Глава 29
13 января 1942 года
Птица: европейский белый аист
Птенцы, недовольные едой, которую приносят родители, могут оставить их и попытаться перебраться в другое гнездо.
Для своих экспериментов я снимаю в Шеффилде маленький заброшенный домик с подвалом. Набиваю карманы деньгами от организованных Финеасом краж, потом еду в Шеффилд и смотрю на клетки, кишащие мышками, ненавидя то, как они дергаются и пищат, а их коготки скребут по прутьям клетки. Рад, что никто не присутствует при моей первой попытке извлечения. Подпрыгиваю и потею как жалкий трус.
Они просто мыши, говорю себе и беру первую, извивающуюся и мягкую, выбирая место, куда ввести иглу. Но одну мышь спасаю. Называю ее Валой. Она забирается по моей руке и устраивается за ухом. Мне нравится ее мягкое тепло, едва ощутимое дыхание и биение сердца.
Неделю спустя возвращаюсь домой с сумкой, полной моих неудач. Кидаю мертвых мышей с обрыва, где их съедят птицы. Потом, когда наступает вечер, присоединяюсь к Финеасу на крыльце и спрашиваю:
– Где ты был, когда понял, что запахи исчезли?
– Я не вполне уверен, – он откидывается назад, раскуривает сигару, пока его не окутывает клочковатое облако дыма. – Все случилось примерно одновременно. Я потерял твою маму, стал отцом, был словно в тумане. Мое сердце было разбито, и я действовал неосторожно, небрежно. Вскоре меня поймали копы, – он фыркает. – То, что я не мог ощущать запах в тюрьме, оказалось не таким уж проклятием.
Он надолго замолкает.
– Они забрали меня, когда ты был совсем малюткой, – продолжает он, – и я знал, что ты, возможно, не захочешь даже знать меня. Но я всегда планировал вернуться за тобой.
Я так оцепенел, что едва могу дышать. Смотрю через повешенную мной оконную сетку на волны, черные как смола, на луну, висящую над головой словно металлическая.
– Но, еще находясь в тюрьме, я понял: что бы ни происходило со мной, оно будет продолжаться, – говорит он. – Однажды я проснулся в своей камере и не увидел своего отражения.
На крыльце стало так темно, что я едва могу его видеть.
– Тогда я понял, что не смог бы больше за тобой вернуться. Думал, что схожу с ума. Или что досадил кому-то, кто проклял меня. Нетрудно в это поверить, когда провел годы, делая то, что делал я.
Какая пустая трата времени. Провести все эти годы, дожидаясь его. И все это время он пытался защитить меня от проклятия, которое и так уже лежало на мне.
Но что-то в чернильных глубинах моего запекшегося сердца тает при этих словах. Знать, что он держался подальше, чтобы защитить меня. Оно почти жжет сначала, это тепло возвращается туда, где давно поселился мороз. Потом начинает разливаться плотным золотым потоком по животу. Словно я выпил спиртное.
Той ночью, прежде чем заснуть, я глажу Валу. Несколько дней спустя возвращаюсь к своим экспериментам.
В Шеффилде растет горка мышиных тел.
Мне потребовалось почти три месяца, чтобы найти Джульет.
– Она в Гарднере, Коннектикут, – мой источник повторяет адрес дважды, и я обещаю сделать следующую работу бесплатно.
«Дорогая Джульет, – пишу скрипя зубами. – Знаю, что между нами все кончилось плохо. Можем ли оставить прошлое позади?»
Это, конечно, ложь. Чересчур много боли было причинено слишком давно. К этому времени оно незыблемо, как окаменевшие останки. Но Финеасу нужен Камень. Он думает, что из-за него началось Проклятие, и считает, что знает, как покончить с ним. Я не уверен, более того, даже не знаю, желаю ли этого.
Но пока буду действовать так, как хочет Финеас. Посмотрим, куда это заведет нас. «Ведь, в конце концов, – думаю, слегка улыбаясь своей шутке, пока ввожу иголку следующей мыши, – терпение – это Добродетель».
