«Эта ночь длилась без конца». Так сказал себе Питер Ик.

«Я заснул, затем тут же проснулся, и уже был рассвет. Солнце властно рвалось сквозь шторы, шумели людские голоса, раздавались автомобильные гудки. По гудкам я понял, что рассвет лжет. Какие автомобили на „Святой Марии“? Я заснул снова, и мне приснился колледж, осенние, необыкновенно крупные листья на мощеных дорожках. Я собирал эти листья и плакал. О чем? Не знаю, но когда проснулся, у меня были мокрые щеки. В каюто стояла вызывающе мрачная темнота и тишина, лишь усугубляемая вздохами океана. Я вытер лоб платком и тут же снова уснул. Это был черный вязкий сон, как сама ночь, как тишина. Но чтото в нем все же проявилось, будто всплывало из глубины океана на поверхность, но не было ни сил, ни времени увидеть, понять. Тоска душила меня, где-то в подсознании сидела маленькая злая мысль о том, что, просыпаясь, я только теряю время, а главное, жизненно важное для меня находится в одном из бесчисленных снов моих. Что оно это, главное, я не знал. Я спешил в глубь снов и не находил его, просыпался разочарованный и торопливо засыпал. Это была пытка, какое-то издевательство со стороны темных сил, живущих во мне. Они терзали меня, тоска разрывала мне сердце, я гнался за тенью, цель была близка, и каждый раз она все же ускользала.

Наконец я проснулся весь обессиленный, разбитый и услышал хор. Я понял, что не выдержал снова и умер и теперь меня отпевают. Я лежал где-то под черным покрывалом, множество людей пришло проститься со мной. Я до раздражения явственно различал шарканье подметок, покашливание, отдельные слова. С ужасом понимал, что кто-то ругается по-португальски и по-английски. Ловил шум борьбы и вопли ярости. И хор, великолепный многоголосый хор, гремящий высоко-высоко надо мной. Мне стало страшно. Нет, не смерти я испугался. Мне стало страшно, что я сейчас буду кричать и никто меня не услышит. Этот хор все заглушит, и я предчувствовал, как будет глотнуть крик в моем воспаленном горле. Я буду давиться собственными словами, а стоящие рядом, за пологом, друзья так и не узнают, что я был в этот час жив, что я дышал и молил о спасении. Я умру во второй раз. Мои вопли приобретут материальную ощутимость, они будут течь, сминаться, налипать. Слова станут сворачиваться в комочки и камни, в пластичные клейкие комья. Эти комья набьют мой рот, гортань, легкие, я задохнусь, я умру во второй раз.

И я умер. Смерть моя была болезненным долгим сном. В нем я увидел себя усталым, измученным, одиноким. Я сидел на чем-то желтом, как амазонская лихорадка, и счищал струпья с худых голых плеч. И кто-то рядом со мной повторял каждое мое движение. Мы посмотрели друг на друга, я увидел свой взгляд, тоскливый бездомный взгляд, и проснулся.

Но ночи этой не было конца. Не было ей конца, и конца не было снам моим.

Всего раз меня посетило блаженство. Мне приснилось, что я целую руку. Удивительно живой была эта неизвестно кому принадлежащая рука, и удивителен был мой поцелуй. Рука делала мне пальчиками разные знаки, и каждый из этих пальчиков я целовал. Проснулся я в страшном волнении. Я должен был узнать, кому принадлежит рука. Это было тем главным, ради чего я спал и терпел все остальные ненужные, ужасные сны. Досада охватила меня. Я не мог вспомнить, чью руку я целовал. И я вновь заснул, чтобы очнуться, когда солнечный свет властно рвался через шторки, когда раздавались автомобильные гудки и гремели людские голоса. Гудели, как я потом выяснил, автомобили, стоявшие на грузовой палубе „Санта-Марии“, а переговаривались мои соседи по коридору.

Это была ночь без конца, но уложилась она в несколько минут предутреннего сна».

Питер Ик отшвырнул отстуканные на портативной машинке страницы и отошел от стола.

«Вот еще одно утро. Утро в океане. Боже мой, как это скучно! Не все ли равно, где вас застигает утро? В океане или на суше? Оно предвещает еще один день тусклой, бесполезной жизни. Нужно что-то делать. Нужно общаться с людьми. Это ужасно. Нет, не ужасно. Скучно. Тошно. Противно. Надо бриться. Чистить зубы. Как сказал этот парень в баре? Точка и тире? А что если описать человека, который весь мир воспринимал в двоичной системе? Допустим, такой человек живет на некоторой планете в районе звезды X. А что такое воспринять мир в двоичной системе? И вообще, что такое восприятие мира? Восприятие? Я, безусловно, слышал сквозь сон звуки какой-то возни. Не знаю, что мне приснилось, что я действительно слышал и что додумал только теперь. Не в этом дело. Пожалуй, я вдаюсь в излишний экзистенциализм. Больше экспрессии, черт возьми! Почему бы не начать с убийства в машинном отделении? Или в капитанской Убийство сразу же возбудит острый читательский интерес. Ну кому интересно, что я умер? Вот если бы меня убили… Репортаж с того света! Показания трупа… Но об этом я, кажется, писал в „Судебном разбирательстве в склепе“…»