и никто не старался бы его закрыть. Неэффективные программы в международной организации могут существовать годами. Но в том-то и состоит несчастное свойство любого содержательного рейтинга, что дать первое или даже второе-третье место сразу всем совершенно невозможно. Тем более что “показатели эффективности управления” не придумываются во Всемирном банке. Все, что делают исследователи, – сводят в индексы результаты всех работ, которые они могут найти, от научных статей до аналитических записок, которые пишут экономисты в инвестбанках по заказу крупных клиентов.

Что, собственно, хотели запретить Всемирному банку представители девяти стран? Собирать и сравнивать рейтинги, которые составляют по самым разным поводам и самым разным заказам самые разные организации по всему миру. Это делают эксперты, и ими интересуются инвесторы. Индивидуальных инвесторов, конечно, волнует не только место в индексе, но и многочисленные подробности: им важна не только общая оценка инвестиционного климата, но и детали. Однако для крупных фондов, решающих, где – в России или Бразилии – разместить свои средства, рейтинги экономического развития и предпринимательского климата значат много. A что это за рейтинги? Во-первых, те, которые составляют международные агентства – Всемирный экономический форум и Gallup – по опросам граждан и компаний.

Во-вторых, те, что публикуют банки и агентства, занимающиеся содействием экономическому развитию, такие как Европейский банк реконструкции и развития. Сюда же входят отчеты американских правительственных агентств, занимающихся экономикой развития. В-третьих, рейтинги неправительственных организаций: Freedom House, “Репортеры без границ” и других. Наконец, четвертую категорию составляют все мыслимые бизнес-издания, занимающиеся подсчетом страновых рисков.

Отчет о качестве управления, который подготовили сотрудники Всемирного банка, ранжирует страны по шести параметрам: учет мнения населения и подотчетность государственных органов; политическая стабильность и отсутствие насилия; эффективность работы правительства; качество законодательства; верховенство закона и борьба с коррупцией. Если спросить экономиста, насколько важны эти характеристики для развития бизнеса, он кивнет: конечно, все они важны. А если спросить, какие важнее, пожмет плечами: все они важны.

В том, что качество государственного управления – важный фактор экономического развития, никто и не сомневается. Вот только что такое качественное управление, непонятно. Если всей экономикой в стране командует правительство, то оно может делать это и плохо, и хорошо. На практике плановые экономики выступили в ХХ веке неудачно, но теоретически они могли бы оказаться и вполне успешными. И напротив, отсутствие государственного регулирования может быть как разумным выбором ответственных политиков, так и следствием полного хаоса в госсекторе. Например, в США, стране, в которой сосредоточена большая часть ведущих мировых университетов и научных центров, нет министерства, которое занималось бы высшим образованием. Означает ли это, что без министерства обязательно лучше? Нет, потому что таких министерств нет в самых отсталых странах Центральной Африки – они там со временем появятся и будут двигателем прогресса.

Или взять другой пример. Коррупция, являющаяся с точки зрения экономиста чуть ли не универсальным злом, может свидетельствовать о том, что в стране все-таки существуют какие-никакие государственные органы. Если бы от чиновников ничего не зависело, какой смысл был бы давать им взятки?

Фил Кифер, ведущий экономист Всемирного банка, когда я попросил его помочь разобраться в сути предъявляемых рейтингу претензий, объяснил, что при сборе данных возникает несколько проблем: две по существу и одна политическая. Первая существенная проблема состоит в том, что государственное управление – чрезвычайно многомерное понятие. Сведение его даже к шести параметрам – задача сложная и требующая решения множества мелких сопутствующих задач. Нужно исключить “пересечения” – если индексы, составленные разными исследователями, используют одни и те же первичные данные, то следует позаботиться о том, чтобы эти данные учитывались только один раз. Идея работы Дэниела Кауфмана и его группы^[34], авторов проекта, состояла в следующем: если взять все доступные базы данных и правильно исключить “пересечения”, то случайные ошибки или индивидуальная тенденциозность одних исследователей будет компенсирована другими.

Вторая проблема состоит в том, что трудно определить, что такое вообще качество государственного управления. С высоты птичьего, то есть политологического, полета, в Китае нет выборов и, значит, нет наиболее эффективного государственного устройства – демократии. Китайские же руководители, наоборот, считают, что более совершенной административной системы в их стране и придумать невозможно. Нужен учет мнения населения? Вот, пожалуйста, партийный комитет. Нет подотчетности власти населению? Так вот же, чиновников расстреливают за коррупцию. Когда китайские исследовательские центры догадаются составить рейтинг стран с учетом числа посаженных в тюрьму коррупционеров и Всемирному банку придется и эти данные включать в свои агрегированные показатели, Китай получит гораздо более высокое место. Если, конечно, его не опередит благодаря тому же самому показателю какая-нибудь “исламская демократия”, в которой каждый, кто отличается взглядами от “отцов революции”, отправляется в тюрьму как “коррупционер”.

Наконец, политическая проблема заключается в том, что любой разговор о качестве управления воспринимается внутри страны куда острее, чем разговор о достоинствах и недостатках системы здравоохранения или образования. В России, конечно, даже мнение о том, что мороженое, произведенное по заграничной технологии, вкуснее местного, может вызвать резкую реакцию, но во многих развивающихся странах охотно соглашаются с тем, что их уровень развития в той или иной сфере не особенно высок. Только не в части государственного управления!

По пяти критериям из шести Россия значительно уступает Китаю. По двум – чуть отстает от Нигерии.

Главной сенсацией отчета Всемирного банка за 2007-й – последний предкризисный – год стал рывок африканских стран. Дело даже не в том, что в нем наглядно опровергается стереотип, согласно которому Африка обречена на многие десятилетия экономической стагнации. Истории о том, что африканский климат не так губителен для инвесторов, как казалось еще за десять лет до этого, в конце XX века, заполняют газеты. Отчет заставил смотреть на страны пристальнее – различать, скажем, Нигер и Нигерию. Может быть, стоит присмотреться к Танзании, Либерии, Руанде и другим странам, существенно улучшившим свои показатели в последние годы. А вдруг это новые Тайвань, Таиланд и Сингапур, мировые лидеры по темпам экономического роста второй половины прошлого века?

Согласно отчету, и в развитых странах не так все гладко. Поскольку вероятность терактов – важный фактор индекса, политическая стабильность снизилась даже в Америке. А в развивающемся мире стабильность – вообще довольно редкое явление. Среди десяти стран с самым большим ВВП в мире Индия занимает последнее место по политической стабильности, и это при том, что демократию в этой стране отрицать невозможно – на конкурентных индийских выборах голосует чуть ли не столько же людей, сколько во всех остальных демократических странах, вместе взятых! Низкое место говорит о том, что в стране, где давно не было военных переворотов, на индексе политической стабильности сильно сказываются вспышки регионального насилия. Из-за этого невысоки показатели Испании с ее вечным баскским и каталонским сепаратизмом, несмотря на все признаки стабильной демократии в течение сорока последних лет.

Однако восприятие того, насколько высок или низок рейтинг, зависит не только от места страны, но и от того, с кем ее сравнивают. По всем шести показателям Россия значительно отстает от стран с похожим уровнем подушевого дохода. Правда, одна страна из той же группы выступает еще хуже – это Венесуэла. Тут случай особый: в отличие от России, где относительно оптимальности сложившегося соотношения демократии и диктатуры у экономистов нет единства, с политикой президента Чавеса все было ясно. В 2015 году стало ясно, что индексы качества управления, подсчитанные специалистами Всемирного банка в 2007-м, чего-то стоили: Венесуэла в последние пять лет правления Чавеса и его преемника (Чавес умер от рака в 2013 году) Мадуро катилась к экономической катастрофе и докатилась. Трехзначная инфляция, дефицит товаров первой необходимости, катастрофическое падение уровня жизни…

Самый обидный для России результат получался, если взять для сравнения десять стран с самым большим валовым продуктом. Здесь наша страна занимала по трем позициям из шести предпоследнее место, а по остальным трем – последнее. Иными словами, не так просто сказать, что у нас хуже – подотчетность государственных органов или эффективность работы правительства, качество законодательства или борьба с коррупцией. Все хуже.

Зато если взять другую сравнительную группу – страны СНГ, то картина меняется. Россия чаще оказывается в верхней половине списка. Впрочем, надо учитывать, что стран со столь же высоким подушевым ВВП в СНГ просто нет. Кроме того, чем ниже в рейтингах стоит страна, тем больший разброс между шестью параметрами. Например, Белоруссия, в которой свободных выборов не было уже больше двадцати лет, лидирует среди стран СНГ по политической стабильности и занимает третье место с конца по “учету мнения населения”.

Чтобы понять, почему развивающиеся страны недовольны местами в рейтинге качества государственного управления, надо знать, как устроен Всемирный банк. Бюрократы фактически поделены на национальные кланы, причем неформальное влияние родных правительств распространяется гораздо дальше, чем положено. Например, директор от Китая решает судьбы не только своих подчиненных, но и всех китайцев, работающих в Банке. Единственное место, куда это влияние не должно, по идее, простираться, – это исследовательский отдел, который как раз и готовил отчет.

Работа Дэнни Кауфмана и его коллег, авторов отчета Всемирного банка, состоит в том, чтобы, ничего не изобретая, правильно агрегировать все доступные показатели. Конечно, рейтинги, составленные независимыми организациями, и тем более конкурентами, могут говорить одно и то же, потому что они, насколько это возможно, отражают одну и ту же реальность! Впрочем, у того, кто видит во всем руку “мировой закулисы”, та же самая картина свидетельствует как раз об обратном. Если Economist Intelligence Unit и Gallup говорят одно и то же, значит, они просто выполняют задание одного “центра”.

Да, для тех, у кого весь мир делится на собственно Россию, Запад и Остальной Мир, нет ничего странного в том, что отчет, в котором собраны результаты работы сотен экономистов, рассматривается как оружие, направленное против нашей страны. И правда – в этом примитивном мире, где всего два глобальных игрока и окружающее их болото, и Goldman Sachs, и журнал Economist, и департамент международного развития правительства США, и неправительственные “Репортеры без границ” – просто разные личины одной и той же силы. Паранойя? Что ж, недаром было как-то объявлено, что в России будет составляться собственный рейтинг свободы и демократии – в пику Freedom House, место в рейтинге которой нас не устраивает. По той же логике надо, видимо, проводить собственные олимпиады и чемпионаты мира по футболу, чтобы всегда занимать высокие места. По счастью, до этого не доходит.

В 2008 году скандал, вызванный письмом девяти стран, только добавил интереса к научной, в сущности, публикации. На обложке было прямо написано, что результаты этого исследования никак не сказываются на решениях Банка о предоставлении кредитов разным странам. К тому же Россия и Китай давно не нуждаются в таких кредитах, после того как стали донорами Всемирного банка. Зачем, спрашивается, нужно проводить такое исследование, которым нельзя пользоваться для внутренних целей? Для того чтобы страны, читая относящиеся к ним разделы отчета, могли учесть критику и сравнить себя с другими.

Улучшение в качестве управления, говорится в тексте отчета, существенно отражается на благосостоянии граждан. Если страна переберется из нижней четверти рейтинга качества управления в середину, это соответствует увеличению подушевого дохода вчетверо. Примерно во столько же раз снижаются младенческая смертность и неграмотность. При этом анализ динамики – работа-то ведется уже много лет – показывает, что зависимость именно такова: богатство и процветание следуют за улучшением качества управления, а не наоборот. Это лишь подтверждает то, о чем специалисты, занимающиеся экономикой развития, твердят последние годы: качество управления определяет скорость экономического развития.

Отдельной стране, чтобы увеличить благосостояние в два-три раза, нужно, оказывается, не так много – например, перейти от уровня Мьянмы до уровня Казахстана (ну, или от Казахстана до Индонезии или от Индонезии до ЮАР) в рейтинге “учет мнения населения” или от Сомали до Нигерии в рейтинге “власти закона”. Разве это так трудно?

Остается обратить внимание на парадокс. Именно в тех странах, где внутренняя риторика целиком построена на том, что экономические успехи связаны именно с правильным государственным управлением экономикой, – в Белоруссии, России, Китае – правительства недовольны низкой оценкой их деятельности и считают свой метод управления оптимальным. Там же, где политики и общество считают, что экономические успехи зависят прежде всего от совместных усилий граждан, никто особо не жалуется.

Впрочем, можно обойтись без рейтингов, составленных по экспертным оценкам. Проект Doing Business того же самого Всемирного банка, который теперь используется в качестве основного источника индикаторов оценки предпринимательского климата, начинался с чисто академических работ, в которых качество какого-то конкретного института оценивалось не с помощью экспертных мнений, а напрямую, с помощью эксперимента. Например, нужно было оценить, сколько стоит открыть небольшую компанию, получить все необходимые разрешения, нанять бухгалтера и тому подобное. Экономисты открывали компании в десятках стран, аккуратно учитывая все издержки и препятствия, с которыми они столкнулись в процессе.

Особенно остроумным было следующее исследование. Идея четырех ученых – Андрея Шлейфера, Альберто Чонга, Рафаэля Ла Порты и Флоренсио Лопес-де-Силанеса – состояла в том, чтобы измерить эффективность работы государственных органов по всему миру^[35]. Однако хотелось получить “объективную”, а не экспертную оценку. (Забегая вперед, могу сказать, что придуманная мера оказалась тесно связана с наиболее распространенными “субъективными” оценками.)

Сделано было вот что. В качестве подопытного госоргана была выбрана почта. В 159 стран мира было послано по десять писем, на которых адрес был не совсем правильным, а именно: города были реальные, и почтовые индексы тоже, но улицы и адресаты вымышленные. Названия для улиц давались по фамилиям нобелевских лауреатов по экономике и всемирно известных композиторов. Адресатами были офисы компаний, название которых состояло из стандартных слов, которые обычно используют технологические компании, например, Smart Technology Corporation. Имена людей были выбраны с учетом особенностей каждой страны – из списков наиболее распространенных имен и фамилий.

По соответствующим международным конвенциям, адрес можно писать по-английски, почта все равно обязана доставить письмо. По тем же конвенциям, письма должны были вернуться отправителю, в школу бизнеса в Дартмутском колледже, где работает один из авторов статьи. Процент вернувшихся писем и был мерой эффективности работы почты.

Всего вернулось 60 % писем. В среднем операция заняла шесть месяцев. Из Норвегии, Канады, Люксембурга вернулось 100 % писем. В числе лидеров оказались и Чехия с Финляндией: из всех развитых стран вернулось не менее 90 %. Конечно, от российской почты ничего хорошего не ожидали: и без всяких измерений известно, что она работает медленно и ненадежно. Но то, что мы выступим хуже Анголы, Малави и Мавритании, откуда вернулось по два письма, и хуже Свазиленда, Конго, Бурунди, откуда вернулось по одному письму, – было сюрпризом. В одной компании с Россией оказались Габон, Панама, Египет, Нигерия, Судан, Камерун, Таджикистан, Кот-д'Ивуар, Гана, Танзания, Руанда, Либерия, Мьянма, Сомали.

Статью, конечно, интересно читать всерьез. Построив меру эффективности госорганов, авторы используют ее для подтверждения своих далеко идущих выводов о том, что влияет и что не влияет на эту эффективность. Однако статью стоит читать и тем, кому ничего серьезного не нужно, – в ее конце отсканированы конверты, вернувшиеся в Дартмут. Интереснейшие штемпели, надпечатки и даже надписи от руки. Жаль, конечно, что на вернувшихся конвертах нет ни одного слова по-русски.